— Беру «Малакка» по 311!
В Капштадте негры ищут алмазы: «Иоганнесбург» — 295. В салоникском порту грузят листья нежного табака: 1117. В Индокитае — фосфат: 310. Сентиментальные бизнесмены спешат со своими половинами в Европу: «Спальные вагоны» — 674. «Шведские спички» — 2895. Кому не нужны спички?.. Доктора прописывают больным печенью минеральные воды: «Виши» — 2645. Больные печенью дуют втихомолку ликеры: «Кюзенье» — 2850. В Галиции стучат кирки рудокопов: «Домброва» — 1948. Вот входят в гостиницу блистательные молодожены. Шесть рослых швейцаров едва тащат длинные сундуки, облепленные пестрыми, как глобус, этикетками: «Отель Континенталь» — 655. В Женеве осуждают химическую войну, но остаются удобрения, но остается вся несовершенность человеческой природы: «Нитрат» — 323. На Монпарнас в кафе приходят туристы поглядеть, как живут великие художники; туристы пьют, разумеется, пиво и приглядывают недорогих девушек: «Ротонда» — 189.
Прихожане великого храма не видят ни нефти, ни девушек, ни цинка. Они не видят даже хорошеньких зеленых бумажек, на которых изображены гевеи, вышки, голые негры, трубы, колосья. Бумажки лежат в несгораемых шкафах. Люди здесь передают друг другу только цифры, звук, легчайший зефир.
У них чуткие уши; они слушают, о чем говорит земля. Стоит только вспыхнуть пожару в Трансильвании или родиться новому мексиканскому генералу, как тотчас же вздрагивают колонки цифр. На выборах в Норвегии консерваторы разбиты! Найдены новые залежи серебра! Дрожат цифры. Дрожит голос: даю, даю, даю!..
Экспорт каучука из английских колоний понизился в мае с 49 800 тонн до 43 960. Форд снова открыл свои заводы. Акции «Паданг» поднимаются.
Революция в Китае спадает. Можно везти товары. По дороге застава: «Господин капитан, выкладывайте-ка восемьсот фунтов!..» За отчетный год — 6084 судна. «Суэц» скачет вверх: 1264. Беру!
Нью-Йорк отмечает переизбыток сахара, 145 000 тонн лишних. Держатели сахарных акций горестно вздыхают: «Пуант-а-Питр» катится вниз — 2685.
Изобретен новый способ воспроизведения: «гелиогравюра». Это, разумеется, на благо человечеству, но акции «Пюбликасион периодик» тем временем снижаются: 635.
Через две недели в Южной Африке выборы. Генерал Смутс?.. Или генерал Герцог?.. Шансы равны. Акции золотых приисков «Гольдфилд» и «Брекнан» то поднимаются, то опускаются. Генерал Смутс?.. Генерал Герцог?..
Но вот все забыто: и победная медь «Рио-Тинто», и сахарная болезнь, и африканские генералы; забыт даже скандал какого-то «Коломб-Ойл»: там не оказалось ни нефти, ни денег, ни людей, которых можно было бы для отвода души заарестовать. Сейчас все забыто. Сейчас под сводами одно имя: «Ситроен».
— «Ситроен» 1840!
— 1845! Беру!
— 1860!
Как всегда, на заводах Клиши, Левалуа и Жавель уныло визжит железная лента. Пьер Шарден, как всегда, нацепляет серьги. Стучат машинистки. Ждут в гараже взволнованные заказчики. Г-н Ситроен подготовляет доклад о таможенных рогатках: автомобильная промышленность задыхается!.. Пресс типа «Толедо» штампует металл и мясо. Там — вторник, будни, работа.
Здесь — рев, восторг, отчаяние, катастрофа: «Ситроен»! Покупайте «Ситроен»! Скорее! Вы видите — 1865! Это неслыханно! Отыграться! Разбогатеть! Спастись! Скорее! 1880!
