Когда в воскресенье утром Бенни Скакке слезал с велосипеда у причала катеров на подводных крыльях, "Бегун" как раз входил в порт. Он уже опустился на киль ц медленно скользил к пристани. Погода стояла по-прежнему великолепная, и мало кто захотел провести весь путь через Зунд взаперти, сидя в салоне, больше похожем на самолетный. "Бегун" привез всего с десяток пассажиров. Выкарабкавшись из его чрева, они торопливо зашагали по мосткам к морскому вокзалу и скопом бросились к единственному такса, оказавшемуся на стоянке. Скакке ждал у трапа. Минут через пять на палубе показалась светловолосая девушка в форме стюардессы. Он подошел к ней, представился и показал свое удостоверение. - Но ведь я уже рассказывала об этом человеке полиции, - сказала она. - В Копенгагене. - Да, я знаю, - сказал он. - Но мне хотелось задать вам еще несколько вопросов. Вы случайно не заметили, держал ли он что-нибудь в руках? Наморщив лоб и закусив губу, стюардесса неуверенно сказала: - Знаете, вот когда вы спросили, я, кажется, припоминаю... По-моему... Да, по-моему, у него была какая-то коробка, черная, вот такой примерно величины. Она показала руками. - А вы не заметили, в салон он вернулся с коробкой или без нее? И на берег как выходил - с пустыми руками или нет? Она снова задумалась. Потом покачала головой и твердо сказала: - Нет, не могу вспомнить. Не знаю. Я видела только что он держал коробку под мышкой, когда стоял на палубе. - Ну что ж, спасибо. Это очень ценные сведения. После того разговора с полицией в Копенгагене вы ничего нового не припомнили об этом человеке? Она опять отрицательно покачала головой и улыбнулась профессиональной улыбкой. Скакке вернулся на Давидсхальторьет и поднялся в свой кабинет. Собственно говоря, дел у него никаких не было, но время подходило к одиннадцати: пора звонить Монике. Он охотнее звонил ей с работы, чем из дома. Отчасти это объяснялось тем, что он хотел сэкономить, отчасти тем, что хозяйка была излишне любопытна. А он не хотел, чтобы ему мешали, когда он говорит с Моникой. Она тоже была выходная и сидела одна в квартире, которую снимала вместе с подругой по работе. Проговорили почти час, но и что из того? Платить будет полиция, или, вернее, налогоплательщики. Когда Скакке положил трубку, он уже не думал о деле Пальмгрена: его занимали совсем другие мысли.
XI
Мартин Бек и Монссон снова встретились в полиции в понедельник в восемь утра не в лучшем расположении духа. Воскресенье не принесло ничего нового, разве стало еще жарче , и еще безлюднее на улицах, и, когда они сообщили вечерним газетам, что "в расследовании изменений нет", эта пустая и избитая фраза имела под собой все основания. Единственным светлым пятком были расплывчатые сведения, добытые Скакке у стюардессы. Июль - очень неудобный месяц для полицейских дел. Если к тому же стоит хорошая погода, то он неудобен ни для чего. Королевство Швеции закрыто, ничто не работает, и никого не найдешь по той простой причине, что люди уехали за город или за границу. Это касается большинства, от местных профессиональных преступников до работников государственных органов, и полицейские, которых в это время остается относительно мало, занимаются большей частью проверкой иностранцев да пытаются поддержать порядок на автомагистралях. Мартин Бек, к примеру, много бы дал за то, чтобы поговорить со своим бывшим сотрудником Фредериком Меландером, теперь инспектором уголовной полиции в Стокгольме. Тому было сорок девять лет, тридцать из них он прослужил в полиции, и его память надежнее, чем чья-либо, хранила имена, события, ситуации и другие факты, которые ему удалось добыть за все годы. Этот человек никогда ничего не забывал и был одним из тех, кто, может быть, сумел бы посоветовать сейчас что-нибудь дельное. Но Меландера не найдешь, он в отпуске и, как всегда, когда бывает свободен, сидит в своем домишке на острове Вэрмде. Телефона там нет, и никто из его коллеге знает точно, где этот дом находится. Его любимое занятие - заготовка дров, но в этот отпуск он решил заняться строительством нового, двухместного нужника. Кстати говоря, отпуска у Бека и Монссона начались как раз в эту неделю, и мысль о том, что отпуск приходится отодвинуть на неопределенный срок, действовала на нервы. Но, как бы там ни было, в этот понедельник придется провести допрос. Мартин Век позвонил в Стокгольм и после долгих "если" и "но" уговорил