– Да, это дельце будет потруднее кражи из амбара крестьянина Ильина, – со вздохом резюмировал фон Борн, щурясь сквозь папиросный дым.
– Мне кажется, Митрофанов что-то скрывает, – решительно промолвил Саша.
Фон Борн задумчиво кивнул.
– Вы тоже заметили, как у него дрожали руки? Он явно кого-то до смерти боится, но кого, не хочет говорить. Интересно почему? – Он обернулся и пристально поглядел на Сашу, который стоял у окна. – Скажите откровенно, вы связываете это убийство с теми, о которых вы мне рассказывали, и с покушениями на мадемуазель Тамарину?
– Я убежден, что связь есть, – помедлив, признался Саша, – но пока я не могу ее нащупать.
– А что вам рассказала Дельфина Ренар?
Саша спохватился и быстро пересказал, что француженка видела во время купания. Против его ожидания, фон Борн не стал его высмеивать.
– Любопытно, – заметил Федор Иванович. – Вы собираетесь побеседовать с этой дамой, с Олонецкой?
– Да, мне хотелось бы выслушать ее версию событий, – ответил Саша.
– Что ж, – вздохнул фон Борн, поднимаясь с места, – я полагаю, раз мы сделали в Ясеневе все, что могли, нам вполне простительно наведаться к соседям и навести кое-какие справки.
Однако далеко им ехать не пришлось, ибо, как только они спустились с крыльца, в аллее показался всадник на взмыленной лошади, в котором Саша не без удивления признал Никиту Карелина.
– Госпожа Олонецкая не у вас? – крикнул Никита, подъезжая.
Следователи обменялись быстрым взглядом.
– Нет. А почему она должна быть здесь? – настороженно осведомился фон Борн.
Однако Никита, похоже, даже не уловил подозрительной интонации вопроса.
– Она уехала вчера вечером кататься верхом, как обычно, и до сих пор не вернулась! Я сначала решил, что она могла заехать куда-нибудь, но все ее вещи остались в ее комнате. Когда она не появилась сегодня утром, я встревожился и послал людей на поиски.
– Так-так, очень любопытно, – промурлыкал фон Борн с таким видом, будто исчезновение госпожи Олонецкой доставило ему невероятное удовольствие. – Между прочим, вам известно, что в Ясеневе произошло убийство?
Никита открыл рот.
– Убийство? Как? Когда? Значит, Амалия Константиновна…
– С мадемуазель Тамариной все в порядке, – перебил его Саша. – Погиб ваш друг, Алеша Ромашкин.
И он поведал остолбеневшему Никите о том, что произошло сегодня в усадьбе за завтраком.
* * *– Дождь идет, – безучастно заметила Муся.
Капли дождя змеились по оконному стеклу. Время близилось к семи вечера. Часы стучали маятником, где-то в подполе скреблась мышь, до которой не успел добраться любимец всей дворни – поджарый черный кот Васька, имевший репутацию лучшего истребителя грызунов в округе.
– Наверное, они скоро вернутся, – сказала Амалия.
Все их друзья отправились на поиски бесследно сгинувшей Изабеллы Олонецкой – прочесывать округу. Даже неповоротливый обычно Гриша Гордеев выказал горячее желание принять в розысках посильное участие. Фон Борн и художник тоже отправились искать Олонецкую, и лишь Орлов заявил, что не желает иметь к происходящему никакого отношения. Сам он должен был встречать в Николаевске вытребованного из Твери инженера, которого вызвали для починки ясеневского фонтана, и около половины шестого уехал на станцию.
– Как ты думаешь, мы больше не увидим ее? – спросила Муся.
Амалия даже не сразу поняла, что ее подруга имеет в виду.
– Честно говоря, – нерешительно промолвила она, – я все-таки надеюсь на лучшее.
– Думаешь, это она пыталась тебя утопить? – безжалостно продолжала Муся, отходя от окна и садясь рядом с Амалией на диван.
