«Не премину это сделать».
Глава 14
Рваные облака бежали по ночному небу, то пряча, то открывая гигантский яркий полумесяц Ская. Беспокойный прохладный воздух, напоенный ароматами садов — свежей листвы и влажной земли — окружал особняк Д'Эверов.
По аллее подъезжал старый разбитый кеб. Из колымаги выскочил темноволосый человек в роскошном белом костюме с бледнолиловыми узорами. На голове у него красовался черный кват с крупной аметистовой подвеской, с плеч спускалась короткая черная накидка. Пассажир приказал водителю ждать и длинными упругими шагами поднялся к главному входу.
Швейцар раздвинул высокие двери — на пороге появился Фла-ниш, проявлявший необычную даже для него нерешительность. Пристально вглядываясь в лицо прибывшего, интонацией голоса мажордом дал понять, что не имеет чести его знать: «Добрый вечер, достопочтенный…?»
«Будьте любезны сообщить его высокоблагородию о моем визите. Передайте, что я хотел бы посоветоваться с ним по неотложному делу».
«Сию минуту, сударь. Как прикажете вас величать?»
«Упомяните, что я имею отношение к человеку по имени Рамус Имф».
Фланиш удалился. Темноволосый гость ждал в вестибюле — полюбовался своим отражением в зеркальных панелях стен, подошел к резному столику, стал лениво перелистывать журнал.
Услышав шаги, он поднял глаза — по широкой парадной лестнице спускалась Миэльтруда в темно-синем жакете поверх вечернего белого платья. Ее бледные волосы украшал изящный серебряный обруч с огромными сапфирами, деликатностью небесно-голубого оттенка и яркостью не уступавшими глазам холеной наследницы. Заметив незнакомца, Миэльтруда задержалась — сперва безразлично скользнув по нему взглядом, потом пристально изучая его лицо с возрастающим замешательством.
Посетитель отвесил вежливый поклон: «Добрый вечер, леди Миэльтруда».
«Добрый вечер… Мы где-то встречались. Не могу припомнить, где именно».
«Наше знакомство было достаточно мимолетным».
«Странно все-таки… Мне кажется…»
Миэльтруда еще раз присмотрелась к элегантному собеседнику
— и вдруг рассмеялась, будто отказываясь верить своим глазам: «Глинт!» Она продолжала смеяться: «Вас я не забыла, Джубал Дро-уд!» Подходя к выходу, блондинка снова задержалась и оглянулась.
В боковых дверях первого этажа появился Нэй Д’Эвер, взиравший на Джубала спокойно, но вопросительно. Давясь от смеха, Миэльтруда подбежала к отцу и что-то пробормотала ему на ухо. Д’Эвер, очевидно, разделял мнение дочери — теперь он смотрел на гостя мрачновато-насмешливо: «Нельзя не признать, что вы предпочитаете впечатляющие наряды. Что вам нужно?»
«В прошлый раз, когда я приехал в Визрод, меня пытались убить, — холодно ответил Джубал. — Теперь, чтобы меня не узнали, приходится пробираться в город тайком и одеваться на манер ваших расфуфыренных лизоблюдов».
«Разве я не дал понять — недвусмысленно — что вам следует оставаться в Глентлине?»
«Я здесь по трем причинам: чтобы представить отчет, чтобы получить заработную плату и чтобы выполнить ваши инструкции».
«Явившись сюда, вы нарушили инструкции».
«Не совсем так. Вы поручили мне тщательно проследить перемещения Рамуса Имфа и выяснить, какими побуждениями он руководствуется».
«Исключительно в пределах Глентлина!»
«Таких указаний не было. Вы хотели, чтобы я провел расследование в Глентлине — я так и сделал. Следы Рамуса привели в Визрод».
«Возможно, я выразился недостаточно определенно. Рекомендую вам немедленно покинуть город. О заработной плате забудьте
— в Третьем отделении вы больше не работаете».
«Почему?»
