Я никогда не изучал этот вопрос всерьез, но решил, что на первом этапе можно попробовать вегетарианскую диету: для начала придерживаться ее три дня в неделю. Никакого мяса, никакой рыбы, никаких яиц. Задача казалась сложной, но выполнимой. Помня уроки, пройденные в период избавления от алкогольной зависимости, я решил не зацикливаться на идее типа «в жизни больше не возьму в рот спиртное (а в данном случае – скажем, чизбургер)», а просто следовать принятому решению изо дня в день. Заботливая Джули подарила мне на день рождения велосипед и посоветовала пустить его в дело. И я честно следовал плану, выбирая овощные буррито вместо карнитас, вегетарианские бургеры вместо мясных и внеплановые велосипедные прогулки в субботу утром с друзьями вместо омлета с сыром в качестве позднего завтрака.
Но продолжалось это недолго, ибо энтузиазм начал слабеть. Несмотря на посещения бассейна и периодические пробежки и велопрогулки, лишний вес не желал уходить, и я застрял на 93 килограммах – не сравнить с 72,5 во время спортивной карьеры в колледже. Но гораздо сильнее мешал тот факт, что уровень моей энергии вскоре скатился до «предочистительного» летаргического состояния. Я был счастлив, что снова мог заниматься спортом, и напоминал себе о давно забытой любви к воде и свежему воздуху. Но истина заключалась в том, что через полгода вегетарианской диеты я чувствовал себя не намного лучше, чем в ту ужасную ночь на лестнице. Я все еще носил лишних 18 килограммов, отчего приходил в отчаяние и был уже готов вовсе отбросить в сторону свой вегетарианский прожект.
В тот момент я не осознавал: сама по себе вегетарианская диета – это хорошо, вот только следовать ей можно очень даже плохо. Я убедил себя, что веду здоровый образ жизни, но, решив остановиться и осмыслить, что же именно я ем, осознал, что в моем рационе полно забивающего сосуды холестерина (готовые продукты), фруктозы (кукурузный сироп) и жира (молочные продукты вроде пиццы с сыром), прибавьте сюда газировку, картошку фри, начос, чипсы, горячие бутерброды с сыром и разнообразные соленые закуски. Формально я мог сказать, что я вегетарианец. Но это фальшивое вегетарианство. Даже будучи полным профаном в науке о здоровом питании, я видел, что такую диету трудно назвать полезной. И снова настал момент для переоценки. Взявшись в этот раз за дело самостоятельно, я принял радикальное решение – полностью удалить из рациона не только мясо, но и все животные продукты, включая молочные.
Я решил стать стопроцентным веганом.
Несмотря на горячую приверженность моей жены здоровому образу жизни, даже она не была веганом. И вот я вступил в неизведанные (по крайней мере для семейства Роллов) воды. Помню это ощущение – нужно или поднять ставки, или выбросить белый флаг. Если честно, я решил дать шанс этой веганской затее, будучи полностью убежден, что она абсолютно точно не сработает, и я смогу с чистой совестью вернуться к своим любимым чизбургерам. Ведь я бы уже сделал все возможное.
Важное замечание: термин «веган» для меня жестко ассоциировался с политическими взглядами и образом жизни, кардинально отличными от моих, а потому поначалу мне было неудобно даже произносить это слово. В политике я всегда склонялся влево. Но я очень и очень далек от хиппи и им подобных, а ведь веганы – это хиппи, правда? Даже сегодня я испытываю известную долю внутреннего сопротивления, употребляя по отношению к себе слово «веган». Но, как бы там ни было, решив следовать своей цели, я стал одним из веганов. То, что произошло, иначе как чудом не назовешь – чудом, навсегда изменившим мой жизненный путь.
