Подъезжая к бригаде Темника, издали увидели танкистов, выстроившихся у своих машин. Темник и Ружин обносили знамя бригады. Вот они подошли ко второму батальону. Комбат Жуков медленно и очень громко произносит:
- Клянемся, что мы, идя в бой, будем драться до последнего дыхания, пока сердце бьется в груди, а глаза видят врага.
- Клянемся! - повторяет гвардия.
- Клянемся тебе, Родина, что сполна рассчитаемся за сожженные города и села, за сожженных в дьявольских печах, отравленных в душегубках, расстрелянных и замученных жен и детей, братьев и сестер, отцов и матерей. Смерть немецким захватчикам! Да здравствует победа!
Темник и Ружин проносят знамя перед рядами. Внезапно один рядовой сделал два шага вперед, взял рукой полотнище и вырвал ниточку бахромы. Бережно сложил и спрятал на груди.
- Достану в Берлине!
Как сжатая пружина, изготовилась наша армия к рывку.
Но армия генерала Чуйкова не смогла в первый день выполнить свою задачу. По плану к 7:00 второго дня наступления мы уже должны были войти в "чистый" прорыв и вечером того же дня быть на реке Пилице. Но этот прорыв получился у Чуйкова на шесть часов позже, чем было запланировано. Мы с завистью посматривали на успехи соседей - 2-й гвардейской танковой армии, которой армия Н.Э. Берзарина не только обеспечила своевременный чистый прорыв, но и захватила исправный мост через Пилицу в глубине вражеской обороны. Все это они сделали в первый день операции.
Василий Иванович Чуйков разговаривал с командующим фронтом:
- Лед тронулся, товарищ маршал! Вышли на указанный рубеж. Можно вводить армию Катукова? Катуков замер, склонившись у телефона.
- Есть входить в прорыв, товарищ маршал!
"Семь... семь... семь..." - разносится в эфире. И, услыхав позывные, а за ними короткий приказ: "начать игру" - танки ринулись в ворота, распахнутые в линии Вислинского рубежа артиллерией и пехотой. Все поспешно отодвигалось с дороги в сторону - пушки, машины, люди. Танки идут!
- Кончился для вас бой на сегодня, Василий Иванович, - шутит Катуков. Теперь танки воюют!
Боевые машины проходят мимо КП. Не могу оторвать глаза: семьсот танков и самоходок двумя колоннами вливаются в открытую горловину прорыва. По обочинам трупы немецких солдат, разбитые пушки и шестиствольные минометы, развороченные дзоты, а эта могучая сила еще не тронута, не потеряла ни одного человека и бронированным кулаком обрушивается на придавленного врага. Кто ее задержит?
Танки пошли через минные поля. С напряжением вглядывается вдаль Алексей Михайлович Пронин: сейчас проверяется работа его саперов. Вот машины выбрались на грейдер, откуда-то с юго-запада начала постреливать немецкая артиллерия, но ни один танк не остался на бывших смертоносных минных полях.
- Молодцы, саперы! - радуется Алексей Михайлович.- Целую ночь со щупами там ползали,- он указал рукой на запад, за немецкими траншеями. - У перекрестка дорог пять минных полей обнаружили. Поснимали взрыватели и обратно навели маскировку. Фашисты по своим дорогам драпать боятся, а наши танки полный вперед! ; Здорово! Больше тысячи взрывателей повыкручивали!
- Спасибо героям-саперам, спасибо твоей гвардии,- благодарит Катуков Пронина.
Колонны следуют одна за другой. Давно прошли передовые бригады, мотоциклетчики, за ними - главные силы армии.
Кажется, противник немного опомнился от страшного артиллерийского удара. Огонь с юго-запада усиливается. В безнадежном положении немецкие орудия все же продолжают вести огонь. Попасть в растянувшуюся колонну не трудно, и вот уже замерла первая подбитая машина.
- Что за чертовщина?
