Сама Фанд тоже была на берегу. Она пришла проводить мореходов. Прочие мананнановы родичи простились с отплывающими ранее, и тем серым туманным утром никто из них на берег не явился. Ложившаяся на роскошные косы богини мельчайшая изморось сверкала подобно каплям росы. Когда же говорила Фанд прощальные слова мужу своему, как-то по-особенному ярко лучились фиалковые очи ее, даже самый оттенок их как будто стал еще глубже, чем обычно.
— Да сопутствует тебе в плавании удача, — сказала она Мананнану. — Да будет скорым твое возвращение на зеленые холмы Эрина и золотые улицы Земли Юности. Пока не воротишься ты домой, взор мой ежедневно будет обращен в морскую даль, а слух еженощно станет искать в рокоте волн вести о моем Мананнане.
Скафлок стоял поодаль от божественной четы, думая о том, как Фрида провожала бы его в плавание. Как-то сама собой сложилась виса:
— Пора отплывать, — проговорил Мананнан. Они со Скафлоком взошли с небольшого причала на борт челна и подняли сверкающий парус. Скафлок встал на руль, Властелин же морей запел, аккомпанируя себе на арфе:
Не успел он еще закончить той песни, как поднялся сильный ветер, и челн устремился вперед, в открытое море, туда, где гуляли холодные, зеленоватого цвета валы, то и дело обрушивавшие на палубу тучи брызг. Корабль Мананнана был так же быстроходен, как эльфийские, и вскоре эринский берег остался далеко позади, совершенно неразличимый на фоне висящих над горизонтом серых туч.
— Думаю для того, чтобы отыскать Ётунхейм, недостаточно просто идти на север, — проговорил Скафлок.
— Верно, ответил Мананнан. — Для этого понадобятся еще кое-какие чары. Не говоря уж об отваге в сердце и надежных клинках в ножнах.
Он взглянул вперед, в морскую даль. Ветер трепал его волосы. Выражение же лица его в тот миг трудно было определить каким-то одним словом. Было оно величаво, весело, внимательно и вместе как-то холодно.
— Земель людей коснулось первое дыхание весны, — сказал он. — Зима нынче выдалась на редкость суровая, такой многие столетия уже не случалось. Думаю, это дело рук ётунов. А мы вот плывем в самое их логово. — Он обернулся к Скафлоку. — Давно пора было уже мне сплавать на край света. Или я не Властелин Океана? Думаю, однако, не опоздал ли я с этой затеей. Надо было отправляться туда, когда сыны Дану были еще богами и не утратили прежнего могущества, — он покачал головой. — Даже асам, которые и по сей день боги, не всегда удавалось вернуться невредимыми из тех весьма немногих поездок в Ётунхейм, что они предпринимали. Что до нас с тобой, не знаю. Не знаю… — Внезапно приободрившись, он решительным голосом сказал: — Но я волен плыть, куда пожелаю! Во всех девяти мирах[23] не должно остаться вод, которые не бороздили бы челны Мананнана Мак Лира.
Погруженный в свои горестные думы, Скафлок ничего ему не ответил. Челн слушался руля, как конь узды. Он был как живой. Ветер пел в снастях, вокруг золотой фигурки Фанд искрились всеми цветами радуги взметаемые носом корабля брызги. Было еще холодно, но из морской дали поднялось уже, разогнав туман и рассыпав по волнам мириады бликов, ослепительно яркое солнце. С шумом вздымались освещенные им валы под голубым, со стремительно летящими по нему белыми облаками небом. Чуть дрожал под скафлоковой рукой руль. Скафлок не мог не заметить отрадной свежести, которой было наполнено то утро. Он тихо проговорил:
Мананнан устремил на него внимательный взор.
— Поход этот потребует от нас всех сил, — проговорил он наконец. — О том, что осталось на берегу, придется на время забыть.
Скафлоково лицо зарделось от гнева.
— Кто боится смерти, тот мне не попутчик, — выпалил он.
— Тот, кто не боится смерти лишь оттого, что не хочет жить — отнюдь не самый опасный противник для неприятеля, — сказал Мананнан. И тут же запел старинную боевую песнь сидов. Дивно звучал напев тот в морском просторе, сливаясь с песнью ветра. Перед мысленным взором Скафлока возникло удивительно яркое видение: направляющиеся на поле брани рати воинов в сверкающих на солнце украшенных плюмажами шлемах, целый лес копий, вьющиеся по ветру знамена, поющие рога, грохочущие по дороге колесницы с торчащими из колес серповидными лезвиями.
