Во время небольшого перерыва между песнями, когда Мэт меняет гитары, я наконец ощущаю взгляд Корин на себе.
— Я рада, что кто-то был с Мэтом этим летом.
Прошедшее время — был. Будто всё это закончилось, потому что она здесь. И фраза «кто-то был с Мэтом» прозвучала так, будто я была для Мэта просто ходячим развлечением. Умная девочка. Но я тоже отлично говорю на этом языке.
— Мне только в радость. — Вот так. Теперь пусть думает об этом. Она знает Мэта намного дольше, но зато именно я целовалась с ним.
— Ты очень красивая, — с милым очарованием ребёнка начинает Корин, но я прекрасно знаю, что она делает. Моя соперница просто само очарование, и я её не запугала. Сейчас она пытается войти ко мне в доверие. Однако этому не бывать.
— Ожидала, что я уродина?
Корин смеётся.
— Нет. Не знаю, кого я ожидала увидеть, судя по тому, что рассказывал мне Мэт.
Пожимаю плечами. Я не буду спрашивать, что он ей рассказывал, хотя меня распирает от любопытства. На сцене звучат первые аккорды новой песни, медленной и милой.
— О, вот и она. Твоя песня.
— Мэт сказал тебе?
— Конечно. — Корин произносит это таким тоном, что я ясно слышу: «Конечно, он сказал мне. Он всегда говорит мне такие вещи».
Пауза.
— Ох. — Она закусывает губу. У Корин не очень большие губы, но достаточно полные, идеальные для отпечатков. — Прости, если это неловко…
— Конечно нет. У всех есть прошлое — люди, которых мы любили. У Мэта просто… лучше задокументированное.
Корин поджимает губы на словах «мы любили». Хорошо. Я хочу, чтобы мы перестали играть в прятки. Но ещё я хочу, чтобы она перестала смотреть на Мэта так, будто он щеночек под рождественской ёлкой, будто он самый удивительный человек, которого она встречала в своей жизни. Наконец, Корин отводит взгляд от Мэта и разглядывает девушек у сцены.
— Должно быть, все эти девушки сводят тебя с ума.
— Не совсем. Я в себе уверена. — Просто люблю свою территорию.
— Конечно, так и есть.
Клянусь, я видела, как она смотрела на мою грудь. Сучка. Мне очень хочется найти Ди и доказать ей, что я была права — как только Мэт ушёл, Корин выпустила свои когти.
— И я ему доверяю, — продолжаю я, хотя никогда и не думала об этом до сегодняшнего дня. Но я доверяю Мэту настолько, насколько могу довериться человеку, которого знаю всего несколько недель.
— Это хорошо, — фальшиво улыбается мне Корин. Разница в том, что её улыбка, когда она обращена Мэту, просто сверкает. — Так вы встречаетесь? Он не говорил об этом.
Разумеется. Мэт же не просто так бегал за мной половину лета, чтобы я была просто одной из многих девушек. Но я стараюсь скрыть своё раздражение под маской удивления.
— Я не люблю выяснять отношения.
— Хм-м. — Корин даже не пытается скрыть своё осуждение. — У Мэта сейчас не самое подходящее время для новых отношений. В его жизни и так происходит слишком много всего.
— Ты про его маму. Я знаю. — Это правда; я знаю, что ему больно. И никогда бы не стала отрицать этого.
— Она была просто замечательной. Все до сих пор не могут оправиться от потери, — вздыхает Корин.
Хотя мы и разговариваем друг с другом, но обе смотрим на Мэта, стоящего на сцене со скрещёнными руками.
— Он говорил мне, что ваши мамы были лучшими подругами.
— Да. — Корин в балетках, и мои туфли на каблуках позволяют мне сравниться с ней в росте, что идеально подходит для игры в гляделки. — Семья Мэта, переехав в Чикаго, поселилась по соседству с нашей, когда мы ходили в детсад. Я не могу представить Рождество без неё. Она была мне как вторая мама.
— Да. Мэт говорил, что ты ему как сестра, и я поняла, что ваши семьи очень близки.
