- Товарищ генерал, притащили пленного с важными документами,- доложил командир отдельного разведывательного мотоциклетного батальона майор Графов.Приехал на фронт из самого Берлина.
- Давай сюда!
Немец, судя по всему, был штабным офицером. Документ, захваченный при нем, оказался очередным приказом Гитлера по войскам, в котором подводились итоги боев за 16 апреля. Фюрер торжественно извещал армию, что наше наступление отбито и тем самым выиграно время для поисков конфликта между союзниками. "На Одере решается судьба Европы,- писал Гитлер.- Здесь будет поворотный пункт войны... Русские потерпели самое кровавое поражение, какое только вообще может быть". Для поднятия духа Гитлер с пафосом объявил, что Геринг передает Берлину сто тысяч асов, Гиммлер - двенадцать тысяч лучших сотрудников гестапо и СС, Дениц - шесть тысяч моряков. Эти подкрепления и спасут Берлин!
- Вы верите тому, что здесь написано? - спрашиваю гитлеровца.
Пленный поднял на меня худое, измученное лицо. Стали видны глаза безумные глаза фанатика.
- Кто верит фюреру - верит в победу!
- Но мы под Берлином...
- Мы тоже были под Москвой!
- Но мы тогда еще только собирались с силами, а вы сейчас свои силы уже израсходовали. На что вы рассчитываете?
Абсолютно спокойно он ответил:
- На чудо.
На исходе дня 16 апреля Михаил Алексеевич Шалин доложил, что, несмотря на неоднократные атаки пехоты и танков, взять Зееловские высоты не удалось: фронт застрял.
Катуков расстегнул ворот, глубоко вобрал в себя воздух:
- Такого сопротивления за всю войну не видал. Как вкопанные стоят гитлеровские черти! А нам приказано наступать - днем и ночью двигаться, не считаясь ни с чем! Надо ехать в войска.
До штаба Бабаджаняна всего полчаса езды. Дорогу освещало зарево пожарищ. Почва под колесами ощутимо вздрагивала от могучей канонады: это советская артиллерия обрабатывала Зееловские высоты, которые упрямо, поливая кровью метр за метром, штурмовали тысячи воинов.
В штабе корпуса застали комбригов. Гусаковский, Смирнов, Моргунов - все окружили Бабаджаняна и Веденичева, анализировавших обстановку по карте. Завидев нас, Армо вытянулся, на лице - отчаяние.
- Почему задержка?!
Доложил. Трудности у корпуса действительно большие. Передовой отряд сумел прорваться к высотам на максимальной скорости. Это было настоящим подвигом: маневра у Гусаковского не было, единственную дорогу - и ту забил стрелковый корпус генерала А.И. Рыжова. И все-таки авангард Армо, а вслед за ним и остальные бригады вырвались к линии вражеской обороны. Но на подъеме стало особенно тяжело: высоты оказались недоступными для танков. Сначала командиры танков пытались маневрировать по пологим местам, но таких почти не оказалось. Чем ближе к вершинам, тем отвеснее вздымались кручи. Опытные механики-водители повели боевые машины по диагоналям подобно тому, как человек штурмует неприступную вершину не прямо в лоб, а зигзагами. Но для танков идти на подобный маневр было смертельно опасным делом: немецким снарядам подставлялась уязвимая бортовая броня. Сами танкисты зачастую не могли открыть ответный огонь, так как на склонах их пушки задирались высоко кверху. На пути гвардейцев были минные поля и рвы, фаустники поджидали их в каждом окопе, а главное, тяжелая артиллерия и зенитки, поставленные на прямую наводку, простреливали почти каждый метр склонов.
- Бьют в упор! - кончил доклад Бабаджанян. - Взять в лоб Зеелов очень трудно, можем положить весь корпус - и все равно это будет без толку.
- Ваше решение?
Тогда Бабаджанян осторожно провел красным карандашом небольшую стрелку по линии железной дороги, рассекавшей Зееловские высоты на правом фланге, километрах в пяти севернее города Зеелова. Гетман на лету понял эту идею обхода, одобрительно прошептал: "Верно! Напролом лезть нечего, надо умненько",- и стал внимательно разглядывать изогнутую светло-коричневую полоску высот, перечеркнутую красной карандашной линией.
- Главными силами отвлеку внимание,- в черных глазах Бабаджаняна заиграла привычная хитринка,- а по насыпи железки пущу Гусаковского. Здесь крутизны нет, проем для дороги вырыт. Если успеем ворваться в боевые порядки противника..
Широкая худая ладонь Армо легла ребром на намеченную цель, - и пальцы его согнулись, как бы сгребая высоты в полуокружение.
