Ди улыбается мне, указывая на жирный шрифт заголовка.
— Лиссе это не понравится, она меня убьёт. И заставит их сменить название.
Внешний вид Ди — это камень преткновения с её пресс-атташе. Гардеробная война разгоралась месяцами. У Ди специфический стиль, основанный на старых фильмах, которые она смотрела с мамой в детстве: сморщенные блейзеры, девчачьи юбочки и разноцветные платья, милые балетки. Когда Ди только начинала карьеру, Лисса говорила, что её стиль «слишком студенческий для нашей целевой аудитории». Лейбл хотел видеть её в ковбойских сапогах, но Ди отказалась. После выпуска первого альбома, Ди предложили сняться в рекламе одежды для новой подростковой коллекции «Джей.Крю»[3]. Глаза Лиссы расширились, почувствовав прибыль, и она никогда больше не говорила о стиле Ди.
Я бегло просматриваю статью, надеясь, что репортёр был вежливым. «Айдиосинк» высмеивают клише, и именно поэтому они мне нравятся, но, если бы они начали высмеивать Ди, я бы отменила свою подписку и отправила анонимное жалобное письмо.
Исполнительница кантри Лайла Монтгомери несёт в себе всё то, что вы ожидаете, и много того, чего вы не ожидаете. Она озорная блондинка-хохотушка, умалчивающая о своей личной жизни и не стесняющаяся есть чизбургер в моём присутствии. В те два часа, что я провёл с ней в «Смокин Пистолс Салун» в Нэшвилле, она доказала, что мила как сладкий пирог. Но восходящая звезда может повысить голос. Просто спросите у неё, планирует ли она сменить кантри на поп-музыку.
— Никогда, — настаивает она. В её голосе звучит сила. — Нет, я, пожалуй, перефразирую. Я не изменю стиль написания своей музыки; не буду добавлять басы или переставать использовать банджо и гармонику в моей группе. Но если люди, которым нравится поп-музыка, также наслаждаются моей музыкой, то это чудесно. Я польщена. Но я не буду менять себя как исполнителя и композитора.
Критик Джон Веллейс называет её «музыкальным музыкантом» — исполнителем, сосредоточенным на инструментах, идеализировании гармонии и вырабатывании собственного звучания. Лайла ссылается на Пэтти Гриффин, Джонни Митчелла и Долли Партон как на своё музыкальное вдохновение, хотя её музыка веселее, чем у её вдохновителей. И откуда же появилась эта искра? От её матери-композитора Лоры Монтгомери.
Пока я читаю, Ди не глядя крутит в руке рабочий телефон. Её взгляд блуждает по автобусу, будто она следит за какой-то мошкарой. Её глаза всегда мечутся вместе с мыслями.
— Эй, — говорю я. — Расслабься.
— Да, да. — Она машет мне рукой. — Я расслаблена.
Это было бы ложью даже если бы она спала. Впервые увидев нервные окончания в книжке по биологии, я подумала, что они выглядят как маленькие, искажённые руки, или же как дерево без листьев в птичьем понимании; я уверена, что нервы Ди выглядят как цилиндрическая пружина.
— Терри снова написал мне смс-ку. Он не сдаётся. — Терри — её жестокий менеджер.
— Не сдаётся?
— Он хочет, чтобы я спела «В одиночестве». Но этого не будет. — Она печатает ответ.
Эта песня — радостный источник энергии с хлопками на припеве.
Ты поймешь, оставшись в одиночестве,
Что в «Отверженных» мне не сниматься.
Я безудержна, свободна и всего семнадцать мне,
Я постараюсь такой и остаться.
Я покажу, что моя жизнь прекрасна,
И что не плачу, оставшись наедине,
Ведь быть самой собою классно,
И этот мир покорится мне.
Она думала написать песню о том, как быть счастливой без Джимми, думала, это станет сбывающимся пророчеством. План не сработал, но лейблу понравилась песня, и они поставили её в запись. Ди очень переживает о том, чтобы её выступления были честными, и она не позволяет себе резвиться на сцене и петь то, что не хочет. Когда Ди отказалась включать «В одиночестве» в концертный тур, лицо Терри выглядело как буженина в духовке — красное и почти испускающее пар.
Почти стемнело, на чернильном небе расположились тучи, и окно автобуса отражает меня: острые ключицы, которые я долгое время ненавидела, волнистые волосы, которые почти невозможно уложить одной рукой. Но хуже всего то, что за моими чёрными стрелками — уставшие глаза. И я уставшая, измученная, но, по крайней мере, я здесь, прячусь в жизни Ди, пока не смогу уладить свою.
