Итак, разговора по-тихому с одним-единственным свидетелем не выйдет; собственно говоря, особенно большой надежды на это и не было…
— Бюшель[26], - усмехнулся Курт подчеркнуто дружелюбно, стараясь не замечать подозрительных взглядов вокруг, — ты так и остался редкостным грубияном; ничто в мире не меняется… Как тебя до сих пор никто не прирезал? Я думал, хозяин в «Кревинкеле» уже сменился.
— Я тебя знаю? — поинтересовался обладатель лысины невозмутимо, лишь на миг задержав взгляд на Знаке и сохраняя прежнюю каменную неподвижность. — Или просто-напросто кому-то пора язык укоротить?
— Ты меня знаешь, — подтвердил Курт беззаботно. — Хотя, может, и не помнишь.
— Отличная попытка, майстер инквизитор, но память у меня хорошая, и ваша морда в ней не значится, посему, если вы не мое внебрачное исчадие — валите-ка отсюда по-хорошему, что бы вам ни было нужно. Конгрегатского трупа на нашей территории не будет, однако же — для всех лучше, если вы потихоньку исчезнете. Налить я вам, если так уж желаете, налью, но после чтоб духу вашего тут не было.
— Ух, — передернулся Курт, — какая речь; аж мурашки по затылку… Только память твоя тебя подводит, Бюшель, ибо моя морда в ней быть должна, и если Шерц где-нибудь поблизости, он скажет тебе, кто я такой.
Шерц поблизости был — это лицо в памяти осталось тоже и было узнано сразу, по брошенному мельком взгляду при входе в «Кревинкель»: за десять лет бывший его сообщник ничуть не изменился, лишь раздался ввысь и вширь, сохранив невероятную округлость щек по обе стороны от грушевидного носа и внушительную утробу.
— Шерц! — повысил голос он, не дождавшись реакции на свои слова, и обернулся к столу, где в окружении двух насупленных парней и довольно затасканного вида девицы восседала упитанная шутка Создателя. — Раскрой хлебало, наконец, и изреки что-нибудь умное.
— Ну? — поторопил его хозяин, когда тот так и остался сидеть молча, глядя в сторону гостя своим вечно мутным взглядом. — Какого молчишь? Знаешь ты его или нет?
— Знаю, — наконец, выдавил Шерц нехотя, и маленькие сальные глазки забегали, прячась от собеседников. — Знал, — поправился он тут же. — Раньше.
Взгляд бывшего соратника по неправедным занятиям Курту удалось перехватить лишь на мгновение, и во взгляде этом был откровенный страх. Все верно. Информация, которую этим летом предоставил Друденхаусу Финк, была сообщена без ведома всех прочих членов этого сообщества — лишь люди из его шайки и знали, кем был нынешний следователь Гессе и по какой причине их предводитель беседовал с ним столь доверительно. И сейчас толстяк Шерц ожидал справедливого воздаяния за словоохотливость своего вожака…
— Я так вижу, — заговорил Курт снова, обратясь к хозяину, — от него толку сейчас никакого… Когда-то я был с Финком. Бекер; но, как я говорил, ты наверняка не помнишь меня.
— Бекер… — повторил тот, глядя на него пристально и теперь уже серьезно. — Припоминаю, пекарский племянник, верно? однако ж, это было… сколько же? Лет десять тому, а?
— Вот это память, — искренне восхитился Курт. — Честно сказать, был уверен, что ты забыл напрочь.
— Так, эй, а ну, стойте-ка там! — Голос главного делегата от двери прозвучал зло и растерянно вместе; тот прошагал на середину крохотного зальчика, озираясь вокруг и не зная, к кому обратить взгляд — к незваному гостю, к хозяину заведения или молчаливому толстяку за столом. — Бюшель, какого черта? Тут, кстати, люди сидят, и люди хотят знать, что за херь здесь творится. Ты этого… знаешь? И что значит «был с Финком»? Он кто — инквизитор или нет?
— Голоса на меня не поднимай, сопляк, — почти нежно посоветовал старик за стойкой, и тот отступил чуть назад, неловко хмыкнув. — А что тут и к чему — пусть тебе наш гость сам растолкует. Давайте-ка… — он усмехнулся, приглашающе кивнув, — майстер инквизитор. Говори уж, зачем пришел и чего ради кинулся былые дни припоминать. В городе ты, насколько я знаю, уж год; чего ж теперь приперло?
«Линия поведения», над которой Курт ломал голову по пути в «Кревинкель», избралась, похоже, сама собою; наилучшим выходом было сейчас говорить прямо, и вместо одного лишь бывшего сообщника призывать в свидетели каждого здесь. Собственно, все та же работа, что и прежде, всего лишь несколько иное окружение и чуть другие способы разговорить и заинтересовать…
— О том, что Финка взяли магистратские, знаете? — спросил он негромко, но слышно всем, и лица вокруг, и без того не сияющие приветливостью, осунулись и словно бы посерели, сравнявшись по цвету со стенами тесной комнаты.