Кольберга заняться Хампусом Брубергом и Хеленой Ханссон. - О чем мне их спрашивать-то? - уныло сказал Кольберг. - Сам толком не знаю. - А кто же руководит расследованием? - Я. - И ты не знаешь? Что же я-то тогда могу придумать, черт возьми! - Нам не хватает мотива преступления. Или, вернее, у нас их слишком много, этих мотивов. Может быть, знание обстановки в пальмгреновском концерне поможет нам за что-то уцепиться? - Ну-ну, - недоверчиво сказал Кольберг. - А эта самая Ханссон, секретарша, она хоть симпатичная? - Говорят. - Ну тогда еще куда ни шло. Пока. Мартин Бек чуть не сказал "жду звонка", но в последнюю минуту сдержался. - Пока, - лаконично ответил он и повесил трубку. Взглянул на Монссона и сказал: - Кольберг займется стокгольмским отделением концерна. Потом оба сидели молча, лениво перебирая бумаги. В девять часов встали и пошли на улицу, к автомашине Монссона. Движение было более оживленным, чем в воскресенье, но тем не менее путь до портового района, где располагалась главная контора Пальмгрена в Швеции и где сейчас распоряжался Мате Линдер, занял не больше десяти минут. Монссон поставил машину так, как ставить ее по правилам никак уж нельзя, и опустил щиток, с наружной стороны которого красовалась надпись "ПОЛИЦИЯ". Они поднялись на лифте на седьмой этаж и оказались в просторной приемной, пол которой был затянут светло-красным ковром, а стены обиты шелком, посредине стоял низкий стол и удобные кресла, на столе - груда журналов, большей частью иностранных, но были "Свенск тидскрифт" и "Векканс афферер", две большие хрустальные пепельницы, деревянный ящик с сигарами и сигаретами, настольная зажигалка черного дерева и массивная ваза с красными розами. Поодаль, за столиком, сидела светловолосая девица лет двадцати и изучала свои сверкающие, как зеркало, ногти. Перед ней переговорный аппарат, два телефона, блокнот на металлической дощечке и позолоченное вечное перо. У нее была фигура манекенщицы, черно-белое, очень короткое платье. Чулки с черным хитроумным узором, элегантные черные туфли с серебряной обтяжкой. Губы накрашены почти белой помадой, а веки резко обведены синим. Серебряные серьги, белые как мел зубы, длинные приклеенные ресницы над глуповатыми голубыми глазами. "Безупречно сделано, если кому это надо", подумал Мартин Бек. Она взглянула на них с оттенком презрения, ткнула длинным ногтем в свой блокнот и сказала на самом настоящем сконском диалекте: - Вы из полиции, насколько я понимаю. - Бросила взгляд на свои миниатюрные часики и добавила: - Вы пришли почти на десять минут раньше. Господин Линдер сейчас говорит по телефону. "Господин, - подумал Мартин Бек. - Значит, Мате Линдер уже сделал шаг вперед, туда, где должность называть уже и не нужно". - Он разговаривает с Иоганнесбургом, - сказала девушка. - Как только он закончит, я вас приглашу. Ваши фамилии Монссон и Бек, кажется? - Бек. - Хорошо, - равнодушно сказала она. Взяла ручку и стала небрежно чертить в своем блокноте. Потом снова посмотрела на них с плохо скрываемым отвращением и, кивнув в сторону стола с розами, хрусталем и сигаретами, сказала:-Курите, пожалуйста. Примерно так говорит зубной врач - сплюньте, пожалуйста. Мартин Бек чувствовал себя скверно в этой обстановке. Он взглянул на Монссона, на котором была мятая рубаха навыпуск, неглаженые брюки и сандалеты. Сам он выглядел ненамного элегантнее, хотя и положил на ночь брюки под матрас. Монссон тем не менее казался совершенно невозмутимым. Он развалился в кресле, достал из нагрудного кармана зубочистку, за полминуты пролистал "Векканс афферер" и, пожав плечами, бросил журнал на стол. Бек, внимательно изучив богатое содержимое ящика с сигаретами, кончил тем, что вытащил из кармана свою "Флориду", прикусил мундштук и чиркнул спичку. Минуты шли. Монссон с отсутствующим видом жевал зубочистку. Бек загасил сигарету и прикурил новую. Встал и подошел к стене, в которую был вделан большой аквариум с зеленой искрящейся водой. Он молча стоял, разглядывая пестрых рыбешек, пока жужжащий сигнал переговорочного аппарата не прервал это занятие. - Господин Линдер ждет вас. Сразу отворилась одна из дверей, и темноволосая женщина лет тридцати пяти пригласила их войти. Ее движения были быстрыми и точными, а взгляд пронизывающим. Типичная секретарша большого начальника, подумал Мартин Бек. Вероятно, именно она и делала всю работу, если только какая-то