- А не сказать, чтоб у вас тут тихое место! И дерутся, и охотятся... Ортан, - сказал он, - ты мне вот что объясни: что я такого наделал? Почему тебе можно убивать, а мне нет?
- Нельзя оружием, - тихо ответил Ортан. - Мечом слабый убьет сильного, глупый - умного. Сообитанию так не нужно. Нужно, чтобы выжил сильный или умный. Для того и хищники, чтоб живые не вырождались.
- Ага! Нечестно, по-вашему! А это честно: всей стаей на одного?
- Да, - твердо ответил Ортан. - Если ты сильный - ты заставишь их отступить. Если быстрей - убежишь. Если умный - спрячешься там, где тебя не достанут. А если не сможешь - значит, ты слабый, тебе незачем жить.
- Ну и подлый же у вас закон!
- Наши законы были не лучше, - сказала Элура. - Знаешь, Норт, в этом есть хоть какой-то резон. Наши войны съедали как раз лучших. Сильные, смелые, умные - они умирали, а какой-нибудь хилый трус мог пережить их всех.
- Ну и что? Наплевать на все наше и самим быть как... как звери?
- Нет, - тихо сказала Элура. - Мы не сумеем.
А наутро они ушли от реки. Никому до них больше не было дела. День затих в терпеливом и радостном ожидании, даже ветер заснул, даже птицы не пели, и не брызгала из-под ног травяная мелочь.
Они рано устроились на ночлег - в первом же пригодном для этого месте, что-то наспех поели и заснули, как по приказу. А потом проснулись тоже как по приказу.
Ночь Трехлуния встала во всей красе: чуть надкушенный диск серебристой Мун, золотистая четвертушка Фебы и невинный розовый серпик Офены осветили небо трехцветным огнем, перепутали и смешали трехцветные тени, растворили тревогу в сияющей тишине.
Руки встретились, пальцы сплелись, жар растекся по телу, и они, вдвоем, побежали прочь от костра.
Они мчались, летели, плыли, и безумная ночь летела вокруг; сладкий лепет любви, жаркий трепет желания, воздух, словно огонь, он обжигает грудь, он обнимает тело тяжелой истомой.
Пламя, трехцветное пламя, сладкая боль желания - и она вдруг поняла, что срывает с себя одежду. Руки, губы, холод травы, тепло его тела; она вскрикнула и засмеялась, освободившись от обидного своего, постылого девства.
И они бежали опять, и падали, и свивались, растворяясь в тепле, в пламени, в жаркой истоме, а безумная ночь все длилась и длилась, обнимая, сжигая их, торопя.
В этот день они никуда не ушли. Этот день был просто преддверием ночи, и они ее ждали без нетерпения: тихая дрема, прикосновения, взгляды, мысли, слитые, как тепло обнявшихся тел.
Что-то ели, не чувствуя вкуса, отвечали, не слыша, словно их разделили стеклянной стеной: Норт с Илейной с одной стороны, Элура и Ортан - с другой, и от этого общая радость их только полнее.
А когда наступила ночь, они встали и разошлись, каждый в свое - в единственное! - Трехлуние. И опять понесла их безумная ночь, распаляя, обманывая, торопя, и с лихвой выполняя все обещания.
...А наутро под вечер последнего дня запрета они все-таки добрались до моря.
Они не сразу увидели море. Черная роща вздыбилась впереди, и Ортан чуть крепче стиснул ладонь Элуры.
- Брачные угодья! - сказал он чуть слышно. - Тихо! Я должен запеть прежде, чем нас услышат!
И он опять ушел в темноту, и сухие, короткие мысли-приказы повели их сквозь спящий лес.
И вдруг пение птицы? голос флейты? чистый серебряный звук родился вдали. Так бы звучал лунный свет, обрети он голос.
- Лорны! - молча сказал ей Ортан, и она чуть слышно шепнула Норту: Это лорны. Молчи!