От этой мысли глаза Корин заволоклись мечтательной дымкой.
— Так и есть.
— Тебе, наверное, тяжело быть так далеко от дома. Почему ты решила поступать в Огайо?
— Туда поступал мой парень. Бывший парень. — Корин на мгновение закрывает глаза, сдерживая себя, чтобы не зажмуриться. — Ничего не говори, я знаю, что это глупо.
Ага.
— Совсем нет.
Она тут же начинает оправдываться, как будто чувствуя, что я говорю неискренне:
— Но мне нравится Колумбус, у меня там есть друзья. И я не буду менять колледж только из-за того, что мы расстались.
— Это хорошо. Думаешь, вы помиритесь?
— Я не знаю. — Она сжимает руки. — Не хочу, чтобы он радовался, если мы помиримся. И вообще, меня ужасно раздражала его ревность к Мэту.
Всё, хватит этих откровений.
— Парни — придурки.
В глазах Корин отражается свет со сцены.
— Но не Мэт.
Я тронута.
Ди так и не появляется, чтобы посмотреть выступление Мэта, и я почему-то начинаю переживать. Я ухожу из-за кулис до того, как Мэт заканчивает петь, и смешиваюсь с толпой, чтобы Ди не смогла меня увидеть. Даже крики фанатов не заглушают слова Ди, которые пульсом бьются в моей голове: остаться в школе и быть тебе нянькой… использовала мой тур, чтобы найти себе нового парня. Она и правда имела это в виду? Я не хотела говорить ей, что она не понимает настоящую боль, что она бросила меня и что использует меня как девочку на побегушках. Какое ничтожество сможет сказать такое своей подруге?
Когда Ди наконец выходит на сцену, мне становится по-настоящему паршиво. Девушки рядом со мной начинают прыгать и кричать в приступе какого-то безумия. Все концерты Ди длятся одинаково, но сегодняшний кажется мне бесконечным.
Когда я уже решаю, что хуже быть не может, Ди начинает петь песню «Дорога в лето». Все вокруг начинают подпевать, и я морщусь, когда они кричат моё имя.
«С Рейган под небом в кабриолете, клянусь, мы почти летим, — поёт Ди. — В сентябре вернувшись к учёбе, мы всё равно будем пом…»
Но это не то, что поёт толпа.
Она перепутала слова — с ней этого никогда раньше не происходило. На долю секунды Ди смешалась. Маска Лайлы на минуту исчезает, и я вижу настоящее лицо моей подруги — она ужасно напугана. Ди тут же исправляется, но не раньше, чем я понимаю — это я виновата.
«Солнечные очки, кантри-песни, ритм по рулю, эй, сделай погромче — это дорога в лето».
Закрываю лицо руками. Это уже слишком — я вся вспотела и мне не хватает воздуха. Я пробираюсь к выходу, захожу в ближайший туалет, опираюсь на дверь и часто дышу. Следом заходит группка девушек, и я жду, когда они выйдут, чтобы умыться. Если бы у меня был маркер, я бы написала на двери: «Рейган О`Нил — сука».
Вина побеждает обиду, и я хочу извиниться перед Ди, и как можно скорее. Вероятно, она будет сильно зла. Может быть, она имела в виду именно то, что сказала. Может быть, я до конца тура буду ехать в автобусе с Мэтом. Но я должна попробовать. Выйдя из туалета, я понимаю, что пробыла там намного дольше, чем предполагала. Я бегу наверх к гримёрке Ди, но комната уже опустела. Ди, наверное, уже пошла в автобус. И я не уверена, что мне туда можно.
Гримёрка Мэта находится в другом конце коридора, и, чтобы успокоить себя, я иду туда быстрым шагом. Я поеду с ним и извинюсь перед Ди в Индианаполисе.
— Он уже ушёл? — спрашиваю я охранника возле двери Мэта.
Он смотрит на VIP-пропуск и раздумывает.
— Ещё нет.
Я дёргаю за ручку и, когда дверь открывается, не могу поверить своим глазам.
Нет, нет, нет.
