«Это просто чортъ, а не дѣвка, — разсуждалъ онъ съ самимъ собою. И что бы вышло изъ нея, если бы она въ хорошія руки попала, женой степеннаго, да умнаго человѣка сдѣлалась? Вѣдь золото, просто золото!.. У самой кошки на сердцѣ скребутъ — а она смѣется… А наша-то сіятельная таращитъ на нее глаза и ничего не видитъ… Да, ей бы умнаго, дѣлового мужа надо, — далеко бы ушла!.. Ей не нарядовъ, не обниманій нужно; ей ломовую работу подавай, ей командовать въ домѣ позволь, ей за себя постоять дорогу открой, и ужь слезъ да вздоховъ отъ нея не услышишь… Нѣтъ, мои не то!.. Мои не въ меня, — въ мать пошли… Съ покойницей не умѣлъ возиться, ну и съ ними не умѣю сладить… И ласкаешь, и цѣлуешь ихъ, да нѣтъ, это все не то! Ущипнешь ихъ въ шутку покрѣпче, такъ онѣ ужъ и въ слезы!.. Вотъ мнѣ бы жену такую, чтобы на нее какъ на себя положиться могъ… Нажили бы мы деньгу!.. А вѣдь эта пошла бы!.. Ей-Богу пошла бы теперь… А?»
Управляющій остановился у камина и самодовольно взглянулъ въ зеркало на свое заплывшее жиромъ, животное лицо съ маленькими маслянистыми глазками.
«Не казистъ, — добродушно усмѣхнулся онъ надъ собою:- а пошла бы, и за такого пошла бы, потому что ей, во-первыхъ, лица и не надо, а во-вторыхъ, всеравно, она теперь чорту баранъ будетъ».
Онъ потянулся, зѣвнулъ и придвинулъ кресло къ камину, чтобы положить на его холодную рѣшетку свои коротенькія, топорно обтесанныя ножки. Его сальная фигура выглядѣла въ эту минуту крайне добродушно и невинно… Онъ никогда не думалъ жениться на Лизѣ, никогда не женился бы за ней, но помечтать объ этомъ было пріятно. Иногда Андрей Андреевичъ послѣ обѣда мечталъ даже о томъ, что было бы, если бы онъ былъ княжескаго происхожденія, иди если бы онъ былъ «военнымъ фельдмаршаломъ»? Послѣ такихъ мечтаній ему обыкновенно удавалось хорошо вздремнуть и увидать сладкіе сны.
Михаилъ Александровичъ въ это время ходилъ въ тревогѣ по комнатамъ и все посматривалъ на двери, ожидая, не появится ли въ нихъ Лиза. Онъ начиналъ бояться, что она, съ обычною своею рѣзкостью, уѣдетъ изъ дома графини, и этимъ докажетъ основательность всѣхъ подозрѣній и толковъ на ея счетъ. Онъ еще никакъ не могъ понять, что эта деревенская простушка сумѣетъ, гдѣ надо, выдержать до конца свою роль, какъ бы трудно ни было это для нее. Черезъ полчаса онъ ушелъ въ садъ, желая освѣжиться и, можетъ-быть, тамъ встрѣтить Лизу. Онъ не ошибся въ послѣднемъ. Въ одной изъ аллей онъ встрѣтилъ молодую дѣвушку, задумчиво ходившую по саду. Онъ окликнулъ ее. Она почти съ изумленіемъ посмотрѣла на него, какъ будто для нея былъ совершенно непонятенъ его приходъ.
— Зачѣмъ вы пришли сюда? Чтобы люди продолжали толковать о нашихъ свиданіяхъ? — строго и серьезно спросила она, совершенно невольно говоря ему ты, какъ будто теперь ей стало невозможно говорить ему попрежнему
— Что это, Лиза, ты вдругъ стала бояться людскихъ толковъ? — спросилъ онъ, не зная съ чего начать разговоръ.
— Не боюсь, но не хочу, чтобы кто-нибудь сказалъ, что я и теперь бѣгу на свиданія съ вами, когда я знаю, что вы бросаете меня и ѣдете за границу… Тутъ и передъ собой увлеченіемъ не оправдаешься.
Въ голосѣ молодой дѣвушки была какая-то сухость и рѣзкость, точно у нея что-то оборвалось въ груди.
