— Зачем забор разобрали? — уже заинтересованно майор смотрит на меня.
— Тут я уже ничего поделать не смог, — я развел руками. — Лучше забор, чем что-то другое.
— Сам думаешь, что с тобой сделают?
— Я не знал тех, кто ушел в «самоход», людей не собирал по лагерю. Я лишь спас деревню от разграбления. И никто не пострадал, — я смотрел самыми честными, преданными глазами на майора, какие мог изобразить.
— Так может тебя орденом наградить? — он чуть усмехнулся.
— Орденов не надо, лучше в училище примите.
— Посмотрим, посмотрим. Говоришь, что отец у тебя это училище закончил?
— Так точно.
— В каком году?
— В 1965.
— Сейчас служит?
— Служит. Начальник связи дивизии РВСН (ракетные войска стратегического назначения), подполковник.
— Академию закончил отец?
— Закончил, в Ленинграде.
— Имени великого связиста Буденного? — майор усмехнулся. — И ты хочешь стать связистом?
— Хочу.
— Ну, не знаю, не знаю, — он с сомнением покачал головой.
— Есть у меня шанс, что я останусь? — самые преданные и жалостливые глаза.
— Командир батальона и начальник училища примут решение, — ответил майор, глядя на меня, постукивая торцом авторучки по столу. — У меня тек пот по спине, руки предательски потели, трусы тоже были мокрые. — Как сдал экзамен?
— На отлично.
— Осталась физкультура тебе и мандатная комиссия. Иди, Миронов, готовься. Думаю, что такие как ты нужны в нашем училище, — он внимательно смотрел мне в глаза.
— Спасибо. Спасибо! — я готов был взорваться от эмоций.
— Иди.
— Есть! — я вскочил и буквально вылетел из кабинета замполита.
Выскочил на улицу. Вздохнул полной грудью воздух. Как свежо, как хорошо! Как здорово! Если бы сейчас сдавали физо, то я бы пролетел стометровку с мировым рекордом. Я просто низко летел над землей, а не бежал.
Вот мой взвод.
— Ну, как?
— Как ты?
— Оставили?
Голоса сочувствующие. Искренние.
— Вроде, оставили. На дверь не показали, — я был рад.
Закурил сам. У меня народ быстро «расстрелял» всю пачку. Свои они успеют покурить, сначала надо выкурить чужие.
— Ну, и зашибись, что оставили! — меня хлопали по спине, поздравляли.
— Спасибо!
— Как себя чувствуешь, Славян? — это Мазур Серега.
— Такое ощущение, что объявили приговор, одели петлю на шею, а в последнюю минуту передумали, — мы сидели на траве, опершись спинами о березу.
— Как наши сдают?
— Пятерых завалили. — Серега вздохнул — Одного со «шпорой» (шпаргалка) засекли. Выгнали. «Банан» (двойку) в ведомость «закатали», и все. Привет родителям.
— Жаль мужиков, — я вздохнул.
— Готовиться надо было, а не дрыхнуть и суслов гонять, — голос Сереги был тверд.
Самоподготовка у нас проходила на опушке леса, прямо на траве, если дождь — то в палатках. В окрестностях Кемерово много сусликов, и если идти по полю и не глядеть под ноги, то споткнешься о нору суслика.
Если тихо сидеть, то суслики осторожно выглядывали из своих норок. Если не видно опасности, садились столбиками и пересвистывались с соседями.
Многие абитуриенты развлекались тем, что ставили на сусликов петли. Выливали несколько ведер воды в их норы. Суслик выпрыгивал из другой норы. И как бы не старались, ни разу не удалось поймать хитрого зверька. Но безделье и охотничий азарт делали свое дело и раз за разом, день за днем пытались поймать сусла. И вот один из таких «охотников за мясом» вылетел. За жестокое обращение с животными. Предстоит живодеру поездка домой.
Я вспомнил, когда в прошлом году точно также отправился в такую поездку.
Ехал не один, со мной был еще один такой же горемыка, только из танкового училища, что в Омске.
Проезд у нас бесплатный в плацкартном вагоне. Только денег у меня было двадцать копеек, а у меня попутчика — пятьдесят. Купили билеты. А за постель по рублю заплатить нечем.
Проводница ворчит, чтобы матрацы мы не трогали, коль постель не покупаем.
Мы рассказали, что мы горе-абитуриенты, едем домой. И денег у нас лишь на пару буханок хлеба, не то, что на постель, и на поесть нет.
Сжалилась тетка, дала нам два комплекта белья использованного. А есть хочется, аж живот сводит, и в глазах пятна пляшут. Кто по настоящему голодал — поймет.
