- Знаешь, Марьямка тоже мыло продает. Сам видел, - сказал мне лучший друг Борис. - За городом, в Бузовнах, у нее дом есть. Наверное, там варит.
Поначалу я не понял, на что он намекает. И решил, что он возмущен нашей дворовой спекулянткой.
- Надо сообщить милиционеру, - произнес я. Борис взглянул на меня и усмехнулся. Тем самым он хотел сказать, что я наивный человек. Разве я не знаю, что жена милиционера бесплатно берет кастрюлю хаши каждый день?
- Вот если бы старый милиционер… - вслух проговорил Борис.
«Старый милиционер» - парень с черными широкими усами - ушел на фронт, а вместо него на участке появился лысый Ровшан. Мы вначале очень удивились этому событию и решили, что Ровшан украл форму во время очередного пребывания в милиции. Но когда он и кобуру нацепил, то пришлось поверить, что Ровшан перевоспитался и теперь сам будет воспитывать. Правда, кобура была пустая, хоть из нее и тянулась цепочка…
«Тебе даже револьвер не доверили», - как-то упрекнула его моя мама.
«Револьвер на фронт отправили. Ничего, у меня кулаки есть», - ответил Ровшан. Он не любил мою маму за то, что мама не скрывала своего мнения о Ровшане и вслух удивлялась - почему именно Ровшан стал милиционером? Конечно, какой смысл рассказывать лысому Ровшану о том, что тетка Марьям варит мыло? Наверное, она и Ровшану дает кусок…
После школы я принялся обходить соседей, расспрашивать их о Дезике. Но никто не видел моей собаки. Так очередь дошла и до тетки Марьям.
- Слушай, зачем тебе этот пес? - спросила она. - На собаку ведь карточку продуктовую не выдают…
- Дезик - сын кавказской овчарки Маргошки, - перебил я. - Такой собаки ни у кого нет.
- Теперь и у тебя нет такой собаки, ненормальный.
- Значит, вы знаете, где Дезик?
- Дезик-мезик… Откуда я знаю, где эта паршивая собака?
Тетка Марьям попыталась закрыть дверь, но я подставил ногу, я могу так подставить ногу, что и трактором дверь не сдвинуть.
- Может, вы из Дезика мыло сделали?
Тетка Марьям секунду смотрела маленькими глазами, затем ткнула меня пальцем в грудь. Так больно, что я подумал, не удалось ли ей сделать в моей груди дырку. От неожиданности я расслабил ногу, и тетка Марьям захлопнула дверь.
Несколько раз ночью я выходил посмотреть, не видно ли где собаки. И тихонько посвистывал - Дезик обычно откликался на мой свист. Кто-то сверху бросил в меня рваную калошу. Я посмотрел наверх, но никого не увидел, кроме звезд и полумесяца, похожего на Дезикино ухо, что торчало как вопросительный знак.
Утром я уселся на каменную ступеньку перед воротами. Я был первым и занял лучшее место… Ребята еще спали. Или они забыли, что сегодня первое апреля? Тут я и встретил тетку Марьям с ее тележкой… А когда она ушла, осыпая мою голову различными пожеланиями, у меня уже испортилось настроение и мне расхотелось обманывать…
Первым присоединился ко мне мой лучший друг Борис.
- Обманул кого-нибудь? - с надеждой спросил он.
- Тетку Марьям, - нехотя ответил я.
- Ври больше. Ее обманешь… Слушай, поедем за город, в Бузовны. Я знаю, где ее дом. Посмотрим. Вдруг найдем твою собаку, - оживился мой лучший друг.
Через два часа мы шли по пыльной узкой бузовнинской улочке.
Дом тетки стоял у самых скал и был похож на старый сарай. Большие ржавые камни забором огораживали этот сарай. Мы бросили в дом несколько камешков - никто не выходил. Перелезть через забор было пустяковым делом…
На грязном цементном полу стоял огромный казан, черный от сажи. В стороне, на досках, лежали ровные коричневые кирпичи. Я решил, что это кизяк.