«Потому что Имфы объявили награду за вашу голову, и в настоящее время мне не нужны дополнительные затруднения».
«Рамус Имф убил моего брата, поджег мой дом и ослепил мою племянницу — для вас это ничего не значит?»
Нэй Д’Эвер скептически хмыкнул: «Дерзон Имф клянется, что Рамус уже в течение трех недель отдыхает на даче в Сарпентине. Вынужден верить ему на слово».
«Несмотря на доказательства обратного?»
«Какие доказательства?»
«Вы знаете, что Рамус взошел на борт корабля в Арраспе. Я провел в Визроде неделю и наводил справки. Мне удалось раздобыть любопытные сведения. Прежде всего, я нашел фелуку, подобравшую Рамуса. Капитан удостоверил его личность и засвидетельствовал, что я снял отпечатки пальцев Рамуса в его присутствии. В каюте было много отпечатков. Таким образом, у меня в руках неоспоримое доказательство участия Рамуса Имфа в нападении на цитадель Дроудов».
Нэй Д’Эвер снова хмыкнул, на этот раз разочарованно: «Бесполезные, несвоевременные хлопоты. Мне важно сохранять хорошие отношения с Имфами до тех пор, пока не выяснятся некоторые обстоятельства. Время действовать еще не наступило». Служитель народа прикоснулся к подбородку пальцем, блеснувшим кольцом с молочно-белым опалом: «Позвольте спросить — исключительно из праздного любопытства — что еще вам удалось узнать?»
«Я работаю в Третьем отделении или нет?»
Д’Эвер ответил непонимающим взглядом: «Разумеется, нет! Разве я не объяснил, как обстоят дела?»
«В таком случае я воспользуюсь полученной информацией по своему усмотрению. Вам она ни к чему».
Нэй Д’Эвер повел плечами, как капризный ребенок: «Если Им-фы узнают о том, что вы в городе, вас привлекут к суду за возвращение из эмиграции».
«Ну и что? Вы подтвердите, что я находился в служебной командировке».
«И тем самым открою все свои карты? Ни в коем случае! Вам придется понести наказание — предупреждаю вас».
«Но вы не можете нарушить подписанный, засвидетельствованный договор!»
«Конечно, могу — и нарушу, если потребуется».
«Ваша подпись говорит сама за себя».
«Неужели? Вы перечитывали этот документ в последнее время?»
«Зачем его перечитывать? Я прекрасно помню все условия».
«Взгляните на него еще раз».
«Пожалуйста, нет ничего проще, — Джубал вынул из-за пазухи пачку бумаг и выбрал знакомый конверт. — Вот договор».
«Откройте конверт».
Недоуменно взглянув на Д'Эвера, Джубал сломал печать, вынул бумагу, развернул ее — и увидел девственно чистый лист. С сомнением заглянув в конверт, он больше ничего не нашел.
Нэй Д'Эвер вежливо пояснил: «Чернила испарились — вместе с ними испарились ваши особые полномочия. Вы должны были понимать, что я никогда не согласился бы подписать компрометирующую меня бумагу».
«Рад, что мы хорошо друг друга понимаем, — столь же вежливо ответил Джубал. — В тот же вечер я изготовил и заверил у нотариуса несколько экземпляров». Джубал выбрал из пачки еще один гербовый лист: «Вот заверенная копия. Договор остается в силе».
Опустив уголки губ, Нэй Д'Эвер внимательно изучил печать и подпись нотариуса: «Аргумент, заставляющий взглянуть на вещи с другой точки зрения. Дроуд, вы беспринципный, неразборчивый в средствах человек. Одну минуту — нужно подумать».
Миэльтруда, до сих пор с предвкушением прислушивавшаяся к разговору, махнула рукой: «Я опаздываю, мне пора. Фланиш! Карету!»
«Не торопись, дорогая моя, — остановил ее Д'Эвер. — Нужно кое-что обсудить. Возможно, потребуется новая тактика. Ты сегодня увидишься с нашей связной?»