В тесных телефонных будочках потные маклеры выкрикивают:
— Алло! «Ситроен»! 60, 65, 70, 65, 70, 80.
Там, где окурки на прилавке и рябь книг, директор маленького банка не выпускает из руки телефонной трубки. Он молчит. Он слушает: 65, 70… Потом он вытирает лоб рукавом и визжит:
— Это, наверное, «синдикат»… Мишо, алло! Покупайте!.. До девяноста…
У прилавка толпятся игроки. С женских лиц слезает пудра: жарко. Мужчины тычут окурки в чернильницы. Спеша, они выписывают заказы. Руки дрожат, и скачут буквы — семь заветных букв: «Ситроен».
Молоденький клерк срывается с места: у него, видите ли, желудочные колики. Он бежит в соседнее кафе. Там он не пьет кофе. Он телефонирует своему дядюшке, отставному швейцару лицея Мишле:
— Ты можешь купить десять «Ситроенов». Это вполне верно. Я видел заказы Колло. Значит — без риска… Только скорее!..
Газетчики мчатся с серыми маркими листками. В газетах, конечно, много страниц и много новостей. В Гренобле, например, подросток зарезал старуху. Испанский король сегодня разговаривал весьма холодно с Прима де Риверой. Эксперты отдыхали. В Словакии судят цыган-людоедов. Но все это пролетает мимо. Настоящая жизнь начинается дальше: биржа отмечает сильный спрос на «Ситроены». В осведомленных кругах утверждают, что это связано с намерением одного крупного американского треста сосредоточить в своих руках акции предприятия. Статья: «Американская опасность». Справка: «Дженераль моторс» идет на Европу. Заметка: «По слухам, Ситроен ведет переговоры е „Дженераль моторс“». Телеграмма из Риги: Ситроен организует экспедицию в Туркестан, Ситроен подготовляет соглашение с Советами. Отдел «промышленность»: ввиду расширения экспорта Ситроен в ближайшее время повышает производство до тысячи машин в день. Отдел спорта: как говорят, Ситроен скоро выпустит новую модель, обладающую всеми достоинствами прежних, но еще более дешевую. Биржевой отдел: 1960, 1975.
Визжит лента. Грохочут прессы. На Жавель и в Левалуа…
Маклер Шелоне бежит вприпрыжку по узенькой улице Вивьен. Он ничего не видит. Он полон высокого самозабвения. У него рыжие усы и глаза вакханки. Он сбивает с ног какую-то старушонку. Он даже не успевает промолвить: «Простите». Как птица, взлетает он на ступени храма. Он кричит. Он кричит древнее «эвое»:
— 85! Беру!..
На маленькой улице, возле самой биржи, помещается хоть и невзрачный с виду, но вполне достойный внимания ресторан под вывеской «Золотая утка». Там завтракают почтенные биржевики. Они расхваливают паштет из фазана и «Мексикан-Игл», они закусывают «Шелл» майонезом, они опрыскивают падение электрической группы «Поммаром» 21-го года. Время от времени в ресторан, запыхавшись, вбегают маклеры. Те, что завтракают, смотрят на листочки блокнота и, не дожевав куска, бормочут: «Продолжайте, до 425…» Маклеры убегают. Они и сами надеются подработать на этом «Брекпане». Настанет час, они тоже будут здесь завтракать, отдавая между двумя глотками шампанского-брут веские распоряжения: «прекратите», «покупайте», «стоп на 70».
Швейцар хорошо знает всех посетителей. Он тоже не прочь поиграть. Подавая пальто г-ну Леблуа, он почтительно, но с пониманием дела спрашивает:
— Как вы думаете, господин Леблуа, медь еще будет расти?..