Три дня и три ночи неуклонно, с прежней быстротой шли мореходы на север. Ветер все время держался попутный, и челн мчался по волнам со стремительностью летящего по небу стрижа. Мореходы стояли на руле по очереди: тот, кто был свободен от вахты, отдыхал в спальном мешке под небольшой передней палубой ладьи. Из провизии у них имелись с собой сухари, вяленая рыба и сыр, воды же пресной не было, так что приходилось чарами опреснять соленую. Говорили они мало, поскольку Скафлок был совсем не в настроении болтать о том о сем, Мананнан же, подобно всем бессмертным, находил удовольствие в том, чтобы предаваться каким-то своим мыслям. Но взаимное уважение и приязнь их росли с каждым днем, ведь им приходилось делить пополам все тяготы плавания и труды мореходские. Вместе пели они и магические песни, позволявшие челну их преодолеть заградительные чары и приблизиться к побережью Ётунхейма.
Челн же мчался вперед и вперед. Они приближались к самому центру зимы, и холод усиливался буквально с каждым часом.
Солнце опускалось все ниже и ниже, пока не превратилось просто в висящий на унылом горизонте бледный диск, чей лик то и дело скрывали стремительно мчащиеся мимо черные тучи. Холод становился совершенно невыносим. Через одежду и плоть приникал он, казалось, в самую душу мореходов. Снасти сплошь покрылись сосульками от попадающих на них брызг, золотая фигура Фанд вся побелела от инея. Коснуться голой рукой чего-либо металлического значило бы лишиться кожи на пальцах, при дыхании на усах намерзал лед.
День все сокращался, пока не попали они в места, где царила вечная ночь. Теперь постоянно плыли они по черному, испещренному тусклыми бликами морю, среди кажущихся призрачными в лунном свете громад айсбергов. На совершенно черных небесах горели с каким-то даже ожесточением несчетные, немыслимо яркие звезды, меж которых то и дело полыхало северное сияние, вызвавшее в памяти Скафлока огонь, виденный на могильном кургане. Совершенная тишина, царившая в безжизненном краю том, нарушалась лишь шумом ветра да рокотом волн.
Нельзя сказать, чтобы Мананнан со Скафлоком «прибыли» в Ётунхейм, как прибывают мореходы в те или иные мидгардские земли. Просто они забрались на север куда дальше, чем сумели бы, идя на корабле, сработанном смертными, и отказались в водах, которые по мере их продвижения становились все холоднее, безжизненнее и темнее. Наконец солнце совсем скрылось, и путь их освещали лишь звезды, луна да пляшущее в небесах северное сияние. Скафлоку казалось, что места те не могут быть на земле, что находятся они на самом краю Вселенной, где созданное во дни Творения вновь обращается в первозданный хаос, из которого вышло. Мыслилось ему также, что плывет он прочь от Мира живых по Морю смерти.
Начиная с четвертого дня плавания солнца они не видели, и вскоре совершенно потеряли счет времени. Луна и звезды перемещались по небосклону, но как-то странно. В движении их, вроде бы, не было никакой закономерности. Время остановилось. Остались лишь ветра, волны да все усиливающийся холод. Мананнановы чары действовали уже не так хорошо, как прежде, ведь Властелин морей покинул подвластные ему пределы. Поднялся встречный ветер, да такой сильный, что немногие суда смогли бы идти против него. Правда, тут мананнанов челн не подвел мореходов. Почти ничего нельзя было разглядеть из-за летящего прямо в лицо снега и ледяных брызг. От ураганных ветров то и дело начиналась сильнейшая качка, корабль захлестывало ледяной водой, парус угрожающе хлопал, с рулем почти невозможно было справиться. Из темноты совсем рядом с челном появлялись вдруг громадного размера айсберги, с которыми едва удавалось избежать столкновения.