След в след, настороженно и бесшумно шли они по неподвижному лесу, и серебряный голос был уже не один. Чистые, раздельные, прозрачные, как хрустальные нити, свивались и развивались звенящие голоса, взмывали в безумное небо, рушились вниз, текли, уходили и возвращались. Прозрачная, радостная печаль, звенящая, обреченная радость. Любовь - это смерть, и нет надежды тому, кто любит. Любовь - это жизнь, и не дано воскрешения тому, кто не смог полюбить. Люби - и умри, люби - умри и воскресни. Приди, приди - и люби, приди - обрети свою смерть и свое воскрешение!
- Стойте! - мыслью велел ей Ортан и вернулся из тьмы. - Ждите! велел он мыслью и вышел из чащи. И голос его, глубокий, сильный и звучный, как темная птица влетел в перезвон серебряных птиц.
Люди не могут так петь - легко и бесхитростно, будто дышат!
- Дети Моря! - пел теплый и плотный земной голос, пел на неведомом языке, но каждое слово было понятно, будто само родилось в душе. - Дети Моря! Я пришел в неурочный час, и за это достоин смерти. Но со мною та, которую я люблю, с кем я встретил свое Трехлуние. Ради Трехлуния подарите нам эту ночь, пусть решится наша судьба при свете солнца!
И - молчание. Черная тишина - и одинокий голос, как лунный луч из-за тучи.
- Кто ты?
- Нас четверо. Мы из рода ваших врагов, но мы давно никому не враги. Мы шли на Остров, и нам пришлось нарушить Закон, чтобы дожить до дней Соединения. Трехлуние совершилось - пел он, - пускай совершится Закон, но наши подруги - те, что несут в себе жизнь, молю, не губите их, пусть они попадут на Остров!
Подбежать, закричать, вмешаться - но что-то внутри приказало: жди!
Такое долгое ожидание - и тот же голос, холодный и чистый, пропел короткое слово: - Жди!
И вновь взметнулись их голоса, искрясь, сплетаясь, но не сливаясь, и Ортан мысленно сказал Элуре:
- Вас зовут. Выходи.
И черное море, многоцветное море, сияющее, текущее жидким огнем, легло перед ними огромной ширью - от неба до неба во все концы.
Опять пропел одинокий голос, и Ортан прижал Элуру к себе.
- Пойдем, - сказал он. - Нам велено ждать вон там, за скалою.
Там, за скалою, не было ветра, был только запах - пронзительный и чужой.
- Ортан, - тихо сказал Норт. - Кажется, я понял, о чем ты с ними... Прости, что подвел.
- Ничего, - спокойно ответил Ортан. - Может, эта ночь и не будет последней.
А Элура холодно улыбнулась: милый мой, ты всего лишь взял меня! Неужели ты думаешь: я изменилась и не сделаю так, как захочу?
- Ортан, - спросила Илейна, - а почему так грустно? Поют о любви, а плакать хочется!
- Потому, что они умрут, - ответил Ортан. - Три ночи они сражаются за любовь, и тот, кто победит, соединится с любимой. А утром он умрет, потому что лорнам-мужчинам отмерена в жизни одна только ночь любви. Их женщины живут втрое дольше мужчин, но у них рождается мало женщин.
- Почему? - спросила Илейна. - Как жестоко!
- Иначе они сумели бы жить так, как им хорошо. Пасти свои рыбьи стада, сражаться с чудовищами из бездны, растить дворцы из кораллов, в одиночку странствовать по морям... Их стало бы слишком много, и им бы пришлось сражаться за рыбные пастбища и выводковые лагуны... меняться самим и изменять мир.
- И они согласились? - спросила Элура. - Или их не спрашивали ни о чем?
- Их спросили, и они согласились. Они были уже разумны, Элура. Они знали: если хочешь многое получить, надо от чего-нибудь отказаться.
- Ну и что же они получили?
- Уверенность, - спокойно ответил он. - Безопасность. Они уже не воюют. Они счастливы и свободны. Они под защитой.
- А гвары? Чем они заплатили за власть над миром?
- Тем, что отказались от власти, - ответил Ортан. - Они ничем не правят, они просто живут. Они несут в своих умах груз Общей Памяти только это и есть у них: их жизнь и Общая Память.
- Власть мертвецов?
- Нет. Все мы есть в Общей Памяти, но она - не просто все люди. Она что-то другое, гораздо большее. Она - этот мир, все, что в нем есть. Я не знаю, как рассказать, Элура. Ты еще не узнала истинный язык, а в людском языке нет для этого слов.