.. .Тьма сгустилась, но бой не прекращался. Пять армий фронта без передышки рвались вперед. Грохотали тысячи пушек, взрывались десятки тысяч бомб, трещали сотни тысяч автоматов и винтовок, и под весь этот аккомпанемент "профессор наук передового отряда", как любовно звали товарищи Гусаковского, незаметно подобрался на фланге к позициям врага, с боем прорвал их и свернул по тылам к югу. В 23:00 пришло сообщение, что первые три домика на северной окраине города Зеелова находятся в руках танкистов.
Я немедленно радировал Шалину:
"Бабаджанян тянет в прорыв весь корпус и вместе с пехотой Рыжова обходит Зеелов с северо-запада. Как у Дремова?"
"Темник вклинился на скаты высот,- отвечал Шалин. - Противник контратакует свежей дивизией. Положение тяжелое".
Военным советом армии было принято решение перебросить Дремова на маршрут Бабаджаняна и развивать успех.
Всю ночь и первую половину следующего дня корпус Бабаджаняна вел упорные бои: частью сил развивал успех на запад, а группа подполковника П.А. Мельникова повела наступление на восток, в тыл обороны противника. Корпус будто серпом охватил гитлеровцев с фланга и медленно скашивал все, что оказалось зажатым между его концами.
17 апреля, ко второй половине дня, выступ шириной в несколько километров вдавился на гребни высот: оборона противника надломилась на самом важном направлении.
К 19 часам противник был полностью выбит из Зеелова.
Мы с Бабаджаняном и Гусаковским поднялись на вершину одного из холмов. К востоку просматривалась вся пойма - до Одера.
Гусаковский не сводил глаз с немецких позиций, пройденных вчера утром нашими частями.
Внимание Бабаджаняна привлек небольшой участок на север от Зеелова. Десятки разбитых немецких танков, самоходок, орудий, минометов - настоящее кладбище военной техники.
- Что это - район прорыва? - спросил он Гусаковского.
Тот кивнул:
- Да. Думал, конец нам здесь будет!
- А чья работа?
- В основном - самоходчиков. Бой был ночной, суматоха жуткая, дым, темнота. Тут как раз батарея самоходок Николая Поливоды из засады и лупила в упор по танкам. И результат получился неплохой: восемь "тигров"! А уже после боя майор Лавринович, заместитель Мельникова, доложил, что пропал командир самоходки старший сержант Кибизов с самоходкой. Такое расстройство у Мельникова: лучший экипаж потеряли! А наутро этот Кибизов подкатывает к нам собственной персоной. Мельников напустился на него - где, мол, пропадал? Оказывается, тот пристроился к отступающим немцам в хвост и на марше еще пару "тигров" уничтожил. Весь полк над Кибизовым подшучивал: чего он до самого Берлина втихую не дошел, первым был бы героем! Ради двух фашистских "тигров" такую возможность упустил. А он оправдывался, что пожадничал, захотел дюжину танков на счету иметь.
Гусаковский улыбнулся, потом что-то вспомнил и тяжело вздохнул:
- Хорошо, что Пинский у меня под рукой был, а то была бы ночью беда с Мельниковым. Тяжело полку досталось. Прямо на штаб Мельникова вышли сорок танков с пехотой, а у Мельникова при себе две самоходки да писаря с кашеварами. Молодец, не растерялся: и повара, и ординарца - всех в цепь выдвинул, лично вступил в бой, поджег два танка. Выиграл время для подхода батальона Пинского. Как показали пленные, немцы рассчитывали в этом месте закрыть брешь, а после с нами расправиться у себя в тылу. Подтянули к железке артиллерию и повели шквальный огонь по головным танкам Пинского. Дорога тут одна - насыпь, маневра у танкистов нет, для немецких пушек исключительно удобно: подобьют первую машину, и вся колонна должна встать. Метко они стреляли - и первый, и второй наш танк зажгли. Командиры комсомольских экипажей Васильев и Золотев не растерялись, сумели быстро потушить огонь, ликвидировать пробку. Через час все кончилось: фашисты удрали...
18 апреля, во второй половине дня, начальник рации Бабаджаняна доложил, что меня вызывают в штаб армии.
Штаб размещался в маленьком синем домике на северной окраине Зеелова. Распахнул дверь. За столом сидел Михаил Алексеевич Шалин. По другую сторону стола, на маленькой скамеечке,- Катуков с телефонной трубкой в руке.
Михаил Ефимович, увидев меня, протянул телефонную трубку:
- Кириллович, тебя маршал вызывает.
Из разговора с комфронтом стало ясно, что вошедший в наше подчинение отдельный танковый корпус генерала И.И. Ющука, по сведениям маршала Жукова, находился в двадцати километрах к западу от Зеелова. В конце разговора я получил личный приказ: немедленно выехать к Ющуку, разобраться и тянуть туда всю армию.