Пока мы направляемся в Южную Каролину, я бросаю последний взгляд на Теннесси, куда вернусь лишь в конце августа. Я не думаю, что буду скучать по Нэшвиллу, разве что по прекрасному ночному небу, где каждый сантиметр покрыт звёздами. Это то, что я никогда не смогу показать на фото — огромные размеры планеты и крошечность всего остального. Когда мы с Ди были маленькими, мир казался таким широким — таким необъятным, ужасно большим, что мы могли бы никогда в жизни его не покорить.
— Как широко простирается небо? — спросила меня Ди в то лето, когда мы встретились. Мы лежали на холодной траве, смотря в небо. На восьмой день рождения ей подарили книгу о созвездиях, и мы использовали её, чтобы изучать небо.
— Широко, — сказала я ей. — Это называется бесконечность.
— Бесконечность, — повторила она. Во время паузы я рукой рисовала линии Малой Медведицы и чувствовала её взгляд на себе. — Как думаешь, мы будем дружить вечно? — спросила она.
Через секунду я ответила:
— Да. Я более чем уверена в этом.
Она соединила свой мизинец с моим в нашем тайном знаке, и планета закрутилась под звёздами. В эти дни мир казался недостаточно большим, чтобы превысить наши проблемы.
Глазами я слежу за мигающим светом фонарей, и от его чёткого курса я думаю о том, как далеко мы зашли. Ни для кого не тайна, что Ди прошла большой путь от пустошей Теннесси, но, как напоминает мне гипс на моей руке, я тоже. Разница лишь в том, что я всё ещё куда-то иду.
Глава 2. Шарлотт
Я бывала на концертах Ди и раньше, но тогда они были не такими масштабными. Весь вчерашний день я наблюдала за Ди в концертном зале, где она с музыкантами проводила генеральную репетицию. Однако теперь это место напоминает бесконечную комнату смеха с двойниками Ди вместо зеркал. Девочки помладше стоят вместе со своими мамочками рядом с нашими ровесницами и все в одинаковой одежде: блейзерах, ожерельях с подковой и балетках. Там даже была парочка симпатичных парней. Я вернусь позже, после того, как позвоню.
Мне нужно найти достаточно тихое место, чтобы поздравить папу с днём рождения, ведь даже в гримёрке Ди сейчас слишком шумно. Упомянув о том, что выйду позвонить отцу, я притворилась, будто не заметила, как аккуратные брови Ди взметнулись вверх от удивления. Она быстро сменила удивление на радость, улыбнувшись своей белозубой улыбкой, дабы подбодрить меня.
Конечно, Ди не ожидала, что я буду отчитываться перед папой. Наша семейная жизнь напоминала плохую песню в стиле кантри. Мать ушла от нас, когда мне было восемь, и папа тяжело переживал её уход. Из Чикаго мы вдвоём переехали в его родной город Нэшвилл. Думаю, для того, чтобы быть поближе к месту производства «Джек Дэниелс». Хотя он и бросил пить, когда мне было двенадцать, но это в конечном итоге всё равно нанесло много ущерба моей психике. Я была зла на мать за то, что она бросила нас, и на отца за то, что он забил на меня. Даже хорошее влияние Ди не помогло мне избавиться от попыток причинить боль родителям так же, как и они причинили боль мне. По крайней мере, так думает психолог, которого назначил мне суд, и я ненавижу признавать то, что она, скорее всего, права. Как и то, что её назначил суд.
Конечно, Ди не ожидала, что я буду отчитываться перед папой. Наша семейная жизнь напоминала плохую песню в стиле кантри. Мать ушла от нас, когда мне было восемь, и папа тяжело переживал её уход. Из Чикаго мы вдвоём переехали в его родной город Нэшвилл. Думаю, для того, чтобы быть поближе к месту производства «Джек Дэниелс». Хотя он и бросил пить, когда мне было двенадцать, но это в конечном итоге всё равно нанесло много ущерба моей психике. Я была зла на мать за то, что она бросила нас, и на отца за то, что он забил на меня. Даже хорошее влияние Ди не помогло мне избавиться от попыток причинить боль родителям так же, как и они причинили боль мне. По крайней мере, так думает психолог, которого назначил мне суд, и я ненавижу признавать то, что она, скорее всего, права. Как и то, что её назначил суд.
