Нича завертел головой. По счастью, окружающие предметы вели себя мирно: не бегали деревья, не плясали дома. И люди в пределах видимости отсутствовали. К вящей Ничиной радости. Потому что видеть он сейчас никого не хотел. Ибо не ждал от подобных встреч ничего хорошего. Да и не люди ему сейчас были нужны, а магазин одежды. На худой конец – какой-нибудь ларек или палатка, где торговали бы курортным барахлом. Точнее, вряд ли тут сейчас кто-нибудь чем-то торговал, но сами торговые точки должны ведь были остаться!
Нича понял, что находится на самой окраине городка – кроме частных домов и коттеджей, вокруг ничего не было. Залезать в чужой дом, пусть даже и необитаемый в этом «виртуальном» мире, Ниче не хотелось. Это казалось ему противоестественным и в общем-то не таким уж в данной ситуации необходимым. Поэтому он сориентировался, определил, куда нужно отправиться, чтобы попасть ближе к центру, и медленно побрел враскорячку, шипя и постанывая от боли и стараясь держаться тени.
Благо что кровь из носа перестала идти. И без того Нича ощущал себя вылезшим из камнедробилки.
И провидение – или что там его замещало в этом мире? – наконец-то над ним сжалилось. Свернув в ближайший переулок, Нича увидел несколько стоявших в ряд палаток. Возле них прямо на тротуаре были расставлены и разложены надувные матрасы, круги, пляжные зонты; на специальных полочках-подставках – о радость! – красовались тапочки и шлепанцы всевозможных разновидностей и цветов. Первым делом Нича заковылял, конечно же, к ним.
Шлепки он подобрал быстро. Красивые, ярко-синие, на липучках. Но он бы рад был сейчас и похоронным белым тапкам.
Надев шлепанцы на гудящие пылающие ноги, Нича почувствовал себя лучше. Но до полного удовлетворения было еще далеко. И первая палатка ничем его более не обрадовала: надувные круги и матрасы никак не вписывались в перечень его насущных потребностей. Вторая палатка осчастливила его головным убором – Нича выбрал белую матерчатую кепку-бейсболку с длинным козырьком. Там же он взял солнечные очки с огромными, чуть ли не в пол-лица, темными стеклами – ему захотелось максимально закрыться от этого мира.
Больше и в этой палатке закрываться было нечем. Зато в следующей он увидел шорты различных фасонов и поначалу обрадовался, но быстро спохватился, что шорты не решат его проблему с икрами и голенями. Следовало найти штанишки подлинней. Но здесь ничего похожего не оказалось – лишь шорты, юбки, плавки, купальники, еще что-то явно женское, в цветастых фитюльках и кружавчиках.
Следующий ларек оказался продовольственным. Там Нича с жадностью выхлюпал полуторалитровую бутылку минералки. Жить стало легче. Тогда он взял еще две двухлитровых и умылся. Смыл с лица и рук кровь, сбросил халат и шлепки, облился с головы до ног, осторожно промыл саднящие, кровоточащие ступни.
Халат надевать не стал, натянул лишь шлепанцы и отправился в последний ларек. Точнее, это был уже не ларек, а нечто более похожее на павильон. По крайней мере в нем была дверь, и все товары находились внутри. Товаров тоже оказалось больше, нежели в предыдущих ларьках. Но ничего полезного Нича и там не увидел. Здесь также имелись шорты, висели на плечиках разноцветные футболки, но шорты не могли спасти от солнечных лучей голени, а футболки-предплечья, поскольку все они до одной были без рукавов. Тем не менее Нича решил взять одну, чтобы по крайней мере поддеть под грязный халат, но тут в дальнем углу он увидел одиноко висящую рубаху с рукавами. Это была белая нарядная сорочка, в которой не грех пойти и на свадьбу. Но Ниче было все равно, для каких мероприятий могла сгодиться рубаха. Главное, что она годилась для защиты от солнца. Он быстро надел сорочку и подумал, что к ней не хватает галстука. Подумал в шутку, но тут же увидел и галстук. Правда, бабочку, но все же. Будто кто-то подслушал его мысли и решил схохмить. Что ж, Нича шутку принял и нацепил на шею черный, с синеватым отливом галстук-бабочку.
Теперь не хватало лишь длинных штанов. Нича по четвертому кругу обошел павильон, но штаны от этого так и не появились. Шорты – пожалуйста, плавки – ради бога, юбки – сколько хошь, колготки – да на здоровье! А вот простых, любых, но обязательно длинных штанов – фигу, как говорится, с маком.