Я была права, знала, что права, но всё ещё не могу поверить в это. Мир вокруг замедляется и этот момент длится вечно.
Губы Корин соприкасаются с губами Мэта.
Я вся заледенела. Думаю, моё сердце просто перестало биться. Я отступаю назад, и в этот момент Мэт поднимает голову на звук открывающейся двери. Во мне сейчас бушуют такие разные чувства — злость, ревность, боль. Но один инстинкт доминирует — бежать.
Я выскакиваю в коридор, и дверь захлопывается за мной. Добежав до лифта, я нажимаю на кнопку снова и снова. У меня нет времени ждать. У концерт-холла только два этажа, и я лучше спрыгну с крыши, чем посмотрю Мэту в глаза. Я решаюсь бежать к лестнице, и как раз вовремя — Мэт выбегает из комнаты.
Он выкрикивает моё имя, но я уже бегу вниз. Держусь за перила, чтобы не упасть, а мои каблуки выстукивают по бетонному полу, как печатная машинка.
— Рейган! — Я слышу голос Мэта на лестнице. — Остановись, пожалуйста!
Эти слова ничего не значат. Это чужой язык, на котором говорит чужой человек, и этого человека я не знаю.
— Рейган, пожалуйста, выслушай меня! Это не то, что ты думаешь!
Ох, ну конечно. Меня бесит, что Мэт пытается убедить меня в том, что я что-то не так поняла в этой сцене. Я продолжаю бежать, увеличивая расстояние между нами. Мэт тоже не останавливается, и я слышу его шаги где-то надо мной.
— Она поцеловала меня внезапно, я не ожидал, всё произошло буквально за секунду до того, как ты открыла дверь… я даже не поцеловал её в ответ! Я бы сразу отстранился, если бы у меня было время, чтобы отреагировать, и…
Он продолжает говорить, но я его не слышу. Наплевать, что Мэт скажет мне. Я буквально лечу по ступеням, а в голове стучат слова: «я сказала ему, я сказала ему». Я не могу поверить, что рассказала ему о Блейке, о маме, обо всём. С тем же успехом я могла бы нарисовать цель у себя на спине, дать ему нож, а потом отвернуться.
— Она поцеловала меня внезапно, я не ожидал, всё произошло буквально за секунду до того, как ты открыла дверь… я даже не поцеловал её в ответ! Я бы сразу отстранился, если бы у меня было время, чтобы отреагировать, и…
Он продолжает говорить, но я его не слышу. Наплевать, что Мэт скажет мне. Я буквально лечу по ступеням, а в голове стучат слова: «я сказала ему, я сказала ему». Я не могу поверить, что рассказала ему о Блейке, о маме, обо всём. С тем же успехом я могла бы нарисовать цель у себя на спине, дать ему нож, а потом отвернуться.
Когда я добираюсь до последнего пролёта, Мэт, наконец, догоняет меня.
— Рейган, пожалуйста, это ужасная ошибка! Пожалуйста!
Точно, это ужасная ошибка — моя ужасная ошибка в том, что я ему доверилась. Я достигаю нижнего этажа и на мгновение останавливаюсь, прислонившись к стене. Последнее, что мне сейчас нужно — это ещё один перелом. Ещё один сувенир от ещё одного предательства. Когда я поворачиваюсь, то вижу, что Мэт стоит на пару ступенек выше меня.
— Не смей даже подходить ко мне. — Я указываю пальцем на него, пытаясь выглядеть угрожающе, но моя рука трясётся. — И не притворяйся, что тебе не наплевать. Я всё поняла, поэтому просто не парься и танцуй свой танец победителя.
Мэт громко выдыхает, будто я ударила его в живот.
— Это несправедливо.
Я вскидываю руку.
— Ты хочешь поговорить о справедливости?! Да пошёл ты, Мэт.
Развернувшись на каблуках, я берусь за дверную ручку, но до того, как поворачиваю её, он успевает сказать:
— Рейган, поверь мне, прошу. Это не то, что ты видела.
