Но сопротивление гитлеровцев не уменьшается. Десятки тысяч вооруженных до зубов головорезов сгрудились на последней двухкилометровой полосе и дерутся с отчаянием обреченных на смерть. Нам предстоит взять рейхсканцелярию и зоологический сад, обнесенный кирпичной стеной полутораметровой толщины и превращенный в настоящую крепость. В районе Тиргартен, который протянулся между зоосадом (так называемым Цоо) и Имперской канцелярией, центром обороны стал семиэтажный железобетонный бункер. С наблюдательных пунктов своими глазами видим его колоссальные серые стены, - видны даже следы деревянной опалубки. И все это приказано нам взять сегодня же!
Военный совет сосредоточил все резервы на участке Дремова и решил совместно с пехотой Чуйкова ликвидировать укрепленный узел. Шесть танковых и механизированных бригад, артиллерийские полки и полки реактивных установок, инженерные части должны были пойти на штурм, чтобы соединиться с Богдановым и Кузнецовым к 1 мая.
Всю ночь шло подтягивание сил. Все орудия поставлены на прямую наводку. "Снарядов не жалеть!"- приказал Катуков командующему артиллерией Фролову.
Задача Бабаджаняна еще труднее, чем у Дремова: захватить бункер самого Гитлера. Бабаджанян принял решение прорываться по земле и одновременно под землей, тоннелями и подвалами. "Прошу усилить автоматчиками!" - обратился он к Военному совету. Надо дать. Но откуда? У Военного совета остался последний и единственный резерв - рота охраны штаба армии.
Во дворе выстроена рота. Стоят усатые ветераны, прошедшие и империалистическую, и Гражданскую, и Отечественную войны, рядом с ними вытянулись комсомольцы - по возрасту годятся в сыновья своим старшим боевым товарищам. Каждый из воинов попал в роту охраны после госпиталя, у всех по несколько нашивок за ранения.
Для нас эти бойцы - как родные: не один раз спасали они штаб. Жалко было отдавать их в штурмовую группу: считанные часы оставались до победы. Мы понимали, что ждет большинство бойцов, когда группа пойдет штурмовать рейхсканцелярию: голыми руками не взять Гитлера! Много крови придется пролить напоследок... Но бой требовал от нас этой жертвы: неоткуда было больше взять автоматчиков для завершающего удара.
Катуков объяснил роте необходимость посылки ста человек в штурмовую группу.
- Добровольцы - два шага вперед!
Вся рота выступила вперед и замерла. Но требовалась только половина.
- Коммунисты - два шага вперед! - командует Михаил Ефимович.
Как один человек, рота снова шагнула к нам. Я-то знал: членов и кандидатов партии здесь не больше трети.
Катуков подошел к курносому автоматчику, по виду вчерашнему школьнику-десятикласснику. На груди его блестел комсомольский значок.
- Вы же комсомолец, товарищ Кирсанов?
- Так точно! Хочу идти в бой коммунистом.
- Комсомольцы, три шага вперед!
Тем же четким шагом вся рота выступила вперед.
- Какой же вы комсомолец, папаша?
- Товарищ командующий, разрешите мне идти в бой...
- Ладно, братцы! Чтоб не было никому обидно, на первый-второй рассчитайсь!.. Четные номера, четыре шага вперед!
И опять не получилось. Нарушив прямой приказ, вышли вперед и четные и нечетные номера. Пришлось объяснять, что всех послать невозможно, и сто автоматчиков отобрали индивидуально.
Военный совет выехал на участок Дремова, чтобы непосредственно руководить прорывом. Все до единого работники политотделов армии и корпусов находились сейчас в штурмовых отрядах и группах, помогая выполнению задачи задач рассечению и уничтожению остатков берлинского гарнизона.
Приближался решительный час штурма. Небо над городом багрово-черное. Апрельский день, но солнца не видно за сплошной завесой дыма. Сражение длилось уже несколько суток, не стихая ни на минуту, и неопытному человеку, наверное, казалось, что вообще не может быть ему конца. От кварталов, прилегавших к зоосаду, осталась только мертвая груда руин и пожарищ. Иногда мы сами с трудом различали, где проходит улица в этом море каменных глыб и обломков кирпича. Колесные машины не в состоянии пробиться даже на метр, взрывчатку приходилось подвозить на танках. Саперы доставали толовые шашки с боевых машин и ползком, на животе, прикрываясь камнями и вывороченными балками, иногда скрываясь в подземелье, упрямо пробирались к красной кирпичной стене зоосада. Где-то в ее толщине они долбили отверстия для фугасов.
- Усилить огонь для прикрытия саперов! - приказал Катуков.
Но артиллеристы и так старались изо всех сил.
