- Разрешите доложить, что опергруппа штаба расположилась в военном городке Демба. Связь с Михаилом Алексеевичем налажена. - У Павловцева была негласная привилегия называть Шалина по имени-отчеству. - Считаю необходимым доложить особо: местные жители предложили своими силами и средствами организовать полевой госпиталь. Большая группа рабочих предложила помощь в строительстве мостов; заготовлено сорок лодок и канаты для парома.
- Это нам очень нужно сейчас! Все переправочные средства сюда, немедленно! - приказал Катуков.
- Есть проводники, которые могут указать проходы через минные поля. Прихватил их с собой. Среди них - ксендз.
Заметив, что последние слова нас удивили, Павловцев пояснил:
- Да, да, ксендз, священник! Он, оказывается, прихожан в костеле поучал: следите, где немцы минируют, пригодится.
- Любопытно. Где ж этот диковинный ксендз?
- Сейчас будет, товарищ член Военного совета.
Минуты через две перед нами предстал мужчина средних лет с приятным интеллигентным лицом. Вместо длинной сутаны на нем ладно сидел обыкновенный костюм. Только католический крест на груди выдавал необычную профессию ночного гостя.
- Вы правда ксендз? - спросил Катуков.
- От сана не отказываюсь.
- Почему вы помогаете нам?
- Вас это удивляет?
-Да!
- Вы спасаете мир от сатаны и ужасов апокалиптических. И, кроме того, я поляк и люблю Польшу.
- Вы действительно знаете минные поля на том берегу?
- Я, моя прихожанка Екатерина Стефанович и ее сын Николай готовы указать вам проходы.
- Михаил Ефимович, поручим это дело Павловцеву, а?
- Согласен.
- Павел Лаврович, переправьте их на ту сторону реки и захватите с собой саперов.
После ухода поляков пошли берегом к Махуву, где предполагалась ночевка.
Справа и слева гремели орудия; мириады светящихся пунктиров трассирующих пуль, разрывы сигнальных ракет, мертвое зарево осветительных бомб походили на своеобразный гигантский фейерверк. Сверху сыпались вражеские бомбы и осколки собственных зенитных снарядов.
Подбежал лейтенант:
- Товарищ командующий! Вам пакет от начальника штаба армии.
Подсвечиваю плоским фонариком, пока Михаил Ефимович разрывает засургученный пакет и начинает читать вслух:
- "На флангах армии обнаружены значительные силы противника. Особенно справа - на фланге корпуса Гетмана..." Карту! - лейтенант развернул карту."...между Тарнобжегом и излучиной Сана". Кириллыч, смотри, вот где! "Разведка сообщает, что слева находится одна танковая и одна пехотная дивизия". Я это сегодня почувствовал: не успел Мелец проскочить - по мне из танка выстрелили. Решил кое-что предпринять и, значит, не напрасно... Ждем, гости дорогие!
Катуков достал из кармана огрызок простого карандаша. Никакого другого "орудия письма" командующий не признавал.
"Доложите начальнику штаба фронта,- писал он Шалину, подводя итоги дня: плацдарм захвачен, форсирование идет успешно. К утру на плацдарме будет вся армия".
Среди ночи мы уловили резкие удары полупонтонов о воду. "Один... второй... третий... Сейчас будет паром",- считал Катуков. Были видны мчавшиеся к берегу на бешеном ходу грузовики, подгоняемые криком командира: "Скорей! Еще скорей!". Невероятный поворот у самой кромки (или, по-военному,- у самого уреза) - и металлический полупонтон слетел прямо в воду. Только его подхватили руки саперов, как у уреза развернулась следующая машина. Саперы скрепили полупонтоны в понтон, два понтона в паром, к нему прицепился черный трудяга-катерок, и полсотни тонн груза поплыли к западной пристани - эстакаде. Не прошло и десяти минут, как "тридцатьчетверки" рванулись вдоль берега, уничтожая огневые точки врага. Переправы работали всю ночь с предельной нагрузкой и на максимальной скорости: при таких бомбовых ударах иначе нельзя. Гвардейское спасибо понтонерам полковника Я.А. Берзина!
Но и противник действовал оперативно. Бомбежка не уменьшалась. Проклятая луна! На воде все видно. Вой сирены смешался с гудением "юнкерсов". На бреющем полете прошли они между берегами, внимательно осматривая водную гладь и "украшая" ее серебристыми султанами вспенившейся воды. Работа легкая - зенитки молчат, ястребков тоже нет, и через несколько минут бомбовозы улетели. Паром разбит, машина затоплена, кругом тела убитых и раненые.
- Химика! - гремит Катуков.
Полковник В.И. Рязанов вырастает на голос командующего.
- Где твои люди? Дымку, дымку давай! Окуривай днем, ночью, да пошире, километров на пятнадцать. Чтобы они из-за твоего дыма переправу не обнаружили! Не стесняйся!
