Превращение человека в бихевиоризме в марионетку, а в социальном бихевиоризме Скиннера – в функционера, манипулируемого посредством разных подкреплений, в ролевых теориях – в « играющего человека » – вещь закономерная. Предложив для объяснения поведения лаконичную схему S – R , бихевиористы начали борьбу против «психологии сознания», предприняв попытку выбросить на свалку истории такие мистические категории, как «намерение», «образ», «сознание», «апперцепция», «свобода», «вина» и т. п. – словом, все то, что было связано с активностью, пристрастностью субъекта. Подобно средневековым рыцарям, уотсоновцы предали огню и мечу внешние атрибуты старой религии, не разрушив при этом основания самого храма.
В роли такого основания выступал « постулат непосредственности » ( Д.Н. Узнадзе ), молчаливо признаваемый психологами разных школ, будь то ассоцианисты или бихевиористы, персонологи или психоаналитики, – постулат, который был позаимствован у классической физики. Радикальный, а затем и социальный бихевиоризм возвели этот постулат в принцип, которому должно подчиняться объяснение поведения, тем самым узаконив взгляд на поведение человека как реактивное по своей природе.
Вместе с тем, критикуя различные концепции человека, будь то бихевиористские, когнитивистские или ролевые теории, не следует забывать, что все эти основывающиеся на принципе реактивности модели человеческого поведения основываются на реальных фактах, которые гиперболизируются, односторонне освещаются. Например, за ролевым поведением личности стоят утилитарные качества человека, которые он приобретает в той или иной социальной группе. В типичной социальной ситуации следование социальным нормам и ожиданиям группы освобождает человека от тяжелой работы по принятию решения. Так, П. Жане, резко разделивший память человека на память как социальное действие , присущее только человеку, и память как автоматическое повторение , подчеркивал большое значение реактивного поведения. Он даже назвал людей «автоматами для повторения», которые воспроизводят одно за другим привычные, стереотипные действия в течение многих десятилетий.
Ориентируясь на принятое в конкретной культуре стереотипное поведение, можно с большей или меньшей степенью вероятности прогнозировать типичные социальные действия человека как представителя той или иной социальной группы. Стоит, однако, выйти за границы диапазона конкретных привычных ситуаций, например попасть в другую культуру или перенестись мысленно в другую историческую эпоху, и за кажущейся естественностью реактивного стереотипизированного поведения приоткроется его культурное историческое происхождение. Например, шведский путешественник Эрик Лундквист рассказывает, как однажды в Новой Гвинее после удачной охоты он, объев почти до конца кость дичи, бросил ее старому туземному вождю. Присутствующий при этом друг Э. Лундквиста, европеец, возмутился: «Ты обращаешься с ним, как с собакой!.. Швырять ему кости! Это же унизительно для него! А сам проповедуешь, что мы должны обращаться с туземцами по-человечески, так, словно они белые» [51] . Этот европеец, оценивая происшедшее событие через призму социальных норм общения, этикета в европейской культуре, неверно сориентировался в ситуации. Он не учел различия обычаев у папуасов и европейцев, характерных для образа жизни в этих культурах. У папуасов совершенное Э. Лундквистом действие считается проявлением дружеских отношений.
Поэтому вождь племени в том, что ему давали недоеденную его гостем пищу, усматривал не обиду, а знак дружеского расположения. В приведенном примере проявляется то, что реактивное стереотипическое поведение пригнано к определенному образу жизни. Оно дает сбой тогда, когда человек сталкивается с нестандартной ситуацией, в частности попадает в другую культуру.
Реактивное и активное поведение человека не антиподы, а дополняющие друг друга приспособления в определенной системе взаимоотношений с миром, между которыми далеко не всегда удается провести отчетливую границу ( С. Д. Смирнов ).
В методологии деятельностного подхода с самого начала отстаивалось положение о том, что поведение человека в мире и его познание действительности носят активный пристрастный характер. В современной психологии выделяются три подхода , раскрывающих разные грани принципа активности.