работа здесь была. Монссон тяжело поднялся и лениво двинулся за Мартином Беком через небольшую комнату с письменным столом, электрической пишущей машинкой, шкафом для документов и полками, которые пестрели переплетами. Темноволосая секретарша открыла следующую дверь и молча пропустила их вперед. Бек еще сильнее почувствовал, насколько они с Моиссоном неуклюжи, неприглажены и не вписываются в эту обстановку. Пока Монссон шел к письменному столу, из-за которого с печальной, но все же любезной и учтивой улыбкой поднялся Мате Линдер, Мартин Бек изучал по порядку три разных объекта: вид из окна, кабинет и человека, к которому они пришли. Он успел заметить все самое значительное, пока Монссон вынимал зубочистку изо рта, клал ее в пепельницу и протягивал руку Линдеру. Вид из окна открывался потрясающий. В гавани (вернее, в гаванях, ибо их было несколько) кипела жизнь: сутолока грузовых и пассажирских судов, буксиров, кранов, грузовиков, железнодорожных составов, нагромождения контейнеров. Где-то вдали лежали Эресунн и Дания. Видимость была великолепная, и он заметил по меньшей мере два десятка судов, тянувшихся по морской глади в Копенгаген или идущих оттуда. Эта панорама была лучше, чем вид из его окна в гостинице, хотя и тот был неплохим. Так и хотелось попросить хороший бинокль. На столе Линдера как раз лежал бинокль: морской, цейсовский. Стол поставили так, что Линдер сидел спиной к торцовой, без окон, стене. Всю стену от пола до потолка и из угла до угла занимала гигантская фотография, изображавшая рыболовный траулер во время шторма. Брызги пены, каскады воды, обрушивающиеся на палубу. Вдоль правого борта - люди в зюйдвестках и проолифенных робах, поднимающие трал. Контраст поразительный. Зарабатывать себе на пропитание неимоверным трудом в море или спокойно посиживать в роскошном кабинете и наживать состояние на тяжком труде других. Разница поразительная, как уже сказано, однако вряд ли фотографию здесь выставили умышленно: и цинизм должен иметь свои границы. На противоположной окну стене висели три литографии - Матисс, Шагал, Сальвадор Дали. В кабинете стояли также два кожаных кресла для посетителей и стол для переговоров с шестью стульями палисандрового дерева. По полученным данным, Матсу Линдеру было тридцать лет, и его внешность точно соответствовала его возрасту и положенею. Высокий, подтянутый, хорошо тренированный. Карие глаза, аккуратный пробор, сухощавое лицо с твердым профилем и решительным подбородком. Строгий костюм. Мартин Бек посмотрел на Монссона и почувствовал себя мятым и потным, как никогда. Он назвался и пожал руку Линдеру. Уселись в кожаные кресла. Линдер, поставив локти на стол, поднял руки. Кончики пальцев касались друг друга. - Ну, - сказал он, - вы взяли убийцу? Монссон и Бек одновременно покачали головами. - Чем я могу вам помочь? - У директора Пальмгрена были враги? - спросил Мартин Бек. Глупый и простой вопрос, но с чего-то надо начинать. Линдер тем не менее воспринял его с преувеличенной серьезностью и тщательно обдумывал свой ответ. Наконец сказал: - Когда человек ведет дело такого размаха, он едва ли может обойтись без недругов. - А кто бы конкретно это мог быть? - Слишком многие, - тускло улыбнулся Линдер. - Господа, деловой мир сегодня весьма жесток. Конъюнктура не оставляет места для благотворительности и сантиментов. Очень часто вопрос стоит так: убить или быть убитым. С точки зрения экономической, конечно. Но мы, деловые люди, пользуемся иными методами, чем стрельба друг в друга. Поэтому, я думаю, можно спокойно отложить в сторону теорию, согласно которой некий обиженный конкурент приходит в первоклассный ресторан с пистолетом в руках, чтобы лично, так сказать, подвести итог. Монссон шевельнулся. Казалось, ему в голову пришла какая-то идея, но он ничего не сказал. Бек продолжал спрашивать: - Вы имеете какое-нибудь представление о человеке, который стрелял в вашего шефа? - Я его, собственно говоря, и не видел. Во-первых, я сидел рядом с Викки так мы обычно называли его в узком кругу - и, следовательно, спиной к убийце. Во-вторых, я не сразу понял, что случилось. Я услышал выстрел, он был не слишком громкий и не вызвал у меня тревоги, потом Викки упал ничком на стол, я тут же встал и наклонился над ним. Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что он серьезно ранен. Когда я посмотрел по сторонам, стрелявший уже исчез, к нам со всех сторон бежали люди. Впрочем, все -это я уже говорил полиции еще в тот вечер. - Знаю,-сказал Мартин Бек.