— У вас со здоровьем все в порядке? — почему-то спросила она.
— Пока не жалуюсь, — пожала я плечами.
— Васька что-то чувствует. Он диагностирует лучше любого врача. Погодите-ка…
Женщина скрылась в кухне, появилась оттуда, держа в руках табуретку, и коротко приказала:
— Сядьте.
С улыбкой на лице я повиновалась.
Васька как будто только этого и ждал. Моментально забравшись ко мне на колени, он принялся лизать мои руки.
— Да он просто ласкается, — не сомневаясь нисколько, что это так, сказала я.
— Не-ет, — протянула Марья Трофимовна, качая головой. — Берегите свои руки и на всякий случай покажитесь врачу.
Пообещав исполнить ее рекомендации, я попрощалась и вышла из квартиры. Рыжий Васька, конечно, тут же вылетел у меня из головы. Очень скоро я смогла по достоинству оценить кошачью прозорливость… когда уже ничего изменить было нельзя.
Ну что ж, теперь, после беседы с Марьей Трофимовной, в моем плане действий появился новый и очень важный, как мне казалось, пункт — встреча с Лидочкой. И после недолгих поисков я раздобыла ее адрес.
Поднимаясь по грязным ступенькам подъезда, я подумала: вдруг сейчас мне откроет дверь невысокая женщина с короткими седыми волосами и совершенно заурядными чертами лица, и тогда все, моя миссия на этом завершится. Но здравый смысл твердил свое: до конца расследования еще далеко. Действительно, мне уже многое стало ясно, но кое-что было как будто скрыто в тумане. И прежде всего непонятна мне была слишком длинная пауза между смертью майора и его сына.
Я остановилась перед квартирой. После второго звонка дверь медленно отворилась, и в проеме возникла круглая бритая голова.
— Проходи, — прозвучал хриплый голос, и короткий кивок пригласил меня войти.
После того, как дверь за мной закрыли, раздался глухой стук… и мимо меня замелькали предметы — их засасывало в зияющую пустоту…
Глава 6
Первым, что я осознала, была дикая головная боль. Виски пульсировали с такой страшной силой, будто орудовали молотом по наковальне. Приоткрыв отяжелевшие веки, я осознала, что совсем не чувствую рук. Когда же я обнаружила себя привязанной к отопительному стояку в кухне, поняла, что влипла в очередную переделку. На мое счастье, отопление в этом доме еще не включили.
Руки затекли и онемели — слишком туго были стянуты бельевой веревкой. Попытка взглянуть на часы и определить, сколько прошло времени, не удалась. Не потому, что я не могла повернуть шею, а потому, что моих верных часов фирмы «Омега» на руке просто не было.
Соображать в таком паршивом состоянии затруднительно, но для того чтобы установить причину отсутствия моей куртки и догадаться, почему я сижу в одних носках без кожаных фирменных ботинок, большого ума и не требуется. Бумажник с деньгами и документами, лежавший в куртке, также отчалил в неизвестном направлении. В квартире стояла тишина, если опустить, конечно, непрерывный гул, накрывавший мои уши. Или я чего-то не слышу? По-моему, я «загорала» здесь одна. За окном сгущалась темнота, скоро к тому же не будет ничего видно.
Мое тело сковала изнурительная слабость, и когда меня посетила мысль посидеть спокойно до прихода хозяев, я с облегчением с ней согласилась. Откинув голову назад, попыталась расслабиться. Но что это? У меня слуховые галлюцинации или кто-то действительно стонет?
Сквозь завывание метели, нудно скулившей в моих ушах, прорезывался чей-то голос на высоких тонах. Я повернула голову влево, и на непродолжительное время шум в ушах прекратился. Да. Теперь четко различим чей-то стон. С моего места заточения хорошо была видна прихожая. Между входной дверью и кухней могла находиться только кладовая, для санузла слишком мало места. Звуки раздавались именно оттуда. Так. Кажется, на хозяйку дома рассчитывать бесполезно, выбраться из кладовки ей точно не удастся — дверь заперта снаружи. Да никаких попыток открыть дверь и не наблюдалось — видимо, хозяйка находилась в полубессознательном состоянии. Что они с ней сделали?
Сложившаяся ситуация предполагала лишь два выхода из положения: либо помирать нам с ней вдвоем болезненной смертью, либо мне необходимо что-то предпринять. Первый вариант меня лично совсем не устраивал, и я для начала попыталась подергать руками, чтобы хоть чуть-чуть ослабить веревку. Результатом этих действий стали дикие боли в руках и ничего больше.