– С чего ты взяла? – вскинулась девушка.
– Сегодня ты меня только о ней и расспрашивала, – сказала Муся, не сводя с ее лица сухих, настороженно блестящих глаз. – А потом явился верный рыцарь и объ-явил, что она пропала. Так это она или нет?
– Саша думает, что это могла быть она, – вывернулась Амалия.
– А ты? Что ты сама об этом думаешь? – допытывалась Муся, но Амалия не успела ответить.
В коридоре послышались быстрые шаги, зазвенели чьи-то голоса, и в гостиную вошел промокший и продрогший Иван Петрович Орлов, а за ним двигалась долговязая фигура неизвестного человека.
– Знакомьтесь, – представил его Орлов, – господин Тадеуш Пшибышевский, инженер. Он будет чинить у нас фонтан.
– А, так вы поляк! – воскликнула Муся, с любопытством рассматривая верзилу Пшибышевского. – Надо же, Амели, это твой соотечественник!
Хотя Амалия была полькой всего лишь наполовину, она тем не менее присела и по-польски приветствовала гостя. Он явно обрадовался, услышав родную речь. По-русски Пшибышевский говорил весьма бегло, но, как и большинство поляков, с многочисленными ошибками в ударениях.
– У нас тут случилась небольшая неприятность, – сказал Орлов, – но вы не стесняйтесь, чувствуйте себя, как дома. Эй, Архип! Проводи нашего гостя в красную комнату.
Под «небольшой неприятностью» Орлов, очевидно, имел в виду тот факт, что один из его соседей был сегодня отравлен под его кровом. Интересно, что же в его глазах могло считаться большой неприятностью – повальный мор, Всемирный потоп?
К ужину вернулись мужчины, которые искали следы пропавшей госпожи Олонецкой. Было решено, что Гриша Гордеев, фон Борн, Митя Озеров и Никита Карелин заночуют в Ясеневе с тем, чтобы завтра утром вновь отправиться на поиски.
– Вам ничего не удалось обнаружить? – спросила Амалия у Мити.
Тот покачал головой.
– Ничего. Никаких следов ни самой Олонецкой, ни ее лошади. Как сквозь землю провалились.
– А у нас гость! – объявила Муся.
– Что еще за гость? – нахмурился Евгений.
– Поляк, инженер, очень славный. Приехал чинить наш фонтан.
Ужин прошел довольно вяло, несмотря на то, что за столом собралось двенадцать человек. Следователи переговаривались с озабоченным видом. Так как Саше вскоре предстояло вернуться на службу, то фон Борн предложил Орлову послать телеграмму Сашиному начальству – объяснить, что тот понадобился для расследования в Ясеневе. Орлов, коротко знакомый со многими влиятельными чиновниками, благосклонно согласился.
Амалия меж тем беседовала по-польски с Пшибышевским, который сидел возле нее. Как всякий здравомыслящий человек, инженер полагал, что Польше лучше всего было бы жить отдельно от России, но раз уж вышло так, что они оказались вместе, грех было бы этим не воспользоваться. Он получал хорошие деньги и потихоньку откладывал честно заработанные рубли на достойную старость, которую намеревался провести в тихом домике где-нибудь возле Лодзи.
– А почему именно там? – полюбопытствовала Амалия.
Пшибышевский объяснил, что он родом из тех мест. Амалия почувствовала, как сильно заколотилось ее сердце.
– Скажите, а вы многих там знаете? – спросила она.
– Всех, я думаю, – отвечал Пшибышевский. – А что вас интересует?
– Пан Тадеуш, – нерешительно промолвила Амалия, – а вы случайно не помните Олонецкую, Изабеллу Олонецкую? Она тоже живет в тех краях.
Пшибышевский казался удивленным.
– Изабелла Олонецкая? Впервые слышу это имя. Знавал я когда-то старика Олонецкого, но он давно умер, и детей у него не водилось. А вы уверены, что ее зовут именно так?
