Я тряслась в автобусе около часа, хотя знала, что до Ровного около двадцати пяти километров и на попутке туда можно было добраться за пятнадцать минут. Но из соображений безопасности, быть может, несколько перестраховочных, я воспользовалась общественным транспортом и по дороге минут пятьдесят «наслаждалась» лицезрением народа, набившегося в раздолбанный автобус. Общество было еще то: озлобленные, сердитые на весь мир старушки, такие же серые, как пыль, которая толстым слоем лежала на сиденьях, на полу и на стеклах. Эта пыль оседала и на моих джинсах и ветровке, и благодаря ей (тоже посерев) я быстро «притерлась» к автобусному контингенту и стала неотличимой его частью.
Ровное – поселок городского типа, но таковым он числился только на бумаге, потому что ничего городского здесь не наблюдалось. Самым урбанизированным объектом данного населенного пункта была автобусная остановка – с одной стороны от нее раскинулась бензозаправка, а с другой – виднелся магазин с мутными стеклами.
«М-да… – протянула я про себя, выходя из автобуса. – Вот что значит – современные средства коммуникации и транспорта. Еще несколько часов назад я была в столице, в кабинете Михаила Ивановича Куницына, перед ноутбуком, высвечивающим достаточно секретную информацию. А вот теперь я среди сельской „идиллии“, где о существовании ноутбуков и инфопорталов ФСБ едва ли вообще подозревают».
Погода, впрочем, выдалась превосходная. Солнце уже клонилось к горизонту, и воздух был пронизан тонким ароматом яблоневой древесины и юных трав. Я прошла по дороге и окликнула какого-то местного жителя, который возился с деревянным забором, что-то в нем подстукивая и подвязывая:
– Скажите, пожалуйста, как мне пройти к старой лесопилке?
Мужик как будто меня не заметил и только на заданный третий раз тот же вопрос удосужился неопределенно махнуть рукой куда-то в сторону: дескать, туда.
Опросив еще нескольких жителей, которые все как один оказывались столь же неразговорчивыми, я наконец установила, как найти старую лесопилку. Наиболее исчерпывающие сведения я почерпнула от полупьяного мужика, и в укороченном виде указание «адреса» выглядело так:
– Да пройди по этой дороге, там мимо, значит, заброшенного вишневого сада и дома с кривой трубой. Это у нас там раньше клуб был, а теперь закрыли. Да ты легко найдешь! Там рядом дом Антона Кузьмича, он с Лешкой бухает, с Кораблевым. Они вторую неделю квасят, так что услышишь. Катер они клепают, на рыбалку собрались, грохоту – не оберешься. А ты им кто? Из Лешкиной родни, что ли? Хотя нет. Они у него все непутевые, а ты вроде того… нормальная баба.
– Благодарю за доверие, – еле сдерживая улыбку, отвечала я и направилась по указанному «адресу».
Грохот в самом деле впечатлял. Я услышала длинные раскатистые звуки, наверное, за километр от их источника. Совершенно адский скрежет стоял на том дворе, где валялся злополучный железный катер (то есть корпус лодки), а толстенький и вдребезги пьяный тип неопределенного возраста, в рваной олимпийке и в дырявых валенках на босу ногу, колотил по нему изо всех сил, едва удерживаясь в вертикальном положении.
Рядом с ним стоял, придерживаясь обеими руками за столб, второй. Он подавал инструменты: то молоток, то кувалду, то держак сварочного аппарата, то бутыль с мутным пойлом. Последнее, судя по внешнему виду парочки, являлось наиболее востребованным из перечисленного.
– Добрый вечер, – чинно, но довольно громко, иначе эти двое просто не услышали бы меня, поздоровалась я. И в очередной раз еле удержалась от того, чтобы не рассмеяться.
Реакция оказалась самой неожиданной. Тот, что махал кувалдой (верно, это и был хозяин дома Антон Кузьмич), сначала заревел что-то непотребное. Затем он, не выпуская рукоятки инструмента и используя кувалду для удержания равновесия, швырнул в меня какой-то железякой. Обоснование таких действий было получено почти тотчас же.
– Эка… приперлась! Опя-ать! Я же сказал, чтобы ваша шатия-братия тута… тово… не околачивалась! Журналюки… клю… глю… Нашлись мне… попо-жопо… браццы!
– Папаг\'ацци, – подсказал второй, длинный. Он сильно картавил. Это, разумеется, и был Алексей Фомич, дядя гражданина Костюмчика. Он был пьян, кажется, несколько меньше своего собутыльника, потому встретил меня без экспрессии.
