– Боже мой, я живу на свете почти восемьдесят лет, и, сколько себя помню, разговоры об инстинктах велись всегда, а потом самые ярые приверженцы свободной любви взрослели, стремились создать семью, завести детей – и это прекрасно. Ты тоже, поверь, лет через десять с восторгом будешь нянчиться с детишками.
– Через десять лет? Возможно, ведь тогда я уже буду старухой…
– Не могу слушать эту ахинею! Старухой она будет! Вот что, чем болтать чепуху, разложи лучше салфетки на столе.
– Знаете, кажется, крахмальные салфетки существуют только в вашем доме, ну и у олигархов, наверное, но я к ним пока не вхожа!
– Ах пока? Вот и учись…
– Приехал! – закричала Мака, не отлипавшая от окна. – Бабушка, приехал! С цветами!
– Не хватало еще, чтобы он в такой день и по такому случаю явился без цветов!
– Знаете, Жанна Эдуардовна, этот роман века просто отвал башки! Сорок четыре года! Морщины и вообще… Дура ты, Мака!
– Много ты понимаешь! – фыркнула Мака, поправила перед зеркалом свои рыжие кудряшки и ринулась открывать. – Федя!
– Привет, солнышко!
В прихожей пока никого, кроме них, не было, и Мака, став на цыпочки, его поцеловала. От нее приятно пахло ванилью. То ли пирог пекла, то ли духи такие…
Но тут в прихожую выглянула Мария Дмитриевна:
– Добрый вечер, Федор Васильевич.
– Да, добрый… – пробормотал Федор. Он был несколько смущен. – Вот возьмите, это вам. – Он сунул ей большой букет белых роз. Так ему посоветовала Дуська.
– Мне?
– Ну да, вам…
– Спасибо, проходите, Федор Васильевич.
– Мария Дмитриевна, я хотел сказать, я хотел просить…
– Да?
– Просить руки… как это говорится…
– Вот прямо тут, в прихожей? – чуть вздернула брови Мария Дмитриевна. В глазах ее промелькнула легкая усмешка.
– Ну чтобы уж сразу покончить… Ох, простите…
– Впрочем, вы правы, лучше уж сразу покончить… Так давайте на пять минут зайдем ко мне и поговорим.
– Мама! – вспыхнула Мака и без того рдеющая как маков цвет.
– Нам надо поговорить втроем! – твердо произнесла Мария Дмитриевна и, распахнув дверь в свою комнату, пригласила Федора войти.
Ему это не понравилось, но пришлось подчиниться.
– Садитесь, прошу вас. И ты сядь! Я вижу, Федор Васильевич, что вы несколько смущены, я понимаю вас, все-таки решительный шаг… так вот, попробую облегчить вам задачу. Насколько я поняла, вы пришли просить руки моей дочери?
– Совершенно верно.
– Ну что ж, это уже само по себе хорошо, ибо в наше время я вправе была бы ожидать совсем другого поведения – и рада, что все именно так. И чтобы, как говорится, не тянуть резину, скажу: я согласна, я благословляю вас, но… – она подняла вверх указательный палец, – но… Я говорила вчера с мужем…
– Мама! – закричала Мака.
– И он потребовал, чтобы до его возвращения никаких свадеб не было. Речь не о пьянках в ресторане, а о, так сказать, решительных шагах.
Он непонимающе уставился на будущую тещу.
– Мой муж сейчас никак не может приехать в Москву, а без его одобрения, как говорится… Он обязательно приедет на Новый год, вы познакомитесь, и уж тогда… Не обижайтесь, Федор Васильевич, Мака у нас единственная дочь, а ваш роман так скоропалителен…
– Понимаю… – промямлил он, чувствуя себя последним идиотом.
– Знаешь что, мама! – взвилась Мака. – В конце концов, я совершеннолетняя, живу отдельно и вполне могу обойтись без папочкиного благословения. Мы любим друг друга и хотим быть вместе, правда, Федя?
– Правда, – не слишком уверенно отозвался он.
– Мака, ну это же просто формальность, что-то вроде испытательного срока, ты же знаешь папу… Живите вместе, кто вам мешает? Но не расписывайтесь пока! Только и всего! А папа приедет, благословит, и тогда, ради бога, делайте что хотите.
– Мама, но это же глупо! Я не ребенок и могу хоть завтра выйти замуж, никого не спрашивая. Почему из семейных традиций надо делать какой-то фетиш? И потом, мы с Федей можем сами съездить к папе, правда, Федя?