- Михаил Алексеевич, в какую точку вышел Ющук?
- Известно, что находится рядом, справа от Бабаджаняна.
Приказ сбил нас с толку: мы знали генерала И.И. Ющука как дисциплинированного командира и недоумевали - неужели он, достигнув такого успеха, сообщил сведения об этом через голову штаба армии прямо во фронт? Маршал Жуков не назвал точки, куда корпус вышел, просто - "Впереди вас на двадцать километров, а вы тащитесь..." Но вызвать маршала снова и задать ему вопрос, в какой именно точке находится И.И. Ющук, мы не решились. Хотя солнце уже закатывалось, надо было ехать - выполнять приказ.
Это легко сказать - "корпус впереди"! А где именно?
Поехал на северо-запад. Первым по дороге попался населенный пункт Нейхарденберг. Дома целые, улицы чистые, кругом зелень, а из-за низеньких заборчиков выглядывают местные жители. От этой картинки мы остолбенели: куда это мы заехали? Но приказ есть приказ - покатили дальше. Уже диск солнца чуть виден за горизонтом, а во встречных селениях везде одно и то же: немцы встречаются на улицах, разглядывают проезжающий бронетранспортер, а Ющука не видать и не слыхать.
Дорога пошла лесом. Едем осторожно, оглядываемся: танковый корпус должен быть где-то в этом районе.
Вдруг как шарахнет мина около нашего бронетранспортера!
- Товарищ генерал, немцы сзади! - кричит автоматчик.
Оглядываюсь - два вражеских бронетранспортера. Смотрю вперед - пехота! Угодили в засаду. Самочувствие наше понятно: заехать в лапы к врагу в апреле сорок пятого года - что могло быть нелепее и обиднее!
- Расчет к пулеметам! Будем прорываться просеками!
"Только бы,- думаю,- не перекрыли дороги".
Пулеметчик удачно поджег загородивший путь вражеский бронетранспортер, и "окруженье пробито". Выбрались на дорогу, по которой двигались сюда. Опять все то же: войск никаких нет, и так почти до самого Зеелова. Северо-западнее его показались на опушке леса танки. Подъехали:
- Кто такие?
Оказалось - передовой отряд корпуса Ющука. Всего в пяти километрах от корпуса Бабаджаняна! Я чуть не задохнулся от возмущения: "Шутить вздумали!" Немедленно явился командир передового отряда, Герой Советского Союза полковник Н.П. Константинов.
- Какую точку доносили в штаб корпуса?
- Вот эту самую, товарищ генерал. По рации Константинов немедленно связал меня с генералом Ющуком. Разговор был у нас короткий. "Где сумел пройти бронетранспортер, - передавал я, - там, надо думать, сумеет пройти и танковый корпус. Если в течение ночи не выйдете, доложу маршалу Жукову о ложной информации штабу фронта".
- Я не докладывал! - уверял Ющук.
Но докладывал - не докладывал, а не сумеет Ющук выйти в указанное место худо ему будет.
В течение ночи корпус, не встречая большого сопротивления, прошел по маршруту, разведанному бронетранспортером. Утром, убедившись, что корпус Ющука вышел на указанный рубеж, я доложил начальнику штаба фронта генералу М.С. Малинину, что приказ выполнен, связь с Ющуком установлена, корпус - там-то.
Что же произошло? Севернее нас на Берлин наступала 2-я гвардейская танковая армия С.И. Богданова. Как позже выяснилось, не в силах больше сдерживать его напор, противник перебросил навстречу Богданову дивизию, защищавшую участок, куда мне как раз "повезло" заехать. Буквально на несколько часов образовалась щель, в которую в силу "стечения обстоятельств" успел проскочить корпус Ющука. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
Доехать до штаба армии по улицам Зеелова было делом непростым. Войска загромоздили все перекрестки, переулки, объезды и садики. Артиллерия противника вела сюда огонь не переставая, прорвавшиеся "юнкерсы" бомбили город, но солдаты как ни в чем не бывало шутили, смеялись возле своих "ротных Теркиных", с аппетитом поглощали знаменитую солдатскую кашу, покуривали пайковую махорку. Жизнь шла обычным чередом, на обстрелы почти не реагировали. Привыкли!
Водительское искусство Миши Кучина преодолело пробки: мой бронетранспортер добрался до штаба. Еще за дверью, услыхав знакомый ровный голос, я догадался: в прифронтовой Зеелов явился член Военного совета фронта генерал-лейтенант К.Ф. Телегин.
Вхожу, здороваюсь.
- Что нового? - спрашивает Константин Федорович; Докладываю ему об успешном продвижении Ющука., Телегин доволен, но вида не показывает.
- Знаю, знаю, что правый фланг у вас действует хорошо. А почему отстал Дремов? Вызовите Шарова, пусть доложит обстановку на участке.
