— Надо обсудить.
— Есть что-то для неленивых?
— Может быть.
— А я? А мне? Я тоже хочу! — улыбался Иван, стягивая через голову липкую, пропитанную потом майку. — Сев, мочалка у тебя?
— В сумке.
Они мылись под одним соском. Зашумела вода и и соседних отсеках — и там жались по двое, по трое. Душевую заволокло паром.
— Гребцов! Ты здесь?
— Он вышел, Олег Матвеич.
— Отставить разговорчики. Андрей! На минутку!
— Пупок промою!
— Некогда мне!
— За ухо прихватили! Не могу!
— Кончай свои шуточки!
— Они не «антеи», Олег Матвеич, они бандиты, — Андрей подошел, потирая ухо. — Накачали на мою голову.
— Я по делу.
— Весь внимание, Олег Матвеич.
— Ты мне такую достать не можешь?
— Вы о чем?
— Да вот.
В дверях душевой сидел на тележке Яшка в новенькой куртке. И улыбался. И благодарно смотрел на Андрея.
— А, это, — Андрей обошел Яшку, завернул полы куртки, чтобы не волочились по полу. — Чуть велика.
— Ннн-нет, — с чувством возразил Яшка.
— Сойдет. Чудь подтянем, и порядок. Главное, в плечах тик в тик, верно?
— Ддд-да.
— Ну что? — спросил тренер. — Сделаешь?
— Боюсь, не потянете, Олег Матвеич.
— Сколько?
— Страшно сказать, Олег Матвеич. Три штуки.
— Сколько-о-о?
— Меньше никак. Фирма.
— Хамье. Убийцы. Ну дерут! — Тренер отвернулся и рубанул кулаком по косяку. — Сволочи! За горло взяли. Дышать не дают!
— Правильно, Олег Матвеич.
— Передушил бы. — Лицо тренера сделалось малиновым, и чтобы разрядиться, он измордовал боксерскую грушу.
— Ну? — улыбнулся Яшке Андрей. — Доволен?
— Ттт... такие дденьги.
— Вы как сговорились сегодня. Все меня обижают. Разве дареному коню в зубы смотрят? А, Яш? Это же от всех нас. Скинулись. Что деньги. Ерунда. Тебе же нравится? Вот и носи.
— Иззз-вини.
— На семь кабак заказан.
— Ггг-де?
— «Раджив Ганди»... Эй, бойцы! Намыль имениннику шею!
— Пусть идет!
— А К-кк-атя ббу-дет? — спросил Яшка. И густо покраснел.
— Приказывай. Для тебя — из-под земли достанем.
— Ддд-остань.
— Ну, Дон Жуан! — развеселился Андрей. — Казанова-восемьдесят.
11Севка привез его на такси, а Иван встретил, посадил на загривок и внес. С креслом решили не связываться, и обратно — так же, сдадут отцу с рук на руки.
Яшка был счастлив. Нарядный, радостный — в белой рубашке с галстуком, а поверх новая куртка, воротник поднят, мех струится, играет, округло обтекает тонкую шею, рукава закатаны на два оборота. На коленях букет алых гвоздик — Кате приготовил.
Официант принес шампанское и закуски — молодой парень, а уже распаренный на казенных харчах, с почти женской грудью, приторно вежливый от предвкушения чаевых.
— Приятного аппетита.
— Привет «агропрому».
— Горячее?
— В восемь ноль-ноль.
Иван бесшумно открыл шампанское, разлил по фужерам.
— Клюкнем, — сказал Севка. — Без раскачки.
За него.
— А потом за свободу. Весь вечер.
— Мальчики! Мальчики! — к столику пробиралась Катя. — А дама? Как можно?
— Бабье, — заворчал Иван. — Выпить спокойно не дадут.
Яшка сиял.
— Поздравляю, — сказала Катя и выложила на стол книгу «Воздушные пути». — Желаю тебе, милый Яшенька, всего-всего, — наклонилась и поцеловала в губы.
Яшка протянул ей букет.
— Как? — Она удивилась притворно. — Мне? Ну, мальчики. Я не стою.
— Бери, бери, — грубовато сказал Иван. — Пока дают.