«Да».
Нэй Д'Эвер оценивающе смотрел на Джубала, дыша чуть чаще обычного: «Вы живете на старой квартире?»
«Почему это вас интересует?»
«Неважно. Позвоните мне завтра — придется согласовать дальнейшие ходы. Сейчас я больше ничего не могу сказать».
«Как насчет заработной платы?»
«Вы ее получите».
«С учетом особых заслуг мне надлежит увеличить оклад — скажем, до сорока пяти тольдеков в неделю».
«Не вижу в этом ничего невозможного, — мягко ответил Нэй Д'Эвер. — Спокойной ночи».
Джубала не провожали ни швейцар, ни мажордом. Облака все еще блуждали по яркому полумесяцу Ская — гигантская луна то разгоралась, то тускнела, опьяняя Джубала щемящей тревогой. Он вспомнил, как Миэльтруда замерла, спускаясь по лестнице — ее мелодичный смех, ее взгляд, брошенный через плечо в зеркальном вестибюле. Он ненавидел безразличное двоедушие Д'Эвера и молчаливое попустительство его дочери.
Джубал смотрел на Скай. Его охватило чувство, не имеющее названия, никогда раньше не пробуждавшееся: горькое, сладостное томление, смешанное со страстью и безудержной решимостью. Зачем она — одна, единственная жизнь — если не пользоваться ею сполна?
Вместо того, чтобы уехать и заняться своими делами, Джубал подошел к ожидавшему его кебу, позвал водителя. Тот спустился.
«Я решил позабавить друзей. Вот десять тольдеков. Я займу ваше место — отправляйтесь в город и ждите меня в кафе «Гексаграмма» у Траванского сквера».
Извозчик покосился на Джубала, на десять тольдеков, снова на Джубала: «Как я доберусь до «Гексаграммы»?»
Извозчик покосился на Джубала, на десять тольдеков, снова на Джубала: «Как я доберусь до «Гексаграммы»?»
«Идите пешком, наймите кеб — как вам угодно».
«Вы разобьете машину!»
«Я очень осторожный человек, кеб будет в целости и сохранности».
«Десяти тольдеков явно недостаточно».
«Вот еще пять — ступайте!»
Часто оглядываясь, извозчик побрел к парковым воротам. Джу-бал подъехал к парадному крыльцу и принялся ждать.
Слух привыкал к тишине. Темный сад мало-помалу наполнялся осторожными звуками — пощелкиванием гиджитов в сырой рыхлой земле, потаенным журчанием фонтана и похожим на плеск фонтана, почти неуловимым шумом не слишком далекого города.
Прошло минут десять. По аллее подъезжала карета. Джубал поспешно преградил ей дорогу, размахивая руками: «Вызов отменяется! Сегодня нужен обычный городской кеб». Всучив водителю тольдек, Джубал прибавил: «Извините за беспокойство».
«Понятно, сударь, благодарю вас», — понимающе кивнул тот. Карета развернулась и уехала.
Джубал приподнял воротник накидки, надвинул на лоб черный кват. Взобравшись на скамью водителя, он сгорбился, то и дело поглядывая в тень под портиком.
Парадные двери раздвинулись — вышла Миэльтруда. Подбежав к кебу, она вспорхнула внутрь и села: «В дом Базенантов, за холмом Матиса!»
Из-под въездных ворот Джубал выехал на Среднюю дорогу, тянувшуюся вдоль косы Чам, но вместо того, чтобы продолжать путь в холмы, свернул сначала на Полукольцо, потом на Парадную набережную. Погруженная в размышления Миэльтруда довольно долго ничего не замечала, но в конце концов стала стучать по перегородке: «Вы не туда поехали! Мне нужно к Базенантам, за холмом Матиса!»
Джубал остановил машину и повернулся к Миэльтруде: «Мы едем туда, куда нужно».
«Джубал Дроуд! Глинт!»
