- Выкладывай все до конца.
- Берем мы какой-нибудь город. Любой, от Ловича до Гнезена. Раз мы оторвались от общевойсковиков на сотню километров, то ясно, что берем город без их помощи. Я не хвалюсь, не умаляю достоинств общевойсковых армий, но такова логика современного наступления: мы от них оторвались. Читаем приказ Верховного за этот город: там благодарят и салютуют войскам почти всего фронта и всех родов войск. Солдаты спрашивают: это Гитлера обманывают или просто политика такая? А сведения наверх ведь вы даете!
Телегин пожал плечами и ровным голосом ответил:
- Не знаю, кто кого разыгрывает: солдаты тебя или ты меня. Одно точно знаю, что сам можешь ответить на такие вопросы без моей помощи.
- Нет. Я могу ответить только за армию: город взяли - всегда скажу, какая бригада, какой корпус, какие саперы участвовали. В одном вы правы, Константин Федорович, что кое-какими данными о том, почему и как это происходит, я располагаю. На днях пришлось мне быть у комбрига Гусаковского в Гнезене. Вдруг приводят на КП некоего "шпиона", одетого в форму нашего офицера. Поймал его лично Гусаковский. Как только мы заняли Гнезен, этот субъект сообщил по рации, мол, взят такой-то пункт. А выглядел он приметно: в этой бригаде все ходят в темно-синих шинелях, а он был в обычную шинель одет. Гусаковский спросил его: "Кто вы такой?" - тот грубить начал. Тогда Гусаковский приказал: "Взять шпиона!" Что же выяснилось? Никакой он не шпион, обыкновенный офицер с рацией. Полковник Гусаковский справедливо возмущался: "Я докладываю в корпус не тот пункт, куда вышли мои батальоны, а тот, где сам сижу, всегда немного пространства резервирую, а этот "инициативный" офицерик уже успел своему начальнику доложить рубеж выхода моих батальонов". И вы, Константин Федорович, знаете: быстрота докладов по начальству у подобных руководителей обратно пропорциональна быстроте продвижения соединений вперед. Докладываю вам, что мы взаимодействуем с подвижными группами общевойсковых армий, но я сообщаю, чтобы вы знали и о ловкачах, чтоб снять поклеп с честных воинов. Прошу как члена Военного совета фронта проверить и отучить от подобной информации.
На Телегина мой рассказ произвел неприятное впечатление.
Он даже как будто засомневался.
- А не зазнаетесь вы, танкисты?
- Перед кем? Нам зазнаваться нечего. Вчера пехота с артиллерией и авиацией нам проложила дорогу, ни одного человека не потеряли, сегодня мы своей кровью им путь прокладываем и рады для общевойсковиков все сделать, что можем. А завтра, может быть, опять их черед придет нам ворота прошибать. На том стоим на дружбе.
- Учту, проверим.
Утром с очередным докладом разведки явился полковник Озерянский.
- Получены интересные данные. Гитлер вернулся с западного фронта в Берлин, в подземелье Имперской канцелярии. Для срыва выхода Первого Белорусского фронта к Одеру противник образовал в Восточной Померании новый фронт - группу армий под названием "Висла".
- Это уж их манера,- сказал Телегин,- называть группы армий именами рубежей, где войска были наголову разбиты!
- Наверно, Гитлер надеется, что если назвать армии "Вислой", то они на Вислу вернутся.
- Кто командует новой группой?
- Гиммлер, - ответил Озерянский. - Маршал из гестапо.
- Думаю, что для нас это назначение выгодно. Характер палачей мне хорошо известен. Они все трусы и умеют стрелять только в безоружных. Уверен, что Гиммлер скоро пожалеет о своем наглом честолюбии. Командовать фронтом - это ему не с заключенными или военнопленными воевать.
- Ну, до скорого свидания, надеюсь, на Одере, - простился со мной Телегин.
- По случаю вашего приезда устроим плацдарм побольше. До свидания.
