— Что здесь происходит? — Черников изо всех сил старался сохранять спокойствие и поглаживал свой огромный кулак.
Если бы в кабинете сейчас не было Никитина, почему-то совершенно спокойного, то псих после первого же удара замертво упал бы на пол.
— Кто ты и откуда? — спросил Саша, не дожидаясь ответа на вопрос Черникова.
— Зотов Антон Владиславович, — представился человек в пижаме. — Российское отделение Интерпола. А вы, наверное, Мурманск, задрали как хорек курицу, своими запросами, да? Кто такой бывший мент по фамилии Русенков?
— Точно, — подтвердил Стариков, поднимая со стола распечатанный конверт. — Ответ пришел. Был у них такой сотрудник уголовного розыска.
— У вас есть какая-нибудь одежда? — Зотов потрепал за воротник свою пижаму. — Я, понимаете, не надеялся на столь быстрое выздоровление, поэтому не запасся подходящими вещами.
— Найдем, — пообещал Никитин. — Так чем же заинтересовал Интерпол гражданин Шостак? Я смотрю, он просто нарасхват.
Через полчаса Зотов, Никитин и Черников сидели в небольшом кафе у ГУВД и потягивали пиво из высоких стаканов.
— Господи, три месяца без сигарет и пива! — периодически восклицал Зотов, прерывая свой рассказ.
В данном случае, после выяснения личности экс-больного через отделение Интерпола, соблюдение режима секретности не имело смысла. Разговор шел так, как будто эти трое были знакомы полвека. За Зотовым отправили транспорт из УФСБ, и для обмена мнениями оставалось еще что-то около часа.
— Три месяца назад из Германии поступила информация, что в частную клинику некоего Штилике, расположенную в Бремене, поступают из России человеческие органы и ткани. Проверка немецких сыскарей показала, что единственной документацией, подтверждающей данный товарооборот, являются лишь чеки, выписанные на имя Шостака. В течение последних трех лет сумма на счету Шостака в некоем банке, находящемся во Франкфурте-на-Майне, возросла с пяти тысяч до одного миллиона четырехсот тысяч евро. Немецкие коллеги провели оперативный эксперимент и внедрили в штат клиники Штилике своего человека. За полтора месяца им удалось вычислить лишь факт поставки органов из России. Все. Дорога привела в тупик. Решили идти от источника. Так появился сумасшедший Русенков. В УВД Мурманска изготовили нужные документы, и дело отправили в архив. Теперь, если вдруг кто-то из окружения Шостака стал бы пробивать через свои каналы Русенкова в Мурманске, то ничего не подозревающий сотрудник информационного центра поднял бы его дело из архива и подтвердил, мол, был такой.
— А зачем было создавать легенду именно полицейского? — спросил Черников. — Слишком сложно.
Никитин ответил за Зотова:
— Затем, что Русенкову пришлось бы совать свой нос в ЦПЛ туда, куда не нужно. Рано или поздно он обязательно на чем-нибудь проколется, и будет проще объяснить. Дескать, бывший сыщик привык заниматься деятельностью подобного рода. Даже у сумасшедшего срабатывает подкорка.
— Все правильно. — Зотов мотнул головой. — За три месяца я скормил больным около трех сотен таблеток и порций микстур, лечился на самых современных аппаратах, периодически беседовал с психологом, тупым как молоток. Горд тем, что специалисты самой высокой пробы меня не раскололи. — Зотов рассмеялся. — Я понял одну вещь. Чтобы ты в клинике выглядел больным, нужно вести себя совершенно раскованно и обыкновенно. Как дома с женой. Весь смысл только в том, чтобы постоянно акцентировать тему своего пребывания. Нам бы обвенчаться, — неожиданно промямлил он, и Никитин с Черниковым почувствовали, как у них екнуло где-то под сердцем. — Что, звякнуло под ложечкой?! — Зотов расхохотался. — Мужики, я был самым перспективным студентом ЛГИТМиКа!
— Пошел ты!.. — в сердцах проговорил Черников и приложился к стакану.
— Вот то-то и оно, что я пошел и забрел уже настолько далеко, что оставалась еще неделя, и можно было всю эту клинику Шостака ломать как источник незаконной поставки за рубеж человеческих тканей. Если я не ошибаюсь, доктор специализировался на глазках.
— У беды глаза зеленые.
