Критико-конструктивная функция философской методологии подвергает сомнению принятые в качестве аксиом, исходных постулатов, предельных категорий достижения науки или мировоззрения определенного исторического периода, которые возводятся в ранг незыблемых, вечно существующих истин. Эти истины, становящиеся фундаментом тех или иных научных учений и мировоззрений, часто превращаются в бытующие в культуре стереотипы, надсознательные установки, схематизмы сознания. Они объединяют сообщества ученых, которые руководствуются ими, переставая давать себе отчет в историко-культурном происхождении этих стереотипов. И только когда развивающееся научное знание приводит к появлению различного рода парадоксов, внутренних противоречий, потока не укладывающихся в старые схемы фактов, в фокус внимания философской методологии попадают постулаты, тормозящие развитие науки.
Так, естественность системы Птолемея, утверждающей, что Солнце вращается вокруг Земли, привела к возведению данной системы в ранг мировоззрения и официальной идеологии. Факты, противоречащие этой системе, и прежде всего трудности при ее использовании в разных видах практики побудили Коперника подвергнуть сомнению сам фундамент птолемеевской системы и лишить Землю положения центра Вселенной.
История психологической науки в этом плане не составляет исключения. В традиционной психологии накопленные новые факты, в частности проявления активности человека, его неосознаваемых влечений, вступили в противоречие с постулатом непосредственности , согласно которому объективная действительность непосредственно воздействует на психику субъекта и однозначно определяет возникающие вслед за этим воздействием проявления его психики и поведения. Постулат непосредственности был введен Д.Н. Узнадзе в ходе анализа интроспективной психологии сознания и бихевиоризма. В основе постулата непосредственности лежит присущая механистическому детерминизму двучленная схема анализа психики: воздействие на рецептирующие системы субъекта – ответные явления ( субъективные или объективные ) , вызванные данным воздействием. Наиболее явно постулат непосредственности был выражен в центральной схеме бихевиоризма « стимул – реакция ». Принятие постулата непосредственности приводит к тому, что активность субъекта либо выпадает из поля зрения психологов указанных направлений, либо объясняется вмешательством особых субъективных факторов, разных проявлений таинственного личностного начала.
Постулат непосредственности и представлял собой надсознательную установку мышления ( М.Г. Ярошевский ), которая была характерна для мышления естественных наук, в частности для классической физики и традиционной физиологии. Признание схемы механистического детерминизма – постулата непосредственности – определило то, что представители традиционной психологии, ориентированные в своих исследованиях на переживания отдельного индивида или факты поведения, резко обособили сферу психологической реальности от действительности и оказались либо в замкнутом круге сознания, либо в замкнутом круге поведения. В обоих вариантах человек оказывался изолированным от мира. Только пересмотр исходных надсознательных установок научного мышления психологии мог устранить те препятствия, которые встали на ее пути. Такой пересмотр возможен лишь при выходе за границы эмпирических фактов и специальных проблем конкретной науки и обращении к анализу ее методологических оснований, к философской методологии науки.
Критико-конструктивная функция философской методологии сыграла серьезную роль в исследовании развития человека, разрушив «методологический изоляционизм» в познании человека и поставив в центр человекознания развитие бытия человека в мире.
Третья функция философской методологии – мировоззренческая нормативно-аксиологическая функция ( Э.Г. Юдин ). Она заключается в этической оценке общенаучных и конкретно-научных построений и создании тех идеалов и ценностных норм, которым должен соответствовать образ человека в научной картине мира.
При игнорировании мировоззренческой функции философской методологии в конкретных науках начинают складываться свои образы «плохого» или «хорошего» человека, принимаемые за естественные свойства его природы. Так, американский психолог Э. Стауб, например, предваряет исследование личности обсуждением допущений, является ли человек по своей природе изначально «хорошим» или «плохим». Он указывает на разноголосицу мнений по этому вопросы.
Например, Сократ считал, что человек потенциально совершенен и через самопознание может прийти к скрытому в его природе доброму началу. Некоторые философы прошлого полагали, что человек изначально альтруистичен, то есть он сразу рождается «хорошим». Современные представители гуманистической психологии А. Маслоу и К. Роджерс допускают, что человек по природе «добр», а психотерапия должна помочь более полному раскрытию доброго начала, спрятанного в недрах человека, стремления к любви и творчеству, принятию других людей.
Психологи других направлений, например основатель психоанализа З. Фрейд, придерживались допущения, что человек изначально агрессивен и эгоистичен, а общество обуздывает его эгоистические порывы. Иными словами, человек от природы «плох». Между тем принять ту или иную точку зрения, по мнению Э. Стауба, не позволяет равное количество фактов, свидетельствующих как о проявлениях агрессии, так и о доброжелательности в самом раннем детском возрасте.
Иной подход к «плохой» или «хорошей» природе человека принадлежит Э. Стаубу, стоящему на позициях социально-бихевиористской концепции обмена социолога и социального психолога Дж. Хоманса. В соответствии с этой концепцией человек в социальной группе блюдет свой интерес: если за его дела ему платят добром, в обмен за это он «добр»; если же он не имеет никакой ощутимой прибыли, то он скорее будет в подобной ситуации «плох», чем «хорош». Иными словами, человек по своей природе обладает различными потенциалами, которые под влиянием среды выливаются в эгоистическое или альтруистическое поведение.