- Все живое загнали в трущобы зоосада! - доложил Фролов.- Ни один наблюдатель не сумеет высунуть голову, ослепили корректировщиков даже на красной кирхе.
Высокая красная кирха была самым важным наблюдательным пунктом противника.
Вражеские зенитки, укрытые бронеплитами и бронебашнями, открыли по батареям ответный огонь с крыши бункера. Артиллеристы полковника Африкана Федоровича Соколова бесстрашно вступили в огневой бой, отвлекая внимание противника от саперов, которые, презирая смерть, закладывали взрывчатку в стены. Пехота развалинами и подвалами подбиралась ближе и ближе, накапливалась, ждала сигнала.
Наблюдаем район предстоящего штурма. Рвутся снаряды, мины; трещат автоматы - это мотострелки по дороге к зоопарку выбивают фаустников, засевших в щелях и подворотнях. Комбриг Анфимов докладывает:
- Все готово!
Полковник Воронченко, волнуясь, поглядывает на часы. Время! Начальник штаба корпуса поднимает трубку аппарата и бросает необычную в Первой танковой команду:
- Огонь - на весь режим!
Через минуту грохот сотрясает землю. В нем будто растворились все посторонние звуки. Управлять подразделениями теперь можно либо по рации, либо флажками: речь человеческая не слышна в этом адском шуме.
Полчаса бушует бешеный шквал огня. Казалось, артиллеристы Соколова превзошли самих себя. Представляю, как раскалились стволы пушек - наверно, больно прикоснуться! Дымный воздух прочертили десятки огненных следов: реактивные минометы Геленкова выжигают гитлеровцев на территории зоосада.
Сквозь канонаду доносится грозное уханье взрывов, и колоссальные глыбы кирпичных стен будто пушинки взлетают в воздух: это минеры рванули фугасы.
По своей рации отдает команду и авиапредставитель при штабе корпуса, наводя штурмовики на объекты. "Илы" и легкие бомбардировщики генерала Руденко, чуть-чуть не задевая крыльями за верхушку кирхи, сбрасывают бомбы на огневые точки врага.
Сплошные потоки огня и металла со всех сторон заливают немецкие позиции, и кажется, что это меч возмездия опускается в последний раз на голову фашизма.
Сигнал! Автоматчики рванулись в атаку. Бойцы прорываются через отверстия, пробитые в стенах, многие с маху перепрыгивают преграду прямо по верху, и все стремительно несутся вперед.
Катуков теребит меня за рукав:
- Как идут! А? Будто на соревнованиях финишируют! Нет, посмотри, только посмотри, как преодолели проволоку, как перемахнули стенку. Что там соревнования! Бегуну в пятьдесят минут надо выложиться, а здесь часами, сутками нажимают. Откуда силы берут? Нет, не выдержать немцам такого напора.
Противник прилагает все усилия, пускает в ход все средства, чтобы сдержать армию, хотя исход сражения за Берлин фактически решен.
Пока артиллерия и авиация громили позиции у зоосада, отборная часть фашистского гарнизона подземными ходами и тоннелями метро вышла на наши тылы. Берлинское метро не похоже на наше, оно проходит прямо под асфальтом. Тяжелые снаряды и бомбы без труда пробивали "крыши" сырых и грязных тоннелей, и через многочисленные отверстия гитлеровцы, легко маневрируя, уходили под землю или, наоборот, выходили на поверхность в самых неожиданных местах. Город и подземное хозяйство они знали лучше нас и пользовались этим. Так и сейчас, пропустив к зоосаду гвардейцев, эсэсовцы неожиданно появились в тылу и нанесли удар. Часть мотострелков повернула фронт и обрушилась на врага. Скоротечный бой - и эсэсовцы загнаны обратно под землю.
Бойцы бросаются за ними, и в тоннелях, в темноте, тесноте, сырости вспыхивают новые жаркие схватки.
Но дорога к зоосаду еще преграждена на кратчайшем направлении. Шквальным артиллерийским огнем противник остановил здесь автоматчиков.
Мы видим, как бойцы дважды поднимаются в атаку и дважды вынуждены залечь перед мощной баррикадой. С этой двухметровой каменной стены изрыгается навстречу бойцам дождь свинца и огня.
- Какая часть? - спрашивает Катуков.
Дремов докладывает:
- Мотострелковый батальон майора Шестакова.
- Эх, застряли в самый решительный момент!
-Замечаем небольшие группы бойцов, пробирающиеся вдоль угла направо и налево. Противник тоже сумел засечь их действия и заметно обеспокоен: у него в тылу и так действуют части, уже прорвавшиеся в зоосад. Огонь по улице слабеет, перемещается в стороны, эсэсовцы спешно перегруппировываются.