-Возможно, я выразился не совсем ясно. Я хотел спросить, к какому, на ваш взгляд, типу людей принадлежал этот человек? - Он идиот, - сказал Мате Линдер, ни секунды не колеблясь. - Только душевнобольной способен на такие поступки. - Стало быть, Пальмгрена можно считать случайной жертвой? Линдер задумался. Потом улыбнулся своей тусклой улыбкой: - Это уж полиция должна выяснить. - Насколько я понимаю, Пальмгрен вел дела и за рубежом? - Верно. Круг его интересов был весьма широк. Но здесь, в Мальмё, мы занимаемся тем, с чего когда-то начиналась фирма: экспорт и импорт рыбы, частично консервная промышленность. Фирму основал старый Пальмгрен, отец Викки. С ним я никогда не встречался, слишком молод для этого. Что же касается зарубежных дел концерна, то тут я мало что знаю. Он сделал паузу. - Но весьма вероятно, что теперь мне придется познакомиться с этими делами поближе. - А кто теперь отвечает за деятельность... концерна? - Шарлотта, я полагаю. Она единственная наследница. Ни детей, ни родственников у Пальмгрена нет. Впрочем, это уже дело юристов. Главному адвокату фирмы пришлось срочно прервать свой отпуск. Он приехал в пятницу вечером и вместе со своими помощниками просматривал дела за последние дни. А пока мы работаем, как обычно. . - Рассчитываете ли вы занять место Пальмгрена? - вдруг спросил Монссон. - Нет, - сказал Линдер. - Не рассчитываю. У меня нет ни того опыта, ни тех способностей, которых требует дело такого размаха... Он остановился, а Монссон не стал развивать этой темы дальнейшими вопросами. Бек тоже молчал. Линдер продолжил сам: - Пока меня полностью удовлетворяет мое положение. Могу вас заверить, что и этой работой не так-то просто руководить. - А что, прибыльно это - торговля сельдью? - спросил Мартин Бек. Линдер снисходительно улыбнулся: - Но ведь. мы занимаемся не только сельдью. Во всяком случае, можете не сомневаться: экономическое положение фирмы весьма прочное. Мартин Бек решил начать наступление с другого фланга. - Я полагаю, вы лично знаете всех присутствовавших на ужине? Линдер на мгновение задумался. - Да. Кроме секретарши Бруберга. Не промелькнула ли тень неприязни по его лицу? Бек, чувствуя, что вот-вот что-то обнаружится, продолжал: - Директор Бруберг, кажется, старше вас и по возрасту, и по должности, которую он занимает в концерне? - Да, ему лет сорок пять. - Сорок три, - уточнил Мартин Бек. - А давно он работает на Пальмгрена? - С середины пятидесятых. Лет пятнадцать. Было очевидно, что Линдеру эта тема не по вкусу. - И все же вы находитесь в более привилегированном положении, чем он, не так ли? - Это зависит от того, что считать привилегиями. Хампус Бруберг сидит в Стокгольме, занимается недвижимостью. И акциями тоже. Линдер явно был не в своей тарелке. Надо бить в одну точку. Рано или поздно он проговорится. - Но ведь совершенно ясно, что директор Пальмгрен доверял больше вам, чем Брубергу. И это несмотря на то, что он работал у него пятнадцать лет, а вы только... Да, кстати, а сколько вы здесь работаете? - Почти пять лет, - сказал Мате Линдер. - А Пальмгрен не очень-то полагался на Бруберга? - Наоборот. Слишком полагался, - сказал Линдер и сжал губы, словно хотел взять свои слова обратно и вычеркнуть их из протокола. - А вы считаете Бруберга ненадежным?-быстро спросил Бек. - На этот вопрос я не хочу отвечать. - Бывали ли разногласия между ним и вами? Линдер помолчал. Казалось, он пытается взвесить ситуацию. - Да, - наконец сказал он. - По каким вопросам? - Это уж наше внутреннее дело. - Вы считаете его нелояльным по отношению к концерну? Линдер молчал. Но теперь это уже не имело значения, ибо он в принципе дал ответ на вопрос. - Ладно, нам ведь все равно придется говорить и с Брубергом, - небрежно сказал Бек. Линдер взял тонкую длинную сигару, снял целлофан и осторожно закурил ее. - Я совершенно не понимаю, какое отношение все это имеет к убийству моего шефа. - Может быть, никакого, - пожал плечами Мартин Бек. - Посмотрим. - У вас есть еще вопросы ко мне? - спросил, затягиваясь, Линдер. - В среду днем у вас было заседание. В этом кабинете? - Нет, в конференц-зале. - О чем шла речь на этом заседании? - Внутренние дела. Я не могу и не хочу рассказывать о том, что там говорилось. Скажем так: Пальмгрен на какое-то время должен был отключиться от работы и хотел получить обзор положения дел в Скандинавии. - Делались ли во время докладов выговоры кому-либо? Был ли Пальмгрен чем-нибудь недоволен? Ответ последовал после короткого колебания: - Нет. - Но вы, возможно, считаете, что выговоры кому-то следовало сделать? Линдер не отвечал. - Вы, может быть, имеете что-нибудь против того, что мы поговорим с Брубергом? - Наоборот, - пробормотал Линдер. - Извините, я не понял, что вы сказали? - Ничего. - Во всяком случае, ясно, что Пальмгрен доверял вам больше, чём Брубергу. - Может быть, - сухо сказал Ландер. - Так или иначе, к убийству это отношения не имеет. - Это мы посмотрим, - сказал Мартин Бек. В глазах Линдера сверкнул огонек. Он был взбешен и с трудом скрывал это. - Ну извините, мы и так уже отняли у вас много драгоценного временя, сказал Мартин Бек. - Верно замечено. И чем скорее мы этот разговор кончим, тем лучше. И для меня, и для вас. Я не вижу никакого смысла в том, чтобы пережевывать одно и то же. - Что ж, согласен, - сказал Мартин Бек, поднимаясь. - Спасибо, - устало выговорил Линдер. В его тоне чувствовался сарказм. И тут Монссон, выпрямившись в кресле, медленно произнес: - Простите, пожалуйста, но я хотел вас кое о чем спросить. - О чем же? - В каких вы отношениях с Шарлоттой Пальмгрен? - Я с ней знаком. - Насколько хорошо? - Это, очевидно, мое личное дело. - Конечно. Но я все-таки хотел бы получить ответ на свой вопрос: состоите ли вы в каких-либо отношениях с Шарлоттой Пальмгрен? Линдер смотрел на него холодным и неприязненным взглядом. После минутного молчания он раздавил сигарету в пепельнице и сказал: - Да. - Б любовных отношениях? - В половых. Я сплю с ней, если уж выражаться так, чтобы это было понятно даже полицейскому. - И как долго эти отношения у вас продолжаются? - Два года. - Знал ли о них директор Пальмгрен? - Нет. - А если бы знал, ему бы это, наверное, не понравилось? - Не уверен. Шарлотта и я - люди современные, достаточно широко мыслящие и без предрассудков. Виктор Пальмгрен был таким же. Их супружество основывалось скорее на деловых соображениях, чем на чувствах. - Когда вы ее видели в последний раз? - Шарлотту? Два часа назад. Монссон полез в нагрудный карман за новой зубочисткой. Посмотрел на нее и спросил: - А как она в постели, ничего? Линдер, онемев, смотрел на него. Наконец сказал: - Вы в своем уме? Когда садились в машину, Монссон сказал: - Ловкий парень. Достаточно ловкий, чтобы говорить правду тогда, когда знает, что на Браках мы его поймаем. Уверен, что Пальмгрену от него была большая польза. - Мате Линдер прошел, как видно, хорошую школу, - заметил Мартин Бек. - Да и сам он способный. Вопрос только в том, способен ли он убивать людей.
XII
Леннарту Кольбергу задание, которое он получил, казалось и бессмысленным и противным, но уж никак не трудно выполнимым. Нужно найти каких-то конкретных людей, поговорить с ними, и все. Сразу же после десяти он вышел из здания полиции в Вестберге; там все было тихо и спокойно, что главным образом объяснялось нехваткой людей. В работе же, напротив, недостатка не было, ибо на великолепно унавоженной почве так называемого "общества всеобщего благоденствия" преступность во всех ее формах расцветала пышным цветом. Причины такого положения казались совершенно неясными - во всяком случае, для власть имущих и для теоретиков. За благопристойным, приглаженным, даже респектабельным фасадом Стокгольма скрывались джунгли большого города, где наркомания и развращенность достигли широчайшего размаха, где бессовестные ростовщики совершенно открыто наживали огромные барыши на порнографии в ее самых грязных и отвратительных формах, где профессиональные преступники не только росли численно, но и становились все более и более хорошо организованными. То, что алкоголизм, который всегда был проблемой, и преступность среди молодежи продолжали все расти и расти, не могло удивить никого, кроме служащих учреждений, отвечавших за борьбу с этими явлениями, и правительственных кругов. Стокгольм, что поделаешь. От того города, в котором Кольберг родился и вырос, мало что осталось. Экскаваторы спекулянтов земельными участками и бульдозеры так называемых специалистов по уличному движению снесли, с благословения планировщиков, большую часть старых, добротных строений, оставив только своего рода заповедники культуры, которые, потеряв окружение, отдавали