Ужасны были также туманы. В наступившем вдруг безветрии они накрывали все вокруг густой сероватой сырой пеленой, от которой все на челне покрывалось изморосью. Мореходы при этом и собственную руку не могли разглядеть, одежда же их насквозь пропитывалась противной холодной влагой, которая проникала каким-то образом даже в сапоги, так что вскоре Скафлок с Мананнаном начинал бить такой озноб, что у них долго зуб на зуб не попадал. В такие часы челн стоял неподвижно, чуть раскачиваясь на невидимой глазу зыби, и единственными звуками, которые при этом слышались, был плеск той зыби об обшивку, да звон падающих с обледенелых снастей капель: влага от тумана оседала и там. Ругаясь и дрожа от холода, Скафлок с Мананнаном, которым приходилось пробираться по кораблю наощупь, пытались чарами развеять проклятый туман и поднять ветер, но это почти не помогало. Мореходам казалось уже, что в сплошной пелене за бортом движутся, жадно поглядывая на них, Могучие.
После такого штиля налетел шторм, причем часто ураганный ветер бывал не попутным, а встречным, и тогда у Мананнана со Скафлоком не было уж времени предаваться горестным размышлениям о вмешательстве темных сил: надо было бороться со стихией. Мачта страшно трещала, обледенелые шкоты в кровь рвали руки, волны перехлестывали через борт. Взметнувшись на мгновение к самым небесам, челн тут же со страшной скоростью устремлялся вниз, как будто вознамерясь достичь преисподней.
Скафлок сказал вису:
Однако, и исполняя это свое творение, не переставал он трудиться. Мананнан улыбнулся: ему подумалось, что раз Скафлок от жалоб перешел к брюзжанию, это добрый знак.
Наконец показалась земля. В свете немигающих звезд и искрящегося в небесах северного сияния увидели мореходы вдали угрюмые горы и зеленоватое сверкание ледников. Прибойная волна с ревом разбивалась о крутые прибрежные утесы, за которыми простиралась скалистая, покрытая вечными снегами и ледниками суша.
Мананнан кивнул.
— Это Ётунхейм, — проговорил он. Скафлок едва мог расслышать его слова за ревом волн и завыванием ветра. — Утгард же, подле которого, по твоим словам, живет Бёльверк, должен быть к востоку отсюда.
— Тебе виднее, — ответил Скафлок. Он давно уже потерял ориентацию. К тому же, эльфам о тех краях мало что было известно, до них доходили только какие-то совершенно жуткие слухи.
Усталости он давно уже не чувствовал, а шел себе вперед, как корабль с закрепленным рулем, поскольку ничего другого делать не оставалось, и никого на свете не волновало, потонет он или останется на плаву.
Однако, когда взглянул он на внушающее ужас побережье Земли великанов, ему пришло в голову, что Фрида, должно быть, мучится теперь не меньше него. Даже, наверное, еще больше: ему-то помогают забыться труды и опасности похода, к тому же, он знает, что любимая его сейчас в безопасности. Фриде же ведомо лишь, что он отправился в Ётунхейм, и вряд ли ее что-то отвлекает теперь от мыслей об опасностях, которые его подстерегают.
— Как же я раньше об этом не подумал? — прошептал он, поражаясь собственной черствости. И вдруг почувствовал, что из глаз его катятся, застывая на щеках, слезы. Он сказал вису:
Скафлок снова погрузился в какие-то свои мысли. Мананнан тоже молчал, узнав на опыте, что после таких приступов лучше не пытаться привести Скафлока в чувство, сам постепенно отойдет. Гонимый порывистым ветром, корабль шел на восток.
Скалистое заснеженное побережье казалось совершенно безжизненным, лишь рокотали, разбиваясь об утесы, волны, мела поземка да сверкало в небесах северное сияние. Мананнан, однако же, чувствовал, что поблизости скрываются какие-то неведомые существа. В тех местах властвовали силы, враждебные асам: Локи, Утгарда-Локи, Хель, Фенрир, Ёрмунганд и Гарм, которому суждено перед концом света пожрать луну.
К тому времени, как Скафлок очнулся от приступа отчаяния, они успели пройти уже довольно большое расстояние. Стоявший на руле Мананнан подводил челн почти вплотную к каждому входу во фьорды, чтобы не пропустить бёльверково обиталище. Властелину морей было немного не по себе: он чувствовал, что Утгард где-то совсем рядом, а оказаться у самых стен жуткого града этого ему, конечно же, не хотелось.