Генерал-майор Василий Михайлович Шаров был теперь начальником политотдела в 8-м механизированном корпусе Дремова, вместо убывшего во 2-ю танковую армию полковника Литвяка. Не хотелось нам расставаться с Литвяком, но для общего дела - на повышение - было не жаль: вырос! А Шарова я знал еще как старого сослуживца по Ленинградскому военному округу и Финской войне. В Отечественную войну он работал начальником политотдела одной из танковых армий.
- Люди не виноваты! - докладывал Шаров Телегину. - Сделали все возможное, но с ходу взять Зееловские высоты было невозможно! Здесь было не наступление, даже не прогрызание, а настоящий штурм высот! Лавиной бросались справа, слева, снова справа, все пытались вырваться на вершины. Головной танк Героя Советского Союза Тихомирова все-таки прорвался. Танку, может, легче стало, а экипажу еще труднее! Артиллерия била по ним шквалом, порвало гусеницу, болванкой изранило весь экипаж. Радист Карев, сам глухой от взрыва, выполз из танка, вытащил раненых товарищей, и все вместе исправили гусеницу. Но в темноте не заметили фаустников. На волосок от гибели были. Их Бочковский чудом спас...
Как я понял из рассказа Шарова, комбата Бочковского, что называется, "заело": как это он, Бочковский, не вышел на вершину?! Маневрируя по пологим местам, командир батальона сумел-таки вырваться наверх, рядом с Тихомировым. Передний люк танка Бочковского был, по обыкновению, открыт: так удобнее высматривать дорогу на склонах. Поэтому Бочковский сразу заметил двух фашистов, наводивших свои "фаусты" на неподвижный танк Тихомирова. Медлить нельзя было ни секунды. Комбат скомандовал: "Налево!" - и оба смертника были сразу раздавлены. Одновременно танк Бочковского остановился, подбитый. Сам командир без звука повалился внутрь машины: осколком снаряда его ранило в бок.
Дальше события развивались так. К беспомощным машинам двинулся "тигр". Фашист шел нагло, намереваясь расстрелять оба танка в упор. Тогда парторг батальона Василий Пятачков вытащил из рук убитого гитлеровца фаустпатрон и поджег немецкий танк. В третий раз за какие-нибудь полчаса танкистов спасла от верной гибели гвардейская дружба.
- Людей винить нельзя! - повторил в конце доклада Шаров. - В этом бою, товарищ член Военного совета фронта, невозможно выделить отдельных героев: героями были все. Коммунисты и комсомольцы шли впереди. И если мы не взяли Зеелов с ходу, то не по нашей вине. Такая там была оборона - можем наглядно показать!..
- Проезжал, сам видел,- согласился Телегин.- Но трудно не трудно, а наступать надо! Богданов, смотрите, куда вышел, а вы отстаете. Орешек вам попался подходящий, не спорю, и сделано вами немало. Но это не значит, что вы можете топтаться на месте.
- Мы не стоим на месте, товарищ генерал. Медленно, но продвигаемся.
Перед уходом Шарова я задержал его на несколько минут:
- Как состояние Бочковского?
- Рана тяжелая, товарищ генерал, настроение подавленное, переживает, что придется проститься с армией. Одно твердит: "Кончена жизнь". Жалко его. Три года воевал, а перед самым Берлином не повезло.
А мне мало было сказать "жалко" - больно! Неужели и Бочковского потеряем, как других ветеранов?
Но упрямая воля Бочковского помогла его организму выстоять и на этот раз. Долго пришлось ему лежать в госпитале, но молодой офицер все-таки возвратился в армию.
Корпус Дремова по маршруту Бабаджаняна перегруппировался на свое направление. Он двигался днем, почти вдоль самой линии фронта, и, не будь надежного прикрытия с воздуха, непременно разбомбила бы его вражеская авиация.
Выйдя на свою полосу, 8-й механизированный корпус вступил в тяжелые бои. Сопротивление врага было невероятно упорным.
- Засекли корпус, проклятые! - ругался Катуков.- Пленные есть?
- Есть.
- Ну-ка давай кого-нибудь сюда. Привели фашиста.
- Имя?
Он назвал свое имя.
- Часть?
- Рядовой танковой дивизии "Мюнхеберг".
Предположение оправдалось: немцы сумели обнаружить наш маневр и перебросили навстречу Дремову новые соединения.
Пленный говорил охотно, особенно по общим вопросам.
- Фюрер приказал продержаться всего сорок восемь часов. Через двое суток наступит перелом, и новые армии перейдут в решительное наступление. Перед Берлином противник будет разбит - это сказал в своем выступлении гаулейтер и комиссар обороны Берлина Геббельс. Войска СС выстоят эти сорок восемь часов. И победа будет за нами!