— Перестань, пожалуйста! — сталъ успокоивать ее Задонскій. — Вѣдь это все предположенія! Я и не думаю ѣхать…
— Однако, вы не опровергали словъ графини…
— Ну, да, я еще не успѣлъ окончательно отказаться это. ея предложенія… Мы еще не говорили съ ней серьезно объ этомъ предметѣ…
— Ну, вотъ когда переговорите серьезно, тогда и приходите ко мнѣ, тогда и говорите со мною, — перебила его Лиза. — А теперь я прошу васъ идти прочь… Мнѣ нужнѣе, чѣмъ вамъ, освѣжиться, и потому я не хотѣла бы уйти изъ сада… Хоть эту-то услугу вы можете мнѣ оказать и оставить меня въ покоѣ…
Михаилъ Александровичъ молча смотрѣлъ на Лизу и не зналъ, что ему дѣлать: она выглядѣла такой неприступною и серьезною, что продолжать объясненія было трудно. Онъ пожалъ плечами и пошелъ прочь. Черезъ минуту онъ снова услыхалъ ея голосъ и остановился.
— Только, пожалуйста, вы не пытайтесь утѣшать меня ложными обѣщаніями, — проговорила она, подходя къ нему. — Мнѣ теперь ничего не надо, кромѣ правды. Я хочу знать, что меня ждетъ впереди, чтобы приготовиться къ новой роли, обдумать все… Я теперь не особенно обрадуюсь, если вы останетесь здѣсь, не особенно опечалюсь, если вы уѣдете, но и то и другое я хочу знать навѣрное…
Лиза отвернулась и удалилась отъ Задонскаго. Она подошла машинально къ Эрмитажу, зашла въ него и сѣла въ одной изъ комнатъ этой бесѣдки отдохнуть. Довольно долго просидѣла она, не замѣчая даже, гдѣ она сидитъ; ея лицо выглядѣло скорбно и мучительно; но временамъ она молча стискивала свои руки, словно желая физическою болью заглушить нравственную пытку. Наконецъ, она безсознательно подняла опущенную на грудь голову, и передъ нею мелькнуло въ зеркалахъ нѣсколько блѣдныхъ отраженій ея болѣзненно выглядѣвшаго лица. Она съ нѣмымъ ужасомъ такъ же безсознательно стала осматривать комнату: вездѣ ея глаза встрѣчали одно и то же измученное выраженіе ея лица. По ея тѣлу пробѣжала дрожь, какъ будто сама судьба хотѣла показать ей, до чего она довела себя, или какъ будто передъ ея глазами пронеслись внезапно всѣ блѣдныя, загубленныя здѣсь въ былые годы жертвы. Она быстро встала и пошла вонъ. «И онѣ были молоды, и ихъ погубили такіе же люди», — подумала она и сурово нахмурила брови.
«Нѣтъ, меня не удастся погубить, нѣтъ, я не такъ легко отдамъ имъ свою жизнь!» — окончила она свои думы, и какъ-то твердо, какъ-то гордо вошла во «дворецъ»…
Пробывъ здѣсь еще два дня, чтобы не подать повода къ новымъ подозрѣніямъ, она уѣхала домой, давъ слово графинѣ возвратиться въ Приволье въ непродолжительномъ времени и мысленно рѣшившись переступать порогъ этого роскошнаго дома только въ случаѣ крайней необходимости.
VI
Лизавета Николаевна возвратилась домой. Въ ея лицѣ была напряженная сосредоточенность, она словно окаменѣла. Брань матери, крики и продѣлки дѣтей, постоянныя непріятности съ прислугой, все то, что еще такъ недавно возмущало ее до глубины души въ домашнемъ омутѣ, теперь, повидимому, стало для нея совершенно безразлично. Она, какъ будто, ничего не видѣла, ничего не слышала. На всѣ вопросы она отвѣчала не то, что слѣдовало, а иногда просто и ничего не отвѣчала. Въ ея головѣ бродили сотни мыслей, смутныхъ, безотчетныхъ и гнетущихъ умъ. Недавнее прошлое казалось ей тяжелымъ бредомъ, ея любовь казалась ей сумасшествіемъ, опьянѣніемъ, чѣмъ угодно, но только не любовью. Она только теперь начинала сознавать, что Михаилъ Александровичъ и не думалъ искать въ ней своего спасенья, но просто поигралъ съ нею, можетъ-быть, былъ готовъ продолжать начатую игру, можетъ-быть, готовъ былъ съ согласія тетки жениться на ней, но она-то, Лизавета Николаевна, глядѣла теперь на этотъ бракъ, какъ на одно изъ самыхъ тяжелыхъ золъ, которыя ей суждено встрѣтить въ будущемъ. Роль жены-куклы, роль жены, потерявшей право на