«Собственной персоной. Будьте добры, не спорьте и не жалуйтесь, — Джубал предъявил Миэльтруде скрепленный печатью ордер. — Вы задержаны по обвинению в незаконном покушении на мою жизнь. Мой ордер никем не опротестован и не аннулирован. Он действителен и предписывает двухлетнее исправительное рабство, сопровождающееся, по усмотрению истца, ежедневной поркой прутьями крысиной метелки. На протяжении следующих двух лет вы будете выполнять мои указания. Сожалею о том, что вам придется пропустить вечеринку, но сегодня вечером — совсем недавно — я решил воспользоваться своим правом и взять вас под стражу. Промедление смерти подобно — в буквальном смысле слова, так как завтра меня должны были убить по приказу вашего отца. Скорее всего, вам это хорошо известно. Теперь приказ придется отменить».
Миэльтруда испуганно спросила: «Почему вы думаете, что вас приказано убить?»
Джубал усмехнулся: «Ваш высокоблагородный батюшка впервые согласился повысить мой оклад».
«Вы ошибаетесь! Он знает, что за вами охотятся Имфы. Зачем ему себя утруждать?»
«Так или иначе, — пожал плечами Джубал, — моя безвременная кончина входит в его планы. В мои планы она не входит. Поэтому трудно было бы найти более удачное время для предъявления ордера. Между прочим, вы с лихвой заслужили наказание».
«Вы в самом деле намерены подвергнуть меня такому обращению?»
«Разумеется. Закон есть закон».
«Было бы излишне напоминать, что в конечном счете вы больше проиграете, чем выиграете».
«Мне нечего терять».
«Вы еще живы».
«Все умирают в свое время — Дроуды, Имфы и Д’Эверы, смерть презирает сословные различия. Тем временем у вас будет возможность приобрести полезный опыт. Когда-нибудь вы меня поблагодарите».
Миэльтруда ничего не ответила.
«А теперь, если вы не желаете подвергаться лишнему унижению, будьте любезны, сядьте на пол, чтобы избавить меня от необходимости связывать вам руки и ноги, затыкать вам рот и так далее».
Миэльтруда попыталась выпрыгнуть из кеба. Джубал схватил ее и повалил на пол. Какое-то время они боролись. Борьба закончилась поражением слабого пола — тяжело дыша, Миэльтруда лежала на спине лицом к лицу с Джубалом, ее волосы растрепались. Джубал тоже тяжело дышал — ноздри его щекотал терпкий аромат цветочных духов.
Джубал медленно встал. Миэльтруда лежала тихо и, когда кеб снова поехал, не двинулась с места. Глядя вверх, в окно экипажа, она видела только черные кроны деревьев, проносившиеся на фоне Ская, и редкие отсветы уличных фонарей.
Кеб осторожно заехал в глухой, темный переулок и остановился. Миэльтруда услышала шепот спокойных мелких волн залива Тенистерле.
Джубал открыл дверь: «Выходите!»
Миэльтруда приподнялась, сидя на полу, и выбралась из кабины. Она знала, где находится — на берегу, недалеко от гостиницы «Кораблекрушение». Сзади тускло горели огни Визрода, озаренный Скаем залив переливался мелкими искрами, напротив тянулась длинная тень косы Чам.
«Сюда!»
Миэльтруда обернулась — если бы она сейчас закричала, кто-нибудь мог услышать и, по меньшей мере, вызвать ночной патруль. Но глинт, стоявший рядом, не допустил бы ничего подобного. Джубал взял ее за руку — прикосновение заставило девушку съежиться.
Они спустились на пляж. Джубал подобрал конец каната и стал тянуть его на себя, перебирая руками. Дрожащая от холода Миэльтруда молча стояла на песке. Послышался скрежет — Джубал вытащил на берег, кормой вперед, небольшой ялик. Жестом он приказал пленнице садиться. Брезгливо подобрав платье, Миэльтруда забралась в ялик. Джубал вытолкнул лодку на мелководье, вскочил на корму и, перебравшись на нос, стал тянуть еще один канат. Через некоторое время ялик причалил к борту пришвартованного к плавучим бочкам судна.