По правую сторону от меня стоял стол, рядом две табуретки. Ногами я оттолкнула ту, что стояла ближе ко мне, затем без особого труда, если не считать преодоления различных болей в моем организме, подвинула стул к стояку, развернув его сиденьем к трубе. Для этого мне пришлось встать. Благо, что я смогла протащить узел вверх по трубе.
После этого у меня неожиданно открылось второе дыхание, и я принялась со всей силы колотить ногой по сиденью табуретки. Придется проверить, насколько крепка нервная система здешних соседей. Грохота было достаточно, чтобы даже самых терпеливых вывести из себя. Но время шло, а никакой ощутимой реакции в виде звонка в дверь не следовало.
Я ругала соседей, стоически терпящих это безобразие, последними словами. Каждый удар сопровождался страшным грохотом, отдававшимся в моей больной голове. Мне хотелось только одного: сесть и тихонечко посидеть.
Ну почему я приняла решение вначале посетить эту злосчастную квартиру, а не сходить еще раз в детский дом, чтобы узнать фамилию мальчика по имени Врежик? Знать бы, где упадешь…
Рыжий кот Васька оказался прав в своем предчувствии: еще немного, и мои руки не вынесут такого издевательства.
Наконец раздался долгожданный звонок в дверь. Вторя ему, в прихожей затренькал телефон.
— Войдите! — как можно громче крикнула я.
Таким надтреснутым, севшим голосом хорошо озвучивать Франкенштейна или Дракулу. Телефон замолк, зато за входной дверью настойчивый сосед (хорошо, что таковой нашелся!) без устали давил на кнопку звонка.
Откашлявшись, я повторила свое приглашение. Не знаю, услышали меня или нет, но снаружи принялись толкать в дверь. Нет, все бесполезно. Английский замок.
Наш потенциальный спаситель дубасил в закрытую дверь.
— Ломайте ее! — просипела я, но ноги подкосились, веревочный узел опять сполз вниз, увлекая за собой хозяйку в черную пустоту…
* * *Когда я очнулась, вокруг меня опять сгустилась тишина. Полная луна заглядывала в незашторенное окно и освещала кухню. Итак, моя последняя реплика, впрочем, как и все другие, улетела в никуда. По ту сторону входной двери ничего не было слышно, сломать дверь никому не пришло в голову.
Забвение, из которого я только что вынырнула, пошло мне на пользу — стало полегче. По крайней мере, молот в голове теперь не с такой бешеной силой бил по наковальне.
Пришло время делать второй дубль. Но что толку привлекать соседей, если меня все равно никто не услышит? Можно, конечно, подождать. Рано или поздно кто-нибудь, конечно, забьет тревогу, но когда это будет? К тому времени кровь в моих верхних конечностях окончательно перестанет циркулировать.
Нужно пробовать что-то еще, ведь безвыходных ситуаций не бывает. Но тут мне совсем некстати вспомнились ученые-исследователи, замерзшие во льдах Антарктиды и, возможно, рассуждавшие так же, как и я сейчас. В общем, мне опять поплохело. Правда, не надолго. Потому что такой уж я человек — не умею раскисать и отчаиваться, а сразу начинаю искать выход, в какую бы передрягу ни попадала.
Вот и теперь я еще раз окинула внимательным взглядом место своего заточения. На кухонном столе стоял заварочный чайник, рядом лежала пачка чая, название которого из-за минимального освещения разглядеть было невозможно. Ну да бог с ним, с чаем, не он мне нужен. Обхватив обеими ногами ножку стола, я принялась подтягивать его к себе. Стол был небольшим и легким, так что подтащить его удалось без особого труда.
Для того, чтобы осуществить задуманное мной, пришлось встать. Занеся ногу над столом, я опрокинула чайник на пол с таким расчетом, чтобы он разбился как можно ближе от меня. Тонкий фарфоровый чайник просто обязан был разбиться о бетонный пол с первого раза.
Но, к моему сожалению, производитель этой посуды делал ставку на качество, поэтому, несмотря на то, что чайник совершил падение по выгодной для меня траектории и приземлился возле моей правой ноги, он не разбился, откололся один лишь носик.
Это меня совсем не устраивало. Вставив палец ноги в горлышко чайника, я замахнулась и ударила им о стену, находившуюся справа от меня. До стены я спокойно могла достать ногой. На этот раз чайник разбился на осколки различной величины.
Облюбовав себе кусок с наиболее усеченным краем, я пододвинула его к трубе и села. Изворачиваясь, как угорь, захватила осколок руками и принялась за выполнение самой сложной части своего предприятия: онемевшими, почти неподвижными верхними конечностями стала пытаться перерезать бельевую веревку.