уваженіе мужа, была не по ней. Тысячи горькихъ и злобныхъ упрековъ себѣ высказывала молодая дѣвушка, и у нея хватало силы прямо сказать себѣ, что всѣ будущія непріятности и страданія вполнѣ заслужены ею. Она ставила теперь себя ниже всѣхъ окружающихъ ее личностей. Но, снявши голову, по волосамъ не тужатъ, она знала это, и ей хотѣлось сразу отрезвиться отъ прошлаго, какъ бы отрѣзать его отъ себя, чтобы думать только о будущемъ, подготовиться только къ этому будущему. Какъ это бываетъ съ сильными натурами, она бодро перенесла первую минуту горя, но когда эта минута прошла, горе почувствовалось сильнѣе, и явилась совершенно неожиданная слабость въ душѣ. Подчасъ, не умѣя справиться со своими мыслями, Лизавета Николаевна была готова хоть руки на себя наложить. Ей было бы тяжело говорить даже съ самымъ близкимъ человѣкомъ о своихъ дѣлахъ, и потому она старалась въ первое время избѣгать встрѣчъ съ Иваномъ Григорьевичемъ. Онъ сразу понялъ, что въ этомъ стремленьи его пріятельницы скрыться отъ него было что-то недоброе, что-то зловѣщее, прямо говорившее о какой-то бѣдѣ. Такъ прошло нѣсколько дней. Наконецъ, Лизавета Николаевна достаточно овладѣла собой и рѣшилась встрѣтиться съ Борисоглѣбскимъ. Она старалась при первой встрѣчѣ съ нимъ казаться веселою и спокойною, но ея веселость звучала фальшивыми нотами, а спокойствіе черезъ каждыя пять минутъ нарушалось строптивыми и нетерпѣливыми выходками. Борисоглѣбскій попробовалъ вызвать ее на откровенность; но это не удалось. Онъ покачалъ головой.
— Что съ вами? Вы совсѣмъ на себя не похожи, — замѣтилъ онъ. — То слишкомъ разсѣянны и грустны, то не въ мѣру веселы…
— Скучно, такъ и скучаю, весело, такъ и веселюсь, — отвѣчала Лизавета Николаевна. — День на день не придется.
— Такъ-то оно такъ, только прежде у васъ всякій день на день приходился. Когда ни придешь къ вамъ, всегда вы распѣваете, всегда вашъ смѣхъ слышится…
— Что съ вами? Вы совсѣмъ на себя не похожи, — замѣтилъ онъ. — То слишкомъ разсѣянны и грустны, то не въ мѣру веселы…
— Скучно, такъ и скучаю, весело, такъ и веселюсь, — отвѣчала Лизавета Николаевна. — День на день не придется.
— Такъ-то оно такъ, только прежде у васъ всякій день на день приходился. Когда ни придешь къ вамъ, всегда вы распѣваете, всегда вашъ смѣхъ слышится…
— Ребячество было!
— А теперь вдругъ выросли и состарились?
— Ну да, вдругъ выросла и состарилась, — раздражилась Лиза за этотъ вопросъ.
— Да вы не сердитесь! — мягко и ласково замѣтилъ Иванъ Григорьевичъ. — Вы знаете, что я васъ ребенкомъ на рукахъ нашивалъ, такъ не могу я не интересоваться нами. Не идете ли вы по опасному пути?
Баскакова отвернулась, избѣгая зоркихъ глазъ Борисоглѣбскаго, и стала обрывать листы на сорванномъ цвѣткѣ. Они шли по саду.
— Знаете ли, что про васъ управительскія барышни толкуютъ, — началъ онъ, продолжая пристально и настойчиво смотрѣть на Лизу и желая добиться объясненія.
Она вся вспыхнула и сдвинула брови.
— Что мнѣ за дѣло, что про меня говорятъ? — сердито произнесла она. — Говорить не запретишь людямъ. Пусть выдумываютъ, что имъ угодно. А если и правду говорятъ, такъ я ничего не боюсь!
— Да, сплетенъ и не слѣдуетъ бояться, — серьезно замѣтилъ Иванъ Григорьевичъ. — Нужно бояться только послѣдствій тѣхъ поступковъ, которые вызвали сплетни.
Баскакова сдѣлала нетерпѣливое движеніе и, кажется, хотѣла прекратить разговоръ. Но Борисоглѣбскій и не думалъ о прекращеніи бесѣды.
— Для серьезныхъ цѣлей можно жертвовать своей репутаціей и не стараться устранить всѣ поводы къ пересудамъ, — говорилъ онъ. — Но дѣлаться жертвой людскихъ толковъ ради какого-нибудь петербургскаго шалопая, развращеннаго до мозга костей барича, нахватавшагося разныхъ фразъ неуча, — это, право, нелѣпо. Тутъ надо вывести людей изъ заблужденія.
