- Где мост? У Гусаковского даже медсанвзвод прошел. Понимаешь, даже врач сумел пройти, а у тебя бригада не может? Как же так?
- Что случилось, Амазасп Хачатурович?
- Мост взорван!
- Как - взорван? А Моргунов?
- Моргунов отсиживался в лесочке, еще дольше оттуда вытягивался. Словом, отстал от Гусаковского, разрыв получился. Противник успел занять снова рубеж!
Катукову было все равно, кто виноват - Моргунов, Бабаджанян или еще кто-нибудь третий. Перед ним находился комкор, отвечавший за операцию, и я впервые наблюдал крутую свирепость Михаила Ефимовича по отношению к Бабаджаняну.
Сказать, что Армо побагровел, было бы неточным: он просто побурел на глазах. Мне не пришлось быть свидетелем его последующей встречи с Моргуновым, но, зная характер Бабаджаняна, предполагаю, что она была по-южному жаркой, и все "подарки" Катукова полной мерой высыпались на голову комбрига. Да и от себя Армо, наверно, добавил не один десяток горячих слов.
И было за что. Раскрытая бригадой Гусаковского дверь в УР захлопнулась: корпус втянулся в затяжные и почти безуспешные бои, а Гусаковский попал в полное окружение.
Связь с бригадой осуществлялась с трудом и с большими перерывами, хотя Гусаковский принимал все меры" высылая на восток цепочкой радиостанции. Что говорить - плохие средства радиосвязи были у наших войск в минувшую войну. Разве это подходящая дальнобойность для рации - 30 - 35 километров при современных-то темпах наступления! Радисты бригады все-таки нащупали Моргунова и через него передали первую радиограмму:
"3:00. Доложи Шевченко, что вышел в свой район; Дон-101".
"Свой район" находился южнее Циленцига, в шестидесяти километрах за линией фронта.
"Держись. Помощь придет своевременно",- ответил "Шевченко"-Бабаджанян, усиливая нажим остальными бригадами, пытаясь пробуравить главную линию противника.
Как мы узнали позже, Моргунов и сам вел переговоры с бригадой Гусаковского. После первой радиограммы Гусаковского он запросил: "Сообщи, где прошел голубую ленточку". Пришел немедленный ответ. Но он не удовлетворил Моргунова: "Уточните район вашей переправы. В указанном вами месте мост взорван". Гусаковский, поняв затруднительность положения отставшей бригады, радировал: "Чувствую хорошо. Могу вам помочь ударом с тыла".- "От вашей помощи отказываюсь. Надеюсь обойти этот район с юга, где соседом слева нащупано слабое место в обороне противника. Советую выждать несколько времени"."Надеюсь к вечеру взять город, - закончил переговоры Гусаковский, имея в виду Циленциг,- надеюсь также встретиться там с вами".
Пока Моргунов вел переговоры, 1-я гвардейская бригада Темника, шедшая слева от него, штурмовала город Либенау. Попытка взять город с ходу успеха не имела: крепостные батальоны противника, засевшие в фортах, дотах, дзотах, умело использовали все преимущества подготовленной эшелонированной обороны.
Тогда Темник сманеврировал. На главном, южном направлении осталась одна рота старшего лейтенанта Духова. На широком фронте носились восемь "тридцатьчетверок", заскакивая с флангов, ударяя в лоб, мотаясь с края на край. Все внимание противника было приковано к дерзким выходкам Духова.
А тем временем батальоны Жукова и Бочковского во мраке ночи пробрались обходными дорогами к северу от города и ударили с тыла. До утра шел ожесточенный уличный бой, но исход его был предрешен.
К рассвету улицы Либенау загромоздили разбитые и обгорелые машины, на тротуарах и мостовых лежали сотни трупов гитлеровцев, а около семисот человек подняли руки кверху. Почти никто не сумел уйти из окруженного города.