И тут на мостовую выскакивают танки с десантом - это полк Г.Л. Гаврилюка. На полном ходу, непрерывно ведя огонь, танкисты прорываются к баррикаде, и автоматчики бросаются на нее. Через несколько минут разносится громовой взрыв: саперы подорвали преграду, расчистив дорогу танкам.
- Отлично, Шестаков! - не выдержал Михаил Ефимович. - Уверен, не больше взвода пустил в обход и справа и слева. Обманул их, а потом главными силами двинул по центру. Так и надо. Все! Проиграли немцы, последний фашистский козырь бит. А как ты думаешь, что у Бабаджаняна? Может, ему повезло - Гитлера захватил?
Связались. Начальник штаба корпуса Нил Григорьевич Веденичев доложил: штурмовые группы на земле ведут тяжелый бой. Командир корпуса принял решение обойти рейхсканцелярию слева и пробиться через Тиргартен навстречу армии Кузнецова. Подземные штурмовые группы продвигаются успешно, уничтожая гарнизоны прикрытия. Недавно поступили тревожные сообщения от лейтенанта Мочалова: в тоннели хлынула вода, постепенно прибывает, дошла до пояса. Навстречу группе плывет масса трупов, впереди слышатся крики тонущих немецких раненых, женщин, детей, которые спасались под землей от боя.
- Что это может быть?
- Пленный офицер показал, что поступил приказ открыть на Шпрее шлюзы и затопить тоннели, ведущие с юга к рейхсканцелярии. Командование Гитлера опасается нашего прорыва к бункеру.
- Какие сволочи! - возмутился Катуков. - Чтобы сохранить собственные жизни, топят раненых и женщин, своих же жен! Мерзавцы!
Позже стало известно, что приказ о затоплении метро был отдан лично Гитлером...
Дремов доложил: "Зоосад очистили". Захотелось своими глазами посмотреть бункеры, доты, укрепления.
Никогда не забуду эту картину: разбитые клетки, поломанные вольеры, обугленные деревья, и всюду трупы фашистов. Сдавшихся в плен немцев строили в колонны и отправляли в тыл.
Наши солдаты и даже офицеры то и дело спрашивают пленных: "Гитлера не видели? Где Геббельс?" Некоторые отрицательно качают головами, уловив знакомые имена; многие показывают на уши - не слышу, мол; третьи безумно хохочут.
Уже после боя врачи доложили Военному совету, что многие из этих пленников оказались оглохшими или сошедшими с ума.
- Что, братец, интересуешься Гитлером и Геббельсом? - обращается Катуков к солдату.
- Так точно, товарищ командующий. Не пропустить бы их, чертей. Небо наше, ну а на земле и под землей надо все щелки прикрыть.
Проходим мимо обширных прудов для водоплавающей птицы и морских животных. Воды ни капли - сплошная грязь: вся влага пошла на питье гарнизону. Животных в зоологическом саду не видно...
Встречаю Яценко. Спрашиваю его:
- Ну, что тут? Где коренные обитатели?
- От всех животных остался слон, товарищ генерал, вот в том домике. Через три двери ухитрился от страха пролезть. Забился в маленькую комнатушку и трясется, его там не развернуть и не вывести обратно. Горный козел есть, попугай. Танкисты мишку забрали, маленького, месяцев шести.
Уже после взятия рейхсканцелярии мне пришлось видеть этих беспризорных обитателей зоосада, которые нашли себе новых, заботливых хозяев среди гвардейцев. Козел даже прославился в армии своим необычайно воинственным характером, и гвардейцы автоматчики "за мужество, отвагу и стойкость в период осады зоосада" удостоили его высшей награды Третьей империи: повесили на шею Железный крест с дубовыми листьями. Так и бродил рогатый с фашистским полководческим орденом вместо колокольчика.
Мишка был всеобщим любимцем: поили его молоком и угощали сахаром.
Особенно любили танкисты попугая. Он оказался понятливым: быстро научился говорить "Гитлер капут" вместо привычного "Хайль Гитлер". Это восхищало солдат: птица, а сумела правильно оценить обстановку. Немногие чудом уцелевшие животные были баловнями гвардейцев...
Но время для солдатских забав пришло немного позже. А пока продолжался бой за район Тиргартен. Тяжелая артиллерия будто сотнями молотов била снарядами по железобетонной наковальне Тиргартенского бункера. Не хотят сдаваться - пускай глохнут!
В 16:00 меня вызвал к телефону А.Г. Журавлев.
- Только что звонил с фронта генерал Галаджев. Войска Кузнецова водрузили флаг Победы на втором этаже рейхстага. А части генерала Берзарина подошли к Бранденбургским воротам и к восточной стороне имперской канцелярии.
Во всегда спокойном голосе Алексея Георгиевича прорывается ликование. И такое же ликование охватило каждого солдата, когда эта весть облетела части.
