Это происшествие с очевидностью доказало, сколь опасно противостояние с противником, профессионально знакомым с приемами оперативной деятельности. Согласно теории, все встречи с объектами оперативной разработки надлежит проводить в заранее разведанных и подготовленных местах, при наличии прикрытия и технического обеспечения. На практике это очень часто не удавалось — коррумпированные полицейские переносили места встречи, отменяли их либо произвольно сдвигали время в последнюю минуту, организовывали контрнаблюдение и проверку агентов ФБР всеми доступными им средствами. Это потребовало от Бюро максимально задействовать имевшиеся в его распоряжении технические средства — прослушка была установлена в домах всех объектов оперативной разработки, в их служебных и личных автомобилях, в служебных помещениях полицейских управлений, в которых работали подозреваемые. На протяжении всего 1994 г. шла обработка поступавшей информации. За это время коррумпированные полицейские дали на себя много компромата — они круглосуточно охраняли склады с наркотиками, сопровождали грузовики, перевозившие кокаин, и т. п.
В какой-то момент, полностью поверив тому, что «Хуан Джексон» тоннами рассылает по всей стране дорогостоящее зелье, полицейские задумались над тем, чтобы избавиться от него и перехватить находившиеся в обороте груз и деньги. Как только в ФБР поняли, что полицейские готовят убийство агента под прикрытием, операцию было решено свернуть. В течение одного дня — 7 декабря 1994 г. — были арестованы 13 коррумпированных полицейских. Всего же по материалам, добытым в ходе операции «Shattered shield», в ходе трех судебных процессов были осуждены 16 «оборотней» с полицейскими нашивками. Им было инкриминировано одно убийство и участие по меньшей мере в 18 эпизодах незаконной перевозки наркотиков.
Операции ФБР «Seaload» и «Shattered shield» являются классическими образцами операций «контролируемой поставки». Они попали в учебные пособия по оперативной работе и ныне рассматриваются в профильных учебных заведениях как образцовые по замыслу и реализации. Вместе с тем их анализ показывает, что даже самое современное техническое обеспечение и самое тщательное планирование не могут быть гарантией успеха. Агенту под прикрытием зачастую приходится действовать в условиях полной изоляции, без всякой поддержки, не имея связи и оружия. Во многих оперативных комбинациях наличие оружия у легендированного агента вообще недопустимо, ибо не только не поможет решить поставленную задачу, а напротив, сделает такое решение невозможным. Лучшим оружием в таком случае являются легенда и умение перевоплощаться. Кроме того, важны такие черты личности, как инициативность, смелость, способность к комбинационному и нешаблонному мышлению, интуиция и лабильность. Последние два качества позволяют хорошо чувствовать состояние противника, использовать его слабости в интересах дела и просчитывать наперед возможное развитие сложной ситуации.
Необходимо признать, что оперативные комбинации типа «контролируемой поставки» или «контролируемой закупки» чрезвычайно опасны для их участников. Некоторый процент их участников со стороны правоохранительных органов погибает либо в силу огрехов легенды прикрытия, либо потому, что сами секретные сотрудники допускают ошибки. От этого не застрахована ни одна спецслужба мира, хотя, разумеется, такого рода потери не могут служить предметом гордости и без крайней необходимости не признаются.
Тем не менее о гибели действующих под прикрытием сотрудников спецслужб иногда становится известно. Так, например, в 1980-х гг. Энрике Камарено, штатный сотрудник AFT США (Бюро по контролю за продажей табака, алкоголя и огнестрельного оружия — Bureau of alcohol, tobacco and firearms), внедренный в мексиканскую преступную организацию, был «вычислен» преступниками при проведении операции «контролируемой поставки», похищен, подвергнут жестокой пытке и казнен. Мексиканскими бандитами был также казнен человек, через которого произошло внедрение Камарено в группировку, т. е. давший ему рекомендацию. Таковы малоизвестные страницы истории спецслужб, обычно остающиеся за кадром кинофильмов и телесериалов.
Аналогичные — и даже более красноречивые — сюжеты существуют и в истории отечественных спецслужб. Однако охранители отечественных тайн крайне ревниво подходят к раскрытию собственного прошлого. Их можно понять, не зря ведь говорится, что «грехи прошлого имеют длинные тени». А мы, имея в виду крайнюю неразговорчивость хранителей архивов отечественных спецслужб, вернемся к истории гибели группы Игоря Дятлова.