Приступив к этапу посточистительного вегетарианства, я обнаружил, что не так уж и сложно исключить из рациона мясо. Я едва замечал разницу. Но напрочь отказаться от «молочки»? Это совсем другое дело. Я решил, что время от времени буду разрешать себе немного любимого сыра и молока. Что плохого в чудном стаканчике холодного молочка? Бывает ли что полезнее для здоровья?
О, не торопитесь отвечать! Когда я начал глубже вникать в тему, то был ошарашен. Оказывается, молочные продукты вызывают сердечные приступы, диабет первого типа, образование гормонально зависимого рака, застойные явления в крови, ревматоидный артрит, некоторые пищевые аллергии и – пусть это прозвучит вразрез с устоявшимися представлениями – остеопороз. Коротко говоря, молочные продукты надо было исключить. Но задача стала еще более устрашающей, когда далее я выяснил, что пища, которую я ел (и которую едят почти все), содержит огромное количество молочных продуктов или их производных в той или иной форме. Знаете ли вы, например, что большинство видов хлеба содержат экстракты аминокислот, произведенные из белка молочной сыворотки – побочного продукта производства сыра? И что этот лактопротеин или его родственник казеин можно обнаружить в большинстве коробок с хлопьями для завтрака и крекерами, в «спортивных» батончиках, в фальшивом мясе для вегетарианцев и в приправах? Я вот не знал. А как насчет моих любимых кексиков? Не стоит и говорить.
Когда я начал прозревать реальное положение вещей, то ощутил себя так, как будто в третий раз оказался в реабилитационном центре. Первые несколько дней были настоящим адом, полным жестоких искушений. Однажды я поймал себя на том, что, будто в трансе, с вожделением взираю на завалявшийся в холодильнике кусочек чеддера. Я умирал от зависти, глядя, как дочка пьет молоко из своей бутылочки. Проезжая мимо пиццерии, я глотал слюнки, которые чуть не текли по подбородку.
Но если я что-то и знал, так это как бороться с ломкой. Тут я был на знакомой территории. И я даже испытывал некое извращенное удовольствие, превозмогая добровольные муки.
К счастью, всего через неделю искусы съесть сыра или выпить молока как рукой сняло. А через десять дней я с удивлением обнаружил, что вновь переполнен энергией, как во время очистительного курса. Сон, правда, еще не наладился, но энергетика пребывала на космических уровнях. Переполненный ощущением полного благополучия, я стал гиперактивным, но в хорошем смысле этого слова. Раньше мне не хватало сил, чтобы вечером поиграть в прятки с дочкой, теперь же я бегал за ней вокруг дома, пока она не падала от изнеможения – а это, уж поверьте, значительное достижение. И однажды я вышел во двор, чтобы впервые за долгое время попинать мячик с Траппером. Желание доказать, что веганство – полная чушь, ушло бесследно. Напротив, я стал закоренелым веганом.
В первый раз за без малого два десятка лет я начал почти каждый день заниматься спортом – бегать, кататься на велосипеде и плавать. Я вовсе не намеревался возвращаться в профессиональный спорт – просто хотел быть в форме. Как ни крути, мне скоро стукнет сорок один. А все спортивные амбиции остались позади еще после двадцати. Мне просто нужен был полезный способ сжечь избытки энергии. Не более того.
А потом произошло то, что я люблю называть Бегом с большой буквы.
Однажды ранним весенним утром, примерно через месяц после начала своего веганского эксперимента, я выбрался на прогулку, не сулившую ничего серьезнее легкой пробежки. Я отправился к Дёрт-Малхолланд – тихому, но холмистому участку грунтовой дороги длиной примерно в 15 километров, который пересекает первозданные холмы национального парка Топанга. Этот участок, связывающий город Калабасас с Бель-Эром и Брентвудом[8], – настоящий оазис нетронутой природы посреди беспорядочно расползающегося во все стороны округа Лос-Анджелес. Это обширное песчаное обиталище суетливых кроликов, койотов и даже гремучих змей, откуда открываются восхитительные виды на долину Сан-Фернандо, Тихий океан и деловой центр города.