Севка подставил еще один стул. Катя сняла шляпку и села. Андрей наполнил вином еще один фужер.
— Давай, Иван, — сказал Севка. — Загни тост.
— При дамах я — пас.
— Мизантропический.
— Не.
— Боишься, что ли?
— Да они хуже чумы.
— Ладно, — сказал Андрей. — За него. За ум его. И душу. Может быть, мы вместе не стоим его одного.
Ребята притихли.
Чокнулись, выпили.
— Люблю повеселиться, — сказал Севка, набрасываясь на закуски.
— Опухнешь с голодухи.
— Яш, — сказал Андрей. — Позволь, я уведу твою даму.
— Ссс-совсем?
— Что ты. За кого ты меня принимаешь? На пару слов. Не волнуйся, насчет барахлишка.
Катя поднялась и чмокнула Яшку в щеку.
— Скоро вернусь. С ним я в безопасности. Мальчики, присмотрите за моей шляпкой, пожалуйста.
— Лебедям подбросим.
— Грубиян.
12Внизу, под выносным балконом ресторана, одиноко и незаметно жил несчастный пруд. Под бликами света застойная вода его казалась искусственной, неживой, дальше к центру она жирно темнела. Зеленоватая мутная ряска тянулась дугообразно от ресторана к ближним липам. Грязно светлели окурки, огрызки, куски недоеденного хлеба. Утки сбились к домику, а два черных лебедя, потеряв природную гордость, выпрашивали подачку, плавая вдоль берега.
— Был?
— Пока все в тумане. Твои тусовщики — в дупель. Не жди. Очухаются, приползут. Если очухаются. Хуже другое. Третий, Серый, как ты говоришь, смылся. Умотылял. Ни «Жигулевича», ни приставки. Кто он?
— Понятия не имею.
— Допустим. Он их поил. Как я понимаю, о целью. Ворюга. Почерк знакомый. Втихаря. Сидел и носа не показывал. Пока не подсидел. Налакались твои клиенты вусмерть, а Серый не пил, в фикус сливал.
— В какой фикус?
— Африканский такой, в деревянной кадушке.
— Мне про фикус Максим ничего не говорил.
— Тепа ты все-таки, — засмеялся Андрей. — Да мимо проносил!.. Они грамотные. Дождался, стырил и укатил. Думаю, прошлой ночью.
— Мать меня прикончит.
— Так тебе и надо. Одни шляпы на уме. А ум — в шляпе.
— Я сейчас обижусь.
— Зря. К критике надо относиться терпимо, сейчас даже партию к этому призывают. Ум, честь и совесть нашей эпохи... Я тебе сколько раз говорил: думай сначала, а потом делай.
— Уйду, Бец.
— Да подожди ты, не шебуршись. Загнать он еще не успел. Я тут пытался кое-что о нем разведать. Темный, гад. Но — здесь. Чую — здесь он, рядом. Ты давай, припомни. Сейчас все важно. Каждая мелочь. Припомни. Как одет, что говорил. Походка.
— Молчал.
— А подружки твои? Не знают?
— Все. Пропала я. Родители съедят. Загрызут.
— Спроси у Маринки.
— У кого?
— У Маринки.
— Она-то здесь при чем?
— Учти, — пригрозил Андрей. — Расколю.
— Не придумывай, пожалуйста, — Катя тряхнула головой и зашвырнула сигарету в воду. — Не хотела говорить, потому что обещала... Его Боб знает, маклер на ипподроме. И еще Кера, бармен.
— В кабаке? Где именно? Место?
— Не знаю. Честное слово. Он на Калине стоял, недавно уволился. Куда не сообщил.
— Привираешь — зачем? Мне — зачем? Не хочешь, чтобы нашли, так и скажи. Нам-то на фигa?
— Что ты? Ну, что ты?
— Еще?
— Нет... Не помню.
— Вот что, Катерина. Дело серьезное. Крупнее, чем я думал. Поумнеешь — позвони. Поняла? Сразу же.
— Будешь искать?
— Именинник у нас ревнивый, — уклонился от ответа Андрей. — Пойдем вниз.
— Ты так со мной обращаешься... ужасно... как будто ничего не было... утром.
— Привыкай, — Андрей приобнял ее. — Мухи отдельно, котлеты отдельно.