Должен признаться читателю откровенно, что вопросы обеспечения войск мучили меня задолго до выезда в штаб фронта. Поэтому, пока я с жаром доказывал Телегину, что, согласно положениям и инструкциям, нас обязан обеспечивать именно фронт, Коньков в это время уже спешно рассылал начальникам тылов соединений, политработникам и автомобилистам приказ явиться на совещание по вопросу о снабжении армии горючим и подготовить соображения, исходя из того факта, что придется обеспечивать себя самим. Без дипломатии не обойдешься! Когда я приехал к Конькову, люди уже были в сборе.
Коротко объяснил им обстановку, информировал о приказе идти дальше и о необходимости решить вопросы подвоза горючего своим транспортом.
Во время выступления внимательно смотрю на лица собравшихся. Справа, где сидит небольшая группа во главе с солидным офицером, господствует некоторая растерянность и недоумение: это - стажеры из московской военной академии, руководит ими "бог тыла", начальник кафедры Антонов.
Мне известно, что он уже однажды использовал свои знания на посту начальника тыла одной из действующих армий.
И теперь снова Антонов изучает работу тыла танковой армии на практике.
Наконец Антонов не выдерживает:
- Как же так? Такое удаление от баз снабжения - и своими средствами? Это не укладывается у меня в голове... Никакие положения и уставы не предусматривают подобных условий. Вам нужно настойчивее требовать с фронта!
- То, что можно, фронт сделает для танкистов без дополнительных требований. А насчет положений и уставов - ведь их на основании практики вырабатывают. Будем пробовать, может, внесем новый пункт в будущий устав: "Обеспечение танковых войск при отрыве от баз снабжения свыше пятисот километров"...- почти дословно повторяю я сказанное Телегиным.
Начинаются выступления представителей с мест.
- Укажите только место, мы своим бригадным транспортом себе две заправки беремся перевезти,- говорит Помазнев.- Но есть просьба. По главным дорогам идут три армии, все забито. Надо ездить объездами: хоть дальше будет, но свободнее. И пусть нашу дорогу никто не загружает, и чтобы на перекрестках и мостах контрольные посты машины с горючим пропускали в первую очередь.
- Думаю, что фронт учтет просьбу и даст такую команду на все армии. Кто следующий?
Героем совещания оказался начальник службы горюче-смазочных материалов Слинько. Идеи фонтаном били из этой талантливой головы. Только изредка Слинько замедлял речь, чтобы дать возможность представителям академии успеть занести в блокнот новаторские предложения практика.
- В чем наша главная трудность? В шоферах. Один человек физически не сможет проделать за сутки тысячекилометровый путь по военным дорогам, да еще под бомбежками. Что я предлагаю? Вспомните практику старых ямщиков!
В комнате - удивленный шумок.
- Да, ямщиков! Провез ямщик почту или пассажира на своем прогоне и сидит, отдыхает на станции, дальше уже другой везет! Обратно кому-нибудь надо ехать - он опять за вожжи берется. Так и у нас установить: провел шофер машину половину дороги - стоп; пункт отдыха и техосмотра! Дальше машину ведет его напарник. До станции снабжения и обратно. Приведут машину на пункт - там свеженький, отдохнувший шофер поведет ее до фронта. Двести пятьдесят километров за один заезд водитель сможет проехать без напряжения, а в целом вместе, поочередно - великолепно сделают тысячу. Второе. Надо позаботиться о запасах. Каждая часть должна иметь горючего на складе минимально на одну заправку. Склады можно выбрасывать на грунт. Если не хватит бочкотары, могу обеспечить, но...
Он строго осмотрел собравшихся:
- ...знаю: каждая бригада имеет столько бочек, что у фюрера такого количества хватало на целый корпус. Не жадничайте, не просите у меня про запас.
В зале раздался смех.
- А как же! Воюем не первый год. Соображать научились,- басит кто-то.
Слинько проводили аплодисментами.