- А мы? - спросил Норт. - С нас-то какую цену возьмут?
- Не знаю, - тихо ответил Ортан. - Мы еще неразумны. Нас не спросят.
Вот ушла, догорела, погасла ночь; тихо канула в море Мун, и скатилась за нею Феба, только розовый серпик Офены зацепился за горизонт. И теперь серебряные голоса пели скорбную песню прощения. Тихой жалобой, горестным торжеством зазвенела она над морем.
Ночь ушла, и счастье ушло, нам осталась только печаль. Горе любящим ушла наша ночь, и день смерти встает над водой. За рождение платят смертью, за любовь - вечной разлукой. Смерть! Смерть! Горе нам: ушла наша ночь, и день приносит нам смерть...
Норт и Ортан встали плечом к плечу, и обняв поникшие плечи Илейны, я со злобой подумала: не отдам!
Но уже зарумянилась алая дымка, и край солнца - алый отсеченный ломоть, поднялся из розовой пустоты. Черные стрелы вспороли бледную гладь, грозные быстрые острия, молнии, бьющие из воды. Ортан взглянул на меня и улыбнулся, и его спокойная мысль коснулась меня. Он что-то мне говорил беззвучное теплое слово, оно коснулось меня, и что-то открылось во мне, и я улыбнулся в ответ - уверено и спокойно.
Норт сказал:
- Как ни будет... а спасибо за все. Это было здорово, Ортан! Ну, держись, мой Штурман, веди несмышленых. Илейна! Выше нос, голубка! Не пропадем!
- Я не отдам тебя: Норт, - сказала Элура. - Я никого не отдам!
Вышла и встала у самой воды - тоненький стройный мальчик, Норту до подбородка, Ортану по плечо - все еще Штурман, последний из Экипажа.
Черные стрелы распороли море до кромки, и серебристые головы поднялись из воды.
Лорны пришли.
С тяжелой ловкостью они выходили из моря, серебряно-черные, сверкающие... прекрасные. Только миг они были для нас безобразны. Безволосые головы, безгубые рты, длинные выпуклые глаза.
Но зеленые их глаза обратились на нас: гордые, смелые, чуть подсвеченные насмешкой, - и не стало морских чудовищ, остались люди. Пусть с хвостами, пусть в чешуе - все равно просто люди глубин.
- Дети Моря! - запел за спиною Ортан, и голос его, спокойный и звучный, легко улетел в просторную ширь. - Солнце взошло. Мы здесь, и мы ждем.
И ответ: не пение - пересвист, точно стайка птиц в лесу на рассвете. Ну, совсем не страшно и даже смешно, но в руках у них тяжелые копья, и Элура сорвала с плеча самострел.
- Нет! - сказала Элура. - Я его не отдам! Вы не убьете его, пока не убьете меня, а до этого я прикончу многих!
Она знала, что лорны поймут - это сделает Ортан.
- Да! - сказала Илейна и вытащила кинжал. - Сначала убейте нас!
Тишина и смешливая звонкая трель:
- Бесхвостые! Если ваши жены воюют, значит, детей рожаете вы?
- Нет! - сказала Элура. - Это мы рожаем детей, и мы их растим. И за наших детей должны говорить мы! Он мне нужен - отец моего ребенка. Кто защитит мое дитя в этом мире, которого я не знаю? Кто научит его в этом мире жить? Кто сумеет сделать его разумным? Дети Моря! - страстно сказала она. - Мы так недавно пришли в этот мир! Мы все еще ничего в нем не понимаем. Мы все еще воюем, Дети Моря! Воюем с миром и сражаемся между собой. Я, женщина, стала воином потому, что мужчины наши погибли. Я не хочу сражаться - я хочу рожать и растить детей. Муж мой - первый из нас, который сумел стать разумным. Не отнимайте его у меня, оставьте мне надежду, что и мы будем жить в мире с Сообитанием и с собой!
- Не отнимайте! - тихо сказала Илейна. - Я люблю его. Я умру, если он умрет.
Молчание - и искристая трель, где участие слить с насмешкой:
- И все ваши жены так отважны и говорливы?