теперь излишней патетикой и резали глаз. Характер города, его настроение и стиль исчезли, или, точнее говоря, бесповоротно стали другими. А механизм стокгольмской полиции от излишней перегрузки работал все с большим скрипом, и нехваткой людей это объяснялось лишь отчасти, главными здесь были другие причины. Все упиралось не в то, чтобы полицейских стало больше, а в то, чтобы они работали лучше, но об этом никто не заботился. Так думал Леннарт Кольберг. Добраться до жилого района, которым ведал Хампус Бруберг, оказалось непросто. Он находился в южной части города, в местах, которые во времена детства Кольберга были дачными. Школьником он ездил туда вместе с классом на экскурсии. Теперь это был район, в точности напоминавший многие другие, застроенные доходными домами. Изолированная группа быстро и небрежно приткнутых друг к другу высотных зданий, единственное назначение которых-дать владельцу как можно большую прибыль и одновременно заразить своей унылостью и неуютом тех несчастных людей, коим придется здесь жить. Поскольку жилищный кризис в течение многих лет поддерживался искусственным путем, даже эти квартиры были желанными, а квартплата - почти астрономической. Контора Бруберга размещалась, вероятно, в самом лучшем и тщательно отделанном помещении, но даже здесь пятна сырости проступали по фасаду, а дверные косяки отошли от стен. Однако главным ее недостатком, с точки зрения Кольберга, было то, что самого Бруберга не оказалось на месте. Помимо его личного кабинета, просторного и довольно хорошо обставленного, здесь был зал заседаний и две маленькие комнаты. В них жили техник и две консьержки, одна лет пятидесяти, другая совсем молоденькая, не старше девятнадцати. Старшая казалась сущей крокодилицей, и Кольберг предположил, что ее главная задача - грозить жильцам выселением и отказывать в ремонте квартир. Девушка была дурнушкой, неуклюжей, прыщавой и, как видно, совсем забитой. Мужчина производил впечатление человека, смирившегося со своей судьбой. По всей вероятности, его неблагодарная миссия заключалась в том, чтобы следить за исправностью сантехники. Кольберг решил, что говорить ему следует с крокодилицей. Нет, господина Бруберга на месте нет. Он не появлялся здесь с пятницы. Тогда он зашел в контору минут на десять, взял портфель и уехал. Нет, директор Бруберг не сказал, когда он вернется. Нет, ее зовут не Хелена Хансен, и она никогда не слышала здесь такой фамилии. Нет, директор Пальмгрен обычно не занимался этими домами; С тех пор как их построили четыре года назад, он был тут только два раза, причем вместе с директором Брубергом. Что она делает в конторе? Конечно, собирает квартирную плату и следит за тем, чтобы жильцы не нарушали порядок. - А это не самое легкое дело, - злобно сказала крокодилица. - Охотно вам верю, - быстро согласился Кольберг. И ушел. Он сел в машину и поехал в северную часть города. Поставил машину на Кунгсгатан и подошел к подъезду проверить, по тому ли адресу приехал. Судя по перечню названий, в доме помещались главным образом кинофирмы и юридические бюро, но было и то, что он искал. На четвертом этаже было указано не только "Акционерное общество Хампус Бруберг", но и "Банковская фирма Виктор Пальмгрен". На старом, скрипучем лифте Кольбэрг поднялся на четвертый и увидел, что оба этих названия украшают одну и ту же дверь. Он дернул за ручку, но дверь оказалась заперта. Конечно, был и звонок, но он предпочел свой старый верный способ и забарабанил в нее кулаком. Открыла женщина. Удивленно взглянула на него большими карими глазами: - Что случилось? - Я ищу директора Бруберга. - Его здесь нет - Вас зовут Хелена Ханссон? - Нет... А вы кто такой? Кольберг вытащил из заднего кармана визитную карточку. Комната, в которой он очутился, была похожа на самую обычную контору: стол, пишущая машинка, шкаф. бумаги и прочее. Через полуоткрытую дверь он видел еще одну комнату, вероятно, личный кабинет Бруберга. Она была меньше секретарской, но уютнее. Казалось, что большую ее часть занимают письменный стол и большой сейф. Пока Кольберг осматривался, женщина захлопнула дверь на замок. Вопросительно глядя на него, спросила: - Почему вы решили, что меня зовут Ханссон? Ей было лет тридцать пять. Стройная, темноволосая, с широкими бровями и короткой стрижкой. - Я думал, что вы секретарь директора Бруберга, - рассеянно сказал Кольберг. - Я и есть