— В общем, нож я у нее отнял, а потом сорвался с катушек. Да, признаю. Mera называют мистером Самообладание, и я стараюсь соответствовать репутации. Правда стараюсь. Только обывателям невдомек: голову может потерять каждый, особенно при определенных обстоятельствах.
За окном дождь полил как из ведра. Вероятно, Всевышний спустил воду в собственном унитазе.
— Кто может догадаться, что ты здесь?
— Очень многие, — без колебаний ответила Эмили.
Пикеринг подлетел к ней быстрее молнии. Да, именно молниеносно. Секунду назад он стоял у раковины, а в следующую очутился рядом с Эмили и отвесил такую пощечину, что перед глазами поплыли белые круги и по кухне понеслись белые точки с яркими, как у комет, хвостами. Волосы свесились набок, из разбитой нижней губы потекла кровь, вдобавок Эмили сильно поцарапала ее зубами, ей даже показалось, что прокусила. На улице бушевал ливень. «Умру в дождь», — подумала она, но сама в это не поверила. Хотя кто верит в свою смерть?
— Кто знает?! — прямо в лицо ей прогремел Пикеринг.
— Очень многие, — повторила она, но из-за распухшей губы получилось «Ошень многие». С подбородка тонкой струйкой стекала кровь, а вот голова не пухла и, несмотря на боль и страхи, работала с поразительной отдачей. Эм понимала: чтобы спастись, следует убедить Пикеринга, что, убив ее, он поставит себя под удар. Разумеется, отпустив ее, Пикеринг тоже поставит себя под удар, но это она обдумает позднее. С проблемами, точнее, кошмарами, лучше разбираться по мере их появления.
— Очень многие! — еще раз повторила она с откровенным вызовом. Пикеринг молнией метнулся обратно к раковине и вернулся с маленьким ножом в руках. Вероятно, именно его прятала в носке несчастная девушка. Пикеринг приставил кончик к нижнему веку Эмили и слегка надавил. В этот момент ее мочевой пузырь не выдержал и разом опорожнился.
Пикеринг гадливо поморщился, но вместе с отвращением на его лице мелькнул восторг. Эмили даже удивилась: как один человек может одновременно испытывать столь противоречивые чувства. Пикеринг отступил на полшага, но кончик ножа по-прежнему оттягивал ее нижнее веко.
— Отлично! — процедил он. — Мало грязи я выгреб, ты еще добавила. Впрочем, все вполне предсказуемо. Да, конечно! Как выразился тот человек? «Снаружи места больше, чем внутри». Угу, именно так! — Пикеринг коротко хохотнул, и его ярко-голубые глаза впились в карие глаза Эмили. — Назови хоть одного человека, которому известно, что ты здесь. Ну, выкладывай! Начнешь мяться — я почувствую фальшь, выколю тебе глаз и брошу в раковину. За мной не заржавеет. Давай выкладывай, живо!
— Дик Холлис, — прошелестела Эмили.
Она предательница, подлая предательница, но имя буквально сорвалось с губ: глаз терять совершенно не хотелось.
— Кто еще?
На ум больше ничего не приходило: лихорадочно работающий мозг не выдал ни одного имени. Эмили не сомневалась, что Пикеринг не врет и, почуяв фальшь, впрямь выколет ей глаз.
— Никто, больше никто, понял? — зарыдала она. В принципе Дика должно было хватить. Одного человека вполне хватило бы, если Пикеринг не полный безумец, и не попытается…
Пикеринг убрал нож, и Эмили скорее почувствовала, чем увидела периферическим зрением: на нижнем веке появилась крошечная бусинка крови. Ерунда! Главное, периферическое зрение не отняли!
— Понял, ладно, ладно, ладно… — Пикеринг, метнувшись к раковине, швырнул туда ножик. Эм вздохнула с облегчением, но он достал из ящика нож побольше — длинный, острый, такими мясо разделывают. — Ладно! — Он вернулся к Эмили. На одежде Пикеринга кровавых пятен не просматривалось, ни единого. Как же это получилось? Она долго была без сознания? — Ладно, ладно. — Он провел левой рукой по коротким, явно постриженным в абсурдно дорогом салоне волосам — они тотчас легли, как нужно. — Кто такой Дик Холлис?