Борис тронул рукой кирпич и понюхал пальцы.
- Мыло! - произнес он и дал мне тоже понюхать свои пальцы.
Мы осмотрели весь дом, но ничего не нашли, кроме залатанного тюфяка и рваного паласа.
- Наверное, она их вместе со шкурой… - высказал предположение Борис.
Я не хотел верить. Я продолжал искать. И вдруг во дворе, у самого забора, я увидел ошейник с адресом. Тот самый ошейник, который сшила мама, на всякий случай…
В город мы вернулись к вечеру. Вряд ли тетка Марьям узнает свой дом после нашего визита. Мы сломали все, что можно было сломать. Колодезный насос утопили. Хотели зашвырнуть его в море, но он был слишком тяжелым, пришлось бросить в колодец. Туда же мы отправили ножницы, кастрюли, зеркало и топор, после того как искромсали им лестницу и пол… Лишь казан и мыло остались в неприкосновенности, как вещественные доказательства.
…Лысого Ровшана мы нашли возле базара. Он стоял в тени дома и наблюдал, как инвалиды войны, выставив прямо на асфальт всякие самодельные вещицы, занимались своей жалкой торговлей - зажигалки из гильз, кучки табака и махорки, курительная бумага… Ровшан готовился к прыжку, как кошка. Ему такие шутки доставляли удовольствие. Сейчас он выпрыгнет из тени. А инвалиды начнут прятать в шапки-ушанки свой товар и, как утки, разбредутся в разные стороны. Мне всегда было грустно смотреть на эту «облаву». А Ровшан схватит кого-нибудь и начнет выворачивать карманы выгоревшей гимнастерки, нетерпеливо отбрасывая мешающий пустой рукав…
Сколько раз инвалиды, собравшись, его лупили. Но ничего не помогало. Ровшан притихал на день-два и снова принимался за свое, если не было поблизости другого милиционера, чтобы никто не знал о его проделках. Особенно он боялся одного инвалида - маленького, хромого, с палкой. Тот дубасил участкового своей палкой и поносил на весь рынок так, что появлялся сам директор, толстяк Сеидов, отец нашего школьника Вовки Сеидова. Директора все боялись - и Ровшан, и инвалиды… Но с некоторых пор хромой инвалид перестал появляться на рынке. Может быть, вылечился и вернулся на фронт, не знаю. И Ровшан вновь распоясался. Я дотронулся до цепочки от кобуры.
- Чего тебе? - не отрывая взгляда от инвалидов, недовольно спросил лысый Ровшан. Даже через цепочку чувствовалось, как он напряжен, как он весь готовится к своему знаменитому прыжку из тени.
- У меня собаку украли.
- Потом, потом… Иди гуляй!
Ровшан с силой надавил на мое плечо. Я ему мешал, путался в ногах.
И тут раздался громкий крик моего лучшего друга Бориса: «Полундра! Ровшан! Ровшан!»
Инвалиды тревожно вытянули шеи и смотрели в нашу сторону, как дикие козы при сигнале опасности. Многие торопливо прятали свой товар в шапку…
Цепочка от кобуры словно кусок телеграфного провода - я почувствовал, как Ровшан размяк, расплылся, напряжение пропало. Он посмотрел на убегающего Бориса.
- Твой товарищ, да? - Ровшан лениво покинул тень дома и вышел на опустевшую площадь.
Я не отставал.
- У меня собаку украли и убили.
- Ну и что? Сколько людей на фронте убивают!
- Из нее мыло сварили.
- Разве мыло из собак делают? - Ровшан вытянул свою кривую ногу и посмотрел, не сбилась ли обмотка. - Чему вас только учат в школе!..
- Мой Дезик - сын кавказской овчарки Маргошки, - произнес я, когда Ровшан перестал любоваться своими рыжими обмотками.
- Ну и что? Я тоже сын своей мамы.
- Я знаю, кто убил Дезика, - продолжал я. - И мыло сделал.
- Кто?
- Тетка Марьям. И знаю, где она мыло свое варит.
Ровшан достал из кармана кисет, точно такой, какие продают инвалиды.
- Надо еще проверить, кем твоя мама работает, - вдруг заявил Ровшан.
- А что? Она бухгалтером работает, - почему-то растерялся я.
- Возле денег крутится, да?
- Не кассир, а бухгалтер.
- Бухгалтер тоже человек… Иди гуляй. Еще проверим, какой она бухгалтер.
Ровшан повернулся ко мне спиной, над которой сияла лысина…
За углом меня поджидал Борис. Я рассказал о своем разговоре. Борис ответил, что другого он и не ожидал. Скорее бы окончилась война и вернулся бы старый милиционер, черноусый любимец наших ребят.
Вечером у тутовника выстроилась очередь. Люди держали в руках кастрюли, банки, бутылки. Рядом бродили собаки. Их осталось совсем мало.
Люди молча поглядывали на ворота. К семи часам, как обычно, послышался шум повозки, хоть часы проверяй.
- Всем, всем хватит, - успокаивала людей тетка Марьям, прижимая к животу огромный бидон. Второй бидон ей помогли донести женщины. - Только руки вот помою. Гигиена, да. - Чувствовалось, что она работает в больнице, знает правила.
- Да не оставит тебя Аллах без радости, - донеслось из очереди. - Что бы мы без тебя делали, Марьям-ханум…
Очередь оживленно зашевелилась и вытянулась еще метров на десять - в нее встали те, кто поджидал хаши, сидя на скамейках.
Тетка Марьям нацепила серый передник с огромным карманом и вынесла из комнаты литровую кружку. Она оглядела очередь и деловито подвернула рукав, обнажая волосатую тощую руку. Сейчас начнется торговля. Литр - десять рублей. Через час все кончится. Только собаки еще долго будут кружить возле повозки, облизывая черные доски…
Борис толкнул меня локтем - пора. Я взобрался на перевернутый ящик. Я был очень спокоен - ведь всех, кто стоял в очереди, я знал всю жизнь. Они жили в нашем доме, или в соседнем, или через улицу…
- Соседи! Товарищи жильцы! - крикнул я. - Тетка Марьям - спекулянтка и убийца! Она даже мыло варит из собак и продает. Она моего Дезика убила. Знаете, сына кавказской овчарки Маргошки…
Я вытянул из кармана ошейник:
- Вот! Я и Борис нашли в Бузовнах, у нее дома. Там был целый казан мыла…
Я замолчал. Я не понимал, почему люди молчат. Мне казалось, что сейчас должны опрокинуть телегу, а тетку Марьям связать и отвести в милицию, как тогда, когда поймали у нас во дворе вора - он стащил с веревки белье…
Но люди молчали.
- А это хаши? Откуда она берет по два бидона? И спекулирует. А вы еще спасибо говорите, не стыдно?
Я не знал, что еще сказать. Вот если бы кто-нибудь меня поддержал. Хотя бы один голос…
- Вай атон… Разве это ребенок? - Тетка Марьям засмеялась и хитро повела головой. - Первый апрель. Он с утра всех обманывает.
- Неправда! - закричал я. - Мы были в Бузовнах. Все видели.
Марьям оглядела очередь…
Мы молчали, глядя на толпу. Марьям стояла возле своей телеги, а я на перевернутом ящике. Словно мы перетягивали с разных концов длинный канат, этот живой канат, раскинутый под тутовником…
- Слушай, Лятифа, иди, я налью тебе хаши, а то, боюсь, тебе не достанется, - произнесла тетка Марьям добрым усталым голосом.
Из очереди вышла жена лысого Ровшана и подала синюю новенькую кастрюлю.
- А нам, а нам?! - из очереди раздались испуганные голоса. - Ты ведь сказала, всем хватит…
Тетка Марьям выпрямилась с кастрюлей в руках:
- Я через весь город тащу эти несчастные бидоны. Для вас! А вы слушаете этого паршивого маленького шакала?