И народ сидит, жрет и смотрит, что два пацана смотрят к ним в рот голодными глазами, и никто не подавится, никто не угостит.
На наше счастье, на ближайшей маленькой станции вышли пассажиры, что занимали нижние места в нашем «купе», и заходят две молоденькие девчонки.
Мы-то были после десятого класса, а эти две — после восьмого. Ехали они в Казань поступать в юридический техникум. Девчонки симпатичные, деревенские. И сумок у них много. И от них так вкусно пахнет. Мне кажется, что я запах из их сумок почуял еще с перрона.
Мы с ними сразу познакомились, помогли сумки донести до нашего купе. Проводница посмотрела на наши маневры и подмигнула нам, мол, пацаны, не теряйтесь!
Девчонки тут же разложили свою вкусную снедь, лишь поезд тронулся. И пригласили нас за стол:
— Мальчики, вы с нами чаю попьете?
Второй раз нас звать не пришлось. Мы коршунами слетели с наших верхних полок и накинулись на еду. Девчонки испуганно смотрели на нас и лишь периодически выкладывали новые порции еды из своих многочисленных сумок.
Так мы встали к ним на довольствие до самой Казани. Я с благодарностью вспомнил свое годичной давности приключение. Спасибо вам, девчонки!
В Казани мне нужно было пересесть на электричку до Йошкар-Олы. Денег нет, поехал «зайцем». Не в первый раз. Только вот обычно мы ездили на крыше «зайцами». Часть пути.
До станции Зеленый Дол от Казани ехать зайцем опасно. Вверху — высоковольтная контактная сеть. А вот в Зеленом Доле можно и на крышу вылезти, спасаясь от контролеров.
Неоднократно мы так ездили в Казань за сигаретами, когда у нас в городе кончались, пива попить или просто с казанскими подраться. В маленьком городе мало развлечений. Вот и ездили за острыми ощущениями в большой город.
От таких воспоминаний в животе заурчало. Эх, какая курочка была у девочек! А окорок! Слюна побежала сильнее, в животе заурчало громче.
— Идем, Серега, в «чипок» (чайная (чрезвычайная индивидуальная помощь оголодавшему курсанту), кафе) сгоняем. Наши еще час сдавать будут. Успеем.
Кормили нас на абитуре плохо. Это нам по молодости лет так казалось. Суп из гнилой картошки. Хотя гнилая картошка — это еще можно есть. А вот когда из «пластмассовой» картошки — вообще есть невозможно. Это сушеная картошка. Но на вкус, как ручку жуешь. Мерзость, гадость. По слухам, даже свиньи отказывались есть эту картошку. Бастовали, намеренно худея. Какой садист ее придумал нам давать?!
На второе неизменная овсянка, или «дробь № 16», — перловая каша с огромными кусками вареного сала.
Пока были деньги, мы бегали в чипок, подъедались. Там было печенье, сигареты, сок в трехлитровых банках, леденцы, карамель.
Пока мы уплетали за обе щеки все купленное, запивая все это томатным соком, подошли абитуриенты из других рот.
— Здорово, Лысый! — они поздоровались со мной.
За мою короткую стрижку и большие залысины на лбу, меня часто звали Лысым.
— Здорово.
— А мы думали, что тебя отчислили.
— Передумали, — я ответил с полным ртом, в животе голод утихал.
— Поздравляем, — они пожали руку. — Жаль было, если бы тебя выгнали. Вы что сдаете?
— Математику устно. А вы?
— Физику. Не дай Бог к Матвееву попасть — зверь.
— Знаю, я ему сдавал физику, — я кивнул.
— И как сдал?
— Пятерочка. И математику сегодня точно также.
— Молодец. А мы еще не ходили, — они вздохнули.
— Ни пуха, ни пера!
— Пошел к черту!
Тут подошли представители национальных меньшинств, так мы назвали тех, кто прибыл поступать в наше училище из союзных республик.
Никто из нас не был националистом, расистом, многие из прибывших были нормальные парни. Нам только было обидно, что они уже поступили, а мы только в процессе.
Если мы все здесь, в лагере, потели на вступительных экзаменах, то эти национальные кадры уже сдали все экзамены у себя на родине, при своих военкоматах.
Точно также как и солдаты, что прибыли из войск. Экзамены сдавали при своих окружных комиссиях. Эти две группы — солдаты и «кадры» держались особняком ото всего пестрого лагеря абитуриентов. И ночью на помощь в Ягуновку никто не ходил. Хотя, их тоже звали.
Ничего страшного, у них свои понятия о взаимовыручке.
Все мы с ревностью и завистью относились к этим двум категориям, что уже поступили.
Разговаривая с некоторыми, прибывшими из Средней Азии, покатывались со смеху.
Некоторые либо вообще не говорили по-русски, либо очень плохо. Но зато, какие истории они рассказывали о своих мотивах при выборе специальности!
Разговаривая с некоторыми, прибывшими из Средней Азии, покатывались со смеху.
Некоторые либо вообще не говорили по-русски, либо очень плохо. Но зато, какие истории они рассказывали о своих мотивах при выборе специальности!
Один нам поведал то, что у них председатель колхоза — бывший военный, вот он и отправил его учиться в военное училище. Езжай, говорит, учись, как выучишься, вернешься домой, я уйду на пенсию, а ты станешь председателем колхоза.
Еще один поехал в военное училище лишь потому, что в училище выдавали бесплатно права на управление автомобилем.
А почему именно в Кемерово?
Все просто. Кто из клана побогаче — те в европейскую часть, да, в тыловое училище или финансовое, а кто победнее — в Сибирь.
Многие из уже поступивших были нормальные парни, общительные. Щедро угощали своими припасами, что привезли из дома. Впервые попробовали узбекские лепешки, какие-то сладости. Попробовали сигареты, что делают в Узбекистане, Казахстане. Интересно. Да, и просто поговорить, пообщаться, тоже интересно. Без снобизма, без высокомерия, нормальные парни.
И еще, что бросалось в глаза, так то, что было точно по два представителя национальностей. По два узбека, по два таджика, казаха и всех остальных тоже по два. И, как правило, один из них плохо говорил по-русски, второй более-менее сносно. Исключение, пожалуй, составляли лишь казахи. Те спокойно разговаривали по-русски. Они быстро перезнакомились со всем лагерем.
Много было парней, кто приехал поступать из Казахстана, земляки.
Парня из моего взвода Серегу Бугаевского («Буга» или «Хохол»), он из села на Украине, также обманули в военкомате.
Когда в военкомате дошло дело до выбора конкретного военного училища, то ему говорят, мол, давай, езжай в Кемерово. У военкомата своя разнарядка, свой резон, свой пиковый интерес. Как продавцы живого товара.
— А где это? — интересуется Буга у военкоматчиков.
— Иваново знаешь? — спрашивают у него.
— Знаю!
— Орехово-Зуево знаешь?
— Ну, не знаю, слышал, где-то под Москвой?
— Правильно, недалеко от Москвы, и до Кемерово там рукой подать. Поедешь?
— Конечно, поеду! — от Москвы недалеко и до дома рукой подать. Климат не холодный.
Выписали ему военно-перевозочные документы (ВПД), сел Серега в поезд, Москву проехал, стал собирать постель, идет к проводнику, та ему и говорит:
— Сынок, ты куда?
— Как куда! Скоро Кемерово! — возмущается Серега.
— До Кемерово еще почти трое суток ехать. В Сибири это!
И как рассказывал Серега, тут он понял, что его жестоко и подло обманули.
В Западной части СССР о Сибири было мнение, что медведи ходят летом по улице, это уже обычное явление, они роются по помойкам, совсем как бродячие собаки. А вот зимой не дай Бог встретить медведя-шатуна в городе — задерет насмерть.
И вообще, что летом в тенистых уголках городских парков, скверах, лежит метровый слой снега, и покойников зимой не хоронят, складывают штабелями в сенях и ждут весны.
Когда приехал все-таки в Кемерово, то был поражен сорокаградусной жарой, обилием красивых девчонок.
М-да, это точно, что-что, а в Сибири самые красивые девчонки. Идешь по улице, и глаза в разные стороны разбегаются от красоты, так бы и познакомился со всеми! И сразу! Одновременно! О девчонках мы тут все постоянно думаем.
Солдаты, что поступили на выездных комиссиях, держались высокомерно. Не опускались до общения с нами — абитурой.
Кто-то отслужил уже по полгода, кто — год, а были двое, кто и по полтора года.
И были представлены различные рода и виды войск. Были и десантники, один из них — Егоров — прибыл из Германии. Росту в нем было около ста восьмидесяти сантиметров, а весу более сотни килограммов. Как он был десантником? Наверное, его сбрасывали на грузовом парашюте.
Солдаты его звали «толстым». На самом деле он был толстым, на общей физзарядке он увиливал от перекладины, ссылаясь на растяжение руки или еще чего-нибудь.
Многие же солдаты с удовольствием показывали на спортивных снарядах, чему они научились в армии.
В принципе, ничего особенного. Подъем-переворотом, склепка, выход силой на одну, на две руки, «задний козел» и прочее.
Все это мы еще мальчишками во дворе научились делать.