Амалия добавила, что отца Изабеллы должны звать Антоний или Антон, и подробно описала внешность исчезнувшей дамы. Однако Пшибышевский продолжал упрямо качать головой.
– Наверное, она не из Лодзи, а откуда-то еще, – сказал он. – Будь она из Лодзи, я бы ее точно знал.
Амалии пришлось удовольствоваться ответом, а Пшибышевский стал расспрашивать ее о польских родственниках. Амалия ответила, что она полька только по матери, и назвала фамилию последней.
– Ах! Панна Ада Браницкая! – вскричал Пшибышевский в экстазе. – Как же, я слышал о ней, и не раз! Первая красавица была, да. Мне мой отец о ней рассказывал, – добавил он, покосившись на Амалию. – Он тоже, кажется, немножко за ней ухаживал в свое время, но к ней столько панов неровно дышало – даже и не счесть. Ледницкий, Сапковский, Млицкий Бронислав, первейший богач, даже какой-то князь из королевского рода. Значит, это ваша матушка? Поразительно!
Амалия слушала, улыбалась и думала, что блистательная Аделаида, которой пан Тадеуш расточает такие хвалы, в это же самое время, наверное, наказывает в Москве Якову, чтобы он покупал петрушку на копейку дешевле. Суровая штука жизнь, ах, какая суровая!
– О чем вы там шепчетесь? – полюбопытствовал Митрофанов. – Скажите, нам ведь тоже интересно!
– Мы говорили об общих знакомых, – уклончиво отозвалась Амалия.
После ужина она отвела в сторону Сашу Зимородкова и сообщила ему, что, хотя инженер родился в Лодзи и всех тамошних жителей знает наперечет, ни о какой Изабелле Олонецкой он не слышал. Саша сжал Амалии руку.
– Вот оно! Верьте мне, Амалия Константиновна, теперь мы на правильном пути! Если Изабелла Олонецкая вовсе не из Лодзи, то, может быть, она и не Олонецкая даже?
– Мы говорили об общих знакомых, – уклончиво отозвалась Амалия.
После ужина она отвела в сторону Сашу Зимородкова и сообщила ему, что, хотя инженер родился в Лодзи и всех тамошних жителей знает наперечет, ни о какой Изабелле Олонецкой он не слышал. Саша сжал Амалии руку.
– Вот оно! Верьте мне, Амалия Константиновна, теперь мы на правильном пути! Если Изабелла Олонецкая вовсе не из Лодзи, то, может быть, она и не Олонецкая даже?
– Думаете, она бежала, боясь разоблачения? – ахнула Амалия. – Или… или ее все-таки убили? Но почему она пыталась убить меня, что я ей сделала?
– Пока не знаю, – честно признался следователь. – Тем не менее мы не прекратим дежурить возле вашей комнаты. Если вдруг…
– Да-да, я сразу же зову на помощь, – перебила его Амалия. – Но то, что произошло сегодня утром… с бедным Алешей… Кто же все-таки это сделал?
Саша отвернулся.
– Если вы разумеете отравление, то проще всего его было провернуть одному из тех, кто сидел за столом. Ни вы, ни я этого заведомо не делали. Что же до остальных, то ни у кого из них не было видимого мотива убивать художника. Можно сколько душе угодно подозревать Мусю, или Ореста, или Евгения, или даже самого Митрофанова. Кстати, лично я склонен подозревать именно Митрофанова.
– Почему? – Амалия смотрела на своего друга во все глаза. – Разве это был не его бокал?
– В том-то и дело, что его, – беззаботно ответил Саша. – Просто он незаметно поменялся бокалами с соседом, Алешей Ромашкиным. Это потом вспомнил граф Полонский. А потом господин Митрофанов придвинул тот бокал, который стоял перед ним, к прибору Алеши и стал кричать, что тот сам допустил ошибку. Никакой ошибки не было.