Вспомнились почему-то слова Паниковского: «Пилите, Шура, она золотая». Но свобода сейчас для меня была дороже золота.
Сколько времени прошло — не знаю. Помню только, что одержимо подгоняла себя: давай, Танечка, давай, еще немного, еще чуть-чуть…
Когда, наконец, последняя веревочная нитка была перерезана, я нетвердым шагом направилась вперед — искать выключатель.
Вспышка света ослепила так, что пришлось прикрыть глаза рукой. И тут я заметила — мои руки испещрены мелкими ссадинами и кровоподтеками. Еще я увидела, как полчища тараканов побежали врассыпную, от чего у меня сразу зарябило в глазах. М-да… На редкость грязное местечко.
Когда глаза немного свыклись с освещением, которое вызвало новый приступ головной боли, я направилась в кладовую, мимоходом заметив, что часы, стоявшие на холодильнике, показывают половину четвертого. Щелкнула задвижка, и дверь уперлась во что-то мягкое. Заглянув за нее, увидела распростертую на полу до безобразия тучную женщину, которая не пошевелилась даже от удара двери. В кладовке воняло кислятиной и давно немытым телом.
Нет. Эта женщина совсем не то, что я надеялась, найти. Я пощупала у Лидочки пульс, который оказался вполне ритмичным. Реакция зрачков почти соответствовала норме. И я разозлилась: надо же, эта квашня готова была умереть только потому, что очутилась на полу в запертой кладовке!
Охаживая ее ладонями по щекам, я заодно возвращала к жизни свои невыносимо болевшие руки. Раздался слабый стон, после чего писклявый голос жалобно произнес:
— Что со мной?
У Лидочки во рту, похоже, наблюдался крайний дефицит зубов, отчего нужно было приложить усилие, чтобы разобрать то, что она говорила.
Длинные, до пояса волосы, выкрашенные в какой-то жуткий малиновый цвет, лоснились от грязи. Как можно так запустить себя еще не старой женщине? Подчинившись моим приказам встать, она с большим трудом оторвалась от пола. Я прошла от кладовки дальше по коридору с целью разведать, где в этой квартире можно занять горизонтальное положение.
Почти у самого порога обнаружила на полу собственный паспорт, удостоверение сотрудника прокуратуры и пустой бумажник. Подобрав свое имущество, я зажгла свет в комнате.
Крайняя запущенность помещения в сочетании с разбросанными повсюду вещами производила удручающее впечатление. В квартире была еще комната, но в нее я заходить не стала. Моих сил осталось совсем немного, и я в изнеможении опустилась на диван. Следом за мной в комнату вошла хозяйка и с криками бросилась к старому коричневому пальто, валявшемуся посредине. Обшарив его карманы, она принялась выть, в буквальном смысле этого слова, раскачиваясь из стороны в сторону. Время от времени к вою примешивались крики:
— Украли!.. Все деньги взяли, сволочи!..
— Сколько их было? — отстраненно спросила я.
— Одиннадцать тысяч рублей! — продолжала стонать хозяйка. — Всю жизнь копила!
«На что? — мелькнуло у меня в голове. — На мраморный обелиск, который поставят на твою могилу?»
Мне нестерпимо хотелось спать, моя больная голова требовала покоя. Я молча встала и перешла в другую комнату, где меня приняла в свои объятия грязная кровать. Забыв о своей повышенной брезгливости и несмотря на отвратный запах, исходивший от жесткого покрывала, я тут же отключилась.
…Кажется, я больна. Меня трясет, как в лихорадке, и какой-то могильный холод вокруг…
— Гражданка, предъявите ваши документы!
Меня трясли, как спелую грушу, но не так-то просто было вырвать меня из небытия, в которое я провалилась. Наконец я села на кровати и поняла, что сильно замерзла. Потом я долго соображала, где нахожусь и почему надо мной возвышается довольно пожилой старлей в милицейской форме. Когда вспомнила про вчерашнее, снова ощутила себя разбитой и невыспавшейся.
— Что надо? — неласково спросила я у представителя закона, взявшись руками за свою больную голову.
— Документы, — настойчиво повторил он, не сводя с меня изучающего взгляда.
В дверях маячила бесформенная масса Лидочки. Я протянула милиционеру паспорт и на редкость терпеливо для моего теперешнего состояния выждала, пока он скрупулезно все изучит. Удостоверение я предпочла оставить при себе — «корочки» из моего арсенала не предназначены для демонстрации представителям правоохранительных органов.
— Как вы здесь оказались? — все тем же тоном спросил старлей, возвращая мне документы.
— Завелась. Как домовой.
Участковый никак не отреагировал на мою шутку. Бедный, усталый мент. У него, наверное, внуки уже в школу ходят, а он все в старлеях числится.