- Очень правильно начальник службы ГСМ сравнивал шоферов с ямщиками,сказал "дедушка" Ружин.- Но ямские станции всегда находились рядом с трактирами. Надо и этот опыт использовать...
В комнате зашумели.
- Трактир - не кабак! - объяснил Ружин. - Это уж аристократы хорошее слово ругательным сделали. В трактире для ямщиков и кучеров всегда готовили самоварчик и горячую пищу. Вот и у нас должно быть так: шофер замерзнет как черт, а на пункте ему дадут еду повкуснее, чаек погорячее, а потом ложись, браток, отдыхай. А машина дальше поехала. Позаботимся об условиях, и шофер нам заплатит сторицей, в долгу не останется.
- Верно! - сразу посерьезнели и согласились транспортники.
- Но не хлебом единым жив человек, не только о материальных условиях надо думать. О душе шоферской позаботиться! Это уж наша задача, политработников. До сознания каждого водителя надо довести, что его работа значит сейчас для армии. Разрешите, зачитаю обращение к шоферам, написанное прославленными танкистами Первой гвардейской бригады.
- Пожалуйста, пожалуйста...
- "Водители транспортных машин! Вы подвозите нам горючее и боеприпасы. От вас зависит успех нашего общего дела. Безостановочным потоком доставляйте нам грузы. Во имя нашей победы не выпускайте руль из рук. Помните: танкисту дорог каждый час, каждая минута в великом походе на Берлин. Родные наши братья, братья танкистов, артиллеристов, пехотинцев, мы нуждаемся в вашей самоотверженной помощи, мы верим в вас, братья шоферы! Родина наградит каждого труженика войны своей вечной благодарностью!
По поручению батальона танкистов капитан Владимир Жуков".
Как аплодировали автомобилисты - трудно передать. Один шофер не удержался и крикнул:
- Передайте комбату Жукову, что шоферы не подведут. Костьми ляжем, а горючее доставим! Будьте спокойны!
После окончания совещания с работниками армейских тылов со мной остались только политработники. Надо было решить с ними ряд новых вопросов.
Об отношении к немецкому населению с огоньком говорит начальник политотдела 27-й гвардейской мотострелковой бригады Потоцкий.
- ...Вот вам факт: в бою западнее Гнезена видим - бежит к нам восьмилетняя девчурочка, немка. Тапочки надеты на босу ногу, легкое платьице, обмороженными ручонками ведет деда. Дед слепой, раненый. Пули кругом свистят, дед спотыкается, боится, а она ему кричит: "Ком, ком!" И тащит к нам. Первым ей попался навстречу наш солдат, у которого эсэсовцы жену и такую же девчонку застрелили и бросили в колодец. Закаменел боец после того, и что, думаете, он сделал? Полушубок свой ей скинул, от пуль в укрытие стащил и собой прикрыл. А деда наши тут же перевязали, потом накормили, обогрели. В сердце солдата человечность живет, и наша задача - сделать так, чтоб ее не стыдились. Мы воюем не с немецким народом, а с гитлеровской армией. Надо помочь освободиться самому немецкому народу!
Я подумал, слушая Потоцкого: "Наверно, и он, как Володя Горелов, был в комсомольской ячейке имени Тельмана или "Гамбургского восстания", платил членские взносы в МОПР и пел песни Эрнста Буша. Сильна интернационалистская закваска в старой "комсе"! Ведь в двадцатые годы чуть ли не каждый день мы ждали, что в Германии вспыхнет революция..."
С интернационализма я и начал выступление:
- Велика интернационалистская миссия нашей армии. Мы несем освобождение народам. И советский солдат должен нести высокие идеалы нашей партии в Европу. Крепость армии в крепости ее тыла: армия с пепелищем вместо тыла неизбежно обречена на поражение. Надо, конечно, и не терять бдительности. Военный совет завтра обратится с письмом к солдатам и офицерам по вопросу об отношении к немецкому населению. Товарищ Слащев, после совещания мы с вами займемся подготовкой письма.