Ортан ответил:
- Нет. Других таких не осталось. Эти трое - последние из людей Корабля.
- Принадлежащий Истинному, зачем ты с ними? Зачем ты делаешь то, что не должно?
- Она - моя женщина, - тихо ответил Ортан, - и мне не надо другой. Она не бросит своих людей, а я не брошу ее. Позвольте мне отвести их на Остров, и я вернусь...
- Со мной! - сказала Элура, и лорны ответили ей переливчатым смехом.
- Придется тебе научиться рожать, Беспокойный!
- Нет! - сказала Элура. - Он научит меня! Я хочу научиться быть женщиной, Дети Моря! Я всю жизнь воевала - я хочу научиться жить в мире!
Тишина - и тяжелое звонкое слово:
- Закон.
- Погоди, Штурман, - сказал Норт. - Я сам за себя отвечу. - Встал рядом с ней перед блестящей толпой, вскинул голову и сказал им спокойно и твердо:
- Я один виноват - с меня и спрос. Сам провинился - сам отвечу. А только дурацкий это закон, нечестный! Последнее дело - дать себя убить, когда еще можно драться. Почему им можно сотню на одного, а мне нельзя мечом защитить себя и подругу?
И Элура подумала: ох, дурак! Что он несет? Что сейчас будет?!
Быстрый щебет, зеленые вспышки глаз - и рослый, тяжелый лорн, пожалуй, не ниже Норта, скользнул из блестящей толпы.
- Ты будешь драться со мной, - весело свистнул он. - Победишь уйдешь с ними. Проиграешь - умрешь.
- А если ни ты, ни я? - спросил его Норт деловито, и лорн засмеялся в ответ:
- Если я тебя не убью, значит, ты победил.
Кто-то из лорнов кинул Норту копье, он усмехнулся, вынул меч и отдал Элуре. И вступил в серебряный круг.
Круг раздался - и противники разошлись. Сладит ли с непривычным оружием Норт? Много короче, чем пика, но длиннее, чем дротик, и, кажется, тяжелый. Наконечник четырехреберный, белый, ослепительно гладкий, древко черное, почти в человеческий рост...
Но лорн огромным грациозно-тяжелым прыжком уже пересек свою половину, и копья встретились - Норт отразил удар. Выпад - опять отразил.
Странный танец, стремительный и угловатый, лорн ведет, это он делает бой. Черно-серебряная, грузно-изящная тень - выпад, контрвыпад, толчок, Норт упал на одно колено, кровь на куртке, но он вскочил и отпрыгнул назад.
Норт! Эй-хо! Снизу! Она не кричит - молчит, закусив губу, только твердит про себя: снизу, Дурак! Бей от земли!
Услышал? Сам догадался? Пошел вперед, уклонился, нырок, удар почти от земли - и лорн пошатнулся, копье его опустилось, и неожиданно яркая струйка ползет по серебряной чешуе.
Свист - но Норт уже отступил, поднял копье и ждет.
Опять сошлись - черно-белый стремительный танец, стук, топот и хрип и отпрянули друг от друга. На серебряном кровь видней, чем на старой кожаной куртке, но и Норт получил свое.
И опять вперед: теперь они осторожней, кружат, нащупывая слабину. Фехтование на дубинках? Норт, не верь, он просто хитрит. Не давай себя обмануть, он искусней, Норт!
Норт споткнулся, и острие устремилось к его груди. Вскрик Илейны, нет, нет, да! Да! Она подскочила на месте и пронзительный клич - "Эй-хо!" - раскатился над берегом моря, потому что Норт уклонился, пропустил подмышкой копье, захватил и вырвал у лорна.
- Эй-хо-о! - подхватила рядом Илейна, Норт взглянул на них, усмехнулся - отбросил оба копья.
И - пронзительная тишина.
Лорн неспешно сдвинулся с места, Норт шагнул навстречу, сошлись и опять глядят друг на друга.
- Ты не умрешь! - пропел серебряный голос лорна. - Ты дважды отдал мне мою жизнь. Я должен отдать тебе твою.
- Ты здорово дрался! - сказал ему Норт. - Куда мне до тебя! Жаль, дыханье тебя подвело. В воде б я против тебя... ничего!