— Пройдемте в участок для дачи показаний.
— Послушайте, уважаемый, — я начала заводиться, — вчера в этом доме меня стукнули по голове, отобрали все деньги, куртку и ботинки. Неужели вы думаете, что я буду в ноябре месяце разгуливать по улицам босиком и в одном джемпере?
Старлей задумался.
— Поехать все равно придется. Хозяйка одолжит вам какую-нибудь одежду, — он бросил многозначительный взгляд на Лидочку.
Та взвилась, как от укуса.
— Хорошенькое дело! Мало того, что она проникла в мой дом, спит на моей кровати, мне же еще и одевать ее! Вы проверьте, товарищ милиционер, может, это она мои деньги присвоила…
Старлей и моргнуть не успел, как я уже держала эту рыхлую тетку за шиворот. Я спасла ей жизнь, а она смеет обвинять меня в воровстве!
— Запомни, кусок несвежего мяса, если бы не я, ты разложилась бы в запертой кладовке!
Лидочка от страха закатила глаза и застонала:
— Инсулин… Мне нужно вколоть инсулин…
А старлей пытался ослабить мою хватку, угрожая ответственностью за противоправные действия. Но даже мужчине затруднительно было разнять мои руки, так я разозлилась. Я разжала их сама, когда сочла инцидент исчерпанным.
— Займитесь больной, — скомандовала я участковому, — а мне нужно позвонить.
Длинные гудки долго били в мою барабанную перепонку, но в конце концов в трубке послышался знакомый голос.
— Гриша, ты должен мне помочь, — как ни странно, довольно твердо произнесла я.
— Танюх, это ты, что ли? Опять у тебя разногласия со спокойной жизнью?
— Слушай внимательно. Сейчас я перешлю тебе факсом на главпочтамт копию своего паспорта. Ты сразу же мчишься туда и забираешь ее. Затем так же быстро едешь в аэропорт и покупаешь мне билет на сегодняшний самолет Омск — Тарасов. Положи его в конверт и вручи стюардессе, которая будет лететь сегодня самолетом в Омск. Жди меня в аэропорту с рейсом, указанным в билете. — Я посмотрела на часы, стоявшие на холодильнике в кухне: они показывали десять минут десятого. — Самолет из Тарасова в Омск вылетает в двенадцать, ты успеешь.
— Погоди, — медленно соображал Григорий, — ты что, в Омске?
— Гриша, радость моя, я в Омске. И не нужно больше вопросов. Как прилечу, все расскажу. Ты сделай только, как я прошу. Ладно?
— Хорошо. С тобой все в порядке?
— Ну, если я еще помню тебя и твои координаты, то жить буду.
Услышав в ответ довольное урчание, я положила трубку. Обернувшись, наткнулась на старлея, стоявшего за моей спиной. Он считал своим долгом проконтролировать мой звонок. Участковый уже открыл было рот, чтобы дать очередное распоряжение, но я его перебила:
— Вначале вы отвезете меня в больницу, где мне сделают рентген. У меня жутко болит голова, вам понятно?
Стоны, раздававшиеся из зала, становились все сильней. Мы вошли и увидели Лидочку, лежащую на диване. Грудь ее высоко вздымалась, голос хрипел.
— Мне плохо, вызовите «Скорую», — еле слышно попросила она.
— Диабетический приступ, — предположила я и вновь подняла телефонную трубку.
* * *Спустя полчаса наша троица уже тряслась в старом «рафике» по дорожным рытвинам.
— Вы что, теперь будете меня все время конвоировать? — задала я старлею вопрос, глядя на свои ноги в грязных дырявых тапках, которые мне пришлось надеть. Вся Лидочкина обувь была меньше моей стопы размера на два, поэтому тапки — единственное, что хоть как-то держалось на моих ногах.
— Работа такая, — пробубнил мент. — Вы же удерете в свой Тарасов, и дело с ограблением повиснет…
— Не волнуйтесь. Оно все равно повиснет, даже и с моими показаниями, — пообещала я ему.
Лидочка лежала на носилках. Ей сделали укол, и теперь она молчала, только дышать продолжала все так же тяжело.
Рентген моей головы показал, что обошлось без сотрясения, и я облегченно вздохнула. Но если бы кто-нибудь узнал, что я пекусь о своем здоровье не ради себя, а только из-за боязни, что может приостановиться расследование, то выразительно покрутил бы у виска. Да, я одержимая. И знаю это. Сейчас мне необходимо найти Антонину и выяснить причину, по которой она отравила Коврина. В данный момент это волнует меня гораздо больше собственного здоровья.