– И что это значит? – хрипло спросила Амалия.
– Это значит, – спокойно ответил Саша, – что либо Митрофанов знал о том, что находится у него в бокале, либо подозревал об этом и решил на всякий случай обезопаситься. Либо, наконец, что он сам бросил яд в бокал. Зачем – не знаю.
– А вы поговорили с ним? – воскликнула Амалия.
– Говорил. Но он стоит на своем: никакой подмены не было, граф ошибся. Однако на всякий случай мы решили не спускать с Павла Семеновича глаз.
Решение было принято верное. Но сам Павел Семенович принял еще более верное решение – в ту же ночь он исчез, оглушив следившего за ним фон Борна.
Утром, раздвинув занавески, Амалия прежде всего увидела фонтан, разбрызгивающий ввысь тонкие струи воды. Повеселевшие купидоны томно улыбались, а Орлов благодарил Пшибышевского и жал ему руку. В тот же день инженер уехал восвояси, даже не подозревая о разыгравшихся в Ясеневе драмах. Пожелаем же ему на прощание доброго пути, ибо он никогда больше не появится на страницах нашего повествования.
Глава 21
– Мы с вами совершили большую ошибку, – заявил Саша Федору Ивановичу.
Фон Борн распростерся на кушетке и, то и дело охая и вздыхая, ощупывал шишку на затылке. Сердобольная Даша, которой блондин-следователь пришелся «оченно по душе», прикладывала к его полученной при исполнении обязанностей ране (то есть к шишке) полотенце, смоченное холодной водой.
– Ох, надо было нам сразу же взять этого прохвоста в оборот! – кипятился Саша, бегая по комнате. – А мы самым позорным образом упустили его!
– Это я упустил его, а не вы, – возразил фон Борн, от своих предков-немцев унаследовавший крайнюю педантичность. – Вам совершенно не в чем себя винить, Александр Богданович.
– Все равно! – отмахнулся Саша. Внезапно он остановился. – Теперь мы будем раскручивать это дело с двух концов. Вещи Олонецкой все еще у Карелина?
– Как будто, – промямлил следователь.
– Необходимо узнать, что же собой в действительности представляет эта дама, – заявил Саша. – Поэтому мы с вами осмотрим ее вещи, а Карелин и его друзья пусть пока ищут саму Изабеллу Антоновну, если ее и впрямь так зовут, в чем лично я сильно сомневаюсь.
Фон Борн немного подумал.
– То есть вы хотите устроить обыск… Хорошо. Но ведь нам понадобится санкция прокурора, разве не так?
– К черту прокурора! – пылко заявил Саша. – Будем действовать на свой страх и риск. Пока мы будем запрашивать необходимые бумаги, потеряем время, а мне сдается, что именно оно в этом деле определяет все.
Фон Борн кивнул.
– Я с вами, – объявил он и, поморщившись, потрогал ноющую шишку.
Даша ободряюще улыбнулась ему, и впервые следователь поглядел на нее с интересом.
Саша объяснил план действий Никите, который его поддержал, и, захватив с собой Федора Ивановича, в легком шарабане прибыл в Жарово, где в отдельном флигеле проживала любительница лошадей госпожа Олонецкая. Фон Борн внимательно оглядел комнаты, которые занимала пропавшая без вести. В одной стояла кровать и находились трюмо, туалетный столик и несколько кресел, в другой комнате обнаружилось несколько шкапчиков, стол и стулья, а также четыре чемодана из кожи. Федор Иванович взбодрился. Он почувствовал, что ему предстоит серьезная работа, а не какое-то там расследование кражи молочного поросенка у отца Григория, взволновавшее все местные умы, которое фон Борну пришлось на время отложить. Потерев руки, следователь принялся за первый чемодан, в то время как Саша вызвал для допроса горничную Карелиных Глафиру, которая обычно прислуживала мадам Олонецкой.