Критика нормативно-оценочного определения личности . Подобные рассуждения служат примером подмены в психологии изучения личности сугубо нормативно-оценочными понятиями, исходящими из определенного идеала. Своим естественным истоком нормативно-оценочное определение личности имеет употребление термина «личность» в повседневной жизни, где назвать того или иного человека личностью, по сути, часто означает оценить его как нечто исключительное, выдающееся. И в этом есть своя правда и свой предмет исследования для таких отраслей философии, как, например, этика. Но когда нормативно-оценочная характеристика личности проникает из обыденного сознания в психологическое исследование механизмов развития и функционирования личности, она приводит к искажениям представлений о человеке. Например, полученные в психофизиологии индивидуальных различий данные о том, что человек может обладать сильным или слабым типом нервной системы, интерпретируются порой как положительная или отрицательная характеристика данного человека; наличие у человека тех или иных защитных психологических механизмов, срабатывающих в травмирующей ситуации, расценивается как проявления «слабой» личности; феномены конформного, подчиняющегося мнениям социальной группы, или нонконформного поведения личности в группе, иногда сами по себе оцениваются как «хорошие» или «плохие» качества личности. Известны даже случаи, когда в педагогических исследованиях в баллах, как в метрах или килограммах, измерялась степень выраженности патриотизма как черты личности ученика старших классов. Такого рода ситуации представляют собой грустный, а порой и трагический пример недопустимого смешения оценочных характеристик человека с изучением индивидуальности в той или иной конкретной науке.
Если исследователь не отдает себе отчета в том, на каком уровне методологии науки он работает, путает общефилософские положения о человеке с конкретными характеристиками человека, то он рискует начать измерять патриотизм и убежденность личности в тех же единицах, что вес и рост индивида. Во всех этих случаях смешиваются идеальные нормативы, моральные эталоны, которым должна следовать личность в обществе, и психологические механизмы, обеспечивающие усвоение и функционирование этих эталонов в реальном поведении личности. В результате подобного наделения «оценочными» характеристиками механизмов развития и функционирования личности в обществе заслоняется их конкретное значение, происходит приписывание «хороших» или «плохих» качеств самой естественной природе человека.
Если исследователь не отдает себе отчета в том, на каком уровне методологии науки он работает, путает общефилософские положения о человеке с конкретными характеристиками человека, то он рискует начать измерять патриотизм и убежденность личности в тех же единицах, что вес и рост индивида. Во всех этих случаях смешиваются идеальные нормативы, моральные эталоны, которым должна следовать личность в обществе, и психологические механизмы, обеспечивающие усвоение и функционирование этих эталонов в реальном поведении личности. В результате подобного наделения «оценочными» характеристиками механизмов развития и функционирования личности в обществе заслоняется их конкретное значение, происходит приписывание «хороших» или «плохих» качеств самой естественной природе человека.
Мировоззренческая ценностно-нормативная функция философской методологии обладает чрезвычайной важностью, так как создание того или иного образа человека в культуре – это действенный инструмент формирования личности человека. Образ человека, которым осознанно или неосознанно пользуется исследователь, влияет на всю его практику работы с человеком и в ряде случаев на реальную подстройку личности под этот образ. В тех случаях, когда конкретная наука – биология, психология, социология, экономика – создает этот образ на своем уровне, представители данных наук всегда должны осознавать, что «образ человека», как джин, выпущенный из бутылки, может перестать слушаться хозяина, подняться на уровень мировоззрения и официальной идеологии, стать нормативным каноном, а затем начать вести свою работу, творя людей по своему подобию.
Науки о человеке, выйдя за пределы лабораторий, оказались заселенными образами «человека-робота», «человека-компьютера», «Homo-gamen» («человека-игрока»), «Homo-consument» («человека-потребителя») и т. п. Один из создателей общей теории систем Л. фон Берталанфи с горечью отмечает, что образ «человека-робота» уже в значительной степени привел к тому, что человек стал «умственно недоразвитым идиотом, то есть высококвалифицированным в своей специальности, но во всех других отношениях составляющим собой лишь часть машины» [18] . Аналогично обстоит ситуация и с новой междисциплинарной наукой – социобиологией, изучающей биологические основы социального поведения человека и приводящей к пониманию человека как адаптивного, приспосабливающегося существа. Социобиологи обнаруживают новые яркие факты поведения животных, в том числе и человека, в биологических сообществах. Однако интерпретация этих фактов приводит социобиологов опять-таки к приписыванию агрессии, альтруизма самой натуре человека, «биологизации» общественно-исторических закономерностей, а впоследствии к возникновению социального биологизма как мировоззрения [19] .
Образы человека в психологии . В психологии в течение многих лет сформировалось несколько образов человека.