Темник немедленно доложил об успехе Дремову. Тот сейчас же двинул в образовавшийся прорыв другие бригады корпуса. Получив эти сведения, Катуков отдал Бабаджаняну распоряжение перебраться на маршрут Дремова через ворота в Либенау, а оттуда повернуть на север и выйти обратно на свой маршрут.
- Головным теперь пущу Смирнова, - решил Армо. - Больше такого, как было, не повторится, обещаю.
После двух с половиной суток боев в окружении к бригаде Гусаковского подошли с юга мотоциклетчики Мусатова, которые передали комбригу новый приказ: идти на форсирование Одера. Так что когда Моргунов добрался до Циленцига, то назначенного свидания не произошло: Гусаковский опять был далеко впереди.
Действия бригады Гусаковского в тылу врага лично я не наблюдал. Но впоследствии сам Иосиф Ираклиевич, Помазнев, Мельников, Рудовский и другие офицеры многое рассказали, и общая картина боя стала мне ясна.
Главную полосу сопротивления Гусаковский прошел почти без потерь.
- С пулеметными дотами легко справлялись,- объяснял Иосиф Ираклиевич,амбразуры закрывали танками, а саперы в дымоход спускали взрывчатку - и конец доту! Вот с пушечными труднее было. Артиллерия их не берет: стенки толстые, сделано на совесть. Со ста метров восьмидесятипятимиллиметровыми били - хоть бы что ему!
- Знаю эти стенки еще по финской кампании. Их и гаубица не сразу возьмет.
- Но ничего, ничего. Не без трудностей, конечно, но саперы и самоходчики освоили эти доты. Надо было только бить в самую амбразуру. У Мельникова прекрасные есть экипажи, специалисты по дотам. Механик-водитель Амелечкин, например, самоходку на вспышку подводил почти вплотную. А командир Колосов с первого снаряда - ночью! - в амбразуры попадал и заклинивал пушки. А то еще наловчился Амелечкин сбоку подъезжать, а Колосов пушку простреливал. Бах - и все! Очень просто.
- Да, конечно, "очень просто"!
- Саперы молодцами были, специалисты большие. На воздух умудрялись поднимать доты - в самом буквальном смысле! Сам наблюдал, как один дот кверху взлетел. Но и сопротивлялись же фашисты проклятые! Здорово нас боятся, нипочем из дотов не выходили. Только Ахмедзянову удалось взять пленных.
- Знаю Ахмедзянова.
- Заметил он вспышки в большущем стоге сена. Потом-то мы разобрались много дотов были сеном замаскированы. Ахмедзянов с отделением блокировал этот "стог": сначала, как положено, сунули гранаты в амбразуры, потом дверь взрывчаткой подорвали. "Выходи, - кричит,- хенде хох!" Пятьдесят семь фашистов выползли!.. Товарищ генерал, - взмолился вдруг Гусаковский, - там сотни таких дел было, да еще ночью. Как я могу упомнить? Вот представлю наградные - все узнаете.
- Что я там из двух-трех строчек узнаю? Рассказывай!
- Лучше Помазнева расспросите, я не умею, не знаю, что говорить.
- Как себя люди чувствовали?
- Хорошо. Только мы с Помазневым вдвоем понимали, насколько сложна обстановка, но даже между собой почти не разговаривали на эту тему. Привыкли! Две недели идем в глубоком рейде. Немцы всегда в тылу околачиваются, так что положение получилось самое обычное. Вот гитлеровцы действительно чувствовали себя окруженными. Я посылал танковые роты вокруг и все гарнизоны им погромил, а разведка еще дальше действовала. На железнодорожной станции Боридько разбил эшелон с танками, Карабанов ликвидировал подрывную команду на плотинах. Пинский уничтожил аэродром. Перебили у них авиацию, лишили их танковой поддержки, отрезали все коммуникации - кто же кого окружил? Немцы точно думали, что мы их окружили!
- Нужда была в чем-нибудь?