– А ты мне не указывай, я – кан…дидат словесности! – рявкнул на него низенький.
Это замечание подсказало мне, что я не ошиблась адресом. Надо полагать, что с тех самых пор, как в дом Алексея Фомича проникли люди Кешолавы и устроили там засаду, – с тех самых пор хозяин и не посещал свое жилище, пробавляясь пьянством у «кандидата словесности». Да, кстати, ведь именно эта замечательная парочка обнаружила документы покойного Вадима Косинова, да и то, что осталось от самого Вадима и его машины, собственно, тоже. Неудивительно, что Антон Кузьмич принял меня за журналистку. Верно, их тут много в последнее время крутилось, акул пера и микрофона, жаждущих взять интервью у тех, кто нашел следы ужасающего преступления.
Я произнесла:
– Я от Максима. Вы, надо полагать, Антон Кузьмич. А вы – Алексей Фомич, не так ли?
– Сов-вершенно верно, – сподобился на ответ заикающийся кандидат словесности. – А что, они уезжать собрались?
– Кто? – не поняла я.
– Н-ну… Максим с его этим, как его…
– Никифог\'ом, – подсказал Алексей Фомич, страшно картавя. – Его дг\'ужком.
– А, да. Они уехали, – сказала я, подумав про себя, что у этой парочки, видимо, сильные провалы в памяти, если они только сейчас сподобились предположить возможность отъезда Максима Максимыча и Микиши. – Я, так сказать, вместо них. Старая лесопилка – это далеко отсюда?
– Эва… ну, с полкилометг\'а будет, – отозвался Алексей Фомич. – А ты все пг\'ямо иди, не ошибешься. Только чего ж тебе делать на лесопилке? Там ходят всякие уг\'оды. Кг\'етины, в общем, типа моего племянничка.
– Он т-тебе не племянничек, – возразил Антон Кузьмич. – Он т-тебе с-седьмая вода на к-киселе… Вы его не слушайте, д-дамочка. Меня слушайте. Я – канди-дат сло… сло…весности.
– Это прекрасно, – сказала я. – Ну хорошо, мужчины. Я к вам еще зайду. Готовьте бал, зажгите свечи!
И я вышла со двора, а вслед мне снова заухали раскатистые звуки ударов по металлу: Антон Кузьмич, сделав маленькую передышку, снова принялся молотить по килю многострадальной лодки…
Как оказалось двадцать минут спустя, название свое старая лесопилка оправдывала лишь наполовину. То, что обнаруженный мною на берегу болотца квадрат территории размером примерно двести на двести метров, обнесенный уваливающимся деревянным забором, был именно старым, а заодно и страшным, бесспорно. Брошено все это было, вероятно, еще лет двадцать – двадцать пять назад. С тех пор и простояло в бездействии. Но вот второй компонент названия – «лесопилка» – как-то не прослеживался. Забор завалился на двух третях своей протяженности. По всей площади обширно разрастались кустарник и молодые деревца, превратившие когда-то индустриальную территорию в своеобразный микст даров природы и рукотворного хлама от человека. Производственные мощности «старой лесопилки» когда-то располагались в десяти или пятнадцати железных сооружениях, идущих одно за другим рядками и проржавевших до такой степени, что кое-где в стенах виднелись сквозные дыры. А ведь железо было толстым, более чем семимиллиметровым!
В чем были абсолютно правы Микиша и Максим Максимыч, так это в том, что машину, загнанную сюда, будет очень тяжело найти, если кому-то и взбредет в голову ее здесь искать. Мне бы, например, если бы не точная наводка, не взбрело. Тут было где спрятаться и спрятать. Сложно описать словами жуткий хаос ржавого металла, потрескавшегося бетона, разлапистых деревьев, рассыхающихся деревянных и изогнутых железных конструкций! Если бы все это можно было перевести в музыку, то получилась бы ужасная какофония, от звуков которой содрогнулся бы и рухнул мир. Закоулков, куда Микиша и Максим Максимыч могли загнать «Рено», здесь было великое множество, причем загнать его они могли с любой стороны, посколько забор не препятствовал проникновению на сию территорию почти по всему периметру.
– М-да, – пробормотала я, – в этой жути увязла бы, наверное, танковая армия Гудериана. А ведь когда все здесь функционировало, возможно, неплохая была лесопилочка. Вот что-что, а захламить в матушке-России всегда умели с блеском и шиком. Что угодно, в любых количествах…
То, что «Рено» здесь, для меня было, к моей вящей радости, бесспорно. Ведь сведения я получила от Максима Максимыча и Микиши – то есть у первоистока. Они единственные знали о местонахождении машины, и предпринимать поиски на территории этой, с позволения сказать, лесопилки мог только тот, кто доподлинно знал, что она – здесь. Иначе не стоило и браться за почти безнадежное это дело.