Припарковав грузовичок и слегка размявшись, я начал бег. Я не планировал бежать более часа. Но день был прекрасный, чистый воздух наполнял меня энергией, и я дал себе волю.
И я бежал.
Я чувствовал себя не просто хорошо или восхитительно. Я был свободен. Сняв футболку, я бежал к вершинам холмов, теплые солнечные лучи ложились на плечи, само понятие времени куда-то исчезло, и, казалось, вместе с ним исчезли всякие осознанные мысли; единственными звуками, которые я слышал, было мое свободное дыхание и легкий перестук ступней, безо всяких усилий несших меня вперед. Помню, как уже потом я подумал: «Наверное, именно это и есть медитация». Настоящая медитация. Впервые в жизни я познал состояние единства, той целостности, о котором прежде только читал в духовных текстах. Я пережил истинное ощущение внетелесности.
Так что вместо того, чтобы, как собирался, повернуть назад через полчаса, я продолжал бег, отключив ум, но воспаряя духом. Через два часа я, не испытывая ни усталости, ни боли, миновал волнистые луга выше Брентвуда и знаменитый художественный музей Гетти, не встретив по пути ни души. Пробуждаясь от сна наяву, я медленно вышел из транса и обнаружил, что стою, а над головой летает коршун, то опускаясь, то взмывая ввысь. Мгновением позже пришло осознание: я все еще бегу прочь от того места, где оставил машину! «Да что со мной? До дома так далеко. Я что, спятил? Не пройдет и пары минут, как ноги сведут судороги, и я грохнусь физиономией вниз в самом сердце этой глухомани, и нет ни телефона, ни вообще какого-нибудь способа связаться с внешним миром! А что если меня укусит гадюка?» Но мне – мне настоящему – было все равно. Я не хотел, чтобы волшебному ощущению пришел конец. Никогда.
Взобравшись на гребень небольшого холма, я увидел, как навстречу мне бежит другой спортсмен – первый человек, которого я увидел за целое утро. Пробегая мимо, он наградил меня мимолетным кивком и показал большой палец. Этот вполне обычный жест глубоко тронул меня. Такая мелочь, но в ней было все, было некое достигшее меня послание – возможно, свыше. Мне дали понять, что все будет в порядке, что я на правильном пути – что это, если хотите, не простая пробежка. Это начало новой жизни.
И я повернул назад, хотя мне вовсе не хотелось этого делать. Повернул я не из-за усталости, жажды или страха – нет, я вдруг вспомнил, что у меня запланирована важная встреча, которую негоже пропускать ответственному человеку. Когда я поднимался по особенно крутому холму, здравый смысл подсказал мне, что стоит по крайней мере чуток сбавить темп. Или даже лучше – остановиться отдохнуть. Но тут из кустов выскочил кролик, и я погнался за ним, лишь увеличив скорость, ощущая в ногах и в легких небывалые силы. Я был на подъеме (и буквально, и фигурально); я взирал на долину Сан-Фернандо далеко внизу, а сам в это время без каких-либо трудностей взбегал на горку из песчаника, и ноги легко несли меня дальше, к следующей вершине, а я мчался под полуденным солнцем, не замечая его палящих лучей и ни о чем не волнуясь. И знаете, я не только сумел вернуться обратно к машине, не развалившись на части; я до самого конца чувствовал себя превосходно, а на последних пяти милях плоского, идущего под гору участка даже устроил себе спринт, и мои кроссовки оставляли позади «инверсионный след» из пыли и камешков. Я летел.
Вернувшись туда, откуда стартовал почти четырьмя часами ранее, я был преисполнен абсолютной уверенности в том, что мог бы бежать целый день. Не нуждаясь ни в еде, ни в воде, я, как удалось вычислить позднее по карте, покрыл расстояние около сорока километров – больше, чем мне доводилось пробегать за один раз когда-либо до того. Для парня, который многие годы не пробегал и нескольких километров по ровной дорожке, результат поразительный.