Господин Леблуа, медно-красный от индюшки и от «Поммара», бодро гогочет:
— Как тесто, мой друг! Можете не сомневаться…
Швейцар знает, кто пьет простое бордо, а кто лафит 78-го года, кто играет по мелочам и кто составляет крупные синдикаты. Г-н Обер дает ему на чай неизменно один франк: здесь не разойдешься, но г-н Обер ворочает большими делами. Это он недавно организовал понижение «Кали». Он пустил слухи о том, что найдены новые залежи поташа в Персии, а также в районе Мертвого моря, и спустил курс на восемь пунктов. Швейцар свято верит в мощь г-на Обера и восторженно поглядывает на маленький столик в углу: г-н Обер сосет спаржу и равнодушно смотрит вдаль. Трудно сказать, весел он или печален, на что он играет — на повышение или на понижение, чем занята его голова: медью или углем?
За всеми столиками сейчас только и говорят, что о «Ситроене». Услышав одышку маклера, гости марают скатерть вином, темным, как бычья кровь. Вот этот продал восемьдесят «Ситроенов» два часа тому назад. Может ли он теперь спокойно обгладывать листики артишока?.. Только г-н Обер невозмутим. Ему нет дела до «Ситроена». Может быть, он занят «Салониками»?.. Кто знает. Он меланхолично сосет спаржу. Вот подходит к его столику молодой человек с книжечкой. Он что-то показывает г-ну Оберу. Тот, не отрываясь от еды, роняет:
— Хорошо. Продолжайте.
Швейцар, сдувая пыль с котелка, шепчет:
— Что вы думаете насчет «Ситроена», господин Обер?
Господин Обер пожимает плечами:
— Я об этом вовсе не думаю. Позовите-ка машину!
Господин Обер садится в автомобиль. Это не «Ситроен». Нет, г-н Обер достаточно заработал и на меди и на поташе, чтобы приобрести хорошенький «бьюик». Он едет, лениво покачиваясь. Он не смотрит в окно на другие автомобили. Он не читает биржевого бюллетеня. Спокойно он нажимает кнопку. На двери медная дощечка: «Редакция „Республиканского финансиста“». Г-н Обер молча здоровается. Редактор, заикаясь, шепчет:
— Ну, что?.. Что?..
На редакторе вязаный жилет. Его усы смешно прыгают. Он похож на наседку. Г-н Обер прежде всего вынимает папиросу; постучав ею о портсигар, он закуривает, потом садится на протертый клеенчатый стул и, лениво растягивая слова, говорит:
— В порядке. Последний курс — восемьдесят. А теперь садитесь-ка за работу. Лучше всего клюет на консорциум…
— В порядке. Последний курс — восемьдесят. А теперь садитесь-ка за работу. Лучше всего клюет на консорциум…
Вытерев старое перо о жилет, редактор выводит крупными буквами: «Нам сообщают о переговорах Ситроена с „Дженераль моторс“, а также с заводами Оппеля и Фиата. Подъем ценностей таким образом вполне законен, и мы можем только рекомендовать нашим…»
Старое перо скрипит. Редактор громко дышит: слов нет, он взволнован.
2. Атака, контратака
Господин Обер читает Марселя Пруста. Он живет среди сиамских котов, среди ландшафтов Ван-Гога и старинных глобусов, один, с франтоватым и грязным лакеем Луи. Никто не скажет, что это — квартира биржевика. Годовые отчеты, бюллетень курсов, газетные вырезки — все засыпано стихами сюрреалистов, фотографиями марсельских притонов и серебряным пеплом сигар.
Не всегда г-н Обер занимался фосфатом или медью. Прежде он был писателем, даже социалистом. Он хотел идти по стопам Эмиля Золя и бороться за справедливость. Он презирал тогда роскошь и «Красную лилию», жизненный путь г-на Мильерана и шакалий рев вокруг биржи. Он был молод к непримирим. Он снимал крохотную комнатку на улице Монж и ездил во втором классе трамвая.
Шли годы. Роман Поля Обера «История подкидыша», изданный на сбережения старой тетки, разошелся в четырнадцати экземплярах. Никто не написал о нем ни строки. Не так уж плоха была книга, но в Париже что ни день выходят десятки новых романов, а у критиков всего две руки и один желудок. Обер обиделся: он обиделся не только на критиков, но и на человечество.