Федор Васильевич замялся.
– А что, по-моему, это даже очень хорошая идея! – ликовала Мака. – Поедем к папе, поставим его перед свершившимся фактом, и куда он денется тогда?
– Что ж, если вы так настаиваете…
– Нет, я не настаиваю, – подал голос жених. – По-моему, нам не стоит торопить события, разве дело в штампе, Мака?
– Нет, конечно, не в штампе, – без особого энтузиазма откликнулась она.
А Федор Васильевич, к своему стыду, испытал неимоверное облегчение. А почему – и сам не знал. Он только постарался скрыть это.
– Ну что ж, раз все улажено, идемте к гостям, надо же вас всем представить. Ничего ведь не отменяется, только чуть откладывается.
Она хочет сбыть дочку с рук, но не смеет ослушаться мужа. Видно, у нее рыло в пуху, а взрослая, незамужняя дочка все-таки обуза, хоть и живет отдельно.
– Мама, ты иди, а мы сейчас!
Мария Дмитриевна пожала плечами и вышла из комнаты, а Мака ткнулась лицом ему в грудь. В глазах стояли слезы.
– Федя, ты жалеешь, что сделал мне предложение, да?
– Что за чушь, Мака, солнышко?
– Но почему же ты согласился?
– Потому что не хочу портить отношения с твоей родней – это раз, а потом – на что я, собственно, согласился? Отложить регистрацию? Так если б мы подали заявление, нам все равно дали бы какой-то срок на размышления…
– Ты не хочешь на мне жениться?
Боже, как он ненавидел все эти разговоры, требующие каких-то заверений, обещаний, даже клятв…
– Хорошо, раз ты сомневаешься во мне, давай завтра утром пойдем в ЗАГС и подадим заявление. Только никому про это не скажем. И назначим свадьбу после Нового года.
– Правда? – просияла Мака.
– А что тут такого? Мы же все равно будем вместе, и даже если твой папа забракует меня, это ничего не изменит, разве не так?
Мака всхлипнула и прижалась к нему, благодарная и счастливая, а его охватила жуткая тоска.
– Ну а теперь чего ты ревешь? – грустно улыбнулся он, гладя ее рыжие кудряшки.
– Теперь от счастья!
– И слава богу!
Они сидели за изысканно накрытым столом, Жанна Эдуардовна смотрела на Федора весьма одобрительно, ее вторая дочь, Елена Дмитриевна, с мужем пытались вовлечь Федора в литературные беседы, а Алина как-то странно кривила губы. Но надо отдать должное кулинарным талантам хозяек – Федор Васильевич с удовольствием ел все, что ему предлагали, и тоска мало-помалу отступала.
– Это мясо приготовила Мака! – сообщила Жанна Эдуардовна.
В дверь позвонили.
– Наверное, Геля, я открою! – бросила, вставая из-за стола, Мария Дмитриевна.
Федор Васильевич напрягся. И действительно, в дверях появилась Ангелина с изящным букетом в руках. Она была одета более чем скромно – узкая юбка до колен, тонкий голубовато-серый пуловер, похоже даже мужской, но выглядела безупречно элегантно. Лицо у нее было усталое. А в ушах сережки, те самые.
Ее посадили как раз напротив него.
– Извините, я никак не могла вырваться раньше. Поздравляю! – Она улыбнулась ему и Маке: – Когда свадьба?
– Когда приедет папа! – радостно сообщила Мака и слегка прижалась к нему, словно говоря: это для них, для стариков, а мы все сделаем по-своему.
Он старался не смотреть на Ангелину и хотя лодыжек сейчас не видел, но у нее оказались еще и удивительно красивые руки с длинными, тонкими пальцами, а ее хрипловатый голос, особенно когда она его понижала, вызывал в нем совершенно непозволительную вибрацию. Куда ты, кретин, смотрел? Прав Владька, я ничего не понимаю в женщинах. Но она уже немолодая, вон сколько в волосах седины, и она почему-то их не красит, но ей это даже идет. Однако в жены она не годится, решительно не годится. Только в любовницы… А почему бы, собственно, и нет? Она, кажется, одинока. Во всяком случае, постоянного мужчины, с которым можно было бы прийти в гости к близким друзьям, не наблюдается. А что, надо попытаться… Но как же Мака? А нормально, ничего Маке не будет, если действовать осторожно. Мака – его будущая жена. Молодая, готовая за него в огонь и в воду, и если быть осмотрительным, она никогда ничего не узнает. А Ангелину надо утешить, небось несладко быть одной. Она слишком властная и деловая, мужики ее боятся и обегают за версту. Но мне-то бояться нечего, и мне плевать на ее властность. Будет зарываться – прости-прощай… у меня есть Мака! Главное – всегда об этом помнить.