Переливчатый свист - лорны смеются. И я тоже смеюсь - с гордостью и облегчением. Вот такие они и есть, воины Экипажа! Такие они были...
Лорны ушли, но ночью придут опять. - Ортан сказал, что они не выносят зноя. Ушли - но один возвратился, вытряхнул из сетки блестящую горку рыбы, весело свистнул, бросился в море, и стремительный черный плавник разрезал волну. Мелькнул и исчез - и море пусто. Огромно, сине-блестящее, в темных полосах ряби. Равнина - но из воды, и это тоже красиво.
Я не спала всю ночь, но мне не хочется спать, и не хочется прятаться в узкую тень скалы. Медленное дыхание моря. Острые блики на синеве. Мне беспокойно. Мне тревожно...
Кажется, смерть миновала нас, разжала когти и выпустила добычу. Там впереди - безопасность, жизнь и, может быть, счастье. Мне непросто поверить в счастье, я не привыкла. Я боюсь... я ничего не боюсь! Просто меня мучает нетерпение. Я хочу поскорей добраться до места. Я хочу доставить Норта с Илейной на Остров. Освободиться от клятвы и хоть немного пожить для себя. Я хочу... О, как многого я хочу! Я хочу вместе с Ортаном обойти всю планету. Я хочу путешествовать с лорнами по морям. Я хочу, чтобы гвары признали меня и позволили жить так, как мне удобно...
- Ортан, - тихо сказала она, зная, что он все равно услышит. - А что будет с нами - со мной и с тобой?
- Остров, - сказал он беззвучно. - Но я не могу там жить все время.
- А я? - спросила она себя. - Нет, мне этого тоже мало. Один-единственный остров, а вокруг целый мир, о котором я ничего не знаю.
- Ты не сможешь вернуться, - ответил он. - Сообитание не пропустит.
- Это глупо! - сказала она. - Те, что решают... неужели они меня не пойму? Я никому не желаю зла - я только хочу узнать...
- Я не могу поднять тебя во Второй Предел. Я все еще отделен.
Но она засмеялась тихим воркующим смехом, и голос ее стал бархатен и глубок.
- Ортан, любимый мой, ты сам не знаешь, на что ты способен! Ты не верил, что сможешь нас провести на Остров, но - смотри! - мы почти у цели. - Подошла, села рядом, прижалась щекою к его груди. - Мы почти у цели, тихо сказала она, - и теперь мне нужна новая цель! Да! Я очень хочу добраться туда поскорей. Устроить Илейну и Норта и недельку пожить спокойно. А через неделю окажется, что я лезу в чужие дела и навожу свои порядки. Нет! Мне не нужна власть - просто я так привыкла. Я этого не хочу - сказала она. - Мне никуда не уйти от своих понятий, А они не очень годятся для этого мира. Ортан, - сказала она, - если я останусь на острове, я возненавижу твой мир и стану ему врагом. Я не прощу того, что меня опять заперли в клетку, и не мне решать, как мне жить и куда мне идти. Ортан! Давай попробуем договориться! Я уверена: если захочешь, ты сможешь все!
- Я не знаю, - ответил он неохотно. - Это опасно. Я не смогу.
- Сможешь! - сказала она и сжала его руку. - Сможешь! Все равно тебе когда-то придется рискнуть, чтобы вернуться в свой мир. Ну, Ортан?
- Сейчас Трехлуние, - сказал он, подумав, - и я завершен. Может быть, если мы вместе... но это очень опасно, Элура!
Но она со смехом прижалась к нему; нетерпенье, тревога и уходящий страх, и плотное ласковое тепло. Войти в него, раствориться в нем, и мы отрываемся от земли, и в мире, который вне, но внутри меня, все правильно, все осмысленно, все разумно.
И - холодно, одиноко, темно, мы изгнаны из прекрасного мира, отторгнуты им; и ярость, упрямая, твердая, раскаленная ярость: так просто вам не отделаться от меня! Мы бьемся в стену, она не пускает нас, но чем сильнее сопротивление, тем яростней безнадежная радость боя: убей меня, если хочешь остановить - пока жива, я дерусь!