Толпа притихла, но в следующую секунду кто-то крикнул:
- По шее ему надо дать! Чтобы не врал…
Я видел злые глаза и выкрикивающие что-то рты… Но никто не решался покинуть очередь…
И тут мой лучший друг Борис вскочил на телегу и что было сил ударил ногой бидон. Тот свалился. Желтая жирная вода хлынула на землю…
Очередь оцепенела. Борис метнулся к воротам, я за ним.
И в следующее мгновение толпа бросилась за нами. Многих из них я знал всю жизнь. Они жили в нашем доме, или в соседнем, или через улицу… Они бежали и орали, как тогда, когда ловили вора, что украл с веревки белье… И даже страшнее. Так мне казалось.
Борис выскочил на улицу. Я - за ним. Очутившись на улице, я захлопнул ворота и подставил ногу. Я уже говорил, что могу так подставлять ногу, что и трактором дверь не сдвинуть…
Кто-то уже лез через забор… Но в это время Борис уже скрылся за углом. Я что было сил побежал за ним…
Мы знали, что надо успеть добежать до рынка, где сидят инвалиды войны. Там уже нам никто не страшен, там нас не дадут в обиду. Даже лысый Ровшан ничего не сделает, если инвалиды увидят, что толпа гонится за мной и моим лучшим другом Борисом, в этом я был уверен…
А по дороге я представил: какой сейчас праздник у собак нашего двора!
Фик-то
На вечернем совещании наш зеленый вещевой мешок заметно вспух - за счет банки американской тушенки. Банку принес Борис - где он достал целую банку, было непонятно.
- Достал, - важно сказал Борис. - Я вам не какой-нибудь Фик-то. Этой тушенки нам хватит до города Грозного, а там уже фронт начинается. Говорят, немцы уже Майкоп взяли, надо спешить… К тому же я заметил, что никто не придерживается конспирации; думаете, что бежать на фронт - это детские игрушки? - строго добавил мой лучший друг Борис.
- Нe привыкли еще, - пробормотал я.
Остальные члены отряда неопределенно молчали.
Принцип конспирации заключался в том, чтобы переставить в наших именах местами слоги. Например, Боря должен называться Ря-бо, а Толя - Ля-то. Идею эту выдвинул Борис.
Не всем она пришлась по душе. Например, Юре Хачатурову. Ему предстояло носить девчоночье имя - Ра-ю.
И Хачатуров заявил, что забирает свои марки, бежать с нами на фронт отказывается. У него была огромная коллекция марок, на которую мы возлагали серьезные надежды - по дороге их можно было поменять на хлеб или повидло…
- Давайте назовем Юрку Маугли, - предложил я.
- Почему Маугли? - насторожился Борис. Он сразу заметил в этом подкоп под свою систему конспирации. Ведь «Маугли» звучало не кличкой, а почти музыкой. Заманчиво и романтично. Так и остальные возьмут себе более интересные прозвища.
- Во-первых, у Ра-и есть… - начал было я.
- Я тебе не Рая, идиот! - разозлился Хачатуров, хотя чувствовалось, что «Маугли» его устраивает.
- Во-первых, у него был попугай, - продолжал я объяснять.
- Попугай умер! - воскликнул Борис.
- Но был ведь, - возразил я. - Дальше! У него есть собака… Можно сказать, он воспитывался среди животных, как Маугли.
Ребята молчали. Мои доводы были убедительны, с ними нельзя было не согласиться.
Борис оценивал обстановку. Но он слишком долго ее оценивал…
- Я согласен, пусть Маугли, - важно проговорил Хачатуров, показывая, что он ни в грош не ставит авторитет Бориса.
Второй удар по авторитету Бориса попытался нанести Тофик по прозвищу Фик-то, или, для краткости, просто Фик. Сокращение это его и не устраивало.
- Хорошо, а если я живу во дворе мечети? - произнес он.
- Ну и что? - насторожился Борис.
- Я хочу называться Квазимодо.
