Волшебному ремеслу Хинц никогда не учился. Не было у него ни книги с колдовскими рецептами, ни гадальных шаров. Зато был природный талант кудесника. Возьмет, бывало, в руки старую фетровую шляпу, поглядит на нее задумчиво и от всей души пожелает: «Хочу, чтобы эта шляпа превратилась в кукольный домик для малышки племянницы!» И надо же: под длинными тонкими пальцами и долгим задумчивым взглядом старая шляпа потихоньку растет, появляются стенки с узорчатыми обоями, отворяются шесть окошек, в рамы вплывают стеклышки… И вот уже Хинц держит в руках не старую шляпу, а кукольный домик, такой хорошенький, что лучше и пожелать нельзя.
Мой отец не раз наблюдал, как старик Хинц колдует, а потом рассказывал мне. Сам я — увы! — не видел, потому что, когда я был маленький, колдовать у нас на острове запрещалось. Но однажды пришлось мне убедиться, что удивительное искусство нашего Хинца не пустые слова, а самая что ни на есть диковинная правда. Случилось это во время большого голода.
Зима в том году выдалась лютая. Остров отрезало от всего мира. По морю плыли, с хрустом и скрежетом наползали друг на дружку огромные льдины; они так усердно проталкивались вперед, что треск и грохот долетали в самые дальние закоулки наших домов. Ни один корабль не мог подойти к берегу и привезти нам с большой земли хлеба, мяса и молока. А ни коров, ни овец, ни пашен на скалистом острове не водилось. Жителям только и оставалось, что ловить рыбу да стрелять птиц. И когда все съестные припасы в ту зиму вышли, кормились мы одной только рыбой да птицей. Кончились у тебя запасы соленой и вяленой рыбы — идешь по соседям. Тяжелые времена наступили! Если кто заводил разговор о хлебе, мясе и зелени, у всех слюнки текли, а в глазах загорался голодный блеск. И поговаривали в народе, будто нашлись какие-то люди, готовые за кружку свежего молока подарить волшебнику целый дом. Но Хинц строго держался запрета и даже в свою кладовую съестных припасов не наколдовывал. Питался, как все мы, рыбой да птицей.
Когда так прошли четыре недели — вот уж и рыба стала кончаться, — в ратушу к бургомистру явилась толпа возмущенных островитян.
— Так больше продолжаться не может! — заявили они. — У наших детишек урчит в животе от голода. Наши жены не знают, что подать на обед. А наши бочонки с соленой рыбой вот-вот опустеют. И единственный, кто может нас спасти, пока льды не растают, это Хинц Розенхольц!
— Друзья мои! — отвечал бургомистр. — Я ведь тоже хожу голодный. Я знаю, каково приходится жителям нашего острова. Но мне строго-настрого велено запрещать колдовство. По закону всякого колдуна отправляют в тюрьму — навсегда! Не хотите же вы, чтобы славный Хинц Розенхольц до конца своих дней томился за решеткой? И все ради того, чтобы нам отведать мясца и зелени?
Нет, такого, понятное дело, островитяне совсем не хотели. У них и в мыслях такого не было. В унылых раздумьях разошлись они по домам. Но в сердце кой у кого засела заноза — и ныла, и ныла…
«Ну, и сел бы старик за решетку, — думал кое-кто. — Пусть лучше один невинный сидит в тюрьме, чем весь остров вымрет от голода!» Да-да, именно так и думал. Только вслух не говорил. Но Хинц и так обо всем догадался и в воскресенье пришел к бургомистру.
— Бургомистр! — сказал Хинц. — Душа у меня изболелась за наш остров. Не могу спокойно смотреть, как детишки стоят в моей лавке и каждый тайком мечтает, чтобы камушек, который спрятан в кармане, превратился в краюшку хлеба. Посади ты меня, бургомистр, в тюрьму! Там я всего наколдую, чего нам так не хватает, — хлеба и мяса, зелени и молока, маслица и муки. Ведь если колдун за решеткой, то все по закону! Сиди себе и колдуй всем на радость.
— Но, дорогой мой Хинц, тебе же придется сидеть в тюрьме до конца твоих дней! — воскликнул бургомистр. — Так велит закон!
— Ну и что? — пожал плечами волшебник. — Человек я старый, жить мне осталось не так уж долго. Если ты разрешишь мне взять с собой кресло-качалку, кота Цап-царапа, а вдобавок позволишь принимать каждый день гостей, то больше мне ничего и не надо.
— Ну что же, — вздохнул голодный бургомистр. — Будь по-твоему, Хинц Розенхольц!