— Ты был такой... нежный.
— Спускайся. Посиди с Яшкой, ладно? А бойцам скажи, пусть сюда лезут. Жду.
13— Яшка дуется, — сказал Севка.
— Ничего, — сказал Иван. — Стишками побалуются.
— Тихо, мужики, — сказал Андрей строго. — Совет в Филях.
— Ух, — обрадовался Севка.
— Правильно: когда риск минимальный. Шеф настаивает — когда минимальный.
— Мокруха?
— И да, и нет. Прокатился сегодня, видел. Двоих наповал.
— И хорошие были люди?
— Да в том-то и дело! Катькины придурки — Максим и Славка.
Иван присвистнул.
— Полный атас, — сказал Севка. — Пошли шампанское допивать.
— Катька в курсе?
— Сдурел?
— Ну, мало ли.
— Значит, так, — сказал Андрей. — Что я понял. Уложил их какой-то псих, и это нас не касается. А приставку свистнул другой, и вот он меня очень интересует. Руки чешутся.
— Не понял, — сказал Севка.
— Поехали втроем. На дачу. У Катьки отцыганили приставку.
— А, у Катьки.
— Третий — на «Жигулевичах». Кличка Серый. Думаю, в законе. Напоил дураков и смылся. По всем приметам — прошлой ночью. А Максима и Славку — сегодня. Прямо к моему приезду. Я там на бригаду напоролся. Следователь, «скорая». Даже с мильтоном мило побеседовал.
— Засекли?
— И что?
— Плохо.
— Сам знаю. Поздно сообразил. Да я и раньше наследил — когда приставку искал. И мотоцикл — не по небу летает. К соседке в гости набивался. Запомнили, конечно. Разнесут.
— Будут искать?
— Не исключено... Там дождь собирался... Хотя... Если и был, все равно...
— Аида шампанское допивать.
— Иван! — вспыхнул Андрей. — Врубайся. Думай... Что мы имеем на этот час?.. Да, могут найти. Могут. И что? Пройду свидетелем. И пусть... А с другой стороны? Пока прочухаются, туда, сюда — месяц ухлопают, не меньше. Мы бы за это время...
— А, — махнул Севка, — где наша не пропадала. Давай.
— А, — махнул Севка, — где наша не пропадала. Давай.
— А ты? Что скажешь?
— Гиблое дело.
— Спиноза, — подковырнул Севка.
— Может, этот Серый и убил, откуда мы знаем?
— Проверим, — сказал Андрей. — Что мы теряем, кроме цепей?
— Не договаривались... чтоб с убийством.
— Поплыл, — сказал Севка. — Мы же с тобой не убивали, ты что?
— Пришьют. Не знаешь, как у них делается?
— Потому и говорю — риск.
— Все, — решился окончательно Севка. — Я — за.
Иван помедлил.
— Ну... и я тогда.
— Порядок, — Андрей радостно стиснул Ивана и потряс. — Завтра, как солнышко встанет — у меня. Отловить, братка, надо быстро. Напор и натиск. Найдем, и заляжем.
— А шеф когда возвращается?
— Двадцатого, в девять сорок. Внуково.
— Времени куча.
— Успеем.
— Смотри-ка, — сказал Севка и показал вниз. — Яшка-то наш раздухарился.
— Ему ни гугу.
— Само собой.
— На брудершафт пьют! — Севка по-разбойничьи свистнул, перемахнул через поручень и повис над водой, раскачиваясь на одной руке.
Внизу охнули.
— Яш! Оставь горло промочить!
Какая-то слабонервная завизжала.
— Шутка, граждане!
Севка ловко подтянулся.
— Надо же снять интеллектуальное напряжение.
— И как — снял?
— Не-а.
И они, рассмеявшись, стали спускаться вниз.
Часть вторая ОТШЕЛЬНИК
1Простоволосый, в старом с заплатами плаще, он стоял на коленях, нервно вскидывал седую голову и жадно, с надеждой, всматривался сквозь ветви, шевеля тонкими бескровными губами. Вымаливал что-то, казнясь. А потом медленно опускался на колени, дрожащими руками оглаживал свежий могильный холм, и, когда склонялся совсем низко, пышная, в оклад всего лица, длинная борода его цепляла влажные земляные крошки. Рядом, под старым кленом, лежала его мятая зеленая шляпа замасленным исподом вверх и под полуденным солнцем исходила паром.