Первый , наиболее традиционный из этих подходов состоит в том, что в нем исследуется зависимость познания мира человеком от различного рода ценностей, целей, установок потребностей, эмоций и прошлого опыта, которые определяют избирательность и направленность деятельности субъекта. «Понятие субъективности образа включает в себя понятие пристрастности субъекта. Психология издавна описывала и изучала зависимость восприятия, представления, мышления от того, «что человеку нужно», – от его потребностей, мотивов, установок, эмоций. Очень важно при этом подчеркнуть, что такая пристрастность сама объективно детерминирована и отражается не в неадекватности образа (хотя и может в ней выражаться), а в том, что она позволяет активно проникать в реальность» [52] .
Различная глубина вкладов субъекта в образ мира проявляется на разных уровнях – от избирательности восприятия, обусловленной предшествующим контекстом, до пристрастности восприятия мира, обусловленной мотивами личности.
Подобное понимание активности может быть полностью выражено известной формулой C.Л. Рубинштейна, согласно которой внешние причины действуют через внутренние условия.
Обусловленность познания человека ожиданиями будущих событий, предвосхищением возможных результатов действия, установками, гипотезами и т. п. позволяет выделить предвосхищение вероятного и потребного будущего как одну из особенностей проявления активности субъекта. Разные аспекты представлений в заглядывании в будущее фиксировались понятиями «образ потребного будущего» ( H.A. Бернштейн ), «акцептор результатов действия» ( П.К. Анохин ), «установка» ( Д.Н. Узнадзе ), «вероятностное прогнозирование» ( И.М. Фейгенберг ).
В психологии личности эти представления нашли свое выражение в понятиях «жизненные планы», «временная перспектива» ( К. Левин ), которые существенным образом влияют на выбор поступков личности, на ее судьбу [53] .
Второй подход к проблеме активности является антиподом различных представлений о поведении, основывающихся на принципе активности. Этот подход выражается во взгляде на психические процессы как на творческие, продуктивные, как на процессы порождения психического образа. Представители его (это прежде всего НА. Бернштейн, A.B. Запорожец, В.П. Зинченко, П.Я. Гальперин, А.Н. Леонтьев ) с самого начала показывают, что в той среде, где возможно поведение как реактивное приспособление к миру, в возникновении пристрастного психического образа нет никакой необходимости, а все реагирование субъекта может быть основано на врожденных физиологических механизмах или готовых социальных шаблонах и эталонах поведения и восприятия.
Совсем недавно и с несколько неожиданной стороны представители второго подхода получили подтверждение не только его правильности, но и своевременности. Разработчики моделей распознавания образа убедились в том, что сказочная форма « пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что » имеет гораздо более глубокий смысл, чем это может показаться с первого взгляда. Оказалось, что в реальной жизни встреча с подобными « плохо сформулированными задачами » является скорее правилом, чем исключением. Люди то и дело попадают в ситуации, где буква S при случае может быть воспринята как цифра 5 или змея и т. д. Для таких ситуаций характерны следующие черты: во-первых, они содержат неопределенность и мало указаний на то, а что же требуется получить; во-вторых, для их решения постоянно приходится обращаться к частным, разовым способам решения, применимым к данному конкретному случаю. Таким образом, представители различных вариантов теории распознавания образа и вместе с ними психологи когнитивистского направления, такие как У. Найссер, попадают в затруднительное положение, когда им приходится решать вопрос: как распознаются «плохо оформленные» категории? Выход из этого положения пытаются найти на пути выделения универсальных шаблонов, посредством которых можно распознавать образ, подогнать стимул к готовому шаблону. Такого рода шаблоны или готовые рефлекторные механизмы поведения были бы наиболее экономным способом приспособления в стационарной, а не в изменчивой среде. Именно в стационарной среде поведение по принципу реактивности обеспечило бы организму наилучшее выживание.