Вид у Рязанова смущенный: он будто чувствует себя виноватым за бомбежку.
- Дымку дадим, товарищ командующий. Сколько нужно, все дадим. Шашек сэкономили - до Берлина хватит!
Уже не первый раз в тот день услышал о Берлине. Сразу за пограничным столбом столица Германии начала казаться солдатам и офицерам близкой оперативной целью. Вот даже химики шашки "для Берлина" экономят.
- О Берлине потом позаботимся,- улыбнулся подобревший Катуков. - Давай на Висле сначала поработай. - И повернулся ко мне: - Я пока в бригаду пойду... Горелов ранен!
- Ну, а я в корпус к Гетману,- ответил я, пожимая его руку.
Дойти до корпуса Гетмана было делом получаса. В ночной темноте стучали топоры саперов, около танков возились экипажи.
Командир 11-го гвардейского Прикарпатского танкового корпуса генерал Андрей Лаврентьевич Гетман - человек с широким военным и политическим кругозором. Его имя стало популярным в бронетанковых войсках еще со времен боев на реке Халхин-Гол. В начале войны Гетман командовал 112-й танковой дивизией, которая за массовый героизм и умелые боевые действия под Москвой и Тулой первой в танковых частях была награждена орденом Красного Знамени.
Белая пелена тумана перепуталась с черной стеной дымовой завесы. На обрыве, чутко вслушиваясь вдаль, стоял командир корпуса. Подойдя сзади, я спросил:
- О чем задумался, Андрей Лаврентьевич?
- Есть о чем задуматься,- ответил Гетман.- Тарнобжегскую переправу не захватил... Немцы такое предмостное укрепление создали, что Гусаковский вынужден был отказаться от цели. Пришлось свернуть сюда, на Махув. Решил форсировать Вислу здесь. Бригады готовятся, ждут подхода переправочных средств. А сейчас вот как будто слышно "ура" в расположении бригады Гусаковского... Слышите? Опять! К чему бы это? Пошли!
Но по дороге пришлось задержаться. Меж кустами ужинала небольшая группа автоматчиков. Среди них выделялся богатырский силуэт. В нашей армии были только две такие мощные фигуры: у комкора Гетмана и у его ординарца бывшего морского пограничника Петра Ивановича Селезнева.
Из-за кустов донеслось:
- Ну, денщик, расскажи, какие новости у вас в штабе. Ты же возле начальства находишься! Завел твой генерал до Вислы, а кто отсюда живым вернется?
Селезнев промолчал, но пожилой, судя по голосу, солдат обратился к спросившему:
- Ты давно у нас?
- Больше месяца.
- Тогда не маши помелом. Наш командир зря никуда не заведет. А куда заведет, так и выведет, если надо. Я с ним воюю три года. А ты говоришь больше месяца...
Зазвучал баритон Селезнева:
- За "денщика" тебе бы надо флотскую норму врезать. Я не просто ефрейтор, я - старший матрос погранвойск. Но всем дуракам не врежешь! Теперь я спрошу. Вот у меня орден, видишь? Сегодня получил. За денщика? Вовремя термос подал? Дураков нет! Слышал про дорожное ЧП?
- Нет, а что?
- Начальника инженерных частей корпуса немцы в лесу сцапали. Мой-то катил следом, ему всегда вперед надо. Глядим, целый взвод на дороге - "хенде хох" орут. Я и бил с автомата, пока шофер разворачивался. Ранило меня, а все равно бил. Генерал орден с себя снял и мне привинтил. Вот за что ординарцам ордена дают! Да мало дела у меня, что ли? Лейтенанта, скажем, кормит старшина. А у генерала я за старшину. Я и охрана, и санитар, и кухня! - важно закончил Селезнев.
Гетман беззвучно затрясся от смеха и повел меня туда, откуда снова слышалось "ура".
Впереди, столпившись у машин под прикрытием тумана, стояли бойцы. Увидев издали приметную фигуру Гетмана, нам навстречу вышли И. И. Гусаковский и начальник политотдела бригады подполковник В.Г. Помазнев.
- В чем дело? - отрывисто спросил Гетман.
- По радио передавали: бригаду наградили орденом Ленина за Перемышль. Из штаба армии пришли списки награжденных. Решили с Помазневым использовать время, провести летучий митинг, - коротко отрапортовал командир бригады.
Орден дается войсковому соединению или части за массовый героизм солдат и офицеров. Нет выше награды ни для командиров, ни для бойцов. На знамени бригады орденами отмечается ее боевой путь. А тут еще многие и сами были награждены. Мне была понятна радость людей, накануне решающего боя за Вислу нашедших несколько минут, чтобы отметить большой праздник бригады.
- Комкора! Комкора вперед! Пусть скажет комкор!