— Так ты потому тут?
— Да, — кивнул он серьезно, — потому. Хочу в этом деле разобраться.
— И с каких это пор Друденхаус у Хальтера на побегушках? — с нескрываемым презрением уточнил кто-то; он покривился.
— Слушать надо ухом, а не брюхом, — отозвался Курт, не глядя в его сторону. — Я сказал, что хочу разобраться в деле, а не завалить Финка — ему и без того завтра же была бы хана. А благодаря мне он сейчас не в светской каталажке, а в Друденхаусе; не Бог весть что, однако там его хотя бы не мутузят от нечего делать, как только охрана соскучится. Там вообще без моего приказа в его сторону даже не обернутся. И следствие теперь веду я. Если здесь кто-то чего-то все еще не понял, поясняю для особо умных: хочу помочь Финку не отправиться на тот свет.
— Это просто зашибись, — одобрил предводитель делегации, — только вот в чем штука: чего ради ты ринулся ему помогать, если те слухи, что нам птички на хвостах принесли, правда?
— Как звать? — уточнил Курт, осознав, что именно эта личность на данный момент и станет направителем беседы и настроений окружающих его людей; тот издевательски поклонился.
— Кранц.
— Ясно, — кивнул он, не интересуясь тем, прозвище ли это или же редкий случай именования здешнего обитателя по фамилии[27]. — Так вот, Кранц, дело всего лишь в том, что я не верю в виновность Финка. Довольно такой причины?
— Нам-то, может, и довольно, только странно что-то, когда вот так вот, через десяток лет, начинают поминать старую дружбу; не к добру это. С какого перепугу ты вдруг в это дело полез? Мало ли невиновных магистратские переловили…
Итак, мысленно подвел первый итог Курт, «майстер инквизитор», пускай и в тоне нахально-издевательском, остался в стороне; следует ли столь простое, на «ты», обращение к нему воспринимать как знак недобрый либо же как обозначение того, что его давнее пребывание в их мире осознано и в некотором роде официально принято? Если его хоть однажды поименуют старым прозвищем — значит, справедливо второе…
— И всякий раз Друденхаус вмешивался, когда успевал, — напомнил он. — Про студента пару лет назад слышали?.. Вот то-то, Кранц. А что до старой дружбы, которую я припомнил — у меня на то причины есть. Именно Финк много лет назад привел меня сюда, и если б не он — так и оставался бы я у своих милых родственничков, которые, в конце концов, или голодом меня уморили б, или б заколотили до смерти в один прекрасный день. Не ахти какая, конечно, жизнь тут была, а все же была. И только один Финк прикрывал новичка от тех, кто желал поразвлечься, подсчитывая мои выбитые зубы. Если бы не он когда-то — я бы окочурился на улице, под теткиной скалкой или — уже вот тут, под кулаком какого-нибудь жирного борова, которому повезло, что он старше, выше и больше.
Несколько взглядов сместились в сторону Шерца, и тот выпрямился, отчего внушительное брюшко его уперлось в стол, едва его не отодвинув.
— Так что, — докончил Курт, вновь обернувшись к Кранцу, — вот тебе причина: когда-то он не дал мне сдохнуть. Такое обыкновенно не забывают. Или за десять лет законы здесь изменились?
— Не гоношись, Бекер, — снисходительно и почти миролюбиво откликнулся Бюшель из-за стойки. — По нашим законам мы и говорить-то с тобой не должны бы.
Однако же, старая кличка все-таки произнесена, отметил Курт, усаживаясь поудобнее и несколько расслабляясь. Дальнейшую беседу можно предвидеть с небольшими вариациями, однако почти стопроцентной вероятностью. Для начала присутствующие захотят выговориться, осознавая вслух и в самом деле неслыханную мысль о том, что местный инквизитор в то же время является одним из них; и время этого факта не меняет, ибо не нарушено главное правило — попавшись, Курт не сдал никого, ни одного даже из самых страшных своих обидчиков, и при случае хозяин «Кревинкеля» и толстяк Шерц, сколь бы ни был он неприязненно настроен, это подтвердят.
— А вот это верно, — подхватил Бюшеля неугомонный предводитель делегатов. — Это просто-напросто небывало — мне в морду нашими правилами будет тыкать тот, кто вообще до нас не касается!
— Потому что на дело с тобой не хожу каждый вечер? — уточнил Курт, и тот кивнул на Знак на его груди:
— Потому что на дело с тобой не хожу каждый вечер? — уточнил Курт, и тот кивнул на Знак на его груди:
— Вот поэтому.
— Ах вот оно что, — улыбнулся он с подчеркнутым дружелюбием, и Кранц поморщился. — А скажи-ка мне, хранитель законов, если б тебе посчастливилось накрыть повозку, груженую золотом — ты что б делал? Тысяч, скажем, на пятьдесят. Здесь бы все спустил? Я думаю — домик бы себе прикупил в хорошем квартале и в дорогом трактире лещей во кляре жрал бы.
— Ты это к чему? — насупился тот.
— К тому, что вот это, — Курт чуть приподнял медальон за цепочку, — мне привалило не по моему желанию. Сложилось так. Я не выбирал, куда мне идти и чем заниматься, ясно?
— Однако жопу рвешь на своей службе.
— Рву, — кивнул он невозмутимо, покачивая Знак на пальце, и заметил, что сидящая рядом с Шерцем потрепанная девица соблазняюще закусила губу, отчего внутри что-то похолодело и обозначилось нечто вроде тошноты — зубки у девицы были далеки как от пристойного качества, так и от положеного количества. — Вылавливаю всякую дрянь.
— И чем ты тогда от магистратских отличаешься? Та же псина.
— Тем отличаюсь, Кранц, что мои враги — и твои тоже, как и любого в этом городе, во всей Германии и на всем белом свете, потому как что ты, что я — все мы для них так, мясо. Хочешь кое-что по секрету? Если б не такие, как я, ты сейчас, может, на какой-нибудь шахте втыкал, на добыче камней для скучающего малефика, и это в лучшем случае. Я свою нынешнюю жизнь не выбирал, однако же оправдываться за нее не намерен. Перед законом, на который ты так напираешь, я чист: магистратские от меня десять лет назад ни одного имени не услышали. И до сих пор я рта не раскрыл, хотя кое о чем кое-что знаю.
— И решил, что тебя тут за это обнимать кинутся?
— Угомонись, Кранц, — тихо попросил хозяин подвальчика, и тот умолк тотчас же, захлопнув рот послушно, словно ребенок. — Потрендел — и будет. Ты что-то больно много воли сегодня взял… Ну, пускай оно так, — обратясь уже к гостю, кивнул Бюшель со вздохом. — Но тут-то ты чего забыл, Бекер? Если тебе и впрямь приперло отмазать Финка, тут тебе ничем не помогут. Знаем не больше твоего, а то и, я так мыслю, меньше. За что замели — и то так, слухами да толками. Девицу он какую-то, говорят, прирезал, молоденькую, и оприходовал ее на полную. Так с чего ты взял, что он тут не при делах? Все может быть, он вчера нажрался до синих чертей…
— Девочку, — поправил Курт, отвернувшись от насупленного Кранца. — Одиннадцати лет. Изнасилована раза четыре, после чего изрезана вдоль и поперек и почти выпотрошена. Неужто только я уверен, что Финк такого бы не сделал?
— Мамочки! — шепотом пискнула какая-то девица за столиком у двери, приподнявшись и тут же усевшись обратно; Бюшель нахмурился.
— Да, это уж что-то для Финка слишком. По морде залепить мог бы, да и попользоваться, разрешения не спросив, но вот так вот… А все же — что ты здесь найти думаешь? Говорю же — никто тут ничего не знает, сам видишь.
— Да ты даже не дослушал, — укоризненно возразил Курт. — Вся хохма в том, что если и могу я где-то найти для него оправдание — то только здесь. И свидетелей у меня, кроме вас, никаких нет.
— Вот это слово мне что-то не нравится, — вновь вмешался Кранц, однако уже более миролюбиво, хотя и по-прежнему настороженно. — «Свидетель» — это когда надо идти к вам, там отвечать на ваши вопросы, а потом меня же в соседнюю камеру?
— Если бы дело вел магистрат, вас бы и слушать не стали, не то что звать куда-то, чтоб пообщаться, — отозвался он, кивком пригласив все еще стоящего посреди комнаты собеседника присесть напротив. Поколебавшись, тот медленно приблизился и примостился подальше от него, на самом краешке трехногого трухлявого табурета. — У Друденхауса свои правила, весьма удобные. Никому и никуда идти не надо, хватит того, что я услышу здесь, а в отчете потом напишу «из заслуживающих доверия источников стало известно, что…»; и все.
— Здорово, — хмыкнул кто-то от дальней стены. — А откуда твое начальство узнает, что ты им мозги не крутишь?
Итак, разговор постепенно переходит во вторую фазу, отметил Курт про себя, улыбаясь любопытствующему посетителю «Кревинкеля» почти приятельски:
— Мое начальство — инквизиторы, помнишь? Узнают.
Чуть слышимый, все еще неуверенный смешок, прокатившийся по маленькому темному зальчику, был хорошим знаком, и он продолжил в том же тоне, стараясь не упустить на миг возникшее полудоверие:
— Главное в том, что магистрату я потом ничего объяснять не обязан: тайна следствия Конгрегации, и — выкуси. Как доказал и что нашел — мое дело.
— Хорошо пристроился, — разомкнул, наконец, губы Шерц. — Прям весь в малине.
— Завидно? Давай к нам. Сделаем из тебя пыточный инструмент, будем подсаживать в камеры к малефикам; через час любой запросится на признание. Шерц, мать твою, я вонь твоих портков отсюда чую!
От немудрености и тупости произнесенной шутки стало тошнотворно самому, и, слушая уже откровенный смех, Курт едва не перекривился, припоминая, как когда-то сам покатывался над подобными же безыскусными плодами местного юмора. «Cor dolet, quum scio ut nunc sum atque ut fui»[28]… Но как же до омерзения легко вспоминается все это…
— Если б не твоя побрякушка, Бекер… — с невнятной угрозой отозвался тот, не договорив, однако, и уставясь в сторону.
— Да хорош заливать, — с добродушной насмешкой осадил его кто-то, — ты, разве, пузом можешь задавить, а этих, я слышал, учат от десятка вояк враз отбиваться. Правда это?
— Правда, — не дрогнув лицом, соврал Курт, покривив душой лишь самую малость — «отбиваться» учили от пятерых, много — шестерых, ибо, вопреки распространенному мнению, большего количества бойцов в круг подле одного человека попросту не вместится. Кроме того, учили не отбиваться, а бить, однако на этом он тоже внимания заострять не стал.
— Вот где настоящие мужчины, — проворковала дева с недостачей зубов, и одарить ее ответной улыбкой стоило таких усилий, что от напряжения едва не свело челюсть.
— Руки прочь, — настойчиво порекомендовала девица от двери, выглядящая, к удивлению, несколько свежее и имеющая в наличии все прелести, включая полный набор зубов, поразительно белых. — У тебя вечер забит по самые уши. Майстер инквизитор, допросите меня наедине?
— Ты поосторожней с ним, — заметил Кранц с кривой ухмылкой. — Его бабы кончают на костре.
— Ой, правда? — без особенного испуга уточнила та, и Курт кивнул.
— Правда. Пылкая была штучка… Хотя, я сильно сомневаюсь, что она кончила.
Благодатная тема, подумал он, растягивая в усмешке губы под хохот вокруг. Веселить местных обитателей подобными шуточками несложно, кроме того — нужно, исподволь приучая их к мысли о том, что вот тут, среди них, сидит такой же, свой, с которым можно запросто; вот только какая-то висюлька болтается на шее, но во всем прочем он ничем от них не отличается…
— Недавно тут, — кивнув через плечо на девицу, уже без враждебности истолковал Кранц ее неведение относительно недавних событий, что объяснило также и ее сравнительную опрятность в облике по сопоставлению с прочими.
— Новенькая… — прежним приветливым голосом произнес Курт, пытаясь определить, подошло ли время задать интересующий его вопрос, столь логично укладывающийся в продолжение темы, и осторожно уточнил: — И частенько залетают свежие пташки в эти места?
— Интересуешься девицами?
— Да. Одной из них.
Зародившийся было в тесном зальчике беззаботный гомон утих, и Бюшель, со скрипом опершись на свою стойку, тяжело, шумно вздохнул.
— Стало быть, к делу; так, Бекер?
— Я ж сказал, зачем пришел, — ответил он с таким же вздохом, всем своим видом говоря о том, как он доволен просто побыть здесь, среди валяющихся на полу отбросов и кислой вони, однако же — долг зовет… — Ты спрашивал, что я надеюсь тут выловить? Так вот, я надеялся разыскать одну милашку — блондинка, низкорослая, щуплая, вчерашний вечер провела с Финком. Тоже — новенькая. Помнит ее кто-нибудь?
— Я эту сучку помню! — с готовностью отозвалась чистоплотная девица, в мгновение ока пересев к его столу — Курт едва успел заметить, как она оказалась напротив; оценив столь явную готовность к сотрудничеству очередной благосклонной улыбкой, он кивнул:
— Ясно. И чем эта дщерь Евина заслужила такое порицание из уст… Тебя как зовут?
— Мария, — томно отозвалась та, и Курт улыбнулся еще шире.
— М-м, какое непорочное имя…
— Только сама я — страшная грешница, — без каких-либо признаков смущения потупила глаза та, тут же снова подняв взгляд к гостю. — А эта проб…дь — сучка, потому что дрянь редкая.
Логика неколебимая, мысленно усмехнулся Курт, а вслух уточнил:
— Стало быть, ты ее видела. Так?