— Какое право вы имѣете чернить человѣка, котораго вы не знаете и который, можетъ-быть, дорогъ мнѣ? — строптиво замѣтила Баскакова, не желая показать Борисоглѣбскому, что уже поняла свою ошибку и страшно платится за это. — И кто далъ вамъ, вообще, право вмѣшиваться въ моя дѣла?
— Недаромъ я сказалъ, что вы перемѣнились, — дружески промолвилъ Иванъ Григорьевичъ. — Прежде, бывало, всякую мелочь изъ своей жизни спѣшите мнѣ передать, сердитесь, если и я не разскажу во всѣхъ подробностяхъ, что я дѣлалъ, что со мной случилось. А теперь говорите, что я вмѣшиваюсь въ чужія дѣла, когда я хочу узнать, что сдѣлалось съ вами. Вѣдь другихъ повѣренныхъ у васъ и прежде не было, а теперь-то не найдется и недавно. Ну, да бросимъ этотъ разговоръ, если онъ вамъ непріятенъ…
— Не сердитесь, другъ мой! — ласково промолвила Лиза. — Я раздражаюсь теперь изъ-за пустяковъ. Это пройдетъ. Мнѣ иногда и самой становится и досадно, и смѣшно… А знаетѣ ли что? Вѣдь я думаю на зиму въ Петербургъ уѣхать… Я вамъ когда-нибудь все подробно разскажу, когда буду поспокойнѣе… Тогда и зимой будемъ видѣться. Я буду учиться и работать буду въ Петербургѣ. Жаль мнѣ только, что ребятишки наши безъ меня не будутъ учиться. Ну, да авось я буду въ состояніи послѣ и для нихъ что-нибудь сдѣлать. У меня есть уже на это разные планы. Обдумать надо все хорошенько…
— Что-жъ, дай Богъ, дай Богъ, чтобы все хорошо уладилось! — замѣтилъ Иванъ Григорьевичъ, не понимая еще, хочетъ ли Лизавета Николаевна одна ѣхать въ столицу, или ѣдетъ по чьему-нибудь приглашенію.
Онъ зналъ, что въ Петербургѣ у нея есть богатая тетка — вдова.
— Да вы, кажется, сомнѣваетесь въ успѣхѣ моихъ плановъ? — спросила Лиза.
— Я ничего не знѣю, — въ чемъ же мнѣ сомнѣваться? Можетъ-быть, дѣло и хорошее, можетъ-быть, и я ему порадуюсь, когда узнаю все вполнѣ. Ну, а покуда извѣстно мнѣ только неказистыя сплетни, да личность, которой я не довѣряю, вотъ и все. Во всякомъ случаѣ помните только пословицу: десять разъ примѣрь, да одинъ разъ отрѣжь, не забывайте и того, что одинъ умъ — хорошо, а два — лучше.
Баскакова закусила губу и промолчала. Она ясно видѣла, что Борисоглѣбскій еще и не подозрѣваетъ, какъ далеко она зашла въ своемъ увлеченіи. Ей даже на минуту хотѣлось объяснить все своему пріятелю, чтобы разомъ покончить всѣ толки и выспрашиванья съ его стороны. Но не то стыдливость женщины, не то настойчивость твердаго характера, желавшаго все сдѣлать безъ чужой помощи, заставили Лизавету Николаевну не посвящать Борисоглѣбскаго во всю суть дѣла. Иванъ Григорьевичъ еще разъ далъ совѣтъ Баскаковой беречь ссбя и распрощался съ нею въ довольно грустномъ настроеніи духа.