— Там всякие были. И зеленые, и карие. Мне удалось проникнуть в холодильник. Санитары чуть не спалили. Так вот, я уже поздравлял себя с успешно проведенной операцией, как появился вот этот кадр. — Зотов показал пальцем на Старикова. — В принципе, я сам виноват. Жаба задавила, думал, кто-то решил, не надевая пижамы, увести у меня дело из-под носа. Пошел на разведку и через минуту понял, что Игорьку здесь ловить нечего. Пусть уж простит меня. Но вместо покоя пришла тревога. Почувствовал, что Шостак взял меня на карандаш. Вот тут началось самое тяжелое. Вы знаете, что такое шоковая терапия? После второго сеанса я почти сутки выходил из анабиоза, был как растение. Шостак ведь спец довольно высокого класса. Он заинтересовался моей персоной. Третий сеанс. Я отлично понимал, что лекарь просто лишал меня разума. Было бы еще лучше, если бы я вообще в морг переехал. Только было Шостак отстал от меня, тут ты, Саша, появляешься как нарисованный. Со всей своей братвой. Кстати, метагексоэпам проверил? — Зотов расхохотался. — Ты не обижайся, Саша, я просто не хотел, чтобы ты мне мешал. Этот идиот ведь мог меня просто убить. Ему это ничего не стоило. А что касаемо этого метагексоэпама — нет такой хреновины в природе! Думал так: сейчас заглотит мужик тему и начнет ее обсасывать со всех сторон! А когда выяснит, что псих его самого дураком выставил, плюнет и больше здесь не появится! — Зотов сделал пару глотков и посмотрел на Никитина как на безнадежного. — Но тут я ошибся. Хотя понять мне это нужно было еще тогда, в наше первое знакомство. Расколол ты меня, коллега, профессиональнее любого психиатра. Это я по взгляду твоему понял. Не веришь никому по жизни, да? Ну и ладно. На следующий день уже знакомый мне Стариков с четырьмя гуманоидами в форме СОБРа вломились в лечебницу. Не знаю, как сейчас чувствуют себя больные, но как выглядят шестеро охранников, отважно вступивших в схватку, я предполагать могу. Досмотреть это сражение до конца мне не дал все тот же Стариков, который с успокаивающим криком: «Русенков, не бойтесь, мы вас обвенчаем!» — схватил меня в охапку и поволок к выходу. Наверное, спасал. Потом мне долго пришлось твоим парням объяснять, что я никакой не сумасшедший. Кстати, ты бы провел со своими подчиненными занятия, Никитин. А то они меня решили проэкзаменовать, и в ходе этого мероприятия я стал сомневаться в их профпригодности. Ты им скажи, что Вторая мировая началась не двадцать второго июня, а первого сентября, и не сорок первого, а тридцать девятого. Короче говоря, изгадили вы мне, братцы, все дело, — заявил Зотов. — Послезавтра Шостак должен был заключить очередную сделку с клиникой Штилике. Вот тогда и нужно было его хавать. Могли бы вы и подождать пару дней, черт вас побери. А апельсин мы поделили бы пополам.
— Извини, старина, — заявил Никитин. — Нам не до дележа.
За разговором пролетело еще четверть часа. К входу в кафе подъехал черный микроавтобус. Из него вышел и замер в позе ожидания мужчина неопределенного возраста в очках и костюме.
— За тобой люди в черном прибыли, — сообщил Черников и кивком показал Зотову на вход.
Тот встал, попрощался и дружески спросил Александра:
— Ну, что, Саша? Теперь кто вперед?
— Вперед буду я. Только апельсином я с тобой не поделюсь. Уж прости.
— Ладно, пошутили. — Лицо Зотова сразу стало серьезным. — Если что, звони. Одно дело делаем. Однако сейчас все равно разборки по ЦПЛ начнутся, так что, думаю, увидимся еще не раз.
— Удачи тебе, Антон.
Никитин проводил интерполовца до подъезда, зашел на обратном пути в информационный центр, а потом в коридоре столкнулся с Саморуковым.
— Ты чего здесь делаешь?
— Тебя ищу.
— Какого черта?
— Из Калининского района сообщение. Какой-то псих напал на мужика и раздел.
Какой-то псих напал на мужика
— И как это связано с нашим делом?
— Ты приказал сообщать обо всех происшествиях, где будет замечен серый плащ.
— И что?
— С потерпевшего сняли серый плащ!
— Ладно, пошли, Пинкертон. — Никитин усмехнулся и направился вверх по лестнице.
Глава 11
Шостак покинул свою квартиру за десять минут до прихода туда Никитина и Черникова.
Когда врач усаживался за руль своего «Форда», он не думал уже ни о чем, кроме одного, — как можно скорее покинуть город. Он был богат. Его ум и руки будут приняты с восторгом в любой клинике Европы.
Он был в состоянии эйфории, поэтому ему даже не приходило в голову, что фамилия «Шостак» отныне будет синонимом слова «убийца». В любой стране мира человек с такой фамилией будет немедленно задержан и передан в руки правосудия. Он еще не понимал, что ему нет места ни в этом городе, ни в стране, ни за ее пределами. Им сейчас руководило чувство опасности. Доктор гнал машину по улицам города, проскакивал нужные перекрестки, возвращался и снова ехал не туда. Он нервничал.