Примерно на полпути между вспышками вражеских пушек и нашей колонной потянулись кверху клубы черного дыма. Дым - завеса не ахти какая, не сплошная, с большими разрывами. Но сейчас хватит и такой: с неба валит снег, и черные полосы вперемежку с белыми хлопьями поставили сплошную стену. Немецкие артиллеристы сразу потеряли возможность прямого наблюдения. Им оставалось бить только по площадям, но разве на такой скорости, какую развивала наша гвардия, угадаешь эту искомую площадь? Молодцы мотоциклисты - это они накидали дымовых шашек!
На КП Чуйкова начинают доставлять первых пленных. Привели командира батальона. Немец совершенно подавлен, руки висят как плети, глаза блуждают: еще не пришел в себя от нашего огневого удара. Он показал, что наступление было неожиданным.
- То есть не то чтобы совсем неожиданным. Командование все время нас успокаивало: русские истощены, увязли на флангах, в Венгрии и Восточной Пруссии. Но ведь мы ветераны, воюем шесть лет и кое-что сами понимаем. Чувствовали: что-то будет, что-то будет... Даже в нашей армейской газете об этом писали. Но когда и, главное, с какой мощью - вот этого мы не знали! О боже мой, боже мой! У вас не артиллеристы, а настоящие дьяволы. Первыми залпами они нарушили все управление дивизией! Уже к концу артподготовки наша пехота побежала. Мы теперь не те, совсем не те... Наши гренадеры легли в могилах под Калинином и Минском, а молодежь... Разве в ее силах вынести подобный ад!.. - Помолчав, он продолжал: - Наш полк шестой пехотной дивизии почти полностью уничтожен огнем. Два фланговых полка отступают лесами - один на северо-запад, другой на юго-запад. Отбиваются артполк, бригада штурмовых орудий и полк шестиствольных реактивных минометов. Но что и они сделают без прикрытия?
И меланхолически добавил:
- Была дивизия - и нет дивизии...
- Вы сказали, что остатки вашей дивизии бегут на северо-запад. Куда именно?
- Вероятно, на реку Пилицу, - неопределенно пожал плечами немец. Говорят, там танки и сильные позиции. Возможно, что обещанные резервы выдвинутся туда.
Пленного увели. К Чуйкову приходили командиры и докладывали о новых трофеях. Вражеские артиллеристы наконец побросали свою материальную часть и сбежали на запад. Тридцать шестиствольных минометов, все двадцать семь орудий артполка 6-й пехотной дивизии достались нам целыми, некоторые даже заряженными. Только штурмовые орудия сумели удрать с боевых позиций. "На Пилицу!" - владело, видимо, мозгами подавленных гренадеров и артиллеристов. Поскорее на Пилицу, где танки, где новые окопы, новые укрепления, где можно будет зализать раны и подтянуть резервы.
Катуков посмотрел на часы. 18:00. Только четыре часа минуло, как танки комбатов Жукова и Карабанова первыми обогнали пехоту. А уже стемнело - зимний день короток. По запланированному темпу им на сегодня полагается пройти сорок километров марша. Успеют ли?
Начали поступать радиограммы от Дремова и Бабаджаняна.
Кроме того, армейская рация могла слушать переговоры комкоров с их передовыми отрядами.
- Куда вышел, куда вышел? - непрестанно запрашивал штаб Дремова 1-ю гвардейскую бригаду Темника.
- Веду бой в районе Едлинск с контратаковавшими танками и пехотой. Пленный командир батальона показал: с юго-запада выдвинута часть сил из состава девятнадцатой танковой дивизии противника. Основной район ее дислокации Радом. "Кинжал" обошел их левый фланг. Куда вышел - доложить не могу.
"Кинжал" - позывной Володи Жукова.
- Дон-сто один, куда вышел? - теребит Бабаджанян Гусаковского.
- Алеша вырвался вперед. Куда - доложить не могу. Пленные показывают: двадцать пятая танковая дивизия отступает параллельно нам на Пилицкий рубеж.
Алеша - это Карабанов.