Следователь Кручинин наблюдал за ним, стоя неподалеку, за деревом. Он вовсе не собирался подсматривать, подслушивать или скрывать свое присутствие — он намеренно искал встречи со сторожем, и не его вина, что он застал его здесь за столь печальным занятием.
— Прости... Прости меня... Если можешь... Не уберег... Плохо... Часто вижу во сне... Дружище... Ужасно... С этим жить... Ужасно... Прости меня... Прости...
Поднялся с колен. Оббил порчины брюк.
— Прощай... До завтра. Я приду.
Поклонился в пояс.
— Алексей Лукич? — окликнул его Кручинин. — Изместьев?
Сторож вздрогнул. Настороженно осмотрел следователя, поднял и надел шляпу.
— Извините. Я понимаю, некстати. Но пугать вас я не хотел.
— Ничего, — Изместьев был раздосадован и не скрывал этого. — Никак не привыкну к нашему отечественному...
— Хамству, вы хотите сказать?
— Вероломству.
Кручинин потупился, предвидя нелегкий разговор.
— Мне хотелось бы побеседовать с вами, Алексей Лукич. Здравствуйте. Вот мое удостоверение.
— Здравствуйте. Я видел вас, помню. Вы даже о чем-то спрашивали меня. Кажется, Виктор?..
— Петрович.
— К вашим услугам.
— Не возражаете, если мы немного пройдемся?
— Охотно.
Они вышли на тропу и неторопливо двинулись в глубь леса. Кручинин достал из кармана пиджака три металлических шарика, ловко подбросил их один за другим, поймал и дробненько рассмеялся.
Сторож удивился.
— У вас первая профессия — клоун?
— О, нет. К сожалению, здесь я любитель, — сказал следователь. Догадываетесь, почему я за вами подсматривал?
Изместьев пожал плечами.
— По долгу службы, наверно. Вам же надо найти виновника.
— Или виновников.
— Их и искать не надо, — сухо сказал Изместьев. — В той жизни, какую мы с вами ведем, нет человека, который не был бы виноват.
— Я правильно понял? Вы отказываетесь помочь следствию?
— Не отказываюсь — вряд ли смогу... Что вас интересует? Если у вас только один вопрос: кто именно? — то мы напрасно теряем время.
— Алексей Лукич, вы знали потерпевших?
— Избави бог.
— Мы опросили работниц дома отдыха. Все они утверждают, что вы могли их видеть. Говорят, что вы регулярно, в одно и то же время, гуляете у озера.
— Так и есть.
— Значит, видели их?
— Конечно. И не раз.
— Видели, но не были знакомы?
— Не имел чести, — раздраженно сказал Изместьев.
— И в тот день, во вторник — тоже видели?
— Свела нелегкая.
— Что же вы мне сразу не сказали? Тогда же, когда мы осматривали место происшествия?
— Вас тогда интересовало совсем другое.
— Алексей Лукич, — Кручинин подбросил шарик, — не ожидал от вас. Расскажите, при каких обстоятельствах?
— Встретились?.. Днем. Примерно в полдень... На буднях там, у озера, обыкновенно никого нет. Пустынно, покойно. Вода — чи-и-истая. Лагерь уехал. Хорошо... Я уже обошел озеро, хотел углубиться в лес, и тут они меня окликнули... Они лежали в траве. Рядом магнитофон, бутылка спиртного, кажется, коньяк. Явно скучали. Они из тех, кому скучно с самим собой...
2На поляне играла музыка.
— Эй, мужик! — позвал Агафонов. — Эй!
— Слышь! — Притула вскочил. — К тебе обращаются? — догнал и грубо развернул сторожа за плечо. — Охамел тут совсем на природе?
— В чем дело? Чего вы хотите?
— В глаза дать. Желаешь? Могу.
— Кончай, — сказал Агафонов приятелю. Лениво поднялся и подошел. Извини, батя. Ты не сторож случайно?
— Случайно — да.