Погоди-ка, подумал вдруг Нича и остановился. Колготки, говоришь? На здоровье?.. А почему бы и нет? Паркуа бы, едрена вошь, и не па?! В конце концов, это свихнувшийся мир для таких же людей! И, если уж на то пошло, здоровье ему и в самом деле дороже, чем насмешки окружающих. Сами-то эти окружающие вообще вон голыми бегают! Так что прочь условности и комплексы! Колготки – не половой признак, а всего лишь средство защиты ног от солнечных ожогов.
Приняв решение, Нича принялся рыться в пакетах с колготками. Разноцветные, телесного цвета и белые он сразу отверг. Черный цвет показался ему более мужественным. Оставалось подобрать размер. А какой ему нужен, Нича, естественно, даже не подозревал. Взял пакет с номером четыре, разорвал, достал колготки, но даже не надевая, понял, что размерчик не его. Тогда он нашел «шестерку». Вынул из пакета обновку; приплясывая сначала на левой, потом на правой ногах, натянул это непотребство. Заправил в них рубаху, но подумал, что так будет выглядеть не просто идиотом и клоуном, а кое-кем похуже, и выпустил сорочку поверху. И все равно он чувствовал себя придурком и извращенцем. Но тут взгляд вновь скользнул по висящим в рядок шортам. Нича обрадованно щелкнул пальцами и выбрал самые длинные, по колено, и быстро надел их поверх колготок, заправив, теперь уже вполне оправданно, внутрь рубашку.
С одеждой было покончено. Уставший от решения этой проблемы Нича направился к выходу и возле самых дверей увидел зеркало. Он заглянул туда и ахнул… Строгая белая сорочка и галстук-бабочка гармонировали с бейсболкой и огромными темными очками, как торт с огурцами. Но все-таки это можно было при необходимости съесть. «Есть» же сорочку с шортами, да еще надетыми на черные колготки, было абсолютно неудобоваримо. А ярко-синие шлепки добавляли в несъедобный винегрет особый, вызывающе ядовитый штришок.
А с другой стороны, подумалось Ниче, лет сто пятьдесят или двести назад любой современный наряд показался бы дикостью. И ничего, мы все это носим и радуемся. А может, я обогнал современную моду на те же сто пятьдесят лет? Может, я законодатель нового в ней направления?.. Он хмыкнул, гордо выпятил грудь и вышел под жаркое, не страшное ему теперь солнце.
* * *Ноги сами несли преображенного Ничу по городу. Куда именно, он даже не задумывался. Шел себе и шел, стараясь меньше глазеть по сторонам, потому что нелепый мир продолжал показывать свои идиотские фокусы. Похоже, крыша здесь поехала не только у людей, но и у всего окружающего в принципе. Причем в самом буквальном смысле, как у красивого трехэтажного здания на правой стороне улицы. Его крыша легко вдруг соскользнула с места, плавно перелетела через дорогу и опустилась на школьный корпус, который медленно, будто нехотя, расплющился под ней в неровный, ощерившийся арматурой блин. А из аккуратненького частного коттеджа неподалеку стала вдруг расти труба. Обычная кирпичная труба стала вести себя словно саженец, рост которого демонстрируют при ускоренном показе. Сначала она просто тянулась кверху, мечтая, видимо, достать до солнышка. Но потом и впрямь, словно растение, стала пускать ростки в стороны, превратившись в подобие кирпичного дерева. Затем на кончиках каменных ветвей стали набухать «бутоны», которые быстро, в считаные секунды, раскрылись, показав маленькие домики, копии «родительского» коттеджа. Все они были перевернуты крышами вниз, так что ветви стали как бы естественными продолжениями их собственных труб. Домики быстро росли, наклоняя ветви, которые на удивление легко сгибались, хоть и выглядели кирпичными. В результате через каких-то пару минут вокруг одного коттеджа стоял уже десяток его копий, а их трубы, загнувшись красными дугами, образовали странную арочную сеть, напомнившую Ниче кровеносную систему из учебника анатомии. Он поскорей отвернулся и стал смотреть на лесистые холмы, зеленеющие за поселком. Но успокоение взору не принесли и они. Одна из улиц, заканчивающаяся как раз возле холмов, стала вдруг удлиняться. Асфальтовая полоска дорожного покрытия, словно плоская змея, поползла прямо на холм. Она взбиралась стремительно, будто горная речка. Правда, текущая вспять. Когда дорога перевалила через вершину, она стала медленно проваливаться внутрь горы, словно нагретая проволока, брошенная на кусок льда. Нича невольно задержал дыхание и не успел выдохнуть, как холм оказался перерезанным надвое.
Да, этот мир определенно рехнулся. Или, наоборот, окончательно спятил он сам. Но этот вариант он решил пока не рассматривать и вынес вердикт: здешними чудесами и приключениями он сыт по горло и немедленно возвращается к Соне. Поскольку, во-первых, отчетливо понял, что очень соскучился по ней, а во-вторых, и это было в принятии решения главным, он сильно за нее переживал.
Да, этот мир определенно рехнулся. Или, наоборот, окончательно спятил он сам. Но этот вариант он решил пока не рассматривать и вынес вердикт: здешними чудесами и приключениями он сыт по горло и немедленно возвращается к Соне. Поскольку, во-первых, отчетливо понял, что очень соскучился по ней, а во-вторых, и это было в принятии решения главным, он сильно за нее переживал.
И вообще, подумаешь, женские капризы! Не хочу видеть, не могу слышать, не подходи больше, не бери мои игрушки и, как говорится, не писай в мой горшок!.. Детский сад какой-то! Мужик он, в конце-то концов, или нет?! Имеет он право полюбить? Имеет право бороться за свою любовь?.. Да пусть она что хочет говорит и думает, а он придет и скажет: выбрось всю эту муть из головы, я люблю тебя – и точка! А там, в той комнате, были не мы. В нас сидели «черви». Вот что он ей скажет. И расскажет, что эти расползшиеся червяки наделали тут, в курортном городке. Как быстро здесь люди перестают быть людьми, как легко они убивают друг друга, рвут на кусочки… Как совокупляются походя… Нет, это он, пожалуй, говорить не станет. Зато расскажет, как здесь размножаются делением, как пытаются ходить деревья и летают крыши, как растут из труб дома, а дороги кромсают собой горы, словно буханки хлеба. И пусть Соня скажет, что это все лишь от дурного воспитания и затаившихся порочных желаний!
Все. Решено. Срочно к Соне! Вот только бы еще перекусить на дорожку, а заодно и с собой чего вкусненького взять.
Нича шагал по улице, которая, как он помнил, вела к центральному парку. В тот раз, когда он отдыхал здесь с родителями, они каждый день гуляли по парку и обедали там в открытом кафе. Это воспоминание ностальгически кольнуло его, и ноги сами повернули к парку. А осознав, куда направляется, он не стал ничего менять. Какая разница, где поесть? Почему бы и не в парке? Там действительно хорошо.
Но до кафе он дойти не успел. Собственно, он давно уже слышал неясный шум вдалеке, но за важными думами не придавал ему значения. Но теперь он подошел к источнику шума довольно близко и понял уже, что шумят люди. Из-за кустов и деревьев их еще не было видно, но, судя по всему, собралось их там много. Как бы даже не больше того десятка, о котором упоминал Казик. Впрочем, вспомнил Нича, одних только Кать стало на семнадцать больше. Может, и другие того… размножились?
* * *Как оказалось, Нича был недалек от истины. Впрочем, он не сразу это понял, даже когда вышел на большую открытую площадку с аттракционами, откуда и раздавался шум. Люди – а их и впрямь оказалось больше чем десять – столпились возле павильона с вывеской «Автодром». И не только возле. Поскольку стен у этого павильона не имелось, хорошо было видно, как и внутри по металлическому настилу, где обычно раскатывают электромобильчики, теперь бегают и прыгают взрослые дяди и тети.
Подойдя ближе, Нича увидел среди скачущих и Аброськину с Казиком. Смысл этих скачек Нича понять не мог, как ни старался. Сначала подумал, что люди танцуют. Но не было слышно музыки, да и движения «танцоров» были вовсе не ритмичными. Больше походило, что люди просто сошли с ума.
Но тут Нича заметил, как с металлической сетки под потолком, служащей в аттракционе токосъемником для двигателей машинок, сорвалась тонкая зигзагообразная молния и впилась в белобрысый затылок коренастому парню в белых шортах. Парень судорожно задергался, отпрыгнул в сторону, побежал, но был настигнут новым разрядом. При этом он орал, визжал, хрюкал – в общем, издавал такие звуки, по которым сложно было определить, больно ему, страшно или, наоборот, весело и приятно. Приглядевшись, Нича понял, что и по остальным стреляют подобные «молнии» – просто при солнечном свете их не всегда было видно.
Заинтересовавшись электрическими эффектами, Нича не сразу обратил внимание на главное. Людей на металлическом «танцполе» становилось все больше. Но не только и не столько из-за того, что некоторые из числа зрителей примыкали к «танцующим»… В основном же это происходило потому, что после каждого разряда «молнии» пораженный ею… раздваивался!.. Нича ясно увидел, как прямо перед ним задергалась в конвульсиях Аброськина, завыла, захрипела, а потом с торжествующим воплем отпрыгнула в сторону. Но не в одну, а сразу в две – налево и направо. Приглядевшись, Нича увидел, что Аброськиных прыгало по автодрому уже четыре экземпляра. Казиков же ему удалось разглядеть лишь троих. Все прочие также имели дублей. Увидел здесь Нича и давешнего толстяка в четырех ипостасях, и «спортсмена» с пивным животиком в количестве пяти штук. «Плясали» там и несколько Кать.