Была еще одна категория тех, кто поступал. Они усиленно зубрили, мало с кем общались, больше молчали в шумных компаниях на самоподготовке, сидели немного в стороне. Иногда им хотелось вставить реплику, но они сдерживались, молча курили, бросая быстрые взгляды на окружающих.
И по виду не скажешь, что они были отличниками или задохликами. С одним я разговорился как-то. Вскользь он обронил, что другого выхода нет. И ему надо обязательно поступить, не поступит — приедет домой, там его менты повяжут.
«Хулиганка», драка, кого-то хорошо приложил, человек в больнице, но живой. Возбуждено уголовное дело по факту нанесения побоев средней степени тяжести, вот он рванул в военное училище. Только военные не выдадут, военные не сдадут. Тут свой мир. Свои законы. Ты становишься членом военной касты, военного сословия. И судить тебя будут лишь военные своим, военным трибуналом. И только за военные преступления. А то, что менты даже вслед за тобой пришлют — положат под сукно. Ты — государственный человек. И жизнь твоя, здоровье — все принадлежит армии. Армейскому братству. Как раньше было «С Дона выдачи нет!» Так и из армии нет выдачи. И никто не может тебя осудить, кроме армии. И менты тебе теперь не указ. Даже если тебя милиция сгребла, то все равно ничего сделать с тобой не сможет — передаст в военную комендатуру, то есть к своим. Ты — в армии. И поэтому ты вне зоны влияния ментов. И от того не любят они военных, а военные их. И тех, кто служит во внутренних войсках, тоже не любим. Мы. Потому что они ментам служат. Вроде, и наши — военные, но с ментами. Не наши они.
Тебе как офицеру дают много привилегий: квартиру вне общегородской очереди, ты получаешь больше денег, чем на гражданке. Инженер — твой ровесник — получает 180 рублей, а лейтенант — 250. И на пенсию ты выходишь в 45 лет, а не в 60. Только вот медики провели исследование и установили, что у строевого офицера к 45 годам организм изношен, как у семидесятилетнего. Просто так деньги у нас не платят. И в свои годы офицер выглядит гораздо старше своих сверстников на гражданке.
И всегда нужно помнить, выбирая стезю служения Родине, что армия и выжимает из тебя многое, но ради всего этого можно и попотеть. Армия — это Братство. Свой Орден, посвященный служению Отчизне. И члены Ордена всегда придут на помощь сотоварищу. Свои правила, свои законы, порой не понятные штатским.
И даже если ты с кем-то подрался по пьянке, и менты тебя поймали, хотя это очень позорно, то передадут тебя в военную комендатуру. И будут тебя наказывать, в первую очередь, что позволил мусорам «замести» тебя! А не за то, что что-то там ты сотворил.
И товарищи будут к тебе относиться с легким презрением, что ты поддался милиции. И будут говорить: «А, это тот звиздюк, которого в милицию замели!» Клички прилипают в армии надолго, иногда — навечно. Так что можешь до самого выхода на пенсию носить кличу «звиздюк», лишь потому, что поддался милиции, а не вырвался от них. Не прибежал в свою часть, в свое училище сам, пусть избитый, с выбитыми зубами, сломанными ребрами, но сам, а не привезли, как какого-то чмошника, в наручниках в заднем отсеке «канарейки».
Армия тебя скроет, вылечит. Ты можешь отсидеть на гауптвахте трое суток, но все к тебе будут относиться с уважением.
Чтобы снять напряжение, тебя переведут к новому месту службы за тысячи километров. И товарищи твои позвонят по системе военной связи и расскажут твоим новым сослуживцам, как ты служил. И что весь израненный вырвался от ментов и пришел в часть. И новые товарищи к тебе отнесутся с пониманием и уважением. Молодец! Мужик! Свой! В армии все просто. Либо ты — Мужик, либо нет. Белое и черное. Серого нет.
Это я вынес из общения с отцом и поездок с ним по различным городам и весям нашей Родины — СССР.
В армии, что хорошо, так это, если попал в Богом забытый гарнизон, то через пять лет ты попадешь в нормальный город, и наоборот. Правда, это не касалось тех, кто служит в Старо-Арбатском военном округе. Те за пределы Садового кольца Москвы никогда и никуда не перемещались. Но нам туда не попасть. У маршала свои дети и свои внуки.
Нам бы в это военное училище попасть!
Среди абитуры выделялась еще одна категория.
Это — местные, кемеровские.
Мы их звали на манер блеяния козы «ме-е-е-естные». Многие из них были «позвоночные», то есть те, кто поступал по телефонному звонку.
Они, как правило, заходили на экзамен последними и выходили минут через десять. Очень быстро сдавали. Гении… Кемеровские… Сдавали экзамены на «четверки», хотя на самоподготовке не готовились, часто ходили по ночам в «самоходы».