— Полная херня. — Моё сердце надрывается, и я хочу побольней уязвить Мэта. — Ты знаешь, я даже не удивлена. Мистер Знаменитость может делать всё, что хочет со столькими девушками, со сколькими пожелает. О, и не смотри на меня этими своими щенячьими глазками. Ты не имеешь права жаловаться после того, как ты… как ты…
Мэт открывает рот, чтобы что-то сказать, но я поднимаю руку. Потом набираю в грудь побольше воздуха и выпрямляю спину, пытаясь выглядеть значительней.
— Знаешь что? Давай будем честными — это всё ничего не значит. Это были просто отношения на лето, Мэт. Через неделю всё бы и так закончилось.
— Это неправда, — тихо говорит Мэт. Он не злится. Он знает, что проиграл. — Это неправда, и ты это знаешь. Рейган, я…
— Даже не пытайся, — обрываю его я. — Ничего больше не говори мне, потому что я знаю, как хорошо ты умеешь говорить. Твои поступки намного громче и понятнее. С меня хватит.
В глазах начинают закипать слезы, и я отворачиваюсь. На двери есть маленькое окошко, через которое я вижу парковку. Потом с силой дёргаю ручку. Наконец-то. С громким стуком дверь закрывается, и что-то внутри меня тоже закрывается.
Я делаю два шага и останавливаюсь, запрещая себе возвращаться. В детстве я ходила в церковь с семьёй Ди, и то только потому, что по субботам чаще всего была у них. Я смутно помню историю о женщине, которая, убегая из разрушенного города, обернулась назад и превратилась в соляной столб[12]. Плохой конец, но я поняла суть. Нельзя оборачиваться, когда сбегаешь от катастрофы. И нельзя надеяться, что кто-то тебя спасёт. Я давным-давно перестала верить, что кто-то меня защитит. Поэтому смотрю прямо перед собой, ускоряя шаги. Мэт расстроился только потому, что я его поймала с поличным. Он просто избалованный испорченный парень, а я, Рейган О’Нил, просто девушка, о которой пишут в туалете. Я не та, кого не стыдно привести домой. Я просто испытание, которое нужно преодолеть, и Мэт это сделал. А я так и не смогла.
Пока я бегу к автобусу, у меня всё расплывается перед глазами, и не могу понять — злость это или слёзы. Боль, сожаление, горечь — не могу их различить, но все они заполняют мои лёгкие, и кажется, что у меня разрывается сердце. Мне нужна Ди.
Я едва помню, как нашла нужный автобус и как поднималась по ступенькам к ожидающей меня наверху Ди. Слёзы сами собой текут из моих глаз, и я не могу увидеть выражение её лица. Наверное, она очень зла на меня и вполне имеет право выгнать меня из автобуса. И я бы не винила её. Но я так давно уже не плакала, что не помню, как успокоиться.
— О боже, Рейган! Мне так стыдно из-за своих слов. — Холодные руки Ди крепко обнимают меня. — Прошу тебя, не плачь.
— Нет, это мне стыдно. Но я плачу не из-за этого. Мне нужно домой, — произношу я с громким всхлипом. — Мне нужно домой. Прямо сейчас.
В аэропорту намного больше людей, чем я ожидала. В О’Харе, Лос-Анджелесе или Ла-Гуардия я бы ожидала такой хаос. Но в Нэшвилле? Я не могу понять, почему всем этим людям резко понадобилось лететь в Нэшвилл во вторник утром. Может быть, они думают то же самое и обо мне — почему я здесь? Но эти люди даже не подозревают, что мне изменил бывший подростковый сердцеед. Они не подозревают, что сегодня я плакала в первый раз за десять лет, и что моя лучшая подруга звонила в аэропорт, бронируя мне билет в самую последнюю минуту. И когда её тур-автобус высадил меня возле аэропорта, она обняла меня так сильно, что я думала, без переломов рёбер не обойдётся. Они бы никогда не угадали, что единственная сумка на моём плече заполнена только самыми нужными вещами, потому что у меня не было времени на сборы.