Контролируемая поставка заняла подобающее ей место в арсенале оперативно-розыскных методов задолго до формального узаконивания самого термина. В этом исследовании уже упоминалась история с радиоактивной водой, добытой в 1954 г. латышскими националистами для английской разведки MI-6. Это была классическая операция по дезинформации враждебной разведслужбы, реализованная в форме «контролируемой поставки» образца, не являвшегося истинным и потому не имевшего никакой практической пользы для противника.
В 1957 г. кто-то передал американскому разведчику Джону Крейгу шапку из Томска-7. Теперь же подобный фокус американцы попытались провернуть с кем-то, кто работал в Челябинске-40. Однако на каком-то этапе — каком именно, сказать невозможно, — о существовании «крота» в закрытом городе*стало известно компетентным органам. Нельзя, кстати, исключать и того, что с самого начала пресловутый «крот» являлся «подставой» КГБ и вся оперативная игра затеивалась с целью создания устойчивого канала длительной дезинформации противника (история отечественных органов госбезопасности знает немало примеров такого рода оперативных комбинаций. Достаточно вспомнить упомянутого в этом исследовании Петра Кудрина, который полтора года кормил своего шефа с берегов Потомака рассказами о секретном заводе в Клину, замаскированном под фабрику термометров).
Как бы там ни было, Комитет решил сыграть с заокеанским противником в поддавки — устроить передачу особо ценного, в глазах вражеской разведки, материала. Американцам же комбинация, видимо, показалась настолько удачной, что для получения ценного груза из самого сердца советской атомной промышленности они специально направили «транзитных» агентов, которым предстояло перехватить «почтальона» в тайге. Не убить, разумеется, а встретиться и под заранее обговоренным предлогом осуществить прием-передачу ценного радиоактивного груза.
ГЛАВА 24 ВОЗМОЖНЫЕ КАНДИДАТЫ
Самый недоверчивый читатель в этом месте может подумать, что фантазия завела автора совсем уж далеко. И даже разочарованно покрутит пальцем у виска. Самый недоверчивый читатель понимает, что контролируемая поставка потому и называется «контролируемой», что движение ценного (либо опасного) груза требует постоянного наблюдения представителей правоохранительных органов. Его нельзя просто так отдать каким-то мальчишкам или студентам в надежде, что те все сделают правильно лишь потому, что они — хорошие ребята. Груз нуждается в контроле, в наблюдении и даже в охране от случайной утраты, хищения или повреждения. Рядом с грузом должен быть сотрудник правоохранительных органов, и желательно не один. Где такой человек в данном случае?
Он есть. И даже не один.
Начнем с Семена Золотарева. Надо сразу сказать, что этот человек уже много лет вызывал и вызывает всякого рода подозрения у значительного числа исследователей трагедии группы Игоря Дятлова. Все, что связано с ним, призрачно, все оказывается не таким, каким кажется изначально. Долгое время Золотарева подозревали в том, что он уголовник, который пошел в январский поход с целью решения неких проблем, связанных с нелегальной золотодобычей в Ивдельском районе. Подобную трактовку образа Семена Золотарева предложил несколько лет назад один из исследователей, выступавший в Интернете под ником Doctor, очень харизматичный, самобытный и интересный писатель, внесший в исследование трагедии Игоря Дятлова немало здравого смысла, которого, увы, зачастую не хватало и не хватает многим «самодеятельным исследователям» трагедии. Считается, что Doctor имел доступ к некоему «делу КГБ», вел частное расследование в интересах родственников некоторых погибших «дятловцев» и погиб в автомобильной катастрофе.
Такая вот печальная повесть с мрачной нотой «до» в эпилоге. Однако поспешим успокоить впечатлительных читателей — это все чистой воды легенда, всего лишь элемент шикарного мифа, придуманного Doctor’oм: никакого «дела КГБ» он не видел, расследований никаких не вел и в катастрофах не погибал. Однако заслугу этого талантливого мифомана переоценить трудно — он первым обратил внимание на очень странную фигуру Семена Золотарева.
Такая вот печальная повесть с мрачной нотой «до» в эпилоге. Однако поспешим успокоить впечатлительных читателей — это все чистой воды легенда, всего лишь элемент шикарного мифа, придуманного Doctor’oм: никакого «дела КГБ» он не видел, расследований никаких не вел и в катастрофах не погибал. Однако заслугу этого талантливого мифомана переоценить трудно — он первым обратил внимание на очень странную фигуру Семена Золотарева.