Полностью ценность того утра я смог осознать гораздо позже. Но когда я смывал в душевой с усталых ног глубоко въевшуюся грязь, мое взбудораженное тело ликовало от открывшихся возможностей. Я вдруг поймал себя на том, что широко улыбаюсь. И четко понял одну вещь: теперь я стану искать новые испытания намеренно – и чем серьезнее они будут, тем лучше.
Вот этот парень за сорок, который только что пробежал длиннющую дистанцию, внутри которого только что проснулось нечто, нечто сильное, нечто крепкое, нечто, жаждущее бросить вызов, – этот парень скоро вернется в большой спорт. И не для развлечения. А чтобы сражаться. Чтобы побеждать.
Глава 2 Воспоминания с запахом хлорки
Задолго до того, как я встретил Джули, услышал слово «веган» или решил побегать по горам – задолго до того, как я вообще мог пробежать хоть метр, да хоть бы и пройти, – я плавал. Мне едва исполнился год, когда мамочка приподняла мое цыплячье тельце, облаченное в подгузник, над плавательным бассейном и опустила в темную воду, предоставив мне самостоятельно барахтаться и бороться за жизнь. На помощь мне она пришла не раньше, чем я начал пускать пузыри. Она выдернула меня из воды, и я принялся хватать ртом воздух. Но я не плакал. Вместо этого, как рассказывала мама, я улыбнулся и бросил на нее взгляд, который она не могла истолковать иначе как: «Хочу еще!»
Не могу сказать, что помню этот судьбоносный момент, – а жаль. Мамин поступок может показаться излишне суровым, но побуждения ее были чисты: она стремилась привить мне любовь к воде. Эта любовь была свойственна ее отцу, в честь которого меня назвали. Он умер задолго до моего рождения и, как я понял позднее, воплощал в себе многие качества из тех, которые вскорости начал проявлять я.
Вот так начался мой роман с водой длиною в жизнь. Эта страсть могла привести меня к высоким вершинам, однако не перенесла цепких объятий алкоголизма. Эту любовь я заново открыл в себе после избавления от зависимости – и опять наполнил жизнь смыслом.
Задолго до того знаменательного дня Нэнси Спиндл выступала чирлидершей. У нее были блестящие карие глаза, короткие темные волосы и глубокий загар, и она крутила помпонами, поддерживая своего школьного бойфренда Дэйва Ролла, центрового футбольной команды Гросс-Пойнта. Это был 1957 год, когда жизнь временами походила на сценки из «Американских граффити»[9]. Дэйв, которого друзья любовно прозвали Маффин, был примерным старшеклассником с большими перспективами. Герой школы, он стал кумиром девчонки с милой улыбкой, которая была на несколько лет младше и носила прозвище Юла. Это и была моя будущая мама.
Несмотря на разделявшие их годы, а потом и мили (когда он поступил в Амхерстский колледж), они сохранили огонь отношений и воссоединились, когда отец вернулся в родные места, чтобы поступить в юридическую школу Мичиганского университета, в котором училась и мама, теперь уже участница общины студенток Каппа-Каппа-Гамма.
Усердно занимаясь в летние месяцы, отец легко окончил курс обучения, женился на своей Юле, поступил на работу в юридическую фирму в родном Гросс-Пойнте и зажил размеренной жизнью в скромном домике на окраине, а на подъездной дорожке у дома стоял белый Dodge Dart. Вскоре, 20 октября 1966 года, на свет появился я, и ничто не предвещало мне спортивного будущего. Точнее, все свидетельствовало об обратном. Я был худой, вечно одолеваемый аллергиями и отитами хлюпик, не вылезающий из кабинета педиатра.