— Смотритель разводного моста, — дрожащим голосом ответила Эмили. — Мы говорили о вас, поэтому я и заглянула за ворота. Дик видел девушку! — в порыве вдохновения выпалила она. — Сказал, это ваша племянница.
— Да-да, девочки возвращаются домой на яхте — больше твой Дик не знает ничего, абсолютно ничего. Надо же, как любопытны люди! Где твоя машина? Отвечай немедленно, не то сделаю эксклюзивную ампутацию груди. Быструю, но отнюдь не безболезненную.
— У «Зеленого шалаша»! — выдала перепуганная Эм.
— Какого еще шалаша?
— Это маленький домик из ракушечника на северной оконечности острова. Он принадлежит моему отцу… — Тут у нее появилась отличная мысль. — Отец знает, что я здесь!
— Да-да, — пробормотал внезапно утративший интерес Пикеринг. — Понятно, здорово… Так ты здесь живешь?
— Да…
Пикеринг взглянул на ее шорты, из голубых превратившиеся в темно-синие.
— Ты ведь бегунья? — спросил он. Эмили промолчала, но Пикеринг нисколько не смутился. — Конечно, бегунья! Только посмотри на эти ноги! — К вящему изумлению Эм, он поклонился, словно встретив члена королевской семьи, и шумно чмокнул ее левое бедро чуть ниже шорт. Когда Пикеринг выпрямился, на его шортах появилась заметная выпуклость. Проклятие, этого еще не хватало! — Бегаешь туда-сюда, туда-сюда… — Он махнул массивным ножом, точно дирижер палочкой — получилось очень завораживающе. За окнами лило как из ведра. Еще минут сорок, максимум час такого ливня, и снова выйдет солнце, но Эмили не знала, суждено ли ей его увидеть. Скорее всего нет, хотя это по-прежнему казалось невозможным, даже невероятным. — Туда-сюда, туда-сюда. Иногда болтаешь со стариком в соломенной шляпе, но больше ни с кем. — Невзирая на испуг, Эмили поняла: безумец разговаривает с самим собой. — Да, больше ни с кем, ведь здесь больше никого нет. Лишь немытые латинос, которые сажают деревья да газоны стригут. Думаешь, кто-то из них вспомнит, что ты пробегала мимо?
Лезвие ножа маятником двигалось вперед-назад, а Пикеринг смотрел на него, словно в ожидании ответа.
— Нет, — покачал он головой, — и я объясню почему. Для них ты очередная богатая гринго, помешанная на беге. Такие повсюду, каждый день с ними сталкиваюсь! Шизанутые фанатки здорового образа жизни, вечно под ногами путаетесь! Если не бегаете, то на велосипедах гоняете, в своих дурацких шлемах, ведь так? Еще бы! Ну, леди Джейн, помолись, только быстрее. Времени у меня в обрез, я тороплюсь, очень тороплюсь!
Пикеринг поднял нож к плечу и поджал губы в предвкушении смертельного удара. Эмили показалось, что над миром разошлись тучи, и яркое солнце осветило каждый его закоулок. «Доченька, я иду к тебе», — подумала она и, как ни странно, вспомнила фразу, которую, вероятно, слышала на «И-эс-пи-эн»: «Жди меня, малышка!»
Однако Пикеринг замер и обернулся, точно на чей-то голос.
— Да? — спросил он, а потом сам ответил: — Да, да.
В центре кухни стоял разделочный стол с пластиковой крышкой — туда Пикеринг и швырнул приземлившийся с громким лязгом нож вместо того, чтобы вонзить его в Эмили.
— Сиди здесь, убивать тебя не стану. Я передумал. Может ведь человек передумать! От Николь я ничего, кроме пера в локоть, не добился.