Уже гораздо позже исчезновения Doctor’a другой серьезный исследователь трагедии группы Игоря Дятлова, упоминавшийся не раз Алексей Коськин, ввел в оборот ряд необыкновенно интересных документов, связанных с Семеном Золотаревым. Речь идет об автобиографии последнего, написанной в 1948 г. во время обучения на втором курсе Государственного института физической культуры Белоруссии (ГоИФКБ), двух характеристиках, полученных Золотаревым по результатам прохождения практик в минских школах, и «Учетной карточке инструктора туризма», содержащей летопись туристических достижений Семена. Кроме того, большой информационно-просветительский интернет-портал «Подвиг народа» обнародовал документы, связанные с награждением Золотарева орденом Красного Знамени в мае 1945 г., что позволило под новым углом взглянуть на жизненный путь этого человека.
Перечисленные выше документы необыкновенно интересны сами по себе, но не в этом их главная ценность — в контексте исторических реалий 1940—50-х гг. они дают весьма богатую пищу для размышлений. И заставляют сделать некоторые прелюбопытнейшие выводы. Проанализируем эти документы и попытаемся понять, что же там написано между строк.
Начнем с автобиографии Семена Александровича. Этот документ представляет собою приложение к анкете, заполняемой в обязательном порядке для отдела кадров при трудоустройстве или поступлении в учебное заведение. Золотарев, как видим, написал автобиографию почему-то в конце второго курса (впрочем, тому могут существовать вполне невинные объяснения — его попросили переписать прежнюю автобиографию с целью уточнения неких деталей либо автобиография была написана для оформления допуска к занятиям на военной кафедре, начинавшимся в советских вузах обычно на третьем курсе. Следует подчеркнуть, что обязательное обучение на военных кафедрах во всех советских вузах вводилось с 1 сентября 1944 г. по постановлению Совета Народных Комиссаров СССР № 413 от 13 апреля 1944 г., т. е. Государственный ордена Трудового Красного Знамени институт физической культуры Белоруссии также осуществлял подготовку офицеров запаса). Самое интересное в документе, обнаруженном Алексеем Коськиным, — не время написания, а содержание.
Надо сказать, что документы такого рода заполнялись с соблюдением строгих формальных требований как по оформлению, так и содержанию. Часть таковых излагалась в «шапке» документа, на его первой странице, служившей своего рода памяткой автору, часть — сообщалась работником отдела кадров при выдаче бланка в виде напоминания («писать развернуто, без сокращений, помарок, зачеркиваний и подчеркиваний, отразить все изменения в документах, смену имен и фамилии, свадьбы-переезды-разводы, ничего не упустить…»). Впрочем, написание автобиографии — это как езда на велосипеде: если один раз у тебя получилось, то полученный навык не утратишь. Поэтому «кадровики» обычно обходились без долгих наставлений и лишь осведомлялись: «Писать автобиографию уже доводилось? Как это делать, знаете?»
Семен Алексеевич Золотарев к июню 1948 г., разумеется, уже прекрасно знал, как надо правильно писать автобиографию. Можно не сомневаться, что он уже не раз сочинял такого рода документы. И тем удивительнее многочисленные «косяки», нестыковки и умолчания, которыми изобилует вышедший из-под его пера текст. Их появление невозможно объяснить неловкостью слога, письменная речь Семена как раз очень легка, текст прост и читабелен. Но имеющиеся в автобиографии Золотарева «области умолчания» не только недопустимы для советского студента тех лет, но и по-своему красноречивы. Они очень многое способны рассказать об этом человеке даже спустя шесть с лишним десятилетий. Попробуем предвзято разобрать этот замечательный документ.