- Почти ни в чем. Горючего с аэродрома достаточно получили, все-таки семьдесят самолетов стояло. Продовольствие нашли в помещичьих имениях. Мой штаб, кстати, как раз стоял в таком господском дворе. Было продовольствие! Вот боеприпасы уже на второй день пришлось экономить: очень много поизрасходовали в первый день.
Помазнев тоже считал, что окруженными в этой обстановке были не столько наши войска, сколько немцы.
- Они сначала подтянули силы, пытались покончить с нами, вели разведку боем с нашими заслонами. Как раз тогда мы приказ Гудериана захватили, что, дескать, "достаточно горстки мужей, чтобы положить предел гусарским выходкам русских танкистов". Мол, если "везде будет применено оружие", то "больше недели эта шумиха продолжаться не сможет". Они и попытались кончить всю "шумиху" и устроить конец "гусарам", словить нас!
- Как медведя словили?
- Вот-вот! Точно. "Веди его сюда!" - "Да он не идет".- "Так сам иди".- "А он не пускает..." Как пощупали они наши силы - через час уже Боридько доложил, что с востока слышен лязг моторов, шум гусениц. "Нервничают, - говорит, немцы, наверно, хотят прорываться на запад из У Ра". Видите, кто окруженным себя считал? Гусаковский ему отвечает: "Сил у них больше, превосходство в технике тоже у них, да еще свобода выбора удара. В таких условиях могут уйти, сволочи! Один выход - упреждать!" Развернулись мы основными силами на сто восемьдесят градусов и посреди ночи врубились в скопления пехоты и самоходок. Как хорошо там Алеша Карабанов действовал! Это же его любимый бой - в лесу и ночью. Тут все решает инициатива и способность до конца ее удержать - как раз карабановская стихия! Одних пленных больше тысячи захватили. Но жалко до смерти Карабанова. Такого комбата потеряли!
Я уже знал к тому времени, что Алеша убит.
- Как и почему погиб Карабанов?
- Уж чрезмерно смелый был, - ответил Помазнев. - Ради того, чтобы меньше потери были, сам лез на рожон; Я с ним целые сутки в танке находился. "Не могу, - говорил он мне, - удержаться, танк для меня и КП, и НП, и штаб, и квартира - все здесь, что в жизни имею". Я его упрекал: "Зачем ты поминутно высовываешься?" Ему, видите ли, в перископ плохо бой видно, все время люк открывал. Что там ему УР, фаустники, снаряды... Я сел в танк к одному из ротных, а через два часа сообщили - комбата убило.
- На моих глазах,- понурил голову Гусаковскии. - Подъехал я к нему, хотел сам утихомирить: "Чего тебе выглядывать? Наблюдай в перископ!" Как сейчас вижу - он руку к груди прижал: "Поймите - говорит, - хочу видеть все поле боя!" Тут танки появились, надо было к Мельникову ехать. Слышу по рации - Карабанов отдает ротам распоряжение, вижу - опять высунулся из люка, проверить, как и что на поле. И тут вспышка фаустпатрона - и нет Алеши... Мать у него осталась. Вот кому тяжело: такого прекрасного сына вырастила - и потеряла на четвертом году войны, уже перед самой победой.
Помолчав, Гусаковский добавил:
- Вислу четыре комбата у меня форсирорали: Карабанов, Боридько, Иванов, Усанов. Иванов - бе зноги, Усанова на Сандомире схоронили, а Карабанова - в Мезеритцком УРе. Всего полгода прошло, а из четырех один Боридько весь израненный остался. Не с кем ему больше украинские песни спивать, погиб Алеша...
- На то мы передовой отряд,- просто сказал Помазнев.
Тем закончилась беседа. От других людей пришлось узнать еще некоторые подробности боев в УРе.