- Комкора! Комкора вперед! Пусть скажет комкор!
"Гетман танкистов" поднялся на танк, и импровизированная трибуна сразу показалась маленькой. К бойцам Гусаковского у Андрея Лаврентьевича особое чувство: это ведь бывшая 112-я дивизия, с которой Гетман начинал войну, преобразованная позже в танковую бригаду.
Генерал Гетман, всегда ненавидевший заученные, громкие фразы, и на этот раз говорил просто, проникновенно.
- Товарищи! Поздравляю вашу бригаду с четвертым боевым орденом - орденом Ленина!
- Ура!
- Кто воевал со мной под Москвой и Тулой - поднимите руки!
Несколько рук кое-где промелькнуло над массой голов. Немного их дошло со своим бывшим комдивом "от столицы до западной границы".
- Кто дрался на Курской дуге?
Поднялось чуть больше рук.
- Маловато вас, ветераны. А такие, кто не дрался совсем, есть?
- Есть! - раздалось со всех сторон.
- Учитесь у "стариков" традициям бригады. Используйте их опыт. Первый орден нам дали, когда за нами была Москва; нынешний орден Ленина вы получаете за освобождение от фашистов Перемышля. Гвардейцы! Впереди новые города! Я уверен, что еще много орденов прикрепит Родина к нашему боевому знамени. Впереди, за Вислой, - новые рубежи, а за ними - Берлин! Нашими танками проложим дорогу к Берлину! Вперед, за Вислу!
- Ура! Ура! - волнами покатилось в воздухе.
"Впереди - Берлин!" - бросалась в глаза надпись, сделанная на башне танка, с которого говорил генерал Гетман.
- Чей это танк? - подвинулся я к Гусаковскому. - Кто это уже к Берлину отправляется?
- Идея помазневская, танк чойбалсановский, - пошутил комбриг,- а воюет на нем Гусаковский.
Танки бригады были построены на средства трудящихся Монгольской Народной Республики.
- Это уже на всех танках?
- У добровольцев: кто хочет, тот пишет.
Комбриг полковник Гусаковский - человек немногословный и сдержанный. Войну он начал помощником начальника штаба батальона, теперь командует лучшей в корпусе бригадой. Смелый, решительный, волевой. Недаром Гетман всегда посылает бригаду Гусаковского на самое трудное дело - идти передовым отрядом корпуса...
Из доклада Гусаковского выяснилось, что его мотом стрелковый батальон под командованием капитана К.Я. Усанова вечером 29 июля форсировал Вислу, захватил плацдарм.
- На чем перебирался?
- Лодки местные жители притащили. Но, главное, использовал деревянные заборы и кули из соломы. Комбат первым пошел на лодке. Лодку потопило, Усанова paнило, но берега достиг. С ним теперь человек двести пятьдесят на плацдарме. Отправил две пушки "сорокапятки". Сейчас начну танки переправлять.
- А паромы готовы?
- Прихватил с собой армейский понтонный батальон и с ходу доставил его к Висле.
Рискованно, но умно поступил с понтонерами Гусаковский. Вся эта операция по форсированию Вислы была наполнена смелыми поисками оригинальных тактических маневров. Новое искали все - от солдата до командования армии. Без такой инициативы истощенная предыдущим наступлением армия не могла бы выполнить труднейшую задачу, поставленную фронтом.
- Кто отличился на подходе к Висле?
- Батальон Карабанова прекрасно действовал. Неплохо - батальоны Боридько и Иванова. Доложу особый случай. На подходе к реке получил сведения, что немецкая пехота грузит на машины и подводы имущество. Запросился один солдат: "Пустите, я им дам духу". Ушел вперед и такую там панику своим автоматом устроил под музыку приближавшихся танков, что машины и подводы мы до сих пор сосчитать не можем - ни одну не дал угнать. Явился ко мне важный: "Разрешите доложить, коммуникации перерезал".
Пока Гусаковский рассказывал о "грозе коммуникаций", саперы составили первый паром. Комбриг попросил разрешения у комкора переправиться первым на ту сторону:
- Буду командовать оттуда, а здесь Воробьева оставлю, начальника штаба бригады.
Гетман пожал ему руку:
- Ну что ж, Иосиф Ираклиевич, поздравляю тебя как первого командира соединения на том берегу. Считаю, что ты уже там.
Гусаковский пошел к своему танку. Катерок, управляемый ефрейтором А.Ф. Ковальским, быстро потащил паром. Андрей Лаврентьевич вынул свои массивные карманные часы, которые в шутку называли "чугунными", поглядел на циферблат, потом на маленький катерок с громадной махиной парома.
- Если так пойдет, до утра не только танки, но и всё свои "потроха" Гусаковский на тот берег заберет.