- С флангов бить думали, - замечает Катуков, нанося на карту черные кружки обеих немецких танковых дивизий, - зажать нас в клещи. А сами в них и попали.
На карте хорошо видно, как 25-ю танковую дивизию противника, притаившуюся за линией фронта, обтекают красные стрелки: с севера - танковая армия Богданова, с юга - корпус Бабаджаняна. В этих условиях немецким танкистам "не до жиру", параллельными дорогами и лесами они мчатся на запад, к Пилице занять новый оборонительный рубеж.
- Только бы Гусаковский успел раньше их выйти! Только б не задержался, беспокоится Михаил Ефимович.
- Алеша, Алеша, не зарывайся, - доносится по рации. Это Гусаковский ищет Карабанова.- Не зарывайся, Алеша, держи связь, связи нету!
Иосиф Ираклиевич хорошо знает Алешу,- горячего, самолюбивого, смелого до безрассудства. Обычно достаточно его чуточку "подначить", и Карабанов очертя голову кидался в атаку. Гусаковский никогда не говорил ему: "Добейся любой ценой", -для Алеши у него припасено неизменное: "Береги коробки!" Но сейчас Алеша ушел вперед, он сам себе хозяин. Что с ним? Не наткнулся ли на дивизию? Беспокойство терзает комбрига, а комбат знай жмет себе вовсю к Пилице, оставляя вехами для бригады разбитые немецкие грузовики или трупы вражеских автоматчиков.
Наконец, в 21:00 16 января Бабаджанян сообщил: "Гусаковский вышел к полоске". Так на условном языке называлась река Пилица. В колонне корпуса Бабаджаняна наша армейская опергруппа двигалась вперед.
Беспокоился Темник. Маршрут колонн обоих корпусов представлял как бы двойную дугу, описанную с плацдарма к северу вокруг Варшавской группировки. Если благодаря Гусаковскому внутренняя дуга пока успешно вырисовывалась, то внешняя задержалась как раз на изгибе: 19-я немецкая танковая дивизия ударом с юго-запада пыталась помешать корпусу Дремова повернуть направо, на Пилицу.
Беспокоился Темник. Маршрут колонн обоих корпусов представлял как бы двойную дугу, описанную с плацдарма к северу вокруг Варшавской группировки. Если благодаря Гусаковскому внутренняя дуга пока успешно вырисовывалась, то внешняя задержалась как раз на изгибе: 19-я немецкая танковая дивизия ударом с юго-запада пыталась помешать корпусу Дремова повернуть направо, на Пилицу.
- Большой опасности нет! - успокаивал Катуков. - Девятнадцатая дивизия сама тоже в клещах между Дремовым и армиями, наступающими с Пулавского плацдарма. Но время, время! Сколько Темник будет с ней возиться? Ах, нет там Горелова, он бы давно был за Пилицей!.. И сколько раз эту проклятую девятнадцатую танковую бить можно? Под Москвой ее расколошматили, под Белгородом опять, под Тамаровкой Гетман ее отлупил. А теперь она снова в ногах путается...
Но тут как раз пришло сообщение, что танкисты Темника после трехчасового боя разгромили части 19-й танковой дивизии, а заодно и остатки самоходного полка 6-й пехотной дивизии, удравшей сюда после прорыва первого рубежа противника. Бригада Темника продолжает стремительное продвижение к Пилице.
Совсем темно - ночь.
Вначале хотели остановиться на ночлег в брошенной немецкой землянке. Но там оказалось полно вшей. Я не выдержал:
- Не могу! Лучше в танке побуду, хоть и чертова холодина.
Так и заночевали в танках.
К 12 часам следующего дня путь колонне преградила пробка: основные силы Бабаджаняна встали перед Пилицей. Мы пошли вдоль дороги, оставив бронетранспортеры. У самого берега увидели Бабаджаняна, оживленно переговаривавшегося с Гусаковским. Заметив нас, комкор быстро подбежал. Лицо раскраснелось от мороза, глаза сверкают - вид боевой, хотя и уставший.
- Чего, как бешеный, носишься на "виллисе"? - ругает его Катуков. - Это тебе не бригада! Обязательно всюду самому сунуться? Ты теперь комкор! Где твоя рация? Ищут-ищут его, а он раскатывает, лихач-кудрявич! Что здесь происходит?
- Карабанов ведет бой на плацдарме за Шлицей. Справа обнаружен противник, и Гусаковский послал роту Боридько. Немцы бегут на юго-запад лесами, но сопротивляются.
- На Дремова выйдут, - определяет Катуков. - Ох, только бы он с ними долго не возился. И так Темник три часа на девятнадцатую дивизию потратил. Сказано же было - не ввязываться в бой, ходу больше давать... Гусаковский, это твои коробки из воды торчат?
Лед на участке переправы был весь разбит бомбами, изрезан темными полыньями. Огромные льдины кружились, с треском сталкивались. Пар от воды не мог закрыть от взора кровавых пятен, темневших на белом снегу. А среди льдин еле выглядывали из воды башни двух танков и две самоходки, о них-то и спросил Михаил Ефимович Гусаковского.
- Так точно,- ответил комбриг.- Взорвали лед, пустили танки по дну. Часть сбилась с курса, зашла под лед. Экипажи спаслись, вынырнули, только льдинами по головам немного побило.
Лицо Иосифа Ираклиевича морщится болезненной гримасой: такое выражение бывает, наверное, у крепенького хозяина-мужичка во время нежданного мора или засухи, от которой страдает хозяйство.
- Плацдарм обеспечили, все сделали, но - танки, танки... Ох, танки...
- Каков здесь плацдарм, Иосиф Ираклиевич? - заинтересовался Катуков.
Гусаковский развернул карту: уже порядочный кусок на северном берегу Пилицы был обведен красным карандашом.
- Вот тут шли три ряда траншей и проволока, тут - рвы шириной до семи метров, а глубиной до пяти. За ними еще две линии траншей.
Он указал на маленькие точки, испестрившие плацдарм:
- Это дзоты. Пулеметные площадки построены через каждые сто метров. Войсками рубеж был занят частично. Пленный офицер показал: немецкое командование рассчитывало успеть остановить нас на Пилице. В таком духе и были получены последние указания от Гудериана. Укрепляли здесь больше пяти месяцев, но посадить войска полностью не успели.
Бой на том берегу стихал: Карабанов добивал остатки небольшого гарнизона, обосновавшегося в деревушке. Осторожно лавируя по крутому скату, оттуда спускалась на лед машина с красным крестом. Когда она пересекла реку и, натужно урча, взбиралась по обледеневшему откосу, из кабины выскочил человек в полушубке, кликнул солдат, и, подпираемая десятком рук и плеч, санлетучка вылезла на дорогу. Командир подошел ближе, и мы узнали Помазнева. Вид у него был пугающий: под глазами - синие мешки от бессонницы, новенький полушубок измазан кровью, изодран осколками.
- Погромского провожал, - угрюмо объяснил он. - При вас, помните, товарищ генерал, поручали ему вымпел ЦК комсомола водрузить на том берегу. Утром Карабанов эту роту на форсирование послал. Огнем накрыло на льду - свистело все вокруг. Только удивлялись про себя - неужто мы еще живы? Погромский вымпел достал, пошел вперед, рота за ним. Его свалило - сосед понес вымпел. Как эстафету, от мертвых к живым, от раненых к целым передавали. Четвертый воткнул вымпел над немецкой траншеей. Все полотнище перемазали в крови. Три человека все-таки полегли. Хорошие ребята были...
По быстро налаженному мосту поползли танки. Мелкий снежок мешал водителю видеть дорогу. Одна машина вдруг сползла левой гусеницей с прогона. Должно быть, водитель растерялся и рванул рычаги не в ту сторону: танк задрожал и вдруг, медленно перевалившись, кувыркнулся в воздухе и с грохотом рухнул, пробив лед.
Все, кто были на берегу, помчались к огромной проруби, где сквозь темную поверхность просвечивало стальное днище. Какой-то танкист сбросил фуфайку, сапоги и, не задумавшись, нырнул в ледяную воду. Сверху было видно, как он полез под танк, потом послышался звук удара. Наконец боец показался из воды. Губы посинели, ресницы и волосы смерзлись, покрывшись ледяной коркой. Он ухватился за кромку проруби и охнул: острый лед изрезал окоченевшие пальцы, красная пленка покрыла твердые грани льда. Сильные руки подхватили и вытащили его. "Дайте кувалду,- прохрипел он,- наверно, ушиблись, не отзываются. Передний люк закрыт". Его больше не пустили в воду, отвели в санитарную машину греться. С кувалдой нырнул другой солдат. Удар за ударом обрушился на броню: отзовитесь, отзовитесь, отзовитесь!
- Вода набирается, - тихо произнес комкор Бабаджанян. - Уж выше груди, наверно.
На смену второму нырнул третий - богатырь-самоходчик Сергей Амелечкин. Вдруг он радостно высунул голову на поверхность, крикнул: "Есть!" - и опять полез под танк. Молниеносно, по знаку Гусаковского, в прорубь бросились еще двое. Долго никто не показывался. Наконец над водой появились две головы: еле-еле, медленно, слабыми толчками к краю проруби подвигались спаситель и спасенный.
"Вот",- выдохнул боец, передавая из воды на руки товарищам безжизненно обмякшее тело, и вдруг сам пошел на дно. Мы не успели опомниться, как раздался громкий всплеск: один из танкистов, как был, в одежде, прыгнул в воду "солдатиком". Через секунду он показался снова, поддерживая рукой боевого друга. Обоих вытащили. Несколько энергичных движений добровольной откачивающей команды - и утопавший пришел в себя. "Простите, братцы,- виновато улыбнулся он сведенными от холода губами,- нахлебался очень". За это время на воде появился второй боец с обеспамятевшим механиком-водителем затонувшего танка. За ними струился кровавый след: непокрытая голова механика-водителя была рассечена при падении. "Никак не вытащить было, - объяснил задержку спасавший.- Амелечкин его сперва ногами из люка толкнул, он руки раскинул - не идет. Обратно в танк втянули и перевернули. Думал, что задохнусь там, еле вытерпел". Потом притащили третьего. Его положили рядом с товарищами. Последнего вынес Амелечкин, подававший из танка бесчувственные тела товарищей через узенький передний люк. На середине полыньи он вдруг остановился, крикнул: "Помогите, ноги свело!" - и скрылся под водой. Но, прежде чем кто-либо успел броситься на помощь, он снова вынырнул: из закушенной губы струилась кровь, глаза с безумным упрямством устремились по направлению края проруби, рука делала отчаянные гребки.
Их положили на снегу рядом: бессильно раскинувшегося спасателя и белого как полотно башнера. Врач щупал пульс, бойцы старательно, настойчиво, с неистребимым упорством, откачивали товарищей. Спасателей почти сразу унесли в санитарную машину. Члены экипажа еще долго лежали на снегу.
- Как, доктор, будут живы? - спросил Гусаковский.
- Будут. Вовремя успели. Еще бы чуточку - и конец.
Иосиф Ираклиевич расстегнул задубевшую фуфайку, широко, полной грудью вздохнул и пошел обратно к мосту.
- Товарищ командующий, - обратился Помазнев, улучив минуту, - скажите, пожалуйста, комбригу, чтоб не лез на бронетранспортере куда не положено... Танк же есть! Сегодня выскочил на поле боя, и, пока отдавал приказ Боридько, его бронетранспортер прямым попаданием разнесло. Нельзя же так! Бригада в рейде, а он без нужды рискует.
Мы посмотрели на мост, по которому Гусаковский переправлял свои последние танки. Сегодня его бригада снова стремительно уйдет вперед, как стальная игла пронизывая вражескую оборону, а за ней, как нить, опять потянется колонна главных сил.