Четкий, выработанный почерк Семена Золотарева ясно свидетельствует о том, что ему немало доводилось работать письменными принадлежностями. Что, вообще-то, несколько удивляет, когда знакомишься с обстоятельствами его жизни. Родившийся 2 февраля 1921 г. в станице Удобная Краснодарского края Семен вступил в комсомол в 1938 г., а 10-летнюю школу закончил только в 1941 г., т. е. в возрасте 20 лет. Само по себе это событие не следует считать чем-то необычным для того времени — такое встречалось довольно часто (не станем вдаваться в причины, просто примем как факт). Закон СССР «О всеобщей воинской обязанности», принятый Верховным Советом СССР 1 сентября 1939 г., предусматривал возможность предоставления отсрочки от призыва учащимся средних школ для окончания обучения, но до тех лишь пор, пока им не исполнится 20 лет. Весеннего призыва в СССР не существовало вплоть до 1967 г., поэтому Золотарев, которому 20 лет исполнилось в самом начале 1941 г., спокойно дожидался осени (призыв проходил в период с 15 сентября по 15 октября). И даже начавшаяся 22 июня 1941 г. Великая Отечественная война не сразу его задела. Так что с призывом на действительную военную службу у Семена все обстояло благополучно, хотя с точки зрения современных представлений — несколько странно. Но странность эта, как было показано, кажущаяся.
Настоящие странности возникают дальше. Итак, на действительную военную службу Семена Александровича Золотарева призвали 19 октября 1941 г., а в первый бой с фашистскими захватчиками он вступил аж 10 мая 1942 г., т. е. спустя почти 7 месяцев. Принимая во внимание, как перемалывались осенью и зимою 1941-го добровольческие дивизии, поспешно сформированные из жителей Москвы и Ленинграда и немедля брошенные на передовую, задержке в 7 месяцев нельзя не удивиться. Подобной задержке в ту невеселую годину обрадовался бы любой призывник…
Однако дальше — больше. В совершенно удивительных выражениях Золотарев описал свое участие в Великой Отечественной войне: «В бой вступил 10 мая 1942 года и после этого на боевых операциях, боевых заданиях был на протяжении всей войны». Советское кадровое делопроизводство четко разграничивало службу в Действующей армии и участие в боевых действиях. Дело в том, что за последние выслуга считалась по принципу «сутки — за трое». Участие в боевых действиях отражалось в солдатской книжке записями, сделанными строевой частью полка (либо отдельной воинской части — бригады или батальона) на основании приказа по армии. Приказ четко фиксировал эту дату, буквально с такой формулировкой: «С (такого-то числа) считать Армию участвующей в боевых действиях». И для всех военнослужащих этой армии выслуга считалась с этого дня «сутки за трое», пока новый приказ по армии не отменял действие старого. Все периоды времени, в течение которых армия считалась воюющей на фронте, фиксировались в солдатских книжках всех солдат этой армии наподобие того, как в трудовых книжках мирных граждан отражался трудовой стаж. И пограничник, отсидевший всю войну на острове Врангеля или на Чукотке, ни при каких условиях не мог быть признан участником боевых действий, хотя и отбыл все это время призванным на действительную военную службу. (Тут же можно указать и на то, что на военнослужащих офицерского состава, принимавших участие в боевых действиях, распространялось право ускоренной выслуги воинского звания с переходом на очередное высшее звание — это была весьма существенная льгота, которой были лишены остальные офицеры Действующей армии. К Золотареву данная норма отношения не имела — он был сержантом, но для иллюстрации сказанного выше вполне годится.)
Все фронтовики эти нюансы прекрасно знали. И работники отделов кадров по всей нашей необъятной стране знали разницу между «службой в действующей армии» и «участием в боевых действиях». И в анкетах, и в автобиографиях обычно делалась краткая типовая запись примерно такого содержания: «В период с (дата) по (дата), с (дата) по (дата) и с (дата) по (дата) принимал участие в боевых действиях». Допускались уточнения в произвольной форме типа: «Принимал участие в освободительном походе Красной Армии в Восточную Европу», или «освобождал братскую Украину от фашистского ига», или «Участник битвы за Кавказ». Это пожалуйста… но упоминать о «боевых операциях» и «боевых заданиях» почиталось совершенно неуместным. И так понятно, что на фронте операции и задания «боевые», а рассказы рассказывать про то, как касками «мессершмиты» сбивались, в отделе кадров не надо, эти басни нужно поберечь для другого места и иной компании.
Сказанное выше в полной мере относилось и к участникам партизанского движения. Партизаны имели точно такие же солдатские книжки, что и солдаты на фронте. Они хранились в строевой части Штаба партизанского движения. Приказами штабов отряды вводились в боевые действия и выводились из них, и система учета движения личного состава была во всем аналогична той, что имела место в регулярной армии. Исключений в то время быть не могло ни для одной из категорий военнослужащих. В данном же случае мы видим очевидное отклонение от общепринятого порядка оформления документов, допущенное Золотаревым явно с ведома работника отдела кадров.