Повсюду проходят короткие митинги. "Ура! Ура! Ура!" - катится по рядам.
Остался еще какой-то бросок... Подвиги гвардейцев Кузнецова, шаг за шагом поднимавшихся по ступенькам к куполу рейхстага, вдохновляли все части, все подразделения. И наши воины поднялись в очередную атаку.
Звонок. В трубке хриплый голос Бабаджаняна. Чувствую: волнуется Армо.
- Разрешите доложить: явился парламентер генерального штаба подполковник Зейферд, принес полномочия, подписанные Борманом.
- Прихвати его и давай сюда.
- Рад бы, да не могу: парламентер в штабе тридцать пятой стрелковой дивизии, с которой совместно действуем.
- Ну, спасибо за сообщение, хотя - с опозданием... Телефонисты уже по всей армии разнесли эту новость, а ты только докладываешь.
Бабаджанян продолжает:
- Этот Зейферд договаривается о времени перехода начальника генерального штаба Кребса с какими-то важными сообщениями.
- Вот это интересно, и телефонисты пока не успели тебя опередить,- шутит Катуков.- А еще чем порадуешь?
- Вы сами теперь все лучше будете знать, к Чуйкову-то поближе,- парирует шутку Армо.
Катуков положил трубку и стал дальше рассматривать карту. Линия фронта проходит по Фоссштрассе, рядом с имперской канцелярией. Плечом к плечу пробились сюда от Зеелова наши гвардейские армии. Они двигались в одной полосе, устанавливая тесное взаимодействие. И вот пришли к самому центру Берлина!
- Наконец немцы заговорили! - обращается ко мне Катуков. - Долгонько же думали! Сколько сотен тысяч своих даром погубили, разрушили город, населения сколько погибло...
- Что им жалеть население? Капиталисты удрали и семьи вывезли, а эвакуировать жен и детей рабочих хлопотно, да и невыгодно: армия будет хуже защищать пустой город.
Я позвонил Телегину и доложил, что зоосад захвачен и армия находится в двухстах метрах от имперской канцелярии.
- Слышали, что Кребс пришел? - спрашивает он.
- Немного известно.
- Ну, вам немного, а мне побольше. Уже официально объявлено, что Гитлер покончил самоубийством. Согласно его завещанию, образовано новое правительство. Президент - адмирал Дениц, канцлер - Геббельс, Борман - глава партии. Дениц находится где-то на севере, а Геббельс и Борман - в Берлине, просят у нас перемирия. Коварство фашистов вам известно, смотрите, чтоб переговорами не усыпили вашу бдительность. Переговорами без вас будут заниматься, там находится генерал Соколовский, а ваше дело - не ослаблять нажим, заставить фашистов принять безоговорочную капитуляцию.
Этот разговор происходил утром 1 Мая - солнечного, радостного праздника весны.
Включаю радио. Москва передает парад на Красной площади. А мы находимся в столице врага, за тысячи километров от любимой Родины. Но сердцем чувствуем биение ее сердца, слышим пульс ее жизни. Комнату штаба заполняет чеканный голос диктора Левитана: "Воины Красной армии. В завершающих боях покажите новые образцы отваги и воинского умения. Крепче бейте врага, умело взламывайте его оборону, преследуйте и окружайте захватчиков, не давайте им передышки, пока они не прекратят сопротивления..."
Пока в рейхсканцелярии лидеры фашизма метались в отчаянии, злобе, страхе, на освобожденной Красной армией территории Берлина праздновалось 1 Мая. На всех уцелевших домах развевались красные флаги - символы освобождения города от тирании. Откуда-то сверху послышался могучий звук родных моторов. Будто по команде головы бойцов и офицеров повернулись к небу. На земле еще шел бой, горел рейхстаг, трещали выстрелы в темных подвалах и тоннелях, но в небе над Берлином: наши летчики решили провести праздничный первомайский парад. Строй штурмовиков пронес огромное красное полотнище.
Неворуженным глазом различаю на первом знамени заветное слово, начертанное яркими белыми буквами: "Победа". Проплывают новые полотнища. "Да здравствует 1 Мая!", "Слава советским воинам, водрузившим знамя Победы над Берлином!" Двадцать два истребителя почетным эскортом окружают прекрасную демонстрацию, знаменующую наше безраздельное господство в воздухе.
По рации слышу приветствия наших героев-летчиков;-"Слава, слава героям штурма!" В ответ к небу поднимается фейерверк тысяч ракет. На миг кажется, что не бой идет, а гремит праздничный салют невиданной силы в честь-Победы. Над рейхстагом пилоты разворачивают боевые машины, и красное знамя с надписью "Победа" медленно опускается сверху на его купол.