его секретарь. - А как же вас зовут? - Сара Муберг. - И вы не были в Мальмё в среду, когда был убит Пальмгрен? - Не была. - У нас есть сведения, что Бруберг был в это Время в Мальмё вместе со своим секретарем. - В таком случае не со мной. Я не езжу ни в какие поездки. - И секретаря звали фрекен Хелена Ханссон, - упрямо продолжал Кольберг. - Мне неизвестна эта фамилия. Кроме того, я замужем. У меня двое детей. И я, как уже сказано, не сопровождаю Бруберга в его поездках. - Кто же тогда такая фрекен Ханссон? - Не имею понятия. - Может быть, она работает где-нибудь у вас в концерне? - Я, во всяком случае, никогда о ней не слышала. - Женщина пристально посмотрела на него. - До сих пор. - Потом тихо добавила: - Хотя ведь есть же так называемые разъездные секретари. Кольберг не стал касаться этой темы. - Когда вы видели Бруберга в последний раз? - Сегодня утром. Он пришел в десять, с четверть часа был в своем кабинете. Потом ушел. Я думаю, в банк. - А где он может быть сейчас? Она взглянула на часы. - Вероятно, дома. Кольберг заглянул в свою бумажку. - Он живет на Лидинге, да? - Да, улица Чедервеген. - У него есть семья? - Есть. Жена и дочь семнадцати лет. Но их дома нет. Уехали отдыхать в Швейцарию. - Вы это точно знаете? - Да, я сама заказывала нм билеты на самолет. В пятницу. Они улетели в тот же день. - После этого случая в среду, в Мальмё, Бруберг работал как обычно? - Пожалуй, нет. Едва ли так можно сказать. Он очень нервничал в четверг. Тогда ведь мы еще ничего определенно не знали. О том, что директор Пальмгрен умер, нам стало известно только в пятницу. И в пятницу Бруберг пробыл здесь около часа. А сегодня, как я сказала, всего минут пятнадцать. - А обычно он у себя в конторе бывает больше или нет? - О да, он почти все время здесь. Сидит в своем кабинете. Кольберг подошел к двери, ведущей в кабинет, и заглянул в нее. На столе три черных телефона, возле сейфа элегантный чемодан. Небольшой, кожаный, затянутый ремнями. Как видно, совсем новенький. - Вы не знаете, был здесь Бруберг в субботу и в воскресенье? - Кто-то, во всяком случае, здесь был. По субботам контора закрыта, так что я два дня была выходная. А когда сегодня утром пришла, то сразу заметила, что кто-то рылся в бумагах. - А этот "кто-то" может быть кем-то иным, кроме Бруберга? - Едва ли. Ключи есть только у меня и у него. - Как вы думаете, он еще придет сюда сегодня? - Не знаю. Может быть, он из банка поедет прямо домой. Это скорее всего. - Лидинге, - пробормотал Кольберг. - Чедервеген. До свидания, - вдруг оборвал он беседу. Проезжая по мосту через Вэртан и глядя на корабли в гавани и сотни лодок с полуголыми загорелыми отпускниками, он думал, какую глупость делает, что болтается по городу. Конечно, можно было сидеть в своем кабинете, а этих людей вызвать к себе по телефону. Но тогда он бы их не нашел, а это уже ни к черту не годилось. Кроме того, Мартин Бек сказал, что дело срочное. На Чедервеген стояли дома, может статься, и не сверхроскошные, но выгодно отличающиеся от серой унылости, с которой он только что столкнулся. Здесь уже .жили не бедняги, которые, не имея иного выбора, позволяют людям типа Пальмгрена и Бруберга выжимать из себя деньги. По обеим сторонам дороги красовались дорогостоящие виллы в стиле бунгало с великолепно ухоженными садами. Дом Хампуса Бруберга казался вымершим. Следы автомашины вели к гаражу, но, когда Кольберг заглянул в него через одно из маленьких окошек в стене, он оказался пустым. На звонки и стук в двери никто не отвечал, гардины на огромных окнах были опущены, и разглядеть виллу изнутри Кольбергу не удалось. Он вздохнул и пошел к соседнему дому. Эта вилла была больше и шикарнее, чем у Бруберга. Кольберг позвонил, дверь открыла высокая светловолосая женщина, на редкость тощая, с аристократическими манерами. Когда он представился, она надменно и с легким презрением взглянула на него, не проявляя никакого намерения пригласить в дом. Он изложил свое дело, и она холодно сказала: - У нас здесь нет привычки шпионить за своими соседями. Я не знаю директора Бруберга и ничем не могу вам помочь. - Печально. - Может быть, для вас, но не для меня. Скажите, а кто вас сюда прислал? Судя по голосу и выражению голубых глаз, она его в чем-то подозревала. Ей было лет тридцать пять - сорок. Холеная. Кого-то она ему очень напоминала, но кого именно, он вспомнить не мог. - Что