Он был в состоянии эйфории, поэтому ему даже не приходило в голову, что фамилия «Шостак» отныне будет синонимом слова «убийца». В любой стране мира человек с такой фамилией будет немедленно задержан и передан в руки правосудия. Он еще не понимал, что ему нет места ни в этом городе, ни в стране, ни за ее пределами. Им сейчас руководило чувство опасности. Доктор гнал машину по улицам города, проскакивал нужные перекрестки, возвращался и снова ехал не туда. Он нервничал.
В сумке, брошенной на заднее сиденье, лежало несколько самых необходимых вещей, среди которых загранпаспорт и водительское удостоверение с его фотокарточкой. Но имя там было другое: Ежов Вратислав Петрович. Так теперь звали бывшего главврача центральной психиатрической лечебницы.
Шостак понял, что им правит безумие и бестолковый ажиотаж, вывел «Форд» на площадку перед магазином под названием «Прощальный» и остановился рядом с уличным кафе.
Несмотря на лимит времени, ему было просто необходимо остановиться и выветрить из организма избыток адреналина. Он переступил черту, за которой поспешность в действиях означала крах всего задуманного. Врач, исцели себя сам!
После того как в его руки случайно попали бриллианты и он удостоверился в их истинной стоимости, дальнейшая жизнь приобрела двойной смысл. Такой удачи он не ожидал. Доктор предполагал, что рано или поздно отправке органов профессору Штилике придет конец. Одновременно с этим начнутся гонения, преследование правоохранительными органами. Тогда ему придется спасаться бегством. К этому он был готов и не испытывал сейчас ни дискомфорта, ни страха. Но алмазы, принесенные ему той тварью, усилили чувство жажды жизни и еще больше обострили ощущение опасности. Вот поэтому сейчас ему был необходим короткий тайм-аут. Пусть это будет час, хотя бы тридцать минут. Он станет сидеть и спокойно думать до тех пор, пока не восстановятся пульс и давление.
Шостак уже совершил одну ошибку, дал задание этому придурку-социологу. Доктор познакомился с ним год назад. Увидев в этом человеке огромное желание жить не по средствам и готовность исполнить любую грязную работу за хорошее вознаграждение, он присматривался к нему, выгуливал у себя на даче, знакомил там с девочками и медленно загонял в долги. Они носили не материальный характер, а моральный, что хуже всего. После попадания в такую долговую яму человек проклинает все на свете и живет только одной мыслью: лишь бы руководство и жена не узнали правды. Умные люди типа Шостака скрашивают такое горькое чувство, начиная подпитывать жертву деньгами и давая различные поручения, на выполнение которых ни один человек с честью и совестью не согласится. Так и получилось.
По долгу службы социолог был вхож во все квартиры в городе. Ему как никому другому было известно, где проживают люди одинокие, беспомощные, которых по инициативе фонда социальной защиты можно было бы определить в ЦПЛ. А дальше — дело техники, точнее, рук Шостака. Клиника профессора Штилике не бедствовала.
В конце концов врач убедился в том, что возможности социолога безграничны. Случай воспользоваться этим представился очень скоро. Когда Шостак получил из рук твари камни и выведал адрес случайной жертвы, он тут же направил туда своего должника. Тому лишь оставалось подтвердить, что Вирт умер. Но тогда гонец не знал, что был замечен соседкой. Его спасли лишь ее невнимательность и возраст.
Перекатывая на ладони камни и любуясь их блеском в свете электрического камина, горевшего в комнате, главврач вдруг с ужасом вспомнил, что преподаватель истории Муромов, университетский мэтр, как-то рассказывал о драгоценных камнях, подаренных его деду царем. Ему пришло в голову, что алмазы, имеющие такую историю, невозможно продать незаметно даже за рубежом. Будет шум, по тональности которого полиция сразу определит источник возникновения камней. Тогда убийство, совершенное сумасшедшим отморозком, накрепко повиснет на нем, Шостаке. Недолго думая, доктор еще раз перепроверил камни у старого ювелира Якова Горштейна и окончательно убедился в том, что алмазы, принесенные ему тварью, — то самое наследство Муромова. Ведь старик хвалился и описанием этих камней, и знанием их истории. Тут Шостак совершил ошибку.
Во-первых, он позвонил Муромову, что сразу стало известно Никитину после неудавшегося покушения. А ведь до этого момента у оперативника даже повода не было задумываться о том, какую фамилию носит главврач ЦПЛ. Ну и, наконец, само покушение в стиле черной комедии Цукера.