Что за мерзость, думала Ангелина, как можно на собственной помолвке так пялиться на другую женщину? Хорошо, что Мака сидит рядом с ним и от счастья ничего не замечает, но другие ведь могут заметить. Жанна Эдуардовна, например, или Алина. Надо поскорее сматываться, но неудобно, я ведь только пришла.
Она полезла в сумочку за сигаретами и не успела еще достать зажигалку, как Федор уже протягивал ей огонек. Она прикурила, благодарно кивнула и с наслаждением затянулась.
Как красиво и элегантно она курит, господи, и почему я ничего не заметил там, во Франкфурте, а теперь уже поздно… Плохо, что она работает вместе с Макой, невозможно, например, встретить ее с работы. Какое-то дурацкое наваждение, издевка судьбы… Когда я нашел жену – прекрасную, милую, нежную, мне вдруг попадается на глаза эта стерва. Она типичная стерва, иначе разве могла бы руководить издательством и выжить в наших условиях? Зачем она мне? Не знаю, знаю только, что хочу ее… Раз в сто сильнее, чем Маку… Бедная, я еще на ней не женился, а уже изменяю. Пока в мыслях только, но… Лишь бы никто не заметил, надо оторвать взгляд от нее и переключить внимание публики…
Как красиво и элегантно она курит, господи, и почему я ничего не заметил там, во Франкфурте, а теперь уже поздно… Плохо, что она работает вместе с Макой, невозможно, например, встретить ее с работы. Какое-то дурацкое наваждение, издевка судьбы… Когда я нашел жену – прекрасную, милую, нежную, мне вдруг попадается на глаза эта стерва. Она типичная стерва, иначе разве могла бы руководить издательством и выжить в наших условиях? Зачем она мне? Не знаю, знаю только, что хочу ее… Раз в сто сильнее, чем Маку… Бедная, я еще на ней не женился, а уже изменяю. Пока в мыслях только, но… Лишь бы никто не заметил, надо оторвать взгляд от нее и переключить внимание публики…
И, уцепившись за какие-то слова мужа Елены Дмитриевны о Дальнем Востоке, где так плохо с энергоснабжением, Федор рассказал какую-то байку о своих похождениях в уссурийской тайге, потом еще одну – и почувствовал, что сегодня он в ударе и все слушают, открыв рты. В том числе и Ангелина, не говоря уж о Маке. Даже Алина смотрела на него с восторгом. У него было достаточно романтическое прошлое, а хорошее чувство юмора и самоирония делали рассказ просто блестящим. Все смотрели на него, и он никого не обделял вниманием. Красуется, голубчик, подумала Ангелина, ну и пусть – все лучше, чем пялиться на чужую женщину в день своей помолвки.
Наконец Мария Дмитриевна принялась собирать грязные тарелки. Ангелина вскочила, чтобы помочь подруге.
– Ну как он тебе? – спросила она на кухне.
– А бог его знает, но определенно очень обаятелен и, несомненно, талантлив, только как-то он плохо монтируется с Макой, вернее, она с ним. А впрочем, пусть лучше будет Головин, чем какой-нибудь металлист или байкер. По крайней мере, он не наркоман, приличный вроде бы человек, с положением. Я для нее хотела чего-то другого, помоложе, посвежее, но раз она выбрала… Знаешь, мне все эти штучки Валерия с отцовским благословением, испытательным сроком и прочей чепухой поперек горла. Какой в них смысл, если они уже спят вместе?
Ангелина прекрасно понимала, что они уже спят вместе, но слышать это было почему-то больно и неприятно.
– Гелечка, а ты о нем хоть что-то знаешь?
– Совсем немного, но, по слухам, он вполне порядочный человек. Ну бабник, вероятно…
– Бабник – это даже хорошо, по крайней мере у него большой опыт и с точки зрения секса у них, я думаю, проблем не будет, а то эти верные мужья… – она состроила такую гримасу, что Ангелина фыркнула. Она отлично поняла – приятельница намекает на собственного мужа, однолюба и тугодума во всем, что не касается его профессиональной деятельности.