Но, как отмечал Н.А. Бернштейн, развивая взгляды на моторное запоминание как активную творческую деятельность, что бы человек ни делал – бежал ли по неровному месту, боролся с другими животными, выполнял тот или иной рабочий процесс, – всегда и всюду он занимается преодолением сил из категории неподвластных, не предусмотренных и не могущих быть преодоленными никаким стереотипом движения, управляемым только изнутри. В связи с этим положением ни познание, ни социальное поведение личности не могут быть объяснены при помощи ролевых или бихевиористских концепций, рассматривающих эти процессы как пассивное « отдавание » воздействиям, идущим извне, и как опирающиеся на те или иные раз и навсегда приготовленные следы, шаблоны в прошлом опыте человека. Они представляют собой не повторение действий, а их построение в непредвиденных и конфликтных ситуациях. Человек как активный «элемент» разных социальных общностей постоянно сталкивается с задачей соотнесения тех целей, которые ему приходится осуществлять в ситуациях, выдвигающих порой разные требования. Тут-то он и разыгрывает конфликт « быть или казаться », пуститься ему в погоню за удачным выполнением в разных системах разных социальных ролей и стремиться стать «хорошим для всех» или же не раствориться в разных системах и остаться самим собой.
Включенность человека в разные и иногда противоречивые социальные группы приводит к необходимости ориентировки в разных социальных ситуациях и строительству таких поступков индивидуальности, которые могут привести как к трансформации личности, так и к развитию тех систем, в которые личность входит как их активный « элемент ».
Таким образом, этот второй подход к проблеме активности доказывает ограниченность тех направлений психологии, которые опираются на принцип реактивности при объяснении различных проявлений поведения и познания человека.
Третий подход к проблеме активности ставит во главу угла идею о самодвижении деятельности. Этот подход не отрывен от принципа неадаптивной природы человеческой деятельности.
Принцип сочетания адаптивного и неадаптивного типов активности как условие развития деятельности человека
В деятельностном подходе к изучению человека неоднократно подчеркивался тот факт, что личность представляет собой такого рода особое образование, которое не может быть выведено из приспособительного адаптивного поведения ( А.Н. Леонтьев ) . Личность живет по формуле « жить, а не выживать ».
При анализе соотношений адаптивных и неадаптивных качеств деятельности субъекта следует учесть, что в психологии долгое время преобладали взгляды на человека как на адаптивное приспосабливающееся существо. В.А. Петровским были специально проанализированы и выделены три наиболее распространенных варианта принципа адаптивности в различных общепсихологических подходах к изучению поведения человека: гомеостатический, гедонистический и прагматический.
Гомеостатический вариант. Идея гомеостаза досталась психологам в наследство от традиционных биологических теорий, утверждающих, что все реакции организма как системы, пассивно приспосабливающейся к воздействиям среды, призваны лишь выполнять сугубо адаптивную функцию – вернуть организм в состояние равновесия. В эмпирической психологии этот вариант принимал самые различные формы. Особенно явно он выступил в рефлексологии, в которой активность субъекта сводится к поддержанию равновесия со средой. Гомеостатический вариант объяснения поведения личности нашел свое выражение в столь внешне непохожих общепсихологических концепциях, как психоанализ З. Фрейда; динамическая теория личности К. Левина; социально-психологические теории стремления к разрядке когнитивного несоответствия ( диссонанса ) Л. Фестингера или баланса Ч. Осгуда ( Ч. Осгуд и др. ); в необихевиористских концепциях редукции напряжения потребностей организма человека и животных.
Внешне противоположными, но близкими по исходному принципу являются концепции личности в гуманистической психологии, в которых идее гомеостазиса противопоставляется идея « стремления к напряжению », к нарушению равновесия как исходная методологическая предпосылка изучения мотивации развития личности человека ( А. Маслоу, Г. Олпорт, К. Роджерс и др.). И в тех и в других концепциях личность противопоставляется социальной среде, а ее поведение подчиняется заранее предустановленной конечной цели – обрести равновесие с обществом за счет разрядки потребностей или достичь « равновесия » с самим собой за счет самоактуализации , то есть добиться «равновесия», как бы ни мешало или ни помогало общество.