Один из этих образов – « человек ощущающий », то есть пассивно воспринимающий мир, некая разумная машина по переработке и потреблению информации. Этот образ рационального человека сложился в интроспективной психологии сознания в прошлом веке. Недавно он был воспроизведен в новом обличии в когнитивной психологии, которая, пользуясь компьютерной метафорой, рассматривает человека как вычислительное устройство по приему и переработке информации.
Другой образ человека – « человека как вместилища нужд, инстинктов, потребностей » – возник под влиянием идей психоанализа З. Фрейда. В известном смысле человек, по З. Фрейду, – это « человек нуждающийся », который много хочет, но мало может. Многие теории личности, принимали они психоанализ или же отвергали его, исходили в своих представлениях о личности из обяраза «человека нуждающегося», выводя психологические закономерности из исследований динамики реализации и удовлетворения различных потребностей и мотивов. Так, гуманистическая психология, которую ее основатель А. Маслоу назвал « третьим путем » в психологической науке , задав тем самым оппозицию психоанализу и бихевиоризму, не смогла уйти от образа «человека нуждающегося», человека как иерархии нужд, потребностей и мотивов.
Еще один образ человека – « человек как система реакций », « человек реагирующий ». Этот образ оправдывался рефлексологическими исследованиями В.М. Бехтерева, работами по физиологии высшей нервной деятельности школы И.П. Павлова и «поведенческой психологией», или бихевиоризмом, Дж. Уотсона. При внешнем отличии « человек реагирующий » в бихевиоризме и запрограммированный « ролевой человек » в социологии и социальной психологии по своей ценностно-нормативной характеристике фактически совпадают. В обоих случаях речь идет о человеке-марионетке, послушно реагирующем на внешние стимулы или социальные приказы.
В русле отечественной психологии, и прежде всего в исследованиях Л.C. Выготского, C.Л. Рубинштейна, А.Н. Леонтьева и Д.Н. Узнадзе, складывался образ « человека-деятеля », человека, порождаемого жизнью в обществе, стремящегося к достижению целей и отстаивающего своими делами определенный образ жизни.
Если исходно принимается образ «человека нуждающегося», то и практика действий с ним будет сведена к разным способам удовлетворения его потребностей и тем самым к формированию его личности как потребителя. Если личность, по меткому выражению Л.С. Выготского, мыслится как « кожаный мешок с условными рефлексами » , то воспитание личности сводится к удачному подбору стимулов и подкреплений, на которые будут послушно реагировать живые автоматы. Если же личность – пристрастное активное существо, порождаемое жизнью в обществе, стремящееся к достижению тех или иных идеалов и отстаивающее своими делами определенный образ жизни, то в центре практики воспитания личности станет организация совместной деятельности, сотрудничества между людьми. Будучи вооружена философским мировоззрением, конкретная наука отдает себе отчет в том, из какого ценностного образа человека она исходит в своих исследованиях.
Бытие человека в мире – исходный пункт философской концепции человека
Все более последовательно «коперниканское» понимание человека, ищущее ключ к разгадке феномена личности в процессах развития и функционирования социальных систем, оттесняет «птолемеевское» понимание человека, которое в поисках специфики человеческой природы замыкается в кругу внутренних переживаний человека или под поверхностью кожи индивида.
Два принципиально различных пути изучения человека задают две разные системы координат при познании человеческой природы. Центр птолемеевской системы отсчета в познании человека – изолированный индивид (или индивиды плюс общество, индивиды плюс природа), который может быть наделен сознанием, потребностями, страстями, речью, социальными ролями, быть от природы «плохим» или «хорошим», обладать большей или меньшей степенью животности, заниматься самобичеванием в одиночестве или терять лицо в толпе и т. д.
Центр коперниканской деятельностной концепции анализа человека – бытие человека в мире , включающее естественно-исторический процесс становления человечества в ходе преобразования природы и общества, очеловечивание мира, поступки человека как автора и действующего лица своей жизненной драмы, восхождение в истории общества и истории каждого человека к свободной индивидуальности. Еще в «Немецкой идеологии», критикуя попытки объяснить сущность человека из самого себя, вывести ее из набора свойств, этико-антропологических характеристик отдельного индивида или общих для всех индивидов, К. Маркс и Ф. Энгельс писали: «…что это вообще за “человек”, который рассматривается не в своей исторической деятельности и бытии, а может быть выведен из своей собственной ушной мочки или какого-либо иного признака, отличающего его от животных. Этот человек заключен в самом себе, как свой собственный нарыв» [20] . В ходе борьбы с философским антропоцентризмом также в разных формах звучала режущая слух обыденному сознанию мысль о том, где необходимо искать разгадку человеческой природы: «…человек – не абстрактное, где-то вне мира ютящееся существо. Человек – это мир человека… » [21]
Идеи о том, что центр изучения человека – это мир человека, что его социальная сущность заключена в ансамбле всех общественных отношений, вступили в противоречие с традиционной логикой понимания человека в обыденном сознании, а также с разными историческими и современными философскими течениями – философской антропологией, персонализмом, экзистенциализмом, позитивизмом, структурализмом и др.