Подгоняемая Джубалом, Миэльтруда поднялась на палубу — подавленная и настороженная, она наконец полностью осознала серьезность происходившего.
Девушка внезапно бросилась к лееру и, несмотря на то, что в заливе водилась рыба-терка, вознамерилась броситься за борт. Джубал поймал ее за талию и оттащил назад: «Вы опять вознамерились нарушить закон! Ордер предусматривает два удара в день
— колючими прутьями, оставляющими ожоги. Откажитесь от попыток бежать, если не хотите, чтобы вас раздели догола и выпороли».
Миэльтруда не могла найти слов, дрожа от стыда и ярости.
«Я командую этим судном, — Джубал радушно развел руками.
— Оно называется «Кланш». По меньшей мере какую-то часть исправительного срока вам придется отбыть на борту «Кланша»».
Миэльтруда, теперь уже в полном замешательстве, спросила, заикаясь: «Я думала, вы глинт. Вы национал? Как это может быть?»
«Судно зафрахтовано на деньги, уплаченные вашим отцом. Я все еще глинт — дроуд клана Дроудов!»
«Вы негодяй, мерзавец! Что вы себе позволяете? — с отчаянием воскликнула Миэльтруда. — Вас накажут!»
«Вы, безответственная преступница, смеете называть меня негодяем?»
Миэльтруда уже взяла себя в руки и надменно молчала.
«Могу обнадежить вас в одном отношении, — сурово произнес Джу бал. — В моем обществе вы можете не опасаться посягательств на ваше целомудрие. В отличие от вас, вашего отца и вашего дружка Рамуса Имфа у меня есть принципы. В ближайшем будущем вы будете служить поварихой и горничной на борту «Клан-ша»».
«Покажите мне ордер».
«Поднимитесь в каюту на корме».
Изучив документ при свете ночного фонаря, Миэльтруда села в кресло из резного дохобейского сканиля: «Сколько вы хотите?»
Не повышая голос, Джубал спросил: «Сколько вы готовы заплатить?»
Девушка немного подумала: «За три тысячи тольдеков вы можете нанять двух горничных».
«Верно. А где же справедливость?»
Миэльтруда нетерпеливо отмахнулась: «Вернемся к действительности».
«Прекрасно — я надеялся, что рано или поздно вы сумеете вернуться к действительности. Посмотрите вокруг себя. Стол, кресло, койка, коврик на дощатом полу — не что иное, как действительность. С этим не может не согласиться даже ваш вельможный батюшка. Вы приговорены к наказанию за наглое пренебрежение страданиями другого человека и покушение на его жизнь. Приговор — действительность. Продолжая пренебрегать действительностью, вы заслужите порку».
Миэльтруда слушала с каменным лицом и ответила почти беззаботно: «Я не боюсь крысиной метелки, боль ничего не значит. Поработить меня никому не удастся. Никогда я не стану вашей горничной».
«В таком случае, — слегка поклонился Джубал, — вы останетесь под стражей до тех пор, пока не соблаговолите начать двухлетнее исправительное услужение. Не забудьте известить меня, когда настанет этот момент; с этого дня срок вашего наказания начнет уменьшаться».
Миэльтруда сидела, досадливо нахмурившись. «Она моложе, чем казалось, — думал Джубал, — значительно моложе Сьюны». Сьюна Мирцея теперь представлялась ему существом слишком плотским, ее чары — наигранными. Несомненно, весело провести час-другой в постели Сьюны было бы полезным упражнением, укрепляющим нервы и железы. Но стоять на борту фелуки плечом к плечу с Миэльтрудой, глядя на вздымающийся в ночное небо Скай, было бы упоительным переживанием, ради которого стоило жить долго и упорно. В ее присутствии даже подумать о порке было отвратительно.