Он писал в левой газете задорные фельетоны. Он требовал революции: только революция способна проветрить Европу!.. Но вместо революции наступали муниципальные выборы, и социалистическая партия шумно праздновала победу: в Блуа она выиграла шестьдесят восемь голосов. Г-н Обер не на шутку затосковал. Тут-то он встретился с Люси. Люси была обыкновенной голубоглазой стенографисткой. Справившись деликатно о достатке своего нового поклонника, она разок с ним пообедала в дешевом кабачке, немного покапризничала, немного повздыхала — как-никак у нее были голубые глаза, — а потом преспокойно вышла замуж за агента страхового общества. Тогда Поль сказал своему приятелю, студенту-медику, что у него старая слепая собака и что ему необходимо раздобыть стрихнин.
Он мог бы умереть. «Золотая утка» так бы и не узнала столь солидного клиента!.. Он не умер. Может быть, в то сентябрьское утро была слишком хорошая погода и солнце переспорило всех? Может быть, наш мизантроп неожиданно испугался желудочной рези? Он бродил весь день по улицам, потом уснул, а проснувшись, сладко потянулся. Ничего не поделаешь — надо жить, справедливость — ерунда, никакой революции не будет, Люси, да и всех легко заполучить, для этого нужны только деньги. Что же, друг Поль, мы будем зарабатывать монету!..
В душе Обер не мог, однако, избавиться от своего пристрастия к литературе. Он стал маленьким сотрудником одной из биржевых газет, но, прославляя подозрительный банк «Хутконс и Кº» или акции фантастической «Гватемалы», он не раз повторял любимые слова Шамфора: «В жизни человека неминуемо настает пора, когда сердце должно или разбиться, или окаменеть». Он спрятал склянку в шкаф, следовательно, он должен теперь всучить наивным провинциалам бумаги несуществующих приисков. Выбор сделан.
Прошло два года. Журналист Поль Обер стал г-ном Обером, клиентом «Золотой утки», званым гостем лучших парижских домов. Вывезли его нефтяные акции. Он сыграл на повышение и выиграл. Его лицо, бледное и меланхоличное, превратилось в барометр; сотни людей гадают: грустен или весел сегодня г-н Обер?..
Как-то он встретил Люси. Он предложил покатать ее по Булонскому лесу. Люси взглянула украдкой на «бьюик» и стыдливо улыбнулась: ее муж только мечтал о маленьком «Ситроене».
Обер мог теперь получить ее любовь. Он, однако, отказался. Было это стыдливостью, еще живым чувством, или только ленью?.. Предупредительно он помог Люси выйти из автомобиля и, заметив в голубых глазах изумление, усмехнулся:
— Видите ли, Люси, я теперь очень занят. Я ведь больше не пишу романов. Я занят весьма грубым делом: я играю на бирже. Говоря иначе, мое сердце окаменело…
Господин Обер не случайно облюбовал «Ситроена». Он все учел: оживление на автомобильном рынке, естественный рост бумаг, слухи о переговорах с Америкой, соглашение с Польшей, наконец, близость годичного собрания. Предварительная работа была проделана за него самим г-ном Ситроеном. Ему оставалось закончить дело. Акции стоят 1560. Их легко довести до 2200. При умелой продаже они сдадут не больше 100. Таким образом, на каждой можно заработать 500. Для операции нужен свободный капитал. Полтора миллиона. Следовательно, мы составим маленький синдикат: г-н Пулейль, г-н Кресильон, редактор «Республиканского финансиста», наконец, он, Обер. 500 000 на прессу. После, покупки первой партии г-н Пулейль получит под акции ссуду. Довести курс до 2000. Дальше не зарываться. На каждого участника обеспечено 600–700 тысяч чистых.