После принципиальных вопросов разговор зашел о повседневной практике партийной работы.
- Большой приток в партию идет в последнее время, - говорил Ружин. - Я специально прочитал все, что есть у Ильича о приеме в партию. И на практике получилось, что там, где прием стал более строгим, сразу возросло число желающих вступить! Здесь есть над чем нам подумать.
Боярский стал рассказывать о формах и методах политработы в его бригаде. И работа была интересная, да и Боярский был мастером показать дело с наилучшей стороны.
- Вот как я оформляю благодарственные грамоты! - показал он лист великолепной меловой бумаги, на котором была красочно оформлена и отпечатана выписка из Приказа Верховного Главнокомандующего - благодарность войскам, занимавшим город. - Каждый боец бригады имеет такую - и не по одной. Грамоты подписываем вместе - Бойко и я.
- Где бумагу достал? Где так отпечатал? - сыпались деловые вопросы.
- Ну, товарищи, политотдел армии никогда не откажет на нужное дело, сказал Боярский. - Обратитесь к полковнику Журавлеву. Могу и вам дать в долг последние остатки бумаги, - сделал он широкий жест. - Отпечатал у же я в армейской типографии - только по знакомству сделали. Тут ничем помочь не смогу, изворачивайтесь сами. Для солдат, между прочим, вручение - большой праздник. Получит он вечерком, после боя, гляжу, на второй день в конверт грамоту вложит и домой шлет с письмишком. Как-то у рядового Бочкова я поинтересовался: что, мол, пишешь Прочел мне: "Посылаю дорогой документ, помести его в рамку и береги". Понимать надо!
Уже после войны мне самому пришлось бывать в домах у многих ветеранов нашей армии, и почти у каждого на почетном месте, под стеклом, как реликвия великих боев, хранилась благодарственная грамота.
Мезеритцкий орешек
Военный совет приступил к принятию решений во исполнение нового приказа фронта.
- Вот так задачка, - ворчал Михаил Ефимович, - форсировать Обру, овладеть Мезеритцким УРом и передовыми отрядами захватить плацдарм на Одере!
- Плюс надо продолжать блокирование Познани до подхода сил Чуйкова, напомнил Шалин. - Там придется, полагаю, задействовать всю группу Горелова: все-таки тридцать пять тысяч приходится держать в окружении.
Михаил Алексеевич еще раз провел курвиметром по карте.
- Маршрут нам дан более ста пятидесяти километров на запад!
- Так это - по прямой! - сердился Катуков. - А по прямой только птички божьи летают. Самолеты и те не всегда: обходят сторонкой зенитный огонь да всякие там воздушные ямы. Михаил Алексеевич, что известно об этом чертовом УРе?
Шалин обстоятельно дал справку, листая пачки разведдонесений.
Мезеритцкий УР, или, как его называют, Одерский четырехугольник, или, еще иначе, Восточный вал, построен до войны. Германия создала на обеих границах два однотипных вала: Западный, или линия Зигфрида, и Восточный - Одерский четырехугольник. Во время войны оба вала пришли в упадок, но сразу после битвы на Волге противник предусмотрительно приступил к перестройке и модернизации валов. Так что, если даже не считать до- , военных работ, валы готовились к обороне свыше двух лет. Результат на Западе известен: пять армий союзников полгода топчутся перед Западным валом, а американская танковая армия генерала Паттона все это время пребывает в бездействии.
- Понятно и нормально! - пожал плечами Катуков. - Это же неслыханный случай - танковой армии штурмовать готовый к обороне УР. Американцы по правилам действуют.