На столе лежал тонкий рулон изоленты. Пикеринг потянулся к нему и секунду спустя уже стоял перед Эмили на коленях. Беззащитный затылок точно дразнил ее. В ситуации поблагоприятнее и посправедливее она сложила бы пальцы замком и как следует двинула бы по уязвимому месту. Только запястья были надежно привязаны к массивным кленовым подлокотникам. Ее туловище Пикеринг обездвижил толстыми кольцами ленты на уровне талии и под грудью, а ноги прикрепил к ножкам стула на уровне колен, в верхней и нижней части икр. Да, он, что называется, поработал на совесть.
Ножки стула Пикеринг, в свою очередь, прилепил к полу, а теперь добавлял свежие слои ленты сначала спереди, потом сзади. Когда все было готово, а вся лента израсходована, он поднялся и положил картонный сердечник мотка на разделочный стол.
— Ну вот, — произнес он, — получилось весьма недурно. Жди меня здесь… — Видимо, собственная фраза показалась ему забавной, потому что он запрокинул голову и хохотнул. — Только не скучай и не убегай, договорились? Мне нужно разобраться с твоим престарелым дружком, причем желательно успеть до окончания ливня.
На сей раз он метнулся к двери, за которой скрывался одежный шкаф, и вытащил желтый дождевик.
— Я знал, что он где-то здесь! Мужчины в плащах внушают доверие, трудно сказать почему. Очередной необъяснимый факт. Ладно, подружка, сиди тихо!
Пикеринг снова хохотнул, но прозвучало больше похоже на лай озлобленного пуделя, и исчез.
6 По-прежнему 9.15
Когда хлопнула передняя дверь, и Эмили поняла, что мучитель действительно ушел, необыкновенная яркость окружающего мира сменилась унылой серостью. Эмили почувствовала: она на грани обморока. Нет. обморок она позволить себе не может, ни в коем случае. Если загробный мир существует и рано или поздно она встретит гам отца, как объяснить, что последние минуты жизни она потратила на обморок, то есть бездарно и впустую? Расти Джексон будет разочарован. Даже если они встретятся по колено в облаках, среди небесных ангелов, играющих небесную музыку (наверняка на арфах), Расти Джексон будет разочарован, что единственный шанс спастись дочь променяла на старый добрый обморок.
Она прикусила распухшую нижнюю губу так, что ранка снова закровоточила. Тотчас вернулись и яркие краски, и четкие очертания. Шелест ветра и шорох дождя усилились, словно необычная музыка.
Сколько у нее времени? От «Секретного объекта» до моста примерно четверть мили. Пикеринг надел дождевик, рев заведенного мотора она не слышала, поэтому решила, что Пикеринг отправился пешком. Естественно, шум мотора могли заглушить гром и ливень, но она все равно не верила, что он сядет за руль. Дик Холлис знает красный «мерседес». Красный «мерседес» насторожит Дика Холлиса, и, Эмили не сомневалась, Пикеринг это понимает. Пикеринг сумасшедший, разговаривает то с самим собой, то с невидимым сообщником, но идиотом его не назовешь. Равно как и Дика, только ведь Холлис один в своей будочке. Ни машин, ни катеров с яхтами в такое ненастье не будет.
К тому же Дик Холлис стар.
— У меня минут пятнадцать, — объявила Эмили пустой комнате. Или она обращалась к кровавому следу на полу? Пикеринг не заткнул ей рот кляпом. Хотя зачем возиться? В этой уродливой бетонной крепости ее крик никто не услышит. В принципе с таким же успехом она могла бы стоять на улице и орать что есть мочи. Сейчас даже мексиканские рабочие наверняка сидят в кабинах своих грузовиков, курят и пьют кофе. — Максимум пятнадцать минут.
Да, вероятно, так. Потом вернется Пикеринг, изнасилует ее, как собирался изнасиловать Николь, и убьет, как убил Николь. Ее и скольких своих «племянниц»? Она, разумеется, не знала, однако не сомневалась в том, что это, как бы выразился Расти Джексон, далеко не первые гастроли Пикеринга.