Синдикат был основан в отдельном кабинете ресторана «Норманди» и освящен вполне достойным события «Мутон-Ротшильд» 1891 года.
Господин Андре Ситроен как-то утром неожиданно для себя прочел во всех хорошо осведомленных газетах, что он забивает своих соперников и что будущее принадлежит только ему. Он удивился, но не обиделся. Он ведь знает, что такое шутка и что такое обыкновенный биржевой синдикат. В общем, он ничего не имеет против повышения курса. Только бы эти неведомые благожелатели сумели вовремя остановиться! Если они разойдутся, может последовать резкое падение, и кредиту г-на Ситроена будет нанесен чувствительный удар. Самое важное — уметь вовремя расстаться с зеленым сукном! Г-н Ситроен вздыхает. Он хорошо понимает, что уйти невозможно. «Прикупаю!..» Г-н Ситроен берет трубку телефона:
— Сколько?..
Он увлечен чужим азартом. Он сейчас не председатель административного совета, нет, он только игрок. Сердце стучит. Из трубки идет непонятный шум, как из раковины: это шумит время. Наконец: 75! Ситроен усмехается: везет людям!.. Снова девятка…
В Париже около трех тысяч газет и журналов, посвященных бирже: «Экономическое обозрение», «За и против», «Маленький финансист», «Деньги», «Биржевой вестник», «Французский банк», «Маленькая котировка», «Тенденция», «Ведомости ценностей», «Портфель француза», «Финансовый голос», «Капитал», «Биржа и Республика», «Аргус», «Кстати», «Вверх и вниз»…
У синдиката, образованного г-ном Обером, на прессу ассигновано всего пять тысяч. Что же, придется ограничиться немногими избранными. Кампанию начинает пайщик синдиката — «Республиканский финансист». Его тотчас же поддерживают тридцать шесть газет. Остальные молчат. Они молчат, потому что все люди оптимисты, тем паче редакторы биржевых листков. Они надеются заработать своим вежливым молчанием.
Алло! Алло! В Париж приехал мистер Слоан, председатель «Дженераль моторса». Поездка мистера Слоана тесно связана с будущим заводов Ситроена.
Кстати, «Дженераль моторс» куда сильнее и проворней Форда. «Дженераль моторс» продал в течение 1928 года 1 842 443 машины, что составляет сорок два процента всей американской продукции.
Заводы Ситроена снова подверглись коренному переустройству. Они готовы для усиленной продукции. Предстоящий сезон обещает быть особенно блистательным. С января кривая заказов резко поднимается ввысь. Пятьдесят два процента всех парижских автомобилей — это «Ситроены». В Мадриде такси — «Ситроены». В Японии открыто первое отделение…
Финансовая сторона предприятия «Андре Ситроен» заслуживает всемерного доверия. За спиной Ситроена стоит, как известно, могущественный банк «Братья Лазар».
Последний год дал 24.85 дивиденда. В этом году ожидается повышение как оборота, так и дивидендов.
Газеты пишут многозначительно и поэтично. Они ссылаются на национальные интересы и на торжество организации.
Дядя пронырливого клерка, отставной швейцар, не выдержал. Он получает крохотную пенсию. Денег не хватает ни на рюмочку рома, ни на понюшку табака с мятой. Он решил немного подработать: все наживаются на этих бумагах, чем он хуже других? Он купил десять «Ситроенов». Он перестал теперь спать. По ночам, стоя возле лампы, в сотый раз перечитывает он биржевой бюллетень. «Ситроен» растет, но старика смущают непонятные слова: «Общая тенденция скорее выжидательная, вследствие отсрочки решения экспертов, а также предстоящих выборов в Англии». Старик громко и печально вздыхает: господи, при чем же здесь Англия?.. Ведь заводы Ситроена не в Лондоне, а здесь, под боком, на набережной Жавель… Что-то будет завтра с этими экспертами? Хотя бы натянуть еще по сотне на акцию, а тогда можно продать их, все-таки без акций как-то спокойней на душе!..