Несмотря на выносливые нервы, на привычку спокойно терпѣть всякія невзгоды, на отсутствіе разныхъ блестящихъ плановъ будущей жизни, онъ теперь тоскливо смотрѣлъ на совершавшійся передъ его глазами фактъ. Ему порою казалось, что предотвратить гибель молодой дѣвушки уже не въ его власти, иногда же онъ думалъ: «Да какое право я имѣю утверждать, что она гибнетъ; можетъ-быть, этотъ человѣкъ еще не успѣлъ окончательно испортиться, я она сумѣетъ поднять его; она не дюжинная натура!» Но, во всякомъ случаѣ, ясно для Борисоглѣбскаго было только одно, что эта дѣвушка въ обоихъ случаяхъ погибнетъ для него. Но что она ему? ни разу не задавалъ онъ себѣ этого вопроса прежде. И зачѣмъ было задавать? Они росли вмѣстѣ; привыкли другъ къ другу; были дружны, какъ брать и сестра; ни особенныхъ порывовъ, ни особенныхъ охлажденій не было между ними въ теченіе всей жизни; ихъ заботы другъ о другѣ, ихъ бесѣды, все было такъ ровно, буднично, что не для чего было анализировать своихъ взаимныхъ отношеній. Привыкли другъ къ другу, ну, и продолжаютъ знакомство. Привычка къ существовавшему теченію ихъ жизни была такъ сильна, что имъ даже не приходило въ голову вопросовъ о томъ, что въ будущемъ все это можетъ измѣниться, что молодые люди не могутъ оставаться до безконечности въ такихъ отношеніяхъ, что Лизавета Николаевна можетъ выйти замужъ, что для ея мужа можетъ показаться странною и подозрительною эта дружба жены съ молодымъ человѣкомъ, а въ Иванѣ Григорьевичѣ можетъ пробудиться зависть къ этому человѣку, ставшему гораздо ближе къ его старой пріятельницѣ, чѣмъ стоитъ онъ. Теперь Иванъ Григорьевичъ видѣлъ, особенно изъ послѣднихъ теплыхъ словъ Лизы, что ихъ отношенія продолжаютъ, повидимому, оставаться неизмѣнными, но ему вдругъ стало тяжело, какъ будто они перестали удовлетворять его, какъ будто онъ кого-то хотѣлъ отодвинуть съ дороги, чтобы ближе подойти къ Баскаковой.
«Экая подлая натура-то у человѣка, — разсуждалъ онъ со своей обычной ироніей. — Сколько лѣтъ жилъ около молодой дѣвушки и никогда не подумалъ спросить себя: а какого рода чувства, братецъ, питаешь ты къ ней? А вотъ какъ полюбила она другого, когда она, можетъ-быть, вполнѣ счастлива будетъ, когда, можетъ-быть, и ты можешь оставаться на старомъ положеніи, — такъ и оказывается, чти старыхъ-то отношеній мало, что завидно становится чужое счастье, что просто-на-просто ты любилъ ее. Когда кусокъ хлѣба у человѣка передъ носомъ былъ, такъ онъ и не думалъ о голодѣ, а взяли этотъ кусокъ хлѣба другіе, такъ вдругъ и оказывается, что и голоденъ-то человѣкъ, что а прожить-то не можетъ онъ безъ этого куска… Да глупости! можно прожить. Не поколѣю съ голоду, ну, потерплю, поскучаю, а тамъ другихъ встрѣчу, съ которыми характеромъ сойдусь, — не клиномъ же свѣтъ сошелся!»
Эти разсужденія, однако, нисколько не успокоивали Борисоглѣбскаго, хотя онъ, вслѣдствіе рѣшимости перетерпѣть горе, сталъ усиленнѣе заниматься, больше охотиться, чаще просиживать въ бесѣдахъ съ привольскими мужиками.
— Разсѣянья ищу, какъ скучающая барыня, — подтрунивалъ онъ надъ собой, съ обычною добродушною насмѣшливостью, а у самого кошки на сердцѣ скребли…
Лизавета Николаевна продолжала бороться съ собою и казаться твердою. Она изрѣдка посѣщала на день, на два привольскій дворецъ; иногда на полчаса заѣзжалъ къ Бабиновку Михаилъ Александровичъ; но и въ Привольѣ, и въ Бабиновкѣ Лизавета Николаевна избѣгала встрѣчъ съ Задонскимъ наединѣ. Однажды ей не удалось избѣжать подобнаго свиданія, и Михаилъ Александровичъ сталъ просить у нея прощенія, сталъ бичевать себя.
— Я чувствую, что я виноватъ, что я долженъ былъ обдѣлать все и подготовить тетку къ нашей свадьбѣ заранѣе, — говорилъ онъ. — А теперь ты вполнѣ права, сомнѣваясь во мнѣ. Я, дѣйствительно, поступилъ подло.
— Значитъ, вы окончательно рѣшились бросить меня и уѣхать за границу? — холодно спросила Лиза, подавляя свое волненіе.
— Помилуй, я и не думалъ этого! — воскликнулъ Задонскій. — Напротивъ того, я твердо рѣшился поставить на своемъ…
— Такъ зачѣмъ же и называть себя подлецомъ? — еще холоднѣе замѣтила Баскакова. Она все менѣе и менѣе вѣрила ему.
— Да, но, не подготовивъ ничего заранѣе, я заставилъ тебя сомнѣваться во мнѣ и страдать…