Пятнадцать минут, возможно, даже десять.
Эмили взглянула на свои ноги. Их, в отличие от ножек стула, к полу не прилепили. Значит…
«Ты бегунья, конечно, бегунья! Только посмотри на эти ноги!»
Да, ноги хороши, Эмили знала это и без поцелуев, особенно без поцелуев клинических идиотов вроде Пикеринга. Не факт, что они хороши в плане эстетики или сексуальности, зато с практической точки зрения просто замечательны. На этих самых ногах Эмили проделала долгий путь с тех пор, как они с Генри нашли дочку мертвой. Пикеринг, вслед за десятком маньяков в десятках фильмов, явно понадеялся на крепость изоленты, тем более что ни одна из его «племянниц» поводов для сомнений не давала. Возможно, потому что он не предоставлял им шансов, возможно, потому что девушки умирали от страха. Но вдруг… особенно при стопроцентной влажности дождливого дня в непроветренном доме, где сырость такая, что пахнет плесенью…
Эм подалась вперед, насколько позволяли липкие путы, и начала напрягать икроножные мышцы — недавно сформировавшиеся мышцы бегуньи, которыми восхищался маньяк. Сначала чуть-чуть, потом вполсилы, потом изо всех сил. Она уже теряла надежду, когда послышался треск, сперва даже не треск, а едва различимый шорох, но вскоре он стал громче. Пикеринг ленту не жалел и намотал ее крест-накрест. Получилось очень прочно, только лента растягивалась и отлеплялась от пола, но медленно, господи, как медленно!
Эмили расслабила мышцы. На лбу, под мышками и на груди проступил пот. Она приготовилась ко второй попытке, но многочасовые тренировки на беговых дорожках колледжа Южного Кливленда подсказывали: нужно подождать, пока бешено бьющееся сердце не разгонит по телу молочную кислоту, которая сейчас скопилась в ногах. Если поторопиться, следующая попытка получится куда слабее и результата не принесет. Только ждать было сложно, почти невыносимо. Она не знала, сколько времени прошло с ухода Пикеринга. На стене висели часы в виде солнца (разумеется, из нержавейки, как и все в этой жуткой бездушной кухне, за исключением деревянного стула, к которому ее привязали), но они остановились на четверти десятого. Наверное, часы на батарейках, а те разрядились.
Она пыталась сидеть спокойно, пока не досчитает до тридцати (не спеша, после каждой цифры проговаривая «мышка Мейзи»[1]), но вытерпела лишь до семнадцати. Тогда она снова напрягла мышцы изо всех сил. На сей раз лента затрещала сразу и куда громче. Стул поднимался, поднимался! Совсем чуть-чуть, но поднимался.
Эм запрокинула голову и напрягла мышцы так, что оскалились зубы обнажились, из разбитой губы потекла свежая кровь, а на шее вздулись жилы. Теперь лента трещала вовсю и — вот чудо! — рвалась.
Правое бедро неожиданно обожгла резкая боль. Пару секунд Эмили сопротивлялась: слишком высоки были ставки, но потом расслабилась, судорожно глотая воздух, и снова начала считать.
— Один, мышка Мейзи; два, мышка Мейзи, три…
Счет три обошелся без «мышки»: Эмили почти не сомневалась, что сможет оторвать стул от пола. Но если при этом правое бедро сведет судорога (подобное пару раз уже случалось: мышцы точно каменели), она потеряет больше времени, чем выиграет, и останется привязанной, приклеенной к дурацкому стулу.
Она уже знала: настенные часы стоят, но тем не менее чисто машинально на них взглянула. По-прежнему 9.15. Пикеринг сейчас на мосту? Внезапно мелькнула надежда: Дик включит аварийную сигнализацию и спугнет убийцу. Возможно такое? Да, вполне. Ведь Пикеринг, как гиена, опасен, лишь когда уверен в собственном превосходстве. Вдруг, подобно той же гиене, он не в состоянии представить обратную ситуацию? Эмили вслушалась: с улицы доносились раската грома, мерный шорох дождя, но, увы, не вой сирены у будки дежурного по мосту.
