Это была странная пара. Один — высокий молчаливый самбуру с обритой головой и типичным лицом жителя долины Нила, в оттянутых мочках его ушей красовались серебряные доллары с изображением Матери Терезии. Другой — настоящий гном с плутовской физиономией и сверкающими бусинками глаз.
Матату был одним из немногих уцелевших представителей лесного племени ндоробо, знаменитого своим поистине волшебным искусством охоты; это были настоящие профессора лесных наук, к несчастью, не сумевшие противостоять натиску прогресса, который уничтожил их девственные леса и заразил их всеми болезнями и недугами цивилизации, от туберкулеза до алкоголизма и венерических заболеваний.
Шон называл его Матату, что означало «третий», потому что никак не мог выговорить его настоящее имя и потому что он был третьим следопытом из нанятых в свое время Шоном. Предыдущие двое протянули не больше недели каждый. Матату же провел с ним больше половины всей жизни Шона.
Матату произнес «Нгви», закатил глаза и изобразил на земле идеальный след леопарда. Шон задавал ему вопросы на звучном суахили, Матату отвечал своим писклявым тенорком и в довершение смачно плюнул в огонь. Шон повернулся к Эльзе Пинателли и начал переводить.
— Неделю назад я повесил пять приманок для леопарда, две у реки, остальные вдоль границы Национального парка.
Эльза кивнула; она хорошо изучила местность во время своих предыдущих визитов.
— Несколько дней назад одну из них навестили. Старая кошка, которая пришла из заповедника. Она разок перекусила и ушла; ее следы ведут обратно в парк. С тех пор у нас было тихо.
Шон вновь повернулся к Матату и задал ему еще один вопрос. Маленький ндоробо отвечал не спеша, пространно, явно наслаждаясь всеобщим вниманием.
— Сегодня, пока я летал за вами в Солсбери, Матату еще раз проверил приманки. Вам везет, сеньора. Леопард клюнул на одну из приманок у реки. По словам Матату, это крупный самец. Он сытно пообедал прошлой ночью. Импала провисела там уже с неделю, и даже при такой прохладной погоде она изрядно вздулась, как раз по его вкусу. Так что если сегодня ночью он придет опять, то завтра вечером мы устроим засаду.
— Си, — кивнула Эльза. — Отлично.
— Итак, завтра утром мы проверим приманку и подстрелим еще несколько импал, на всякий случай, если они вдруг понадобятся. Затем после ланча мы с часок отдохнем и часа в три пополудни устроим засаду.
— Ты проверишь приманку и ты же подстрелишь импал, — сообщила ему Эльза. — А у меня завтра утром важное совещание. — Она улыбнулась Шасе, сидевшему рядом с ней: — Нам нужно многое обсудить.
* * *
Совещание заняло почти все утро. Гарри организовал их встречу с обманчивой простотой. Изабеллу он отправил вместе с Шоном на его «тойоте» проверять приманку для леопарда, а затем велел Исааку и его подчиненным поставить складной столик и три стула под деревом мсаса на этом же краю поляны, но в изрядном удалении от самого лагеря.
Здесь, под деревом мсаса, они втроем, Гарри, Шаса и Эльза Пинателли, были лучше застрахованы от посторонних ушей, чем в каком бы то ни было другом месте на всей планете. Странно, подумал Шаса, мы обсуждаем такие кошмарные вещи, когда вокруг все так мирно и прекрасно.
Однако с самого начала переговоры прошли совсем не так, как это планировали Шаса и Гарри. И хотя Эльза Пинателли захватила с собой шикарный дипломат из свиной кожи, он по-прежнему оставался запертым, а они все кружили и кружили вокруг главного вопроса, из-за которого собрались.
Почти сразу же стало ясно, что Эльза еще не решила, стоит ли ей продолжать заниматься «Синдексом-25». Напротив, она явно испытывала серьезные сомнения на этот счет, и им предстояло изрядно попотеть, чтобы уговорить ее.
— Это слишком опасная штука, чтобы так вот просто давать ей путевку в жизнь, — заявила она в один из моментов. — Я испытала огромное облегчение, когда НАТО расторгло первоначальный контракт и позволило нам дать накопленным запасам разложиться и разобрать саму установку. Знаете, сейчас я не могу понять, что на меня нашло, как мне вообще могла прийти в голову идея воссоздать эту установку, тем более передать ее кому-то, утратив при этом непосредственный контроль над ней.
Все утро Шаса и Гарри пытались развеять ее страхи и сомнения. Они предлагали разные способы сохранить ее контроль над производством «Синдекса» и оставить за ней последнее слово при принятии решения об условиях его применения.