Мимо меня к выходу проходят толпы людей, но я никого не узнаю. Во время тура с Ди я привыкла к огромному количеству людей вокруг нас: музыканты Ди, техники, водители, ассистенты. Я скучаю по этой жизни, но моё сердце только что разбилось. И это заставило меня уехать. Нет места лучше дома. Теперь, когда я дома, мне должно быть легче. Да?
Я не смогла уснуть в самолёте, хотя безумно устала. Поэтому просто смотрела в иллюминатор, прислонившись щекой к стеклу. Сверху облака выглядят, как совершенно другой мир, и я чувствовала себя невероятно маленькой.
Когда я выхожу на улицу, меня тут же обнимает тёплый воздух Теннеси. Что делает это место таким родным — лёгкий запах речной воды? Аромат близлежащих травяных и зерновых полей? Или духи южных леди? Я не знаю почему, но эти запахи меня успокаивают. Я погружаюсь в Нэшвилл, как в большое мягкое кресло. Разглядывая машины, выстроившиеся в ряд, ищу автомобиль папы. Вот и он, в конце ряда. Как же хорошо, что рядом с ним нет Бренды.
Прошло почти два месяца с тех пор, как мы виделись. Он выглядит таким родным, но, в то же время, в его внешности что-то изменилось. Папа аккуратно подстрижен и выбрит, на нём чистая клетчатая рубашка и рабочие ботинки. И первый раз в жизни я не могу вспомнить, как он выглядел до того, как бросил пить. Это всё уже очень далеко от нас.
— Привет, пап. — Я опускаю сумку на землю.
— Привет, дорогая, — говорит он, и я обнимаю его за шею. От тихого звука папиного голоса у меня сжимается сердце.
— Ты в порядке?
Я киваю, отстраняясь от него.
— У вас с Ди всё хорошо? — Папа внимательно всматривается в моё лицо.
Я снова киваю.
— Всё хорошо. Просто пришло время вернуться.
Он поднимает мою сумку и кладёт её в машину.
— Хорошо. Брен очень ждёт концерта на следующей неделе.
Мы даже и минуты не пробыли вместе, а он уже говорит о Бренде. Я не знаю, что сказать. Поэтому повисает молчание, только слышен шум от аэропорта.
— Мы ужасно скучали по тебе, — говорит папа, поворачивая ключ зажигания.
Я сажусь на пассажирское сиденье.
— Мы?
— Было слишком тихо, — улыбается он.
— Ха.
Когда мы выезжаем на трассу, я устраиваюсь поудобнее в знакомой машине со старыми мягкими креслами и слабым запахом плесени и табака. Мои глаза закрываются сами собой, и последнее, что я помню — это тихое урчание мотора.
Глава 19. Нэшвилл
Я вылавливаю ещё одну фотографию из раствора. Немного встряхиваю снимок и аккуратно, с помощью специальной прищепки, вешаю на верёвку. На этом фото Нью-Мексико — наша первая остановка после Лос-Анджелеса, через два дня после той церемонии, где мы с Мэтом танцевали. «Нет. Нет, не думай об этом. Не думай о том, как он тебе изменил. Как ты его застукала». Эти мысли звучат в моей голове, отдаются болью в груди, угрожая разломать мне рёбра. И я заставляю себя выдержать ещё пять минут без сигареты.
Сегодня я проснулась после обеда. Первым моим инстинктивным желанием было распаковать сумку и избавиться от вещей, которые сопровождали меня в путешествии. Продолжая эту тему, я решила проявить фотографии из тура. Так я бы смогла сразу выбросить фотографии с Мэтом — словно быстро сорвать пластырь. Может, я сожгу их, а может, разорву на мелкие кусочки. Возможно, я вырежу его лицо со всех фотографий и выкину их в мусор или подброшу в воздух — этакое безголовое конфетти. Я беру следующее фото из раствора, и что-то в нём привлекает моё внимание. Подняв снимок к лампочке, я рассматриваю его.
Я сделала эту фотографию на том холме в Мэриленде. На ней улыбающееся лицо Мэта и огромное голубое небо. В его очках я вижу своё отражение. Половина моего лица скрыта камерой, но я вижу свою улыбку — широкую, искреннюю.