— Мне сказали, что Бёльверк живет в пещере под горой, — сказал Скафлок.
— В проклятой земле этой кругом одни пещеры. Как тут найдешь нужную?
— Бёльверкова пещера, должно быть, большая. И потом, там кузня. Должно пахнуть дымом от горна, каленым железом… А то и стук молота услышим.
Мананнан кивнул и направил челн в следующий фьорд. Лишь когда корабль приблизился к прибрежным утесам, понял Скафлок, сколь громадны они. Скалы те вздымались на огромную высоту, и когда попытался он разглядеть их вершины, у него закружилась голова. Над утесами проплывали редкие, освещенные северным сиянием облака, и Скафлоку казалось, что каменные стены эти вот-вот обрушатся на него, как рухнут однажды стены погружающегося в пучину морскую мира.
Казавшийся совсем крошечным в сравнении с исполинскими скалами челн прошел меж ними и очнулся во фьорде, который оказался весьма обширен и усеян островками, шхерами и торчащими из воды скалами, так что дальнего конца его не было видно. Однако, ветер донес до мореходов едва уловимые запахи кузни, вдали слышались удары молота.
Не говоря ни слова, Мананнан направил челн вглубь фьорда. Ветра совсем не было из-за обступивших тот фьорд со всех сторон высоченных утесов, так что дальше пришлось идти на веслах. Корабль шел весьма ходко, но проклятый фьорд был так длинен, что мореходам стало постепенно казаться, будто челн их стоит на месте: сколько ни гребли они, а желанный берег был по-прежнему далеко.
Становилось все тише. Казалось, будто сами звуки замерзли насмерть, а северное сияние — это огонь, горящий на их могиле. С высокого, усеянного звездами неба падали редкие снежинки. Был страшный холод. Скафлоку подумалось, что безмолвие то подобно молчанию затаившегося в засаде хищного зверя с жадно сверкающими глазами и подрагивающим от нетерпения хвостом. Он чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.
Обходя многочисленные мысы, которыми был испещрен берег, челн медленно шел вглубь фьорда.
Однажды Скафлок услышал какой-то шелестящий звук, как будто по берегу за челном ползла змея или другой какой гад. Над уходящими в невообразимую высь вершинами утесов завывал ветер. Снизу казалось, что он гуляет меж самых звезд.
Странно было видеть, как танцующая Фанд углубляется все дальше в земли Ётунхейма.
Наконец мореходы достигли места, где взморье было относительно полого. К воде спускался широкий, покрытый тускло поблескивающим ледником склон горы, над чьей вершиной неподвижно висела Полярная звезда.
— Похоже, тут нам и надо высадиться, — проговорил Мананнан.
Из-за тороса у края ледника послышалось шипение.
— Наверное, тут мы и встретимся с первым ётунхеймским стражем, — сказал Скафлок. Они с Мананнаном снарядились на высадку, надели под меховую одежду шлемы и кольчуги, опоясались мечами, взяли по щиту. У Скафлока в одетой в рукавицу правой руке был еще один, запасной, меч, у Мананнана же копье, жарко сверкавшее даже в тусклом лунном свете. Киль челна мягко коснулся глинистого берега. Скафлоку удалось спрыгнуть на взморье, не попав ногами в мутную илистую воду. Он и вытянул корабль на берег. Мананнан в это время стоял на страже, вглядываясь в окутывавшую склон темноту. Оттуда донесся такой звук, как будто по прибрежной гальке тянули что-то тяжелое.
— Темен путь наш, и к тому же там, куда мы направляемся, скверно пахнет, — заметил Властелин морей. — Однако промедление отнюдь не сделает высадку нашу безопасней.
Он стал пробираться вверх по склону среди здоровенных валунов и торосов. Вскоре мореходы достигли такого участка склона, где стояла почти совершенная тьма: свет звезд туда не проникал из-за торчавших повсюду скал. Зловоние усилилось, все отчетливее слышалось шипение и шуршание камней. Проходя узкое ущелье, ведшее к леднику, углядел Скафлок в нем нечто, имевшее иное естество, нежели окружающие скалы и снега, нечто длинное, белесого какого-то цвета. Пальцы его вцепились в рукоять меча.