— Если вы приступите к производству, любой натовский эксперт, которому доведется инспектировать завод и анализировать пробы газа, немедленно поймет, где вы приобрели технологию, — заметила она. — И, сами понимаете, если это произойдет и след приведет к компании «Пинателли»…
Она не закончила фразу, а просто выразительно развела свои длинные изящные руки. Постепенно, в ходе дискуссии, Эльза все больше поворачивалась на своем стуле, пока не оказалась лицом к лицу с Шасой. Теперь все свои реплики и вопросы она адресовала исключительно ему.
Таким образом, она незаметно, почти что неосознанно, исключила Гарри из разговора. А за простодушной внешностью Гарри скрывался чуткий и внимательный собеседник. Он распознал невидимую связь, возникшую между ними, еще до того, как они сами ее ощутили. Он понял, что эти двое, принадлежа к одному поколению и одной касте, улавливают в словах друг друга нечто такое, что остается ему недоступным, будто они пользуются неким специальным кодом, основанным на родстве их душ.
Он чувствовал, что Эльзе Пинателли требуются гарантии не от него, а от человека, к которому ее неудержимо тянет помимо ее воли. Поэтому он тактично умолк и лишь наблюдал за тем, как они шаг за шагом влюбляются друг в друга, не отдавая себе отчета в происходившем с ними чуде.
Они вздрогнули, услыхав шум мотора возвращающейся «тойоты». Шаса удивленно посмотрел на часы.
— Боже милосердный, уже время ланча, а мы ничего еще не решили.
— У нас будет еще целых две недели, чтобы все обсудить, — успокоила его Эльза, поднимаясь со своего стула. — Завтра утром мы можем возобновить нашу беседу с этого самого места.
Когда они втроем вернулись в лагерь, Шон уже хлопотал у столика для напитков, приготовляя «Пиммз № 1» в хрустальном кувшине по своему личному рецепту, которым очень гордился.
— Хорошие новости, сеньора, — приветствовал он ее. — Не желаете ли отпраздновать их стаканчиком отличного «Пиммза»?
Она с улыбкой покачала головой.
— Благодарю, но я предпочитаю обычный стаканчик минералки с долькой лимона. Лучше расскажи, что это за новости.
— Ночью леопард опять приходил к приманке. Судя по следам, он объявился рано, где-то за полчаса до захода солнца. То есть он явно осмелел и потерял осторожность; это громадный зверь. У него лапы величиной со снегоступы.
— Спасибо, Шон. Ты всегда находишь для меня хороших кошек, но на сей раз ты превзошел сам себя. Ведь идет только первый день сафари.
— Советую вам подремать немного после ланча, чтобы привести нервишки в порядок, и часа в три мы отправимся в засаду.
Исаак принес Эльзе ее минеральную воду на серебряном подносе, остальным роздал высокие бокалы с «Пиммзом» под мелодичное позвякивание кусочков льда, и Шон произнес тост:
— За безвременную кончину старины леопарда прямо у его любимого дерева. — Вечным кошмаром охотника-профессионала была раненая кошка, спрыгнувшая с дерева и подкарауливающая его в высокой траве.
Все дружно выпили, и Шаса с Эльзой моментально погрузились в тихую, но оживленную беседу, в которой молодым Кортни явно не находилось места. Гарри тут же воспользовался случаем, чтобы взять старшего брата за руку и неназойливо отвести его в сторонку, где их никто не мог подслушать.
— Ну, как твое самочувствие, Шон? — осведомился он.
— Чудесно. В жизни не чувствовал себя лучше. — Шона это нехарактерное проявление родственной заботы несколько озадачило.
— А по-моему, ты неважно выглядишь. — Гарри озабоченно покачал головой. — Вообще-то у тебя явные признаки малярии, к тому же твои ребра…
— Что за чушь ты несешь? — Шону все это начинало действовать на нервы. — Все, что нужно моим ребрам, это пара таблеток кодеина.
— Увы, но сегодня вечером ты не сможешь охотиться с сеньорой Пинателли.
— Это я-то не смогу? Я все подготовил, нашел такого заме…
— Сегодня вечером ты будешь лежать в своей палатке с таблетками хлороквина под рукой, а на все вопросы будешь отвечать, что у тебя температура сорок градусов в тени.
— Слушай, ты, задница, из-за тебя я уже упустил великолепного слона. Второй раз у тебя этот номер не пройдет. Это мой леопард!
— С клиенткой пойдет отец, — твердо заявил Гарри. — А ты останешься в лагере.
— Отец? — Шон обалдело уставился на него, затем расплылся в ухмылке. — Вот старый кобель! Значит, он подкапывается к вдове?