И в тот же день Хинц Розенхольц с черным котом Цап-царапом и креслом-качалкой переехали в городскую тюрьму. Со скоростью ветра разлетелась по острову весть: конец великому голоду! Часа не прошло, как под зарешеченным окошком столпился народ. Люди несли под окошко камушки, а уносили булочки; сухие цветы становились зеленым салатом, в кувшинах с талой водой через минуту белело парное молоко, а негодный старый башмак превращался в сочную отбивную котлету. Хинц Розенхольц колдовал до глубокой ночи.
Случалось, кто-нибудь вырывал у него из рук полубулочку-полукамень или запихивал в рот котлету, из которой еще выпирал каблук. Хинц все терпел. Он понимал, как плохо быть человеку голодным и как грустно мамам укладывать ребятишек в постель без ужина.
К концу недели голод кончился. Все варили, жарили, пировали… Надо хозяйке испечь пирог — она посылает сына с пригоршней камешков к Хинцу, и тот превращает камни в десяток яиц. Захочется рыбаку покурить — он несет под окошко морской песок, и добрый старик превращает песок в табак, душистей которого отродясь не курили. Никогда еще не доводилось Хинцу услышать столько ласковых слов, как в эту неделю. Нигде еще Цап-царап не отведывал столько лакомств, как в городской тюрьме.
Когда пришла весна, растаял лед и к берегу подплыл первый корабль, моряки только диву давались, глядя на жителей острова — упитанных и веселых. Они уж и не надеялись, что застанут кого-то в живых.
А Хинц Розенхольц весь так и сиял от счастья — еще бы, такую беду отвел! Но за время, пока колдовал, старик ослаб. И в самый разгар весны, когда все газеты писали о чудесном спасении острова, Хинц Розенхольц в своем кресле-качалке умер в тюрьме, спокойно и радостно. Когда его хоронили, все жители острова шли за гробом. А к лету выбили из камня и поставили перед домиком на взморье памятник. Так и стоит волшебник на берегу: в правой руке у него камень, а в левой — краюшка хлеба. Памятник и сегодня на том же месте. Он очень известный и нарисован во многих книжках.
Когда Иоганн, сидя на табурете перед подвалом, закончил свой рассказ, за дверью послышались всхлипы.
— Что с тобой, Морешлёп? — воскликнул смотритель. — Почему ты плачешь?
— У-у-у-у-у-у!.. — всхлипывал водяной. — Какая трогательная история! Я тоже хочу быть доброй душой, как Хинц Розенхольц.
— Не волнуйся, — сказал Иоганн, — тебе это не грозит. У тебя души нет — это раз. И вообще, это против твоей природы.
— Увы! — вздохнул Морешлёп. И, всхлипнув еще разок, решил уточнить: — А про волшебника Хинца — это правда?
— Правда — не правда… Какая разница? — ответила Александра. — Но история складная и хорошая. Из нее мы узнали, какие добрые люди бывают на свете.
— Это точно! — завопил Морешлёп. И тут же добавил: — А бывают и злые! Слыхали, небось, про Луну и тетку Евгению?
— Я — нет! — выкрикнула Александра.
— Я тоже нет, — сказал Иоганн.
— Ну, тогда слушайте! — крикнул довольным голосом Морешлёп из своей темницы.
И, не заставляя себя долго упрашивать, принялся рассказывать смотрителю и Александре…
История про Луну и тетку Евгению
Недавно к мальчику Максу заглянула ночная гостья. Лежал он в своей кровати, под открытым окном, смотрел на звезды, поглядывал на луну, как в небе вдруг что-то блеснуло — и прямо к нему в окошко. Макс в испуге нырнул поглубже под одеяло и затаился. Но снаружи было тихо. Щелкнуло что-то легонько на подоконнике — и все.
Наконец он с опаской высунул голову. И что бы вы думали? На подоконнике сидела Луна, золотистая и криворогая, как рогалик в витрине у пекаря Бублинга.
— Здравствуй, Луна — сказал Макс.
Луна поглядела на мальчика, качнула кончиком рога и печально ответила:
— Здравствуй, Макс!
— Ты почему такая грустная? — спросил мальчик; вид у звездной пастушки был и вправду невеселый.
— О-хо-хо! — вздохнула Луна.
— Заболела? — посочувствовал Макс.
— Да нет, здоровехонька — на небе не болеют. Просто измучилась.
— А кто тебя мучает?
— Твоя тетушка! Тетка Евгения!
Макс ничего не понял и только хотел расспросить Луну, в чем же дело, как вдруг вдалеке заиграла флейта, и не успел мальчик и рта открыть, как Луна исчезла — словно невидимой ниткой сдернули с подоконника!
Быстро привстав на кровати, Макс успел разглядеть, как его толстая тетя Евгения, жившая в доме напротив, втащила Луну в окошко своей гостиной. Схватила беднягу за рог, с силой втянула в комнату, захлопнула окно и живо задернула занавески. А через минуту-другую за занавесками замелькала, словно танцуя, рогатая тень. И снова запела вдали загадочная флейта.