- Если бы ты и не жил во дворе мечети, тебя можно было бы так назвать, - разозлился Борис. - Ничего переигрывать не будем! Оставайся в своей мечети. - Борис решил принять крутые меры и пресечь бунт. Тем более в отношении Фик-то это было нетрудно. Тот внес в общее дело лишь фонарик без лампочки. А кому нужен такой фонарик? Только старику утильщику Нури?..
Но Тофик, очевидно, не понимал этого. Он был убежден, что фонарик, даже без лампочки, - самый существенный вклад в предстоящую операцию…
- Что ты раскричался? - Он повернулся спиной к Борису. - Выберем командиром Маугли. - И Фик-то поспешил поднять руку: - За Маугли! - И посмотрел на меня.
Я тоже решил поднять руку. Мне не нравился диктаторский тон Бориса, хотя из всех нас он был лучший командир. Борис едва сдерживал слезы.
- А кто первым предложил бежать на фронт? - произнес он.
- Ну и что? - равнодушно проговорил новый командир Хачатуров. - Я давно об этом думал.
Он придвинул к себе зеленый мешок, запустил в него руку, вытащил фонарик и спрятал к себе в карман.
Мы обомлели. Никто из нас, уверен, и не думал о фонарике всерьез - кому он нужен без лампочки, но поступок нового командира был неожидан, а главное, высокомерен. Он нам сразу дал понять, кто тут главный…
- Э-э-э! - вскрикнул Тофик. - Это мой фонарик.
Он попытался залезть в карман Хачатурова. Тот дернулся в сторону, и карман почти новых штанов затрещал.
В воздухе мелькнул кулак, и тотчас рев Тофика огласил подъезд, в котором мы собрались на совет.
- Плакса, - разозлился Хачатуров и крикнул: - Смир-на-а-а!
Тофик вытянул руки и замер, шмыгая носом, пытаясь унять предательские слезы.
- Фонарик будет мой, так как я должен быть впереди отряда. Ясно? Буду освещать дорогу, - соблаговолил объяснить Хачатуров.
- Там же нет лампочки, - уныло возразил Тофик.
- Ничего. Лампочку отберем у убитого немца, - отрезал командир. - Все! Завтра в пять утра, как договорились.
Мы повернулись кругом. А Борис еще приложил ладонь к тюбетейке и четко, по-военному ответил: «Есть!»
На галерее, как всегда в это время, собралось много соседей. Все сидели вокруг круглого ничейного стола и грызли семечки. Разговор шел обычный, о положении на фронте. О каком-то партизанском отряде, что смело воевал где-то в Мелитополе, как передавало радио. Никто не знал, где этот Мелитополь. Одни говорили - на Украине, другие - под Москвой… Больше всех горячился дворник Захар. Он кричал, что Мелитополь в Крыму, что он может на карте показать.
- Откуда ты знаешь? - удивлялась моя бабушка. - Если ты смотришь на Крым, значит, видишь Дальний Восток.
Косой Захар страшно нервничал. Он даже перестал грызть семечки, которые очень любил.
- Я там в санатории лечился! - закричал Захар.
Он и вправду был удивительно косой - один глаз у него смотрел прямо, другой чуть ли не на девяносто градусов в сторону. Было очень смешно, когда он, глядя прямо перед собой, обращался к тому, кто стоял почти за его спиной. Поэтому Захара и не взяли на фронт - еще в своих будет стрелять…
Мое появление внесло в спор новую струю. Как раз шла такая полоса, когда я получал по географии пятерку за пятеркой. Два раза подряд. И обе пятерки за животноводство Австралии - учитель забыл, что уже спрашивал меня раз по этому разделу.
- Мой внук скажет. Он сейчас отличник, - проговорила бабушка.
Краем глаза я видел, как соседи ехидно улыбались. Никто не забыл, что я в прошлом году имел переэкзаменовки по двум предметам.
- Что такое? - спросил я, хотя сразу уловил, в чем дело, но пытался потянуть время.
- Где находится Мелитополь? - спросила бабушка.