– И потом, в конце концов, они же не католики, разрешения римского папы на развод не потребуется. Главное – не спешить с детьми.
– Вот тут ты не права, Маруся. Ему-то уже надо спешить.
И подруги рассмеялись.
Прошло несколько дней. Федор Васильевич успокоился. Когда он не видел Ангелину, ему было куда легче. А Мака между тем постепенно внедрялась в его жизнь и уже делалась ему необходимой. Субботу и воскресенье она истово драила его холостяцкую берлогу, и немало в этом преуспела. Правда, как-то она спросила осторожно:
– Феденька, а может, мы пока поживем у меня? А тут сделаем небольшой ремонт?
– Нет, – покачал он головой, – никакого ремонта!
– Но почему? Посмотри, у тебя потолок на кухне какой грязный? Раковина вся оббитая…
– Мака, мне надо работать!
– А почему ты не можешь работать у меня? Там же две комнаты, я буду тихой, как мышка, а тут пока сделают ремонт. Ты не думай, я всем буду заниматься сама, а ты сиди себе и работай!
– Ненавижу ремонты!
– Да кто ж их любит? – засмеялась она. – Но надо!
На семейном обеде у Дуси она опять завела этот разговор. Та ее горячо поддержала:
– В самом деле, Феденька, так приличные люди уже не живут.
– А кто вам сказал, что я приличный? – засмеялся он, чувствуя, что эти бабы его дожмут. – Я совершенно неприличный, даже, можно сказать, непристойный!
– Глупости, Федя. Мака права, поживи пока у нее.
– Я говорил, что вы еще будете дружить против меня.
Мака понравилась всем членам семьи, за исключением Шурки. Та всегда при Маке хмуро сводила брови домиком, поджимала губы и забивалась куда-то.
– Ревнует, – объяснила Дуся. – Она же обожает Федора. А ремонт делать надо, и я во всем помогу Маке. Мы не будем ничего грандиозного затевать, никакого евроремонта, только самое необходимое.
– И с рабочими сами будете договариваться? – уже начал сдавать позиции Федор.
– Конечно! Ты просто возьмешь из дома то, что тебе необходимо, а потом вернешься в отремонтированную, чистенькую квартиру! – ликовала Дуся, чувствуя, что брат побежден. Сколько лет она хотела отремонтировать его квартиру – он ни в какую, а Мака живенько с ним справилась. Это понравилось Дусе. Устройство дома было ее стихией. В собственном доме было уже все устроено, доведено до совершенства, и делать практически нечего! Зато теперь можно вновь засучить рукава и усовершенствовать квартиру брата!
– Зачем? Мы лучше ее сдадим, а поживем у меня, – тихо сказала Мака, но так, чтобы Федор не слышал.
– Разумно, – согласилась Дуся и решила, что теперь ее брат в надежных руках.
– Да, а потом вы скажете, что я свалил все на слабые женские плечи, что я лентяй, захребетник и паразит.
– Почему? Ты же будешь это оплачивать, – успокоила его сестра.
Мака хотела сказать то же самое, но постеснялась, а Евдокия Васильевна словно прочла ее мысли. Хорошо, теперь у нее есть надежная союзница.
И Федор переехал к Маке, забрав лишь компьютер и кое-что из одежды. Мака взяла двухнедельный отпуск.
Но на новом месте работа не клеилась. Совсем. Голова была пуста. И компьютер тоже барахлил. Федор стал впадать в депрессию, злился, с трудом сдерживал злость, когда приходила Мака, усталая, но счастливая. Она со страстью вила гнездо.
– Ой, Федя, я купила на кухню такие обои – закачаешься.
– Лучше б ты купила гамак!
– Гамак? Зачем?
– Чтобы качаться!
– Федь, ну перестань, я же серьезно, я хочу, чтобы тебе было хорошо, уютно, а то там тараканы.
– Не выдумывай!
– Ничего я не выдумываю! На кухне и в ванной были тараканы.
– Что значит – были, а теперь их нет?
– Конечно, первое, что я сделала, выморила тараканов.
– Я их не замечал почему-то.
– Просто не хотел замечать.
– Может, ты и права…
В результате он чувствовал себя виноватым, хотя Мака ни в чем его не обвиняла. Однако по прошествии недели он как-то привык к новому жилищу, привык и компьютер. Работа постепенно налаживалась. Но однажды позвонила Ангелина. Он сразу узнал этот грудной, низкий голос, и по спине пробежали мурашки.
