Впрочем, особенно углубляться в разнообразные оттенки чувств к Жаклин времени у Марьи Романовны не оказалось: Мюрат и Надир уже вошли в какую-то узкую дверь, и Надир поставил Машу на пол.
Она перевела дух после его железных тисков и огляделась.
Маша увидела низкое, просторное помещение с давящим потолком, который поддерживало несколько колонн. Комнату очень ярко, так что не оставалось ни тени, освещало несколько факелов. Помещение оказалось совершенно пустым, не считая того, что к одной из колонн за руки и за ноги был привязан тяжелыми веревками какой-то человек.
На шум шагов он вскинул голову. У него были рыжие волосы, лицо покрыто запекшейся кровью, нелепая одежда простолюдина порвана. Видимо, свободу свою дорого продавал, прежде чем попал в это узилище.
Марья Романовна растерянно смотрела на него, и чем дольше смотрела, тем большей уверенности преисполнялась, что знает его, что прежде видела.
Господи всеблагий! Да ведь это… да ведь это Охотников, друг-приятель Александра Петровича Казанцева! Как он сюда попал?!
Марья Романовна была потрясена и испугана, а все же при виде этого единственного родного лица – русского лица, знакомого и, несомненно, дружеского! – испытала такой восторг, что рванулась вперед, и тут раздался окрик Мюрата:
– Стойте! Еще не время!
Марья Романовна замерла – но не столько потому, что так жаждала подчиниться приказу. Просто от резкого движения шелковая простынка, которая заменяла ей юбку и которая и без того сбилась вся, когда Машу волок по коридору Надир, вдруг начала скользить вниз. Марья Романовна попыталась поймать ее – но не успела, и тонкий шелк мягко сполз к ее ногам, оставив пленницу в одной рубашонке.
Мюрат с откровенным изумлением вытаращился на ее оборванный подол, а потом захохотал:
– Так вот откуда взята писчая