- Жалко Карабанова, - говорил Деденко, механик-водитель Гусаковского, - да ведь и комбрига чуть-чуть в УРе не потеряли. Не заметили, как наехал наш танк на ячейку фаустника. Остановились, только хотели спрьгнуть, смотрим - из-под танка немец выглядывает, держит Фаустпатрон под мышкой. Думаю, - прощай, моя молодость, сейчас он нас шарахнет! Глядим - гримасу строит, пальцами грозит. Вроде что-то дернуло меня - сзади спрыгнул, тихонько подобрался, за "фауст" схватился, а он его и не держит. Психический! Только язык мне показывает. Неужели Гитлер уже сумасшедших мобилизует, товарищ генерал?
- Вряд ли. По их инструкциям, все психические больные подлежат уничтожению, как "расовый брак".
- Значит, этот уже под танком от страха свихнулся! Хорошо, шарики у фашиста оказались слабоваты, не выдержали нагрузки. А то лежать бы сейчас нам рядом с Карабановым. Тяжелый бой был в УРе!
В итоге двухдневного боя армия вышла на тылы Мезеритцкого укрепрайона и фактически свела на нет его значение. Гарнизон У Ра был деморализован бессмысленностью дальнейшей обороны.
Стрелковые соединения 8-й гвардейской армии В.И. Чуйкова завершили разгром "защитников неприступного вала". Остатки гарнизона были взяты в плен.
А мы торопились дальше: шли последние сутки, в течение которых, согласно приказу фронта, требовалось выйти за Одер.
По дорогам Суворова
До вечера мы успели побывать у Дремова, уточнить обстановку на его участке. Пора было подводить итоги дня, докладывать фронту об успехах и неудачах.
- Надо ехать,- предлагает Катуков.- Никитин, где по плану наша точка?
- В Швибусе, в южной части города. Туда полковник Мамаев с первым эшелоном узла связи еще с утра убыл.
- Швибус так Швибус. Поехали,- говорит Катуков.
Поехали. Метель - в пяти шагах ничего не видно, по полуметровому снегу колесному транспорту почти невозможно проехать, на каждом метре бронетранспортеры буксуют.
Стемнело. Километра за два до города наша группа сошла с медленно пробиравшихся машин. Двинулись пешком, с наслаждением вдыхая морозный воздух. Шли спокойно, в полной уверенности, что впереди уже четыре-пять часов находится первый эшелон узла связи и нас с минуты на минуту выйдет встречать полковник Мамаев.
Подошли к городу - никто не встречает.
- Никитин, может, не туда попали?
Осмотрелись - все правильно. Вот железнодорожная станция, недалеко шоссейная дорога, все как на карте. В городе слышен шум моторов, лязг гусениц. Ясно - наши хозяйничают. Направились туда, где должен быть штаб. Подходим к первому дому - ничего не видно.
- Ну-ка, разведайте, что тут есть!
Только солдаты охраны вошли в дом - началась стрельба. Вбежали в коридор и чуть не споткнулись о лежащее у порога тело немецкого офицера. Из комнаты уже выводили трех других немцев и несколько человек в штатском, но с подозрительной военной выправкой. Загнали их в комнату, поставили часового, а сами стали думать, как дальше быть.
- Время фронту докладывать, - сказал Катуков. Связались по радио с Шалиным. Михаил Алексеевич сообщил: "Сведения на 20:00 фронту доложены".
- Где Мамаев?
- Сам волнуюсь. Связи с ним нет.
В это время из разведки вернулся адъютант Балыков, доложил:
- Пробрался на три квартала, везде немецкие машины, Мамаева не обнаружил.
- Жаль Мамаева, - начал отпевать Михаил Ефимович. - Такой рассудительный был человек! Как же он с людьми и рацией к немцам угодил?
Мотоциклетчики не могли быстро подъехать из-за снега, поэтому мы срочно вызвали по радио тяжелый танко-самоходный полк полковника Д.Б. Кобрина и роту автоматчиков на "виллисах" от Дремова. Когда они подошли (через два часа!), почувствовали себя получше.