Мой путь по скользкой дорожке начался с громких ссор в седьмом классе и пропусков уроков в восьмом. Будучи новичком в старшей школе, я соблазняла старшеклассников и целовалась с ними в их машинах, просто чтобы почувствовать прилив адреналина. Я сбегала из дома на вечеринки, где пила пиво, курила, а потом с помощью Ди возвращалась домой. После того, как она уехала в свой первый тур, я потеряла девственность с парнем, которого едва знала. Этот момент я бы предпочла вычеркнуть из своей памяти.
Прошлой осенью я попала под суд, как несовершеннолетняя, употребляющая алкоголь. Я пыталась преподнести Ди всю эту историю с юмором, но она только вздыхала в трубку из города, в котором в то время находилась. Я почти всё время молчала во время слушания, но, по какой-то причине, судья была милосердна со мной. Она отправила меня на общественные работы и назначила терапию, которая должна была помочь мне на пути исправления. Я решила вести себя прилично, ну, по крайней мере, я старалась. Но потом во время общественных работ я встретила Блейка. И его появление снова подкосило меня.
Список нарушенных мною правил можно продолжать вечно, и я не горжусь ни одним пунктом — ну, только если тем, что однажды я убежала от копа на шпильках. Но всё, включая и меня, изменилось в апреле, и я всё ещё пытаюсь взять себя в руки, но уже не могу быть тем, кем не являюсь. Я всё ещё флиртую с парнями, чтобы добиться того, что мне нужно, и иногда мне очень хочется выкурить сигарету. Но я стала лучше по сравнению с «той мной», которой была раньше.
Я заворачиваю за угол и вижу девочек, которые невыносимо громко пищат возле будки с сувенирной продукцией. Мне становится смешно, но тут я резко останавливаюсь, когда замечаю дверь с надписью «Вход только для уполномоченного персонала». Я осматриваюсь в поисках охраны, которая в данный момент отсутствует, и решаю уполномочить сама себя. Я выгляжу вполне по-деловому: с дорогущей камерой и пропуском, висящим на шее. На последнем написано: «Рейган О’Нил, VIP», и приклеена моя не слишком удачная фотография. Когда парень меня фотографировал, я не была к этому готова — отличительная черта тех, кто лучше делает снимки, чем выходит на них. Повернув ручку двери, я вижу, что попала в конференц-зал. Идеально.
— Привет, пап, — говорю я, как только он снимает трубку. — С днём рождения.
— Спасибо дорогая. — Он удивлён тому факту, что я позвонила. — Как всё проходит?
— Отлично.
— Это хорошо, — говорит он после непродолжительной паузы. — У тебя уставший голос. Ты устала?
— Да. Мы проснулись в пять утра.
Он смеётся.
— О, я думаю, что ты не просыпалась так рано с рождения.
Мне хочется рассказать ему о том, что частенько в это время ещё даже не ложусь, и он об этом не знает, но одёргиваю себя. Это была прежняя я, а новая всё ещё учится.
— Она нервничает? — Мой папа, конечно же, обожает Ди. Любой родитель обожал бы её.
— Немного. Больше взволнована.
— Хорошо. Не могу дождаться, чтобы услышать подробности. — После небольшой паузы он спрашивает: — Ты держишься подальше от неприятностей, не так ли?
— Да, пап. — Я слышу в голове голос Бренды, потому что именно она надоумила папу задать этот вопрос. — Пока я просто зависаю с Ди или сижу где-то рядом с ней. И всё.
— Что ж, спасибо, что позвонила, — отвечает он.
— Я перезвоню через пару дней, — обещаю ему я, после чего он передаёт привет от Бренды. Сглотнув раздражение, я говорю: — Ей тоже.
После того как вешаю трубку, я понимаю, как на самом деле соскучилась по папе. У меня нет ни братьев, ни сестёр, ни матери. Он — моя единственная семья. И хотя у нас были свои трудности, он усердно работал над тем, чтобы они исчезли. Он гордится тем, что не пьёт, и на все предложения выпить отвечает, что в завязке уже пять лет. Он всегда хотел, чтобы люди знали о том, что ему пришлось пережить. Потому что, если у них такие же проблемы, они всегда могут поговорить с ним.
Я выскальзываю из комнаты и ищу кратчайший путь к горячим парням. Они стоят в очереди за сувенирной продукцией Лайлы Монтгомери, хотя один парень одет в наряд собственного изготовления — футболку, на которой написано: «Женись на мне, Лайла!»