«Эти-то что здесь делают? – удивился Нича. – Они ведь от прошлого своего «размножения» чуть крышами не поехали, описались даже!..»
Тут его заметила одна из Аброськиных и замахала рукой:
– Нича! Иди размножаться! Это такой кайф! Покруче секса…
Договорить Аброськина не успела. В ее затылок впилась голубая дуга разряда. Ольга, будто и правда в оргазме, затряслась, застонала и распалась надвое.
Впрочем, как успел заметить Нича, «классическим» способом размножения здесь тоже не брезговали. Одна парочка делала это вообще стоя, продолжая наблюдать за «танцующими»; еще парень и девушка – Катин дубль – отошли к ближайшей лавочке. Остальные зрители с интересом поглядывали и на «классику», и на «альтернативку», видимо, подбирая себе мысленно более подходящий способ. Впрочем, новый, конечно же, был вне конкуренции. Тем более среди не занятых размножениями зрителей остались одни девушки, да и те сплошь старые Ничины знакомые – Кати. Хотя нет, чуть в сторонке от них стояла молодая женщина, которую Нича раньше не видел. Причем смотрела она не на «танцпол», а как раз на него. И смотрела с очевидным интересом, будто прицениваясь. Вероятно, старый добрый способ размножения казался ей более по душе.
Нича поспешил ретироваться, пока незнакомка не перешла к активным действиям. К тому же смотреть на происходящее ему стало совсем тошно. Внезапно он вспомнил, что совсем недавно тоже «размножился» – там, в копии его родного города, по улицам которой носились оранжевые маршрутки с «ним» за рулем. И если здесь причиной «размножения», как он решил, могли быть проделки «червей», то в тот раз им просто еще неоткуда было взяться. Зато… Зато рядом тогда был Виктор!.. Нича вздрогнул, вспомнив, где и с кем сейчас находится этот мерзавец, и прибавил шагу.
* * *Удаляясь от автодрома, он невольно продолжал коситься на «танцоров», поэтому старушку он заметил, лишь налетев на нее. К счастью, не уронил, успел придержать и, буркнув: «Простите», двинулся дальше. Но та вдруг окликнула его:
– Молодой человек, погодите!
Нича остановился. Разговаривать с местными сумасшедшими ему очень не хотелось, но и удирать от старой женщины было стыдно.
Впрочем, на свихнувшуюся бабулька не походила. Она была одета по стандартной «старушечьей» моде: сбитые туфли, темная бесформенная юбка ниже колен, вязаная синяя кофточка (это по такой-то жаре!), белый в мелкие зеленые цветочки платок. Но взгляд выразительных серых глаз был холоден и цепок. Эти глаза вообще не гармонировали с морщинистым маленьким лицом, тонкими бесцветными губами, острым, загнутым книзу носом, седыми прядями волос, выбивающимися из-под платка. Смотреть в них было неуютно, зябко. Нича невольно опустил взгляд и уставился на большую сиреневую пуговицу бабкиной кофты.
Вспоминая об этой встрече позже, он никак не мог понять, почему же он не насторожился сразу, увидев эту бабушку. Ведь ясно же было, что поселок являлся такой же декорацией, что и родной его город, когда маршрутка номер шесть выбросила его и еще трех пассажиров в иную реальность. Очевидно, что и в здешних декорациях не могли оставаться люди. А насчет тех, кто в них очутился, Казик ему достаточно четко объяснил: молния угодила в море, когда там оставались купающиеся. И что же, он не мог сообразить, что вряд ли эта старушенция совершала заплыв в грозу? Что она вряд ли вообще последние лет двадцать-тридцать заходила в море! И почему не подействовало на нее всеобщее безумие? Ведь сразу же было видно, что не простой была та старушка, ох, не простой! Но не сообразил этого Нича. Видимо, мозги еще не вполне адаптировались к происходящему, до подобных ли рассуждений им было. Да и что бы изменилось, задай он тогда себе эти вопросы? Да хоть и у самой старушки спросил бы. Все равно все бы осталось по-прежнему, как ни крути. Так что и корить себя было не в чем и незачем.
А тогда он всего лишь сказал:
– Извините, я вас не заметил.
– Пустое, – махнула сухонькой ручкой старушка. – Я не потому вас окликнула. Мне хотелось узнать, почему вы уходите? Вам что, это не нравится? – повела она кончиком носа в сторону автодрома.
– А это может нравиться? – вскинулся Нича. – Вот вам это разве нравится?
– Мне – нет. А вот почему вам… – Бабулька внимательно обвела его немигающим взглядом и удивленно поджала губы. – Сдается мне, что вы вообще не отсюда. А судя по одежде – так и вовсе с другой планеты. – Старушка улыбнулась, но лишь одними губами; глаза ее, как и в самом начале, походили на кусочки льда.