- Не перепутал он? Не уехал на север? - спросил я Никитина.
- Полковник не может север с югом перепутать,- отвечал Никитин. - Я его лично инструктировал.
- Все же надо поискать, послать людей, - беспокоился Катуков.
- Маршрут я ему давал через Бомст. Север исключается! - упорствовал Никитин и показал на карту. Действительно, все восемь дорог этого района вели только в Швибус: сбиться с пути просто невозможно.
Внезапно Катуков почувствовал голод.
- Корочки хлебца не найдется, браток? - обратился он к автоматчику.
- Даже с головкой чеснока, товарищ командующий, - лихо ответил тот: вкусы Михаила Ефимовича известны в штабе. Он пожевал немного, а потом усталость взяла свое: как был - в любимой бурке - прилег на диван.
- Кириллович, ты посиди с Никитиным, а я немножечко выключусь, - выговорил уже из последних сил.
Сижу и, чтобы разогнать дремоту, упорно стараюсь думать: "Как-то себя чувствуют гвардейцы, если нас, закаленных, и то сморило. Ведь они в худших условиях! Нам хоть выпадает попасть в теплое помещение, иногда какой-то лишний часок вырвать для сна, а как они, бедолаги? Днем и ночью в бою и на марше уже пятнадцать суток почти непрерывно! На остановках и фильтры надо промыть, и масло поменять, и агрегаты осмотреть. До изнеможения люди переутомились, а бои-то все продолжаются! Но находятся же командиры, которые никогда не информируют, что часть от усталости не может двигаться, чтоб разрешили отдохнуть. Днем докладывают - наступаем, ночью. Спросишь, где часть наступаем, кричат, наступаем! И иногда старший командир верит в это, будто сам не понимает, что непрерывного движения не бывает, что люди - не машины. Да и машина требует осмотра, а человека надо накормить, дать ему поспать, тогда он задачу выполнит. Все это отлично знают, а все равно иной раз обманывают дескать, мы без сна и отдыха гоним врага. Ну какой толк от вранья? Поведется неправдивая информация в мелочах, станет такой и в крупном лгать - только начни, дай волю, охотники приврать всегда найдутся".
И только дошел до этих грустных мыслей - распахнулась дверь, и Никитин закричал:
- Мамаев!
Высокий черноволосый Мамаев легко вошел в комнату и изящно приложил руку к шапке:
- Товарищ член Военного совета, как квартирка? Сплю я, что ли? Вроде не сплю.
- Это я лично подобрал, специально для вас!
Катуков приподнял голову. Мамаев все так же изящно повернулся к нему, подошел и почтительно склонился над лежащим Михаилом Ефимовичем.
- Товарищ командующий армией, гвардии генерал-полковник танковых войск! Эту квартирку подобрал специально для вас!
- Да он никак еще и доволен собой? Интонацию Катукова передать не берусь: тут Гоголь нужен.
- Наверное, и поужинали плотненько?
- Так точно, товарищ командующий, - твердо ответил Мамаев.
- Ах, вы поужинали, - сглотнул слюну Михаил Ефимович, - а другие еще и не обедали! А чем, кстати, объясняется ваше опоздание?
- Невозможно было проехать, товарищ командующий, немецкая авиация летает над дорогами.
У вошедшего в комнату Павловцева от ярости раздуваются ноздри:
- Разрешите доложить. Рации, люди и машины прибыли согласно списку. За опоздание полную ответственность несет полковник Мамаев. Готов доложить Военному совету подробно.
Но подробно не получилось - слишком кипел Павловцев:
- Полковник каждому появлявшемуся в пределах видимости самолету низко кланялся. Говорю ему: "Вперед надо!" Но он из всего курса обучения только одно запомнил: при налетах надо рассредотачиваться. Немцы и не бомбят, а он все свое: "Приказываю рассредоточиться!"