Мое первое воспоминание – рождение младшей сестры Мэри Элизабет. Она родилась через два года после меня. Опасаясь, что отныне я буду чувствовать недостаток внимания, родители купили мне игрушечный гараж с машинками. Но, откровенно говоря, не помню, чтобы я искал внимания. Напротив, оставаясь один, я увлеченно проводил время со своими игрушками – хорошая возможность для ребенка научиться концентрироваться на каком-нибудь определенном занятии. Именно подобное времяпрепровождение и выковало из меня одиночку, каким я стал позднее. Получилось так, что Молли, в отличие от меня, была крепким ребенком – здоровым и полным жизненных сил. Поэтому не я, а моя сестра, которую тогда в шутку звали Баттерболл[10] (прозвище, которое моя сестра-красавица предпочитает не вспоминать), имела больше шансов на то, чтобы в один прекрасный день продолжить спортивную династию Роллов.
В 1972 году, когда мне исполнилось шесть, отцу предложили работу в антимонопольном отделе Федеральной торговой комиссии США, и мы переехали в Бетесду, пригород Вашингтона. Мы жили в благополучном районе Гринвич-Форест – обитель вполне обеспеченных молодых семейств. Я отчетливо помню вишневые деревья, по весне окрашивавшие улицы в бело-розовый. Когда пришла пора идти в первый класс, меня отправили в начальную школу Бетесды. Три последующих года я плавно катился вниз по склону системы общественного образования – по направлению к бездне препубертатного отчуждения. Новичок, ошалевший от присутствия в классе сорока с лишком горлопанов, я страдал избыточной застенчивостью. Легче было уйти в воображаемый мир – что я и делал.
Ситуацию ухудшал мой внешний вид. Чтобы избавиться от врожденного косоглазия, я носил на правом глазу повязку под очками в роговой оправе. И как будто этого было недостаточно, мне напялили ортодонтический аппарат – хитроумное пыточное приспособление семидесятых: из уголков рта у меня выходили две толстые проволоки и шли вдоль щек, их продолжали эластичные ленты, закрепляющие конструкцию на макушке и затылке.
А еще была спортивная площадка – чудовищный Колизей со львами для бедного мученика. Даже избавившись от косоглазия, я никогда не отличался хорошей координацией движений. Да и сегодня я не смог бы пасовать или поймать мяч хоть бы и под угрозой смерти. Нет нужды говорить, что на уроках меня не спешили брать в свою команду до последнего, будь то софтбол, тач-регби или баскетбол. Теннис? Ну-ну. Гольф? Да вы шутите. Я был – и остаюсь – ужасен везде, где надо попасть по мячу. Так что я обычно наблюдал игру в кикбол[11] через очки, скрывавшие мои глаза – и больной, и тот, что с повязкой.
В попытке как-то исправить ужасающее положение я вступил в местную футбольную команду. Мой отец, любитель футбола, даже вызвался быть тренером. Но я был не просто безнадежен – оказалось, что мне совершенно неинтересно гонять мяч. Так что обычно я либо глазел на птичку, пролетавшую над головой, либо сидел в центре поля и собирал маргаритки. Футбол – это не мое. В общем, какой из меня спортсмен…
Теперь, оглядываясь в прошлое, я не могу винить других ребят за то, что они надо мной издевались. Я был белой вороной, сорняком, который следует выдернуть с корнем, отходом естественного отбора. А дети не знают жалости. Но неизбежность происходящего не смягчала страданий. На остановке школьного автобуса выше по улице от моего дома меня всегда отпихивали в сторону Томми Бирнбах, Марк Джонсон и прочие в полной уверенности, что я не дам сдачи. И в автобусе, и в школьной столовой я всегда сидел один. Зимой вечно устраивали игру: кто быстрее стащит с меня вязаную шапку. Бесчисленное количество раз я после школы тащился с остановки домой, поколоченный, без шапки, повесив голову, чтобы со слезами броситься в теплые мамины объятия.