— Слушай, ты, задница, из-за тебя я уже упустил великолепного слона. Второй раз у тебя этот номер не пройдет. Это мой леопард!
— С клиенткой пойдет отец, — твердо заявил Гарри. — А ты останешься в лагере.
— Отец? — Шон обалдело уставился на него, затем расплылся в ухмылке. — Вот старый кобель! Значит, он подкапывается к вдове?
— Ну почему у тебя всегда одна пошлость на уме? — упрекнул его Гарри. — У нас важные дела с сеньорой Пинателли, и отцу необходимо установить с ней доверительные отношения. Только и всего.
— Ага, а когда эти два престарелых голубка напортачат с леопардом, старине Шону опять придется прибираться за ними?
— Ты же сам говорил мне, что сеньора Пинателли никогда не промахивается, а отец, как охотник, ни в чем тебе не уступит. Ну а кроме того, бесстрашный Шон Кортни в любом случае не испугается какого-то там раненого леопарда — разве не так?
Шон было насупился, но решил не реагировать на подначки.
— Ладно, пойду подготовлю для них укрытие, — согласился он, затем улыбнулся брату. — Что касается твоего вопроса — нет, Гарри, я не испугаюсь раненого леопарда; я вообще никого и ничего не боюсь. Не забывай об этом, старина.
* * *
Шаса растянулся на своей койке с книгой в руках. Охотничий лагерь был одним из немногих мест в его бурной жизни, где ему предоставлялась возможность почитать для своего собственного удовольствия, а не для деловых и политических интересов. Он в четвертый раз перечитывал «Голубой Нил» Алана Мурхеда, наслаждаясь каждым словом, когда Гарри просунул голову в палатку.
— Па, у нас тут возникла маленькая проблема.
У Шона приступ малярии.
Шаса подскочил на кровати и выронил книгу; он не на шутку встревожился.
— Что-нибудь серьезное? — Он знал, что Шон никогда не употребляет сильнодействующие антималярийные препараты вроде палудрина или малоприма. Он предпочитал вырабатывать иммунитет к этой болезни и лечил только ее симптомы, температуру и все такое. Шасе также было известно, что в последнее время у Замбези обнаружилась новая разновидность вируса «пи-фальсипарум», устойчивая к обычным лекарствам, которая давала опасные осложнения на мозг и частенько приводила к летальному исходу. — Я сейчас пойду к нему.
— Да не волнуйся ты так. Хлороквин уже начал действовать, он уснул. Не стоит его беспокоить.
Шаса облегченно вздохнул, и Гарри тут же захлопнул ловушку:
— Однако кому-то придется сегодня поохотиться с сеньорой Пинателли, а у тебя, я думаю, куда больший опыт по этой части, чем у меня.
* * *
Укрытие было оборудовано на нижних ветвях дикорастущего эбенового дерева, всего в десяти футах от земли. Шон приподнял его не для того, чтобы обезопасить охотника, ибо леопард мог залезть на дерево и оказаться рядом с ним прежде, чем тот успел бы моргнуть; просто отсюда открывался лучший обзор на узкий ручей, за которым находилось дерево с приманкой.
Шон очень тщательно выбирал это дерево, и Шаса, оглядев его, одобрительно кивнул. Главное, что легкий вечерний ветерок, дувший с востока, относил от леопарда запах охотника. К тому же, оно было окружено густым прибрежным кустарником, доходившим до плеча; это позволяло леопарду чувствовать себя в безопасности.
Ствол дерева наклонился под небольшим углом над ручьем, что позволяло хищнику легко взобраться на горизонтальную ветку в двадцати футах над землей, к которой на короткой цепи была подвешена туша антилопы импала. Листва эбенового дерева была густой и зеленой, что тоже должно успокоить леопарда. Однако сама ветка с приманкой была голой, за ней виднелся кусочек голубого неба, на фоне которого будет отчетливо заметен силуэт зверя, когда он изогнется и протянет лапу, чтобы подтащить к себе гниющее мясо.
Укрытие располагалось точно в шестидесяти пяти ярдах от дерева с приманкой. Шон измерил это расстояние строительной рулеткой, а Эльза Пинателли перед тем, как отправиться на охоту, пристреляла свое ружье на площадке за лагерем. Шаса установил мишень точно в шестидесяти пяти ярдах, и она одну за другой всадила три пули прямо в яблочко, образовав идеальной формы «клеверный лист», когда три пробоины слегка перекрывают друг друга.
Укрытие, сооруженное из мопановых жердей и тростника, в сущности, представляло собой уютный маленький домик на дереве. Внутри, напротив амбразур в тростниковой стене, стояли два шезлонга. Матату и его напарник из племени Самбуру занесли туда одеяла, спальные мешки, корзины с закуской и термос с горячим кофе.