Мы стояли у самого уреза вислинской воды. С той стороны доносился шум боя. Катер курсировал между берегами, перебрасывал танки на плацдарм, но и обратно шел не порожним: на пароме лежали первые раненые. Повязки наложены наспех, неумело - бинтовали товарищи под пулеметным огнем.
Всегда уравновешенный, генерал Гетман возмутился нерасторопностью начальника медслужбы. Быстрыми шагами подошел к раненому, в голосе послышались успокаивающие, ласковые ноты: "Дорогой, потерпи, через час в госпитале будешь". Боец стиснул зубы, чтобы не вырвался стон при генерале.
В небе все чаще вспыхивали огни сигнальных ракет. Огонь артиллерии и минометов усиливался. Раненые шли потоком. Около нас появился измученный Валентин Николаевич Мусатов. Его разведгруппу потеснили, прижали к самой воде.
- Хоть взвод танков! - попросил.
Хорошо, что Гусаковский успел переправиться: Гетман приказал помочь Мусатову.
На том берегу перед Гусаковским лежал важнейший узел обороны противника Копшивница.
Под утро комбриг сообщил Гетману:
- Копшивницу с ходу взять не удалось: сильная артиллерия. Пытался подавить ночной атакой танков - эффект оказался небольшой. "Катюшами" подсветили окраину: полнеба полыхнуло пожаром. Танкисты в упор расстреляли немецкие батареи. Шуму было столько! Если бы сам их не видел - подумал бы, что не бригада, а целый корпус штурмует. Теперь Копшивница наша, веду преследование.
Наступил рассвет. Ефрейтор Анатолий Ковальский - командир катера, он же единственный член экипажа - носился на своем "коне" с берега на берег. Осколки снарядов и пуль пронизывали борта крошечного суденышка. Сквозь дырки били плотные струйки вислинской воды. Прыжок от руля к пробоине - и просоленная потом гимнастерка, разорванная на куски, забила отверстие. Новый толчок! Пробило второй борт. Ковальский стащил и засунул в дырку галифе. Хорош пластырь! Как только катер двигался! Ковальский снова прыгнул к рулю, отчаянно стал крутить баранку. Одеяние Ковальского, белевшее издали, резко выделялось на черном фоне борта суденышка.
- Эй, на катере! Новую форму присвоили? Чего в исподнее вырядился? закричали с другого парома.
- Артиллерия, черт ее батька знает! Не посуда, а решето! Гимнастерка в дырке, портки туда же пошли! Чем дальше латать - не придумаю. За Вислу, наверное, голым пойду!
- Ничего, только доберись: в Берлине тебя и таким наши девчата полюбят!
Был когда-то отец Ковальского простым украинским крестьянином. Придавила мужика бедность, и пошел он "шукать соби доли" до самой Сибири. Счастья не нашел и там, а семья была большая - шесть сыновей. Так бы и батрачили Ковальские на кулачье, да наступила коллективизация. Подперла колхоз плечами бедняцкая семья. Анатолий Ковальский стал бригадиром. Пришла война, и все шесть братьев пошли на фронт. Погибали Ковальские один за другим, и остался к лету сорок четвертого один Анатолий Филиппович, наш катерист... Ни бомбы, ни пули, ни мины не могли согнать с реки его отчаянное суденышко.
Группа за группой сходили с парома бойцы на левый берег.
Вдруг - взрыв. Разорвался на полупонтоны паром, танк полетел в воду, только что шутившие с катеристом бойцы поплыли посередине Вислы. Гетман машинально поднял голову к небу, но авиации не было.
- Что случилось? - разнесся по реке его бас.
- Мины! - отозвался Ковальский.
- Зампотеху передайте, чтоб засек точку потопления танка. Командующего артиллерией ко мне!
Полковник Б.П. Солуковцев вырос перед разгневанным комкором.
- Что сделано для расстрела мин?
- Поставил с обоих флангов фронта форсирования батареи прямой наводки. Лично проинструктировал. Каждому орудию выделил сектор расстрела. Но никто не докладывал, что есть мины.
- В академии учили, что при форсировании нужно учитывать плавающие мины?
- Так точно.
- А теперь - никто не докладывает! Почему ниже по течению батареи задействованы? Ведь оттуда же мина не заплывет, если ее по течению пускают!
- Так меня учили.
- А видеть эти мины приходилось?
- Не приходилось.
- Это же не кит плывет. Она же маленькая, с тазик величиной. Весь фугас под водой, поверху один штырь карандашик торчит. Заденет штырем и "грохает".
- Товарищ генерал, как же мои наблюдатели заметят этот карандашик за сотню метров да еще ночью?
- Как? Бинокли есть. Должны заметить, и все тут.
- Да и в бинокли не видно. Тут еще химики задымили - в пяти шагах ничего не видно.
- А откуда я знаю, что вам делать? Спросите у инженеров.