В сущности, ничего нового двум сыщикам Глафира не сообщила. Изабелла Антоновна хорошо одевалась, явно знала толк в лошадях, часто ездила одна верхом, с прислугой была приветлива, и только. Последний раз Глафира видела ее позавчера вечером. На Изабелле Антоновне была малиновая амазонка на шелковой подкладке, а на голове – черная шляпка с розовыми перьями. Кроме того, Олонецкая, как обычно, захватила с собой хлыстик с рукояткой из слоновой кости. Изабелла Антоновна сообщила, что намерена немного покататься и вернется через час-полтора. Но прошел час, прошли и полтора часа, и еще полтора, и целая ночь, а мадам так и не появилась. Глафира дала знать хозяину, тот встревожился и поехал искать гостью – мало ли что, вдруг ее лошадь сломала ногу, и Изабелле Антоновне пришлось заночевать в какой-нибудь хижине. О том, что произошло дальше, господа следователи были осведомлены не хуже горничной.
– А вы, Глаша, – сладко спросил Зимородков, – как сами думаете: что с ней произошло?
– То есть что я думаю? – удивилась Глаша.
– Да.
– А мое мнение, сударь, простое: ничего с ней не стряслось, и зря барин переживает.
– А почему вы так решили?
– Ну… – туманно ответила Глафира, искоса поглядывая на сыщиков. А потом все же пояснила: – Больно уж она хваткая баба, эта Изабелла. С такими ничего не случается.
– Вы слышали, Федор Иванович? – спросил Саша, когда горничная ушла.
– Слышал, – отозвался фон Борн. Он сидел на стуле перед раскрытым чемоданом госпожи Олонецкой, задумчиво подперев руками голову.
– Что-то случилось? – осторожно осведомился Саша, подходя ближе.
– Чемодан, – коротко ответил фон Борн. – Я его уронил.
– И что? – Саша весь подобрался в ожидании ответа.
– Из-за подкладки выпали… Впрочем, посмотрите сами. – Фон Борн протянул Зимородкову какие-то бумаги.
Саша посмотрел и присвистнул.
– Вот это да! – сказал он изумленно, взяв бумаги.
А изумляться было чему: в руках он держал несколько паспортов – два французских, четыре российских, из коих три с гербом царства Польского, кроме того, бельгийский, австрийский и даже бразильский. Все паспорта, судя по именам тех, кому они принадлежали, были выданы совершенно разным женщинам, но приметы последних совпадали практически один в один, и все описывали одного и того же человека – Изабеллу Антоновну Олонецкую.
– Так… – произнес Саша. – Оч-чень интересно…
– Не то слово, – дипломатично ответил фон Борн.
Следователи поглядели друг на друга, и в глазах их мелькнули чрезвычайно странные огонечки.
– Вы думаете то же, что и я? – спросил Федор Иванович.
– Я думаю, нет ли в чемоданах еще каких-нибудь тайников, – просто ответил Саша. – Сдается мне, коллега, что мы напали на след.
– Мне тоже, – согласился фон Борн и вытащил большой перочинный нож.
* * *– Они идут! – воскликнула Муся, отскакивая от окна.
– Кто? – поинтересовался Орест.
Весь день он с друзьями обыскивал дороги и лес, но обнаружить что-либо, имеющее отношение к Олонецкой, так и не удалось. Художник Митрофанов тоже как сквозь землю провалился. Наконец Гриша Гордеев взбунтовался и заявил, что с него хватит. Он повернулся и поехал в Ясенево, а остальные последовали за ним. Им тоже до смерти надоело искать пропавших.
– Они идут, идут! Саша и Федор Иванович! – возбужденно верещала Муся, повернувшись к окну. – Ой, они что-то несут! И лица у них такие довольные!
– Интересно, что они там могли найти? – проворчал Полонский. Но даже он был заинтригован.
И вот двое сыщиков поднялись по ступеням, вот они зашли в дом, и вскоре в коридоре послышались их шаги.