Она снова попыталась отлепить ножки стула от пола и, когда это неожиданно удалось, едва не рухнула на плиту лицом вниз. Стул опасно закачался, и, чтобы не потерять равновесие, Эмили прижалась к разделочному столу с пластиковой крышкой. Сердце стучало так часто, что отдельные удары слились в мерный рокот. Упади стул, и она сделается беспомощной, как перевернутая на спину черепаха: у нее не будет ни малейшего шанса подняться.
«Все в порядке, — подумала она. — Непоправимое не случилось».
Не случилось, но Эмили с ужасающей ясностью представляла себя на плите. Она лежала бы в потом одиночестве, хоть с засохшей кровью Николь разговаривай! Лежала бы и ждала возвращения Пикеринга. Кстати, когда он вернется? Через семь минут? Пять? Три?
Эмили снова взглянула на часы: 9.15.
Скрючившись у стола, она жадно хватала воздух ртом. Она… как горбунья, только вместо горба стул. На столе лежал нож для разделки мяса, но как до него дотянуться, если запястья прилеплены к подлокотникам? Даже если она подцепит нож, что тогда? Липкие путы ей в жизни не перерезать!
Эмили посмотрела на горелки. Интересно, удастся ли включить одну из них? Тогда можно… Воображение нарисовало очередную жуткую картинку: она пытается расплавить ленту, но вместо этого от огня горелки воспламеняется одежда. Нет, так рисковать нельзя! Если бы ей предложили таблетку (или пулю в лоб), которая избавила бы от изнасилования, пыток и смерти, вероятно медленной, в чудовищных муках, она не стала бы слушать голос отца («Эмми, нельзя сдаваться! Светлая полоса всегда рядом!») и согласилась бы. Но если она получит сильные ожоги? Тогда, покрывшись хрустящей корочкой, она будет не просто ждать возвращения Пикеринга, а молиться, чтобы он скорее вернулся и избавил от страданий.
Не годится! Только что делать? Время точно сквозь пальцы просачивалось! Настенные часы упрямо показывали 9.15, однако Эмили почудилось, что дождь чуть притих. Со дна души поднялся ужас, Эмили затолкала его обратно: в такой ситуации паника смертельно опасна.
Использовать нож она не могла, а плиту не хотела. Что оставалось? Ответ был очевиден: оставался стул. Других в кухне не наблюдалось, только три табурета, высоких, напоминающих барные. Кленовый стул Пикеринг, наверное, принес из столовой, которую она надеялась никогда не увидеть.
Неужели он всех девушек, всех «племянниц» привязывал к массивным стульям из красного клена, которым место у обеденного стола, вероятно, даже к этому самому? В глубине души она чувствовала, что да. Пикеринг доверял этому стулу, хотя он был не металлический, а деревянный. Не подвел один раз, не подведет и в следующий — она не сомневалась, что Пикеринг и мыслит как гиена.
Нужно скорее выбраться! Других вариантов не было, а в распоряжении имелось всего несколько минут.
7 Будет больно
Кленовый стул стоял примерно по центру кухонного острова, но разделочный стол чуть выдавался вперед, образуя выступ. Двигаться не хотелось: малейшая неловкость — она упадет и превратится в черепаху, — но при этом хотелось отыскать поверхность для разбивания стула шире и надежнее выступа стола. Идеально подходил холодильник: он из нержавейки и большой. Лучшей поверхности для битья не придумаешь!
Она поползла к холодильнику вместе со стулом, привязанным к ногам, спине и пояснице. Судя по ощущениям, сзади у нее был не стул, а гроб. И он станет гробом, если Эмили упадет или будет тщетно бить его о «Китченэйд», когда вернется хозяин дома.