— Ходишь здесь, бродишь, «Жигуленка» не видал? Белый, грязный такой, весь заляпанный, не видал?
— На пляже?
— Ты из деревни?
— Нет.
— А откуда?.. Ну, ладно, неважно. Вон наша деревня. Привольное. Видишь? Второй дом с краю. Наш. Там «Жигуленок» стоял. Три дня стоял, а сейчас нету. Понимаешь, батя? Накололи, зараза. Утром или ночью.
— Деревня, молодые люди, не мой объект. И далеко отсюда. Кто и когда уехал, я видеть не мог. Стало быть, и помочь вам ничем не могу.
— А ты кто вообще-то? Правда, сторож?
— Разрешите, молодые люди, я пойду.
— Плюешь на нас, да? — Притула схватил сторожа за отвороты плаща. — Не люди мы, да?
— Помилуйте. Я не хотел вас обидеть.
— У, мразь.
— Тихо ты, тихо, — сказал Агафонов. — Не заводись.
Притула сжал кулаки.
— Славка!
— Да отвали ты! — отмахнулся Притула.
Агафонов смял приятеля, стиснул и закричал:
— Иди, батя! Скорее! Галопом! И не оборачивайся!..
3Когда заказов стало больше и они могли выбирать, отказываясь от мелочевки, шеф легко устроил, чтобы они только числились на работе. Андрей — санитаром в травмпункте, Иван и Севка лаборантами в вузах. Оформились и больше не появлялись. Даже за зарплатой не приходили. Так решил шеф, а он знает, что делает. Мощь. Сила. Знание жизни. Авторитет. Вообще человек, каких поискать. Такому человеку довериться — запросто.
Еще в декабре прошлого года, поставив на чурбачки «Волгу» румяного мясника, который ободрал одинокую женщину, нагло выманив у нее серебряные сережки, они неожиданно для себя сняли солидный куш. Особенно расщедрился неглупый мясник. Он очень скоро смекнул, что упираться рогом — накладно, что они просто разденут, разберут его любимую девочку на запчасти. И, когда дважды «провели» его от магазина до дома, он отстегнул четыре куска и предложил вечную дружбу. А увидев, как буквально через час они привезли и поставили ему колеса, вернул сережки, отсчитал еще полторы и попросил телефончик. Вдобавок и женщина, получив обратно бесценную для нее вещь, не скупясь, оплатила работу.
Шеф немедленно поднял им ставки. До восьмидесяти процентов. О чем мечтать? Двадцать оставил себе, и Андрей считал, даже мало. Его дело — прикрытие, их липовая работа, квартира, которую теперь занимала фирма и которую он, сам обставив, оплачивал, часть клиентуры, всегда нужные люди, и главное — идеологическое руководство. За такое двадцать процентов — по-божески. Кроме того, гараж в тихом месте, где Севка с Иваном держали свои мотоциклы, а чаще использовали как склад для экспроприированных ценностей. Временно — им чужого не надо! Шеф строго-настрого приказал, и у них это было железно: ни шпильки, ни пуговицы — ни у кого. На крайний случай, если не удастся прижать какого-нибудь предприимчивого или слишком прыткого мандарина — сжечь, закопать, выбросить на свалку, в общем, любыми способами уничтожить. Но такого с ними пока не случалось. Да и вряд ли случится. Шеф чует клиента за версту, предельно осторожен, и до сих пор не ошибался.
Вскоре у каждого из них появился собственный счет, наконец-то вырвались из унизительной нищеты — и хотя тратили, не жалея, сумма заметно росла. Тогда же они решили помогать Яшке. Вернее, его отцу, уговорить которого оказалось сложнее, чем растрясти какого-нибудь подпольного скупердяя. Шеф предложил старую, вот с такой бородой, легенду о «сыне полка» — и она, конечно, сработала. Бывшие сослуживцы теперь охотно сбрасывались по пятаку, чтобы помочь инвалиду. И отец прослезился. Сдался. Ему, общественнику со стажем, такая мужская солидарность надрывала сердце. Принимая помощь, он бормотал: «Не зря. Нет, вы видите, оказывается, все не зря», — и страстно спорил с ворчливыми ровесниками, расхваливая нынешнюю молодежь.