Гедонистический вариант. В соответствии с гедонистической предпосылкой анализа поведения человека любые поведенческие акты направлены на максимизацию удовольствия и минимизацию страдания , в частности отрицательных эмоций, огорчений и т. п. На первый взгляд против гедонистического варианта, прямо формулируемого в концепции мотивации достижения Дж. Макклелланда, возражать довольно трудно [54] . В повседневной жизни существует немало примеров, когда человек совершает то или иное действие, чтобы получить удовольствие. Однако даже если оставить в стороне этические характеристики подобной интерпретации конечных целей человеческих стремлений, то найдется немало фактов, иллюстрирующих существование действий и поступков личности, которые идут вразрез со стремлениями достичь удовольствия и избежать страданий. И факты эти не только в сфере героизма и самопожертвования, а в человеческой работе, где большинство действий направлено не на достижение удовольствия, а на то дело, ради которого живет человек.
Прагматический вариант. Этот вариант, распространенный в функциональной и когнитивной психологии, выступает в виде положения о том, что любое оптимальное поведение направлено на максимизацию пользы, достижение эффекта при минимальных затратах. Так, известные представители когнитивной психологии П. Линдсей и Д. Норман практически прямо формулируют суть этого варианта принципа адаптивности: «…даже если принятое кем-то решение кажется неразумным, мы все равно допускаем, что оно логично и обоснованно. Наш основной постулат состоит в том, что всякое решение оптимизирует психологическую полезность, даже если посторонний наблюдатель (а может быть, и человек, принявший решение) будет удивляться сделанному выбору» [55] .
Прагматический вариант, особенно в той форме, в которой он дается в когнитивной психологии, исходит из определения человека как « человека рационального », а тем самым любого человеческого действия как рационального и разумного. Отсюда при анализе развития человека и в его индивидуальной жизни, и в истории общества любые проявления, не вписывающиеся в рамки « разумного действия », отфильтровываются, отбрасываются немотивированные поступки в жизни личности, неутилитарные проявления человека в истории общества. И психологи, и антропологи, и археологи ищут объяснения проявлений сущности личности в ее индивидуальной жизни и в истории человечества в чисто рациональных приспособительных образованиях – в утилитарной полезной деятельности и ее продуктах. При этом соответствующий прагматическому варианту принципа адаптации образ «разумного человека» достраивается, подтверждается, а многие неутилитарные проявления жизни личности и человечества интерпретируются как недостойные внимания, странные, ненужные и неполезные.
Гомеостатический, гедонистический и прагматический варианты принципа адаптации объединяет то, что во всех этих вариантах поведение устремлено к изначально данной, предустановленной цели. Подчиненность активности какой-либо заранее данной норме или цели и составляет существенную особенность поведения субъекта, характеризуемого как адаптивное ( В.А. Петровский ).
Наивно было бы отрицать наличие у человека широкого класса поведенческих актов адаптивной природы. Точно так же, как самолет, взлетающий в небо, не противоречит и тем более не отменяет законов земного тяготения, возникновение неадаптивных проявлений поведения никоим образом не является отрицанием адаптивных поведенческих реакций.
Неадаптивный характер деятельности человека явственно выступает при изучении активности человека, отвечающей формуле « внутреннее ( субъект ) действует через внешнее и тем самым само себя изменяет » ( А.Н. Леонтьев ). Суть этой формулы активности можно проиллюстрировать на примере развития человеческих потребностей. Вначале потребность выступает как чисто динамический силовой импульс, некоторый физиологический порыв (drive), который приводит к возникновению ненаправленной поисковой активности. Вследствие своей универсальной пластичности ( В.В. Давыдов ) поисковая активность может подчиниться, уподобиться , принять на себя самые разные предметы окружающего мира. До того как это «внутреннее» побуждение не нашло в процессе активности свой предмет, оно способно вызывать лишь «внешнее» – саму эту поисковую активность. Однако после встречи этого побуждения с предметом, который заранее не предустановлен, картина разительно меняется. Побуждение преобразуется, опредмечивается, и потребность начинает направлять, вести за собой деятельность. Только в этой своей направляющей функции потребность является предметом психологического анализа.