Я приступила к поискам.
Прежде всего я обошла территорию по периметру. Земля тут была влажная, жирная, а отпечатки бриджстоуновских шин, установленных на этой модели «Рено», – явление в местной глуши такое же редкое, как, скажем, бутылка виски «Маклахлан» в погребе местного алкаша. Правда, в те дни, когда в Ровном происходили основные события вокруг Вадима Косинова, лил дождь, но ведь не могла же колея шин стереться на всем ее протяжении! На дороге – да, а на мягком черноземе, прикрытом молодой травой, – куда менее вероятно.
Час блужданий дал то, что я искала: слабый рисунок шин прослеживался от места в пяти метрах от забора, переваливал через условную границу старой лесопилки и углублялся в территорию. Я проследила этот след почти до самого ее центра. Тут он обрывался. Почвенные напластования носили каменистый характер, так что протектору шин, верно, отпечатываться было просто не на чем.
Но теперь было от чего плясать. Я предположила, что машина спрятана в одном из четырех строений, находящихся в непосредственной близости от того места, где я в данный момент находилась. Все они изнутри были завалены хламом и поросли кустарником.
«Если парни вели машину через заросли, то они, эти заросли, должны носить следы механического воздействия», – подумала я.
И нашла – кустарник был поломан возле одного из строений. Поломан сильно. Я потянула на себя металлическую створку ворот, и та со страшным скрежетом отворилась.
Внутри было темно, как у негра в желудке. Пахло плесенью, гниющими тряпками и мазутом. Три этих запаха в смеси своей соединялись в совершенно неудобоваримые миазмы, от которых просто передергивало. По моей спине пробежали мурашки.
…В общем, я нашла «Рено». Он стоял тут, практически неразличимо для глаза замаскированный, забросанный хламом так, что его можно было принять за изуродованный каркас. Автомобиль был поврежден: в нескольких местах – когда я немного разгребла мусор, это стало видно – краска была сильно содрана, а правое крыло даже имело весьма глубокую вмятину.
Я влезла в салон «Рено». Поманипулировала с приборной доской, и вспыхнул свет. Я включила фары, и старое, сырое вонючее строение осветилось. Полоса рассеянного отраженного света легла на капот. Мне даже удалось разглядеть, что «Рено» – действительно того самого глубокого сине-зеленого тона, который называется цветом морской волны.
«Да, конечно, запрятали ребятки машину основательно, – подумала я. – Но не потому же этот „Рено“ нужен Фомичеву, что он такой страстный автолюбитель и поклонник французского автопрома. Нет, тут явно что – то не то, и нужно выяснить, из-за чего это вдруг машина понадобилась товарищу генералу…»
Я обыскала всю машину. Если то, чем интересовался Фомичев, было здесь, то оно могло не иметь отношения к самой машине. Просто спрятано тут, в салоне, Вадимом Косиновым. В тот момент я не подумала, что, возможно, ищу иголку в стоге сена: вдруг предмету разысканий Фомичева придана форма, скажем, гайки, и эта гайка навинчена на какой-нибудь болт, как одна из нескольких тысяч гаек в автомобиле. Я не знала, что именно искать. А вот интересно, знает ли это Фомичев?
Я осмотрела машину, что называется, от и до. В «бардачке», под сиденьями, прощупала кожаные чехлы. Чтобы открыть багажник, пришлось воспользоваться красивым декоративным ножиком-зажигалкой покойного Косинова, вещица была устроена очень прихотливо: зажигалка представляла собой миниатюрную копию Эйфелевой башни, из вершинки ее при нажатии на одну кнопочку исходил огонь, а вторая кнопочка заставляла выскочить скрытое лезвие длиной примерно три сантиметра, но очень острое. Я обнаружила эту забавную безделушку в пепельнице и с ее помощью открыла багажник.
Но и в багажнике не оказалось ничего, что выбивалось бы за рамки традиционного автонабора: запаска, инструменты плюс пустая канистра и какие-то тряпки.
Я машинально положила безделушку в карман, села назад в машину – там было все-таки приятнее находиться, нежели среди окружающего мусора, – и задумалась.
«Будем мыслить логически. Да, мыслить логически, – повторила я про себя. – Что могло интересовать Фомичева, если учитывать род деятельности Вадима Косинова? Какой-нибудь хитрый препарат, вынесенный из ИГИБТа? Едва ли. Кешолава говорил, что там такой режим досмотра – муха не пролетит! Информация на диске или… Ведь говорилось о какой-то информационной утечке, которая как раз и взбеленила Фомичева!
Постой, постой…»
Я стукнула себя ладонью по лбу. Ну конечно! Единственным средством, с помощью которого можно было бы скачать информацию, был бортовой компьютер «Рено»! Черт побери, неужели в самом деле все так просто?
Я опустила глаза и пробежала пальцами по сенсорной клавиатуре компьютера. Все-таки великолепны эти западные технологии, объединяющие в одном автомобиле столько разных достижений прогресса – тут и компьютер с выходом в Интернет, и кондиционер, и цифровая телефонная связь, и много чего еще!
С компьютером пришлось повозиться. Я вообще-то хорошо разбираюсь в них, владею всеми современными программами и имею неплохие навыки в, скажем так, преодолении защитных программ. А если уж говорить начистоту, то мне довольно часто приходилось хакать и мелкие превентивные программки, и пассворды глобальной защиты, приходилось производить, как принято выражаться в соответствующих кругах, и «крэки» собственно хакерской информации, получая тем самым «аксесс», то бишь доступ, к материалам пиратского или «черного» происхождения. Все мои вышеперечисленные навыки пришлось использовать и в работе с бортовым компьютером «Рено». По чести сказать, сам компьютер оказался не то чтобы уж очень навороченным. Разобралась я в нем довольно быстро. Куда интереснее было то, что обнаружилось вне системных файлов компа и не относилось напрямую ни к управлению машиной, ни к диагностике ее узлов и составных частей, что запрограммировано в современных автомобилях.
Так вот, в компе содержалась посторонняя информация! Я могла поклясться, что она привнесена сюда отнюдь не разработчиками программного обеспечения фирмы «Рено». Нет, информация была внесена уже здесь, в России. И сложно предположить, что сделал это кто-то другой, нежели Вадим Косинов.
Быть может, я обнаружила именно то, что так требовалось Фомичеву?
Информация была закодирована. Коды доступа, как мне удалось выяснить после двух часов возни, были простыми, почти примитивными. Но вот получить доступ к информации мне никак не удавалось. И я, подхлестываемая невероятным интересом, почти охотничьим азартом, бросала в бой все новые и новые резервы, пытаясь проникнуть в главную суть. А ведь то, что ввел в компьютер Вадим, было весьма приличным по объему, тянуло как минимум на пару-тройку гигов. А может, это все ерунда? Может, он взял да и записал себе на жесткий диск какой – нибудь сериал «Бригада», и всего-то делов? Мало ли что мог законопатить к себе в бортовой комп покойный Вадим Косинов, не правда ли?
Под аккомпанемент этих сомнений я вдруг ощутила, как по спине пролился звонкий струящийся холодок. Удалось!.. Да, мне наконец удалось получить доступ к материалам, содержащимся в компьютере «Рено».
Я вывела на экран…
Первый же взгляд, брошенный на него, дал возможность убедиться, что это вовсе не сериал, как я не то для смеху, не то со страху, что тащу пустышку, предположила. То, что содержалось в инфоблоке, к которому мне удалось получить доступ, без сомнения, имело отношение к работе Вадима. Объем был огромен, и, пропустив через себя примерно один процент его, я обнаружила, что прошло около двух часов с того момента, как я просочилась сквозь систему защиты.
Вадим Косинов забросил в память своего компьютера все имеющиеся данные по проекту «Ген регенерации», старые и новые, последней обработки. Насколько я поняла, в ИГИБТе был создан технологический процесс, по которому, – по крайней мере, в теории – можно регенерировать утраченные части тела. Самый простой пример – зуб. Вместо того чтобы мучить себя стоматологическими метаниями и вживлениями в свою ротовую полость различных уродливых конструкций, следовало просто воздействовать на ген регенерации – или создать его! – отвечающий за воспроизведение нового зуба.
Подобные исследования проводились и на Западе, я знала, и проводились успешно, но вот только стоимость даже экспериментов с геном регенерации многократно превышала все мыслимые пределы. Поэтому подобный метод лечения совершенно точно не мог быть запущен в поточное производство.
В ИГИБТе добились уменьшения стоимости в сотни и тысячи раз. Причем эксперименты проводились здесь не только с костными тканями. Насколько я смогла понять, технология, поименованная как регенерационный ряд Долинского – Косинова, позволяла на практике, работая с тем или иным фрагментом ткани, полностью воссоздать любой утраченный орган. За исключением костного и головного мозга.