Убедившись, что значок прессы заметен, я направляюсь к нему. Ди будет смеяться из-за этой футболки, может, она даже немного перестанет волноваться. Его взгляд блуждает от моей груди к лицу. Вроде как заметил, но не пялится — хороший мальчик.
— Привет, — говорю я спокойным тоном. — Ты не против, если я сфотографирую твою футболку?
— Вовсе нет. — Он выглядит довольным. Обняв одной рукой девушку из своей компании, он выпячивает грудь и улыбается. У него ровная стрижка, он не высокий блондин с лёгкой улыбкой. Если бы Ди обращала внимание на кого-нибудь, кроме Джимми, то этот парень вполне мог бы на это претендовать.
— Спасибо. — Я опускаю камеру. — Ей понравится.
— Ты знаешь её? — спрашивает он. Все его друзья молча уставились на меня. Одна девушка смотрит на мой пропуск.
— Подожди. Ты та девушка, про которую она поёт: «С Рейган под небом в кабриолете»?
Я пожимаю плечами и киваю.
Ди увековечила моё имя в своём первом сингле «Дорога в лето».
Она написала эту песню, когда мы учились ещё в девятом классе и мечтали о том, какими будут наши каникулы, когда нам исполнится шестнадцать. Не в обиду сказано, но старенький кабриолет папы Ди и дороги нашего города оставляют желать лучшего. А в реальности наша дорога в лето в тысячу раз круче, чем в любых мечтах Ди. Эта песня очень много для меня значит, хотя странно то, что тысячи людей поют моё имя.
— Как она? — спрашивает другой парень.
Я не знаю, как ответить на этот вопрос, поэтому говорю:
— Она классная. Наслаждайся шоу.
Даже после того как я отошла, они продолжают звать меня по имени и спрашивать, могу ли я им помочь увидеться с Ди. Я игнорирую их и машу маленькой девочке, которая одета как Ди — в парике и с пластиковой гитарой. Я не очень люблю детей, но эта девочка — просто чудо. Она позирует возле своей мамы с рукой на боку.
— Я покажу ей эти фото перед тем, как она выйдет на сцену, — говорю я девочке после пары снимков.
Она вздыхает, её глаза напоминают блюдца.
— Ты скажешь ей, что меня зовут Оливия?
— Конечно.
Над головой Оливии возвышается голова её мамы:
— Спасибо.
— Без проблем.
Они обе начинают визжать от радости, когда я отдаляюсь от них на приличное расстояние. Если бы я была честна с собой, то призналась бы в том, что хотела бы такую же маму, как у Оливии — ту, что ходила бы со мной на концерты и веселилась вместе со мной. Это было бы прекрасно, хотя я была бы рада любой матери, которая меня не оставила.
После той небольшой съёмки довольных фанатов я направляюсь за кулисы. Все куда-то спешат, пробегая мимо меня и смазываясь в бурое пятно. Я подхожу к двери гримёрки, где женщина с паническим выражением лица и рацией почти сбивает меня с ног. Семья Ди уже выходит, и один из младших братьев держит под мышкой плакат.
— Привет, милая, — говорит миссис Монтгомери, целуя меня в щёку накрашенными губами. — Как ты?
— Отлично. Как Ди?
— Она в порядке. Ты будешь в первом ряду с нами?
— Да, но во время первых песен я буду за кулисами делать снимки, — произношу я, поднимая камеру. — Давайте я сфотографирую вас, пока вы ещё здесь.
Её братья держат плакат с надписью: «Мы любим тебя, сестра», пока родители обнимают их с разных сторон. Они лучезарно улыбаются, в то время как я снимаю, но через секунду миссис Монтгомери вытирает платком уголок глаза, откуда стекает небольшая слеза.
— Простите, — говорит она сквозь смех. — Аллергия.
— Она чересчур волнуется по поводу концерта, — говорит младший брат Ди.
— Молчи, — улыбается миссис Монтгомери. — Клянусь, он повторяет всё, что слышит. Увидимся, дорогая.
Внутри комнаты Ди завёрнутая в халат, который я ей подарила на Рождество два года назад, с идеальным макияжем и причёской.
Люди крутятся вокруг неё в ускоренном темпе, но она сидит смирно в кресле режиссёра, смотря на своё отражение. У неё задумчивый взгляд, и кажется, будто она ищет что-то в отражении своих глаз, но не может найти.