– Федор Васильевич, простите, Маки нет?
– Нет, она занимается ремонтом и сейчас у меня в квартире, вероятно. А вы на мобильный не звонили? – засуетился он.
– Звонила, но «абонент временно недоступен». Если можно, дайте мне ваш телефон.
Он продиктовал ей номер.
– Спасибо. Всего хорошего.
– Простите…
– Да?
– Нет, ничего.
– Тогда всего доброго.
Она повесила трубку, а он вскочил и начал метаться, как тигр в клетке. Он не помнил уже, когда его так будоражил только звук голоса. Как ни дико, даже голос ее звучит элегантно. Мака как-то обмолвилась, что Ангелина пережила какую-то трагедию. Он хотел было расспросить, но не решился, боялся выдать себя. Ох, не к месту сейчас эта вибрация, надо взять себя в руки. Но он долго еще не мог успокоиться, а потом решил, что сегодня работать уже не сможет, и отправился на кухню, сварить себе крепкого кофе. Но раздумал и лег спать, включив негромко телевизор. И увидел странный сон. Ему снилось, что он сидит в той комнате, где жил ребенком, в маленькой квартире на седьмом этаже, и вдруг слышит какой-то испуганный крик. Он подбегает к открытому окну и видит длинные, тонкие пальцы, судорожно вцепившиеся в карниз. Это пальцы Ангелины, он сразу это понял. И тут же увидел ее искаженное ужасом лицо – безумные глаза, побелевшие губы. «Помоги мне, я сейчас упаду!» – шепчет она. А он в растерянности не понимает, что ему делать, потом хватает ее за плечи, но у нее шелковая блузка, руки скользят, и тогда он в панике хватает ее за волосы, как утопающую, и втягивает в комнату. Она вся дрожит. А потом вдруг шепотом произносит: «Ах как больно, как больно… Почему спасение связано всегда с такой непереносимой болью?»
Он проснулся, вспомнил сон и испугался. Нехорошо засосало под ложечкой. Ей грозит опасность. И она нуждается во мне. И он, не рассуждая, схватил ключи от машины и ринулся вниз. Он знал, что она живет недалеко, на Беговой, однажды он подвозил к ней Маку. Стоя на светофоре, он вдруг опомнился. Что ты делаешь, идиот? Куда ты мчишься сломя голову? Ведь это был сон! Ничего, мне надо только убедиться, что с ней все в порядке. Он въехал во двор. Ее «тойоты» не было. Он набрал ее домашний телефон. Никто не ответил. А может, она сейчас сидит в ресторане с каким-нибудь кавалером, или в театре, или в гостях? А если у нее нет никакого кавалера? Да какая разница, есть кавалер или нет. Мне, главное, убедиться, что она жива. И он остался в ее дворе, не сводя глаз с подъезда. Вот к нему подкатила машина, но не «тойота», а «жигули», шестерка. Оттуда вышел мужик с большой собакой. Время тянулось медленно. И что я тут стою как идиот, скоро вернется Мака, а меня нет. Плевать я хотел на Маку! Нет, так нельзя. Мака практически твоя жена, и ты почему-то совсем не беспокоишься за нее, хотя она молоденькая красотка и мало ли что взбредет в голову каким-нибудь пьяным работягам? А тут совершенно чужая, немолодая баба. Да кому она, на фиг, нужна? И она наверняка умеет за себя постоять. Это просто идиотское сексуальное наваждение. Надо трахнуть ее, и все будет в порядке. Я забуду о ней как о прошлогоднем снеге. Нет, плохая фраза. Забуду ее как прошлогодний снег. И нужна она тебе как прошлогодний снег. Но тут во двор въехала знакомая «тойота». Вот и слава богу, с облегчением вздохнул он. Посмотрю только на нее, и все, поеду домой со спокойной душой. Домой – душой, паразитическая рифма, отредактировал он сам себя, напряженно следя, как она вылезает из машины. И вдруг произошло нечто кошмарное, как в плохом кино. Два парня подскочили к ней, отшвырнули, по-видимому вырвали ключи. Она упала в грязь и осталась лежать. Один из нападавших уже сел за руль, а второй еще только обежал машину, чтобы сесть рядом, но тут Федор мгновенно развернул свою машину, преградив им дорогу, выскочил и свистнул так, что задрожали стекла в нижних этажах.