- Восточный вал состоит из двух линий, - продолжал Шалин.- Первая проходит по реке Обре и цепи озер. Здесь двадцать три дзота и восемь дотов, перед ними находится ров, сооружены бетонные надолбы. Но главная линия обороны идет дальше - между городами Мезеритц, Швибус и Цюллихау. Здесь построено от пяти до семи дотов и дзотов на каждый километр фронта, противотанковые рвы отрыты через каждые три-пять километров в глубину, установлены полосы железобетонных надолбов перед противотанковыми препятствиями и приготовлены канавы-ловушки для танков...
- Сильно!
- Почти сотня позиций для противотанковых пушек, двадцать три позиции для танков в качестве огневых точек. Имеются минные поля, но расположение их пока точно не установлено. Доты соединяются туннелями, которые протянулись на десятки километров. Есть и насосные, и электрические станции, вообще - богатое подземное хозяйство! Кроме того, система плотин на озерах приспособлена для возможного затопления водой любого из участков УРа.
- Так это ж, братцы мои, посильнее линии Маннергейма! - воскликнул Катуков. - Кириллович, так?
- Пожалуй, что и так. Дотов здесь больше, да и водной системы затопления там не было.
- Вспомни, как линию Маннергейма брали. Можем что-нибудь позаимствовать?
- Опыт этот вряд ли нам пригодится: ведь линию Маннергейма брали не танками. Ее артиллерией проламывали, пехотой брали. Да и сил было сколько? Там дивизия наступала в полосе двух километров! Бывало, что войска шли в три эшелона. Артиллерия била по дотам только прямой наводкой и, как правило, тяжелая. И все равно несколько выстрелов приходилось делать в дот, чтоб его разрушить, снаряд в снаряд всаживался. Сколько орудий мы в тех боях потеряли сами можете понять! Накроют нас минами, пока перетаскиваешь орудие на открытую позицию,- прощай, пушечка! Авиации тоже у нас было достаточно - сплошные эскадрильи летели, танки, конечно, тоже действовали, заходили дотам в тылы по ночам, но доты могли перекрывать друг друга огнем. Если б не саперы, вдвое больше времени провозились бы.
- Тяжело было брать?
- Очень тяжело!
- Сколько дано армии суток на взятие УРа, товарищ Шалин?
- Не больше двух, товарищ командующий - ответил Шалин. - Через четверо суток, согласно приказу, надо уже выйти на Одер.
- Да, войск у нас, конечно, поменьше, чем было на Карельском перешейке! решительно сказал Катуков. - Зато есть теперь опыт, есть такое вооружение, о котором тогда могли только мечтать. История войн подобного не знает - танковой армии брать мощнейший укрепленный район!.. Ну что ж, не знала, так будет знать, что был такой случай,- закончил Катуков после паузы.- Сами же напросились у фронта. Взялись за гуж - не говори, что не дюж! Будем принимать решение.
Примерно через час Никитин доложил: прибыли командиры соединений и начальники политотделов.
- Что ж, начнем расширенный Военный совет,- сказал Катуков.
Шалин стоит около карты, разглядывая ее в последний раз перед докладом и постановкой задач корпусам. Участок, куда нам предстоит наступать, напоминает мешок. На правом фланге, параллельно маршруту, опять течет с востока на запад - тьфу, будь она неладна - Варта! На левом фланге так же протянулся Одер - они образуют как бы стенки, а через полтораста километров Одер вдруг круто поворачивает к северу, поперек нашего курса, и сливается с Вартой, закрывая мешок с днища. Сюда мы и должны сунуться головой. Вдобавок мешок этот природа дважды зашила: у самой горловины, от Одера до Варты, протянулась река Обра с цепью озер, а на главной линии УРа, то есть немного отступя, идут почти непрерывным строем озера, вытянувшись с севера на юг, как будто специально мешая нашему движению. Пучок красных стрелок разбежался по карте во все стороны, продырявливая этот четырехугольный мешок. Одна из них резко рванулась вправо, на самый север, - там, на Варте, примостился городок Бирнбаум,- другая проткнула мешок насквозь и вышла к Кюстрину, третья насадила на самый острый кончик далекий Франкфурт-на-Одере.