Бдение могло продолжаться до рассвета, поэтому в распоряжении охотников имелись мощный фонарь, работавший от двенадцативольтового автомобильного аккумулятора, портативная двусторонняя рация для связи со следопытами и даже фарфоровый ночной горшок с изящным цветочным узором, чтобы они могли без лишних неудобств провести здесь всю ночь.
Когда Матату закончил обустройство убежища по своему вкусу, он спустился вниз по приставной лестнице и провел последнее короткое совещание с Шасой возле «тойоты».
— Думаю, он объявится еще до темноты, — сказал Матату на суахили. — Он нахальный и прожорливый, как боров. Думаю, сегодня он опять будет голоден и не сможет устоять перед собственной жадностью.
— Если он не придет, мы будем ждать до рассвета. Не возвращайтесь, пока я не вызову вас по рации. А теперь ступайте с миром, Матату — Оставайся с миром, бвана. Будем молиться, чтобы мемсагиб сразу убила его. Я не хочу, чтобы этот пятнистый дьявол сожрал мою печенку.
Следопыты подождали, пока охотники заберутся в укрытие и освоятся на новом месте, затем сели в «тойоту» и уехали. Они должны были отъехать две мили, остановиться у края долины и дожидаться выстрелов либо вызова по рации.
Шаса и Эльза сидели рядом в своих шезлонгах. Их локти почти соприкасались, но только почти. Спальные мешки висели на спинках шезлонгов, чтобы они могли сразу же натянуть их на плечи, как только начнет холодать. Их колени были укрыты пледами. Оба в кожаных куртках, способных предохранить не только от холода, но и, в случае необходимости, от острых кривых когтей.
Эльза просунула длинный ствол своей винтовки через амбразуру, готовая в любой момент вскинуть приклад к плечу. У нее был семимиллиметровый «ремингтон магнум», заряженный 175-грановой[15] нослеровской пулей, способной преодолеть шестьдесят пять ярдов до дерева с приманкой со скоростью три тысячи футов в секунду. Шаса страховал ее с внушительным дробовиком восьмого калибра. Это ружье, предназначавшееся для охоты на диких гусей с большого расстояния, при стрельбе в упор разносило все в клочья.
Когда шум мотора «тойоты» затих вдали, над речной долиной воцарилось торжественное безмолвие. Это не была мертвая тишина; она была соткана из множества еле заметных звуков: дуновения ветерка, шелестевшего листьями у них над головой, шуршания птиц в густой траве у ручья, отдаленного крика бабуина, доходившего до них слабым эхом от скалистых утесов на краю долины, постукивания и потрескивания, производимого легионами термитов, которые методично грызли сухие мопановые жерди у них под ногами.
Оба захватили с собой книги, чтобы скоротать время до наступления сумерек, но ни один не открывал их. Они сидели близко друг к другу и остро ощущали эту волнующую близость. Шаса чувствовал себя в ее присутствии так уютно, так естественно, словно они были старыми испытанными друзьями. Он улыбнулся, подумав об этом. Чуть повернул голову, чтобы украдкой бросить взгляд на Эльзу, но она предугадала его намерение и встретила взгляд с улыбкой.
Ее рука лежала на подлокотнике шезлонга, как бы резделяя их; теперь она перевернула ее ладонью вверх. Он взял ее в свою и подивился теплу и нежности ее кожи, а еще более — трепету, охватившему его при этом прикосновении. Он уже забыл, когда в последний раз испытывал нечто подобное. Они тихо сидели бок о бок, взявшись за руки, как пара подростков на первом свидании, и ждали появления леопарда.
Хотя все чувства Шасы были настроены на восприятие звуков и теней девственного леса вокруг, его мысли могли свободно бродить по самым укромным закоулкам памяти. И в эти тихие часы, пока солнце неспешно катилось по голубому куполу неба, все ниже и ниже опускаясь к неровной линии горных вершин, он вспомнил многое из того, о чем, казалось, давно забыл. Он вспоминал других женщин, встретившихся на его жизненном пути. Их было очень много. Он не мог определить сколько именно, ибо время мало-помалу стирало лица и имена, оставляя только смутные силуэты. И лишь очень немногим суждено было остаться с ним навсегда.
Первой среди них была маленькая шлюшка с хитрой физиономией. Когда Сантэн однажды поймала их за этим занятием, она усадила его в таз с обжигающим лизоловым раствором и принялась тереть карболовым мылом, содрав при этом кожу в самых нежных местах. Теперь это воспоминание вызвало у него лишь добрую улыбку.