Я опустила голову, не в силах смотреть на ее лицо, исказившееся от боли.
— Постарайтесь побыстрее собраться. К концу недели вы должны уехать. Я переговорю с госпожой Эшли. Вы отправитесь к сэру Энтони Чесханту. Останетесь у него до тех пор, пока для вас не найдут подходящей резиденции.
— Вы всегда были так добры ко мне, миледи.
Она жестом велела мне замолчать.
— Я желаю, чтобы вы оставили этот дом как можно скорее. С вашей воспитательницей я поговорю. А теперь будьте так любезны, пригласите ко мне Джейн Грей.
Я не узнавала свою дорогую мачеху, вдвойне страдая оттого, что отчасти была причиной ее горя.
Я вышла и послала к Катарине Джейн Грей. Потом сообщила Кэт, что королева желает ее видеть.
Кэт возвратилась назад подавленная, с пылающим лицом.
— Что случилось, миледи? — спросила она. — Королева никогда раньше не разговаривала со мной таким тоном. Она обвинила меня в том, что я вас распустила, что вы ведете себя неподобающим для принцессы образом, что я пренебрегаю своими обязанностями. Оказывается, мы должны уехать, как только соберемся. Что все это значит?
— Ты еще спрашиваешь! — сердито огрызнулась я. — Адмирал и не пытается скрывать своих чувств ко мне.
— А кто этого не знает? История в вашей спальне наделала шуму. Значит, вот в чем дело!
— Да, — сказала я. — Именно в этом. Королева только что застала меня в его объятиях.
Кэт открыла рот и с ужасом посмотрела на меня.
— Не стой тут как дура! — заорала я. — Это ты… ты потакала ему!
— О нет, миледи. Я… я не думала, что так все выйдет…
— Убирайся, Кэт, — велела я.
Обернувшись, я увидела, что на пороге стоит Томас Парри. Не в силах сдержать свое любопытство, он прибежал узнать, о чем вдовствующая королева беседовала с Кэт.
— Убирайтесь, вы оба! — закричала я.
Они бросились вон, а я уронила голову на руки и заплакала.
* * *В Чесханте я почувствовала себя лучше, но мне не давала покоя мысль о том, что же происходит в замке, где моя мачеха должна была вот-вот произвести на свет ребенка. Адмирал находился при ней. Я все гадала, как он объяснил ей эту сцену? Не сомневаюсь, что постарался выставить себя в наивыгоднейшем свете, но вряд ли на сей раз ему это удалось.
Катарина Парр никогда бы не стала разоблачать своего мужа публично и тем самым выставлять напоказ свое унижение перед той же Анной Стэнхоп, без сомнения, она старалась сделать вид, что у них наинежнейшие отношения. Но существовала и еще одна причина. Преследуя меня, Томас не просто поступал неблаговидным образом — его действия могли быть расценены как государственное преступление, и недавняя королева прекрасно это понимала. Я знаю, она искренне его любила и, несмотря на все его грехи, никогда бы не рискнула подвергнуть его (а в данном случае и меня) такой страшной опасности.
Я пыталась представить себе, как они живут. Катарина уже не питает иллюзий по поводу своего мужа, размышляла я, но теперь, по крайней мере, у нее есть дитя. Я знала, как страстно она всегда мечтала о собственном ребенке, и молилась о ее благополучном разрешении от бремени и о том, чтобы это дитя принесло Катарине счастье, которое мы с Томасом своим безрассудным поведением у нее отняли.
Постепенно я приходила в себя, осознав наконец, как легко отделалась; по ночам я лежала без сна и говорила себе, что никогда в жизни не позволю себе вновь совершить подобную глупость ради минутной слабости. Я дала себе в этом клятву.
Умер мой учитель Уильям Гриндал, и горькие думы на время вытеснили из моей головы мысли о мачехе. Я очень любила Гриндала, он был замечательным наставником, но тем не менее очень обрадовалась, узнав, что Роджер Эшем просил позволения занять освободившееся место и его просьба была удовлетворена. Мистер Эшем высоко оценивал мои способности, утверждая, что по-французски и по-итальянски я говорю едва ли не так же хорошо, как по-английски; а если я изъясняюсь по-гречески не с такой легкостью, как на латыни, то это только потому, что у меня мало практики. Вместе с ним мы прочли всего Цицерона и много из Ливия; каждое утро мы посвящали несколько часов изучению Софокла и других греческих авторов. Я не поднимала головы от книг, словно вернулись те времена, когда Эдуард, я и Джейн Грей соперничали на занятиях. Страстная любовь мистера Эшема к музыке не уступала моей, и это еще более сближало нас. Я просто таяла от удовольствия, когда мистер Эшем говорил, что еще не встречал подобных знаний у девиц моего возраста. Еще он говорил, что занятия со мной доставляют ему огромное удовольствие.
Так, понемногу, я забывала об истории, разлучившей меня с королевой и адмиралом. Занятия с мистером Эшемом, веселая болтовня с моей любимой Кэт помогали залечивать рану.
Миновал август, наступил сентябрь, и я снова вернулась мыслями к Катарине. Пришел ее срок разрешиться от бремени.
— Скоро мы все узнаем, — сказала я Кэт.
Несколько дней спустя к нам в Чесхант прибыл гонец. Им оказался слуга адмирала, которого звали Эдуард. Я увидела его издалека и поспешила в большой зал послушать, что он расскажет. По его несчастному виду я сразу же поняла, что вести дурные.
— О, Эдуард, — воскликнула я. — Что с миледи? Что с ребенком?
— У королевы родилась очаровательная дочь, — объявил он. — Но у меня для вас горестное известие, миледи Елизавета.
— Королева умерла, — медленно проговорила я.
Он кивнул.
— Милорд безутешен, — вздохнул слуга.
— О, Эдуард, — всхлипнула я. — Только не она! Добрейшая королева! Как это случилось? Надеюсь, она не очень мучилась.
— Ее страдания были неимоверны, моя госпожа. Но с ребенком все в порядке. Мы надеялись, что радость из-за рождения младенца вернет королеву к жизни, но… семь дней спустя… наступил конец.
Я не могла выговорить ни слова. Я вспоминала наш последний разговор, когда она приказала мне оставить ее дом. Меня переполняли горе и раскаяние. Горе — оттого, что я потеряла ту, кого так любила; раскаяние — оттого, что заставила ее страдать.
Я велела слугам позаботиться об Эдуарде, а сама пошла в свои покои. Я легла в кровать, задернула полог и целиком отдалась своему горю.
* * *Вскоре Кэт рассказала мне подробности, которые ей удалось выудить у Эдуарда. Раскаяние мое еще более усугубилось, но теперь к этому чувству примешался еще и страх.
— Адмирал находился с ней до самого конца, — рассказывала Кэт. — Он был нежен и ласков, делал все, чтобы королеве было удобно. Когда родился ребенок… девочка… (а вы знаете, как он желал мальчика, и астрологи, конечно, напророчили ему сына), он не выказал и тени недовольства и объявил, что, хотя надеялся на наследника, теперь понимает, что втайне ждал именно дочь. Королева была крайне слаба, но врачи считали, что после разрешения от бремени ей станет значительно лучше. Однако они ошиблись. Королева начала бредить. При ней находилась леди Тервит, которая все слышала и видела. Казалось, королева совершенно забыла о своей любви к адмиралу, она говорила: «Я так несчастна — ведь те, кого я любила, не любили меня. Они смеялись над моей любовью, желали моей смерти, чтобы соединиться друг с другом. Чем больше хорошего я им делала, тем меньше они любили меня».
Я вздрогнула.
— И все это слышала леди Тервит?
— Да, миледи. Этому есть свидетели. Адмирал страшно смутился и сказал, что Катарина бредит. Он присел к ней на кровать, но она отшатнулась, словно боялась, что ей сделают больно. «Я умираю, — произнесла королева. — Я не хочу больше жить». Адмирал заговорил было об их ребенке, но она отвернулась.
— Я не верю этому, Кэт, — сказала я. — Ведь она так горячо любила его.
— Это было раньше…
— Помолчи, Кэт.
— Да, миледи, — робко ответила Кэт.
Немного погодя она продолжила:
— Миледи, не следует ли вам написать послание с выражениями соболезнования милорду адмиралу?
— Думаешь, он нуждается в соболезновании?
— Таков обычай, да и правила вежливости этого требуют.
Я вспомнила, какими глазами он смотрел на меня. А его жена Катарина присутствовала при этом! Что она должна была чувствовать все те недели, пока ждала рождения ребенка, ребенка от неверного мужа? Посылать соболезнование? Да любил ли он вообще когда-нибудь Катарину Парр?
— Нет, — твердо сказала я. — Я не буду писать письмо с соболезнованиями, потому что он в них не нуждается.
— Тогда я сама напишу ему, — ответила Кэт и замолчала, ожидая, что я запрещу ей. Но я не произнесла ни слова. Пусть поступает как угодно.
Она написала письмо, и я разрешила его отправить.
* * *Шли недели. Поползли слухи, касавшиеся главным образом адмирала и меня.
Считалось очевидным, что теперь, когда Катарина умерла, адмирал женится на мне. Я понятия не имела, как отнесусь к подобному повороту событий. Если Совет даст свое согласие, то не оставалось причин, по которым этот брак не мог бы быть заключен. Иногда эта перспектива казалась мне заманчивой. Одновременно меня бросало в другую крайность — я не желала находиться в подчинении у мужчин. Мне уже тогда больше нравился легкий флирт и своевременное отступление. Пока мужчина добивается женщину, она властвует над ним, всегда может сказать «нет». Если же произнесено «да» — это означает, что женщина сдалась на милость победителя. У меня перед глазами был пример моей мачехи. Между противоположными полами идет непрекращающаяся война, и я уже твердо знала, что по натуре предпочитаю быть победителем, а не побежденным.
И все же… адмирал очень мне нравился.
Если бы только я была чуточку постарше! Пятнадцать лет — весьма юный возраст, а знание латыни и греческого никак не могли помочь разобраться в отношениях между мужчинами и женщинами.
Кэт вся кипела от возбуждения.
— Он сохранил весь двор королевы, — шепотом доложила она. — Наверное, хочет, чтобы все было готово к приему новой жены.
— Мне кажется, эта особа предпочла бы сама выбрать себе придворных, — резко ответила я.
— Ну да, конечно… со временем… а пока…
— Ты так говоришь, словно свадьба уже назначена.
— Кто знает? — мечтательно протянула Кэт.
Я знала, что они с Парри постоянно сплетничают. Мистер Эшли старался помешать этому, но кто мог остановить Кэт? Если даже мне это было не под силу…
Парри даже имел наглость однажды спросить меня, выйду ли я замуж за адмирала, если Совет даст на это согласие.
Минуту или две я молчала. Я знала, что должна выбирать выражения даже в собственном доме, поэтому ответила уклончиво:
— Когда придет время, я поступлю так, как подскажет мне Господь.
— Адмирал непременно попросит вашей руки, миледи, — продолжал Парри. — Я знаю это, ибо он расспрашивал меня как своего казначея о ваших владениях, вашем имуществе, о том, сколько человек составляет ваш двор и во сколько они вам обходятся.
— Похоже, адмирал придает большое значение подобным вещам, — ледяным тоном заметила я.
— Разумеется, миледи, и он был очень доволен, что по завещанию вашего батюшки вы получаете ежегодно три тысячи фунтов. Он также задавал много вопросов о ваших землях: переданы ли они вам во временное владение или вы владеете ими пожизненно. Он весьма серьезно меня обо всем расспрашивал. На многие его вопросы ответить я не сумел.
Каков мерзавец, думала я об адмирале. Я поступлю благоразумно, если прекращу всякие отношения с этим человеком.
— И вот еще что, миледи, — продолжал Парри. — Адмирал просил меня убедить вас, чтобы вы написали письмо жене его брата. Она имеет большое влияние на своего мужа, и адмирал считает, что это блестящая идея — заручиться поддержкой леди Анны. Он полагает, вам удастся убедить ее (а через нее и ее мужа) в том, что вы страстно желаете этого брака.
— Я не верю, что он так говорил, Парри! — сердито воскликнула я.
— Клянусь, чистая правда, мадам.
— Тогда, — раздраженно прошипела я, — можешь ему передать, что я и пальцем о палец не ударю.
Я отпустила Парри, на душе у меня было очень неспокойно. Откуда он столько знает? Конечно, это Кэт Эшли ему все разболтала. Когда только сия особа укоротит свой длинный язык?
* * *Я послала за ней.
— О чем ты говорила с Парри? — строго спросила я. — Ты часто ему рассказывала обо мне?
— Миледи, он здешний придворный. Он сам все видел и слышал.
Я схватила ее за руку так, что она скривилась от боли.
— Но это ты разболтала, почему мы так поспешно оставили двор королевы, так ведь?
— Миледи, он задавал так много вопросов…
— И ты ему рассказала! Ты предала меня!
— Миледи, Парри никогда никому ничего не скажет. Он поклялся мне хранить тайну и сказал, что скорее позволит растерзать себя на кусочки, чем проговорится.
Я отпустила ее руку, но страх еще не утих.
— Временами меня очень тревожит адмирал и все, что с ним связано, — сказала я.
— Да что вы, миледи. Он такой красивый джентльмен. Мы с Парри никого другого бы и не желали вам в мужья.
Сама же я так не думала. Обаяние этого красивого вельможи на расстоянии не действовало на меня столь же завораживающе, как в его присутствии. И вообще, при одной мысли о нем меня охватывало жгучее беспокойство. Поскольку адмирал с равным интересом относился и к моей персоне, и к моему состоянию, я не сомневалась, что немаловажную роль для него играет отдаленная возможность моего восшествия на королевский трон. Следовало вести себя крайне осторожно.
* * *В течение последующих недель я осознала, как никогда прежде, сколь страшные опасности подстерегают того, у кого имеется шанс (пусть даже самый слабый) возложить на свою голову корону.
Холодным январским днем, находясь в Хэтфилде, я узнала, что Томас Сеймур арестован. Я уединилась в своих покоях, не в силах унять бившую меня дрожь, а голова разболелась так сильно, что я вынуждена была лечь в постель. Ко мне прибежала Кэт, она легла рядом со мной, и мы стали говорить об адмирале.
Кэт сказала:
— Это все его брат. Он всегда завидовал красоте и славе адмирала.
— Да уж, конечно, без его братца дело тут не обошлось, — ответила я. — Но смотри, Кэт, придержи-ка свой язычок. Теперь твоя болтовня может сильнее, чем когда-либо, навредить нам всем.
Думаю, сейчас это понимала даже легкомысленная Кэт.
Мы узнали, в чем обвиняют адмирала. Конечно, он вел очень рискованную игру. Я знала, что он всегда стремился управлять королем и собирался выдать за него Джейн Грей, которая была столь же робка и покладиста, как и наш юный Эдуард; они стали бы идельными марионетками в руках Томаса Сеймура, и он бы от их имени благополучно правил государством.
Но нельзя управлять страной с помощью одних лишь нежных взглядов, ласковых слов и нахальства. Нужно иметь определенную ловкость и государственный ум, а мне кажется, что у Томаса не имелось ни того, ни другого.
Он восстановил против себя собственного брата; а тот, будучи лордом-протектором королевства, являлся самым влиятельным человеком в стране. Адмиралу крайне не нравилось, что его брат Сомерсет (только потому, что он на несколько лет старше) забрал себе столько власти. Томас не мог этого вынести — ведь это он был фаворитом короля.
До нас доходили слухи, что он старался восстановить юного короля против Сомерсета. Эдуард постоянно испытывал нехватку денег, и Томас иногда подкидывал ему небольшие суммы. Сомерсет ввел при дворе короля весьма жесткие правила, он считал, что это необходимо для правильного воспитания царственного подростка. Оставаясь наедине с королем, Томас нахально и безрассудно обсуждал с Эдуардом, как лучше избавиться от Сомерсета — согласно доносу он даже допускал мысль об убийстве, если это будет необходимо. Тогда наконец Эдуард станет настоящим королем, а любящий дядя Томас поможет ему управлять страной.
Сомерсет поссорился с братом еще до того, как тот женился на вдовствующей королеве, а после смерти Катарины вновь встал вопрос о королевских драгоценностях. Они принадлежат короне, утверждал Сомерсет, но Томас отказывался вернуть их.
Томас свято верил (я не раз имела возможность в этом убедиться, живя с ним под одной крышей), что его безграничное обаяние поможет ему выпутаться из любой трудной ситуации. У него всегда имелось несколько запасных вариантов на случай, если придется отступать. Он мог попытаться подчинить своему влиянию Эдуарда, а не получится — жениться на принцессе Елизавете. Поэтому адмирал оставался совершенно спокойным перед схваткой со своим могущественным братом. Он собрал группу единомышленников, которые намеревались помочь ему свергнуть Сомерсета и посадить Томаса на его место. Томас Сеймур хвастался, что создаст «самый черный Парламент, который когда-либо был в Англии» — эти слова были подслушаны и переданы Сомерсету и Совету. Томас начал собирать армию, связался с сэром Уильямом Шарингтоном — вице-казначеем и управителем Бристольского монетного двора. Позднее выяснилось, что Шарингтон совершил грандиозное мошенничество: закупил церковную утварь и переплавил ее в монеты, на две трети разбавив сплав. Он также подделывал отчеты монетного двора, и это дало ему возможность ограбить королевскую казну на четыре тысячи фунтов. Адмирал узнал о преступлении, но вместо того, чтобы донести обо всем правосудию, шантажировал Шарингтона, принуждал того к продолжению мошенничества и требовал большую часть прибыли себе — деньги нужны были для того, чтобы создать армию из добровольцев.
Однако Шарингтон, прикинувшись, что принимает все условия, отправился к Сомерсету, признался в своих деяниях и рассказал об участии в этом деле адмирала. Шарингтону даровали прощение в обмен на свидетельские показания, на основании которых лорд-протектор мог обвинить брата в предательстве.
Итак, Томаса Сеймура, моего несостоявшегося любовника, бросили в Тауэр.
Я почти все время думала о нем, и леденящий ужас охватывал сердце. Я была уже достаточно взрослой, чтобы понимать: из-за всем известного намерения Сеймура жениться на мне и из-за своего крайне опасного положения наследницы трона я могу оказаться замешанной в эту историю.
* * *Я терялась в догадках относительно участи Томаса Сеймура. Допустит ли лорд-протектор, чтобы его родного брата приговорили к смертной казни? Ведь они связаны кровными узами! Неужели ради амбиций он может забыть времена, когда они с братом играли в детской, делили беды и радости?