ж, прощайте, - уныло сказал он, пожав плечами. Сев в машину, Кольберг заглянул в свою бумажку. Хелена Ханссон называла свой адрес Вестеросгатан в Васастадене п помер телефона. Он поехал в отделение полиции па Лидинге. Его коллеги в штатском сидели над карточками футбольной лотереи, попивая лимонад из бумажных стаканчиков. - Я сюда пришел только позвонить, - устало произнес Кольберг. - Звони по любому. Кольберг ехал в Васастаден и по дороге думал о том, что и Лидинге с его лощеным видом тоже кладет свою гирю на весы растущей преступности. Только живут здесь люди богатые, и они могут скрыть свои делишки за чистеньким фасадом. В доме на Вестеросгатан лифта не было, и Кольбергу пришлось карабкаться на пятый этаж в пяти разных подъездах. Дом был ветхий и запущенный хозяевами, в заасфальтированном дворе между бочками для мусора сновали большие жирные крысы. Он звонил в разные квартиры, иногда двери открывались, и разные люди испуганно смотрели на него. Здесь полиции боялись, и, как видно, причины для этого были. Никакой Хелены Ханссон он не нашел. Никто не мог сказать, живет ли здесь женщина с такой фамилией и жила ли вообще. В таких домах не любили давать сведения полиции, да и мало что знали друг о друге. Кольберг стоял на улице, вытирая лицо носовым платком, который давным-давно был насквозь мокрым от пота. Несколько минут размышлял. Потом сдался и поехал домой. Через час его жена сказала: - Почему ты так плохо выглядишь? Он уже принял душ и сидел, завернувшись в мохнатое полотенце, с банкой холодного пива в руках. - Потому что я себя так чувствую, - ответил он. - Эта проклятая работа... - Бросать ее пора. - Это не так-то легко. Кольберг был полицейским и ничего не мог поделать с тем, что всегда старался быть как можно более хорошим полицейским. Это стремление было как будто встроено в механизм его психики, стало бременем, которое он почему-то обязан нести. Задание Мартина Бека казалось простым заурядным делом, а оно не давало ему покоя. Нахмурившись, он спросил: - Слушай, Гун, а что такое разъездной секретарь? - Обычно своего рода "девушка по вызову", у которой в портфеле всегда наготове ночная рубашка, зубная щетка и противозачаточные таблетки. - Значит, обычная проститутка? - Вот именно. Обслуживав бизнесменов и прочих, когда они куда-нибудь едут и не хотят искать себе потаскуху на месте. Он поразмыслил и решил, что ему нужна помощь. У себя в отделе он на нее рассчитывать не мог, потому что народ был в отпусках. Вздохнув, Кольберг пошел к телефону и позвонил в уголовную полицию на Кунгсхольмсгатан. Ему ответил человек, с которым он меньше всего хотел иметь дело, Гунвальд Ларссон. - Как у меня дела? - недовольно ответил тот. - А как ты думаешь? Поножовщина, драки, грабежи, сумасшедшие иностранцы, готовые отдать любые деньги за наркотики. А людей почти нет. Меландер сидит на Вармде, Ренн в пятницу уехал в свой Арьеплуг, Стрэмгрен на Майорке. Кроме того, похоже, что в такую жару люди становятся агрессивнее. А тебе чего? Кольбергу Гунвальд Ларссон был неприятен. "Он сообразительность потерял еще в колыбели", - думал Кольберг. А, вслух сказал: - Я насчет этого дела Пальмгрена. - Ничего общего с ним иметь не хочу, - быстро сказал Ларссон. - И так уже имел с ним достаточно неприятностей. Кольберг тем не менее изложил ему историю своих мытарств. Гунвальд Ларссон слушал, изредка вставляя злые реплики, а один раз оборвал его, сказав: - Чего ты зря стараешься мне все объяснить? Не мое это дело. Тем не менее что-то его все-таки заинтересовало, потому что под конец он спросил: - Так ты говоришь, Чедервеген? А какой номер? Кольберг повторил номер дома. - Хм, - сказал Ларссон. - Может быть, тут я сумею что-то сделать. - Спасибо, - выдавил из себя Кольберг. - А я не для тебя стараюсь, - сказал Ларссон, будто и в самом деле имел в виду какие-то свои цели. А он их и имел. Кольберг удивился этой заинтересованности. Желание помочь другому никогда не было характерной чертой Гунвальда Ларссона. - Что касается этой потаскухи Ханссон, - мрачно сказал Ларссон, - то тебе лучше всего поговорить с полицией нравов. Конечно ж, в Мальмё на первом допросе ей пришлось показать свое удостоверение личности. Так что зовут ее скорее всего Хеленой Ханссон. А вот адрес она могла соврать какой угодно. Кольберг повесил трубку, потом тут же набрал еще один номер. На этот раз он звонил Осе Турелль, в полицию нравов.