Утешало одно. После трех выстрелов из пистолета в голову горе-социолог вряд ли назовет его фамилию.
Шостак посмотрел на часы.
За то время, что он сидел в кафе, бывший главврач успокоился и привел в порядок темперамент, разболтавшийся и давший пену, как белок в миксере.
Все в порядке, под контролем.
Кафе пустовало. За самым дальним столиком, в глубине скромно обставленного зала, сидел врач. У самого входа ворковали над полупустыми пластиковыми стаканами пива двое юношей. Одного взгляда дипломированного психиатра Шостака было достаточно, чтобы понять, что юноши знакомятся.
Шостак с грустью подумал, что еще вчера у него были грандиозные планы и надежды на будущее, а сегодня он сидит в охламонском кафе с полудебильным названием «У дороги» и смотрит на прелюдию, исполняемую парой педерастов.
Поколение next с интеллектом капусты и семенными сумками подосиновиков. Серьги в ухе и в языке, три бакса на дорогу до квартиры и пленительный поцелуй взасос на заднем сиденье чужой немытой «девятки».
Шостак отвернулся от молодых людей и шумно выдохнул через нос. Минутная стрелка уже зашкаливала на две минуты за границу времени, отведенного для стабилизации состояния нервной системы. Ладонь одного юноши легла на руку другого… Шостак достал сигарету и щелкнул зажигалкой. Ребятки что-то по очереди шепнули друг другу на ушко и рассмеялись.
В кафе зашли двое. Первый сел у входа, а второй медленно, как обколотый димедролом, стал приближаться к столику врача.
Шостак уже давно все понял. На то он и психиатр, чтобы читать людей. Это не полиция. Те будут следить либо задержат без лишних разговоров. Эти двое зашли для того, чтобы подгадать удобный момент и в известной форме предъявить чьи-то требования. Не свои, Шостак был в этом уверен. Такому бычью он дорогу перейти не мог, слишком велика разница в социальном весе. Значит, кто-то их сюда привел. За ним следят не минуту и не две. Работа со Штилике здесь ни при чем, это очевидно. Вывод прост: алмазы. Кому-то понадобились его камни.
Врач спокойно опустил взгляд и обшарил глазами поверхность пластикового стола. Вариант был бы просто идеальным, если бы он наткнулся взглядом на «беретту». Еще лучше — на скальпель. Но стол держал на своих хлипких ногах лишь вымытую, но не протертую пепельницу да пачку сигарет «Мальборо».
Когда до Шостака остался шаг, мужчина вынул руку из кармана. Раздался характерный щелчок выбрасываемого лезвия ножа, и мозг врача неприятно поразила мысль о том, что его хотят просто зарезать как барана. Но что умеет этот недоносок? Он владеет ножом, сможет одним движением, без этого идиотского мушкетерского замаха, нанести проникающее ранение, буквально через пять секунд после которого наступит смерть?
В душе Шостака не было ни страха, ни сомнения. Он встал, затушил сигарету и, не глядя, выкинул к лицу незнакомца правую руку.
От неожиданности тот лишь слегка приоткрыл рот и больше его уже не закрывал. Боль пронзила мозг. Но страшнее ее оказалось понимание того, что сейчас с ним происходило. Тот человек, которому он должен был воткнуть нож в сердце, поднялся и спокойно вставил ему в глаз большой палец. Внутри что-то лопнуло, и он почувствовал, как по щеке стекает глаз. Его собственный.
Крик ужаса разорвал легкие парня. А тот тип, который уже был в нем, повернул руку ладонью вниз, зацепил пальцем его череп изнутри и пригнул к столу.
Крик перешел в какой-то сиплый свист и прервался так резко, что у всех людей, находящихся в кафе, перехватило дыхание. Киллер-неудачник, оставшийся без глаза и признаков жизни, рухнул на пол, перевернув на себя столик с непротертой пепельницей и пачкой «Мальборо».
На глазах пары геев врач прошел с ножом в руке ко второму человеку, продолжающему сидеть и не могущему встать из-за увиденного. Удар в голову. Еще один… Врач едва заметными движениями сделал на шее второй своей жертвы два проникающих надреза и спрятал нож в карман. Теперь, вероятнее всего, он ему еще пригодится.
Человек, сидящий перед ним, раскрывал как рыба рот и шевелил выпученными белками глаз.
Геи окаменели, тесно прижались узкими плечами друг к другу и слушали шепот незнакомца:
— Главное правило любой собаки: сначала нюхай, потом гавкай. Это единственный случай, когда от перемены мест слагаемых может измениться сумма. Гавкать с перерезанными голосовыми связками ты уже не сможешь никогда, но пальцами двигать будешь по-прежнему. Так вот, напиши человеку, который вас сюда послал, всего одно слово: «Жди».