— Твоя тетушка! Тетка Евгения!
Макс ничего не понял и только хотел расспросить Луну, в чем же дело, как вдруг вдалеке заиграла флейта, и не успел мальчик и рта открыть, как Луна исчезла — словно невидимой ниткой сдернули с подоконника!
Быстро привстав на кровати, Макс успел разглядеть, как его толстая тетя Евгения, жившая в доме напротив, втащила Луну в окошко своей гостиной. Схватила беднягу за рог, с силой втянула в комнату, захлопнула окно и живо задернула занавески. А через минуту-другую за занавесками замелькала, словно танцуя, рогатая тень. И снова запела вдали загадочная флейта.
«Чудеса!» — подумал мальчишка. Сгорая от нетерпения, натянул штаны и рубашку и крадучись вышел из дома. Перебежал через улицу, протиснулся через узенькое окошко в теткин подвал, скользнул вверх по лестнице, а там подкрался по коридору к двери гостиной, из-под которой виднелась узкая полоска света.
Флейта играла уже совсем близко. А еще за дверью был слышен визгливый женский хохот и жалобные причитания Луны. Макс наклонился к замочной скважине и мигом все понял. Тетя держала в руках волшебную флейту Топ-топ, флейту, под звуки которой всякое существо поневоле пускается в пляс.
Недели две или три назад в их городке объявился один торговец-китаец. Он всем предлагал эту флейту, но ни один богач не решился ее купить. Все испугались волшебной штуки, и, видно, не зря. Потом китаец ушел из города, и никто так и не узнал, продал он флейту или унес с собой.
Но Максу теперь все стало ясно. Тетя Евгения купила-таки волшебную флейту и заставляет бедную старенькую Луну плясать себе на потеху. Кстати, тетя была не одна: в гостиной сидели четыре ее подружки, толстухи и обжоры. Они смотрели, как пляшет Луна, противно хихикали и уминали плюшки со сливками. А тетя Евгения верховодила всей компанией — широко расставив толстые ноги, стояла посреди гостиной и, раздувая щеки, дудела на флейте, а заплывшие жиром глазки так и светились от удовольствия, глядя, как Луна кружится, падает, и встает, и жалобно стонет. «Бедная!» — подумал маленький Макс.
Мальчик так разозлился на тетю и четырех ее подружек, что недолго думая рванул дверь и вбежал в комнату. Тетеньки с перепугу как завизжат! Плюшка со сливками шмякнулась на пол. А тетя Евгения испугалась и уронила волшебную флейту.
Макс только того и ждал. Он кинулся к флейте, схватил ее и бросился вслед за Луной — та уже прошмыгнула на лестницу. Но тут подоспели подружки и давай отнимать… Еще чуть-чуть, и они бы вырвали флейту, но в последний момент мальчишку вдруг осенило.
— Топ-топ! — громко воскликнул Макс. — А ну-ка, пусть тети попляшут!
Да как заиграет, как задудит! Теперь толстухи уже ничего не могли с ним сделать — под звуки волшебной флейты все пятеро поневоле пустились в пляс. Они задирали толстые ноги, вертелись волчком, со свирепым видом водили вокруг него хоровод и отступали все дальше вглубь комнаты. Кряхтели, охали от усталости и просили пощады.
Но Макс был неумолим. Дудел, и дудел, и дудел, ни на секунду не умолкая. А потом ухитрился раздвинуть одной рукой занавески, и Луна, уже забравшись обратно на небо, смогла поглядеть, как злодейки пляшут, охают и кряхтят. И весело ему подмигнула.
Лишь через час-другой Макс наконец опустил волшебную флейту и неспешно направился к дверям. Толстухи следили за ним злющими глазами, но в погоню не бросились. Отдуваясь и охая, кто где стоял, там и сел.
Все пятеро, надо сказать, изрядно похудели. Тетя Евгения стала от пляски стройной, как тополек. А Луна на небе держалась от смеха за тощий живот и весело шевелила обоими кончиками золотистого рога.
Утром Макс рассказал за завтраком о ночном происшествии маме и папе. Они недоверчиво посмотрели на сына и засмеялись:
— Тебе это все приснилось!
— Да нет же! — закричал Макс. — Глядите! Вот она, флейта!
Он подошел к окну, взял флейту с подоконника, приставил ее к губам и воскликнул:
— Топ-топ! А ну-ка, пусть мама и папа попляшут!
И что было сил заиграл-задудел. Мама с папой и понять ничего не успели, как папа вдруг выскочил из-за стола, прыгнул к окну, завертелся юлой, а мама, выронив булку, которую как раз собиралась отправить в рот, лягушкой запрыгала папе навстречу. А сестренка весело била в ладоши и звонко смеялась.
В конце концов у мамы голова пошла кругом.
— Прекрати! — закричала она. — Что за пляски во время завтрака?
А папа, отдуваясь, добавил:
— Мы тебе верим, верим!
Тогда Макс отнял флейту от губ, и родители, тяжело дыша, повалились на стулья.
— Надо от этой штуки поскорее избавиться! — сказал, немного помолчав, отец. — Добра от нее не будет.
— Может, выбросим в речку? — спросила мать.
— Пожалуй, — кивнул отец. — Хорошая мысль.
Сказано — сделано. Вечером они все вчетвером поднялись на маленький мостик у городских ворот, привязали к флейте кирпич и бросили в воду. С тихим плеском река утащила колдовскую флейту на дно и равнодушно понесла свои воды дальше. Они постояли у перил, а потом развернулись и пошли обратно. И когда по дороге Макс поднял глаза наверх, то увидал на небе среди облаков Луну. И она с улыбкой подмигнула ему.
Луна между тем стала поправляться. С каждым днем она все круглей и круглей. Скоро станет такая же круглая, как тетя Евгения в те времена, когда у нее была волшебная флейта. Еще раз к Максу Луна пока не заглядывала. Увы! Наверное, ей недосуг.
Завершив свой рассказ, Морешлёп весь превратился в слух. Что-то скажут из-за двери подвала?
— Хорошая история, — сказала чайка. — Мне понравилось, что злую тетеньку проучили.
— Прекрасная история! — сказал Иоганн. — Мне понравилось, что водяной рассказывал с чувством, с толком и не сбивался.
Водяной обрадовался. И ликующим голосом добавил:
— История, дорогие мои, не только хорошая и прекрасная. Она к тому же еще и правдивая. Вот ведь что главное!
— Разве же это главное? — пробормотал Иоганн. Он думал уже совсем о другом. Туча, которую он разглядел с балкона, подошла на опасно близкое расстояние к лодке. В любую минуту может хлынуть дождь…
— Не надо! — закричал Иоганн. — Тетушка под дождем разболеется до смерти! Ведь им плыть еще целый час! Что же делать? Что же делать?
— Поговорю-ка я с Тучкой! — сказала чайка и взмыла ввысь.
Тучка происходила из знатного рода кучевых облаков. Она получила хорошее образование: училась в России, в прославленной Облачной школе, что за полярным кругом, на Новой Земле. Там она выучила наизусть много стихотворений русского поэта Пушкина и с тех пор полюбила стихи. Чайка догадалась об этом, как только увидела, что Тучка стала как колокол — говорят, у немецкого поэта Шиллера есть такое стихотворение.
«Если я отвлеку Тучку стихами хотя бы минут на двадцать, — подумала Александра, — она проплывет мимо лодки. И тетушка не разболеется!»
— Привет, Тучка! — сказала чайка, с разбега плюхаясь Тучке на спинку.
— Привет, Чайка! — ответила Тучка. — Как мило, что ты прилетела. Но лучше бы ты на меня не садилась. Я скоро должна пролиться. Тогда я растаю, и ты упадешь.
— Как жаль! — вздохнула Александра. — А не хотела бы ты ненадолго отложить дождик? Хотя бы минут на двадцать. Мы с тобой посидели бы, поболтали…
— Увы, чаечка. Не могу! Меня зовет дедушка — слышишь?
Александра прислушалась, но уловила только далекий шум моря.
— Ничего не слышу! — закричала она. — А где он, твой дедушка?
— Внизу, — отвечала Тучка. — Мой дедушка — Северное море!
— Ах, вот оно что! — рассмеялась чайка. — А я и не знала. И что же он тебе говорит?
— It's time, dear!
— Чего-чего?
— Пора, говорит, дорогая! Мы с дедушкой говорим только по-английски.
— А почему?
— Потому что английский, особенно американский, клокочет и булькает, как вода.
— Точно! — кивнула чайка. И сказала, вздохнув: — Жаль, что ты такая послушная, Тучка! Только я собралась прочесть тебе несколько стихотворений, а ты…
— Ах! — крикнула Тучка. — Тогда я, пожалуй, ослушаюсь дедушку и повременю с дождем. Обожаю стихи!
— Что, правда?! — сделала изумленный вид чайка. — Нынче так мало кто разбирается в поэзии! Знаешь стихотворение про маленький желтый трамвайчик?
— Не знаю, — ответила Тучка.
— Ну и хорошо. Тогда послушай!
И чайка поджала одну ногу под брюшко, другой встала поудобней на Тучку и с выражением прочла…
Стихотворение про маленький желтый трамвайчик
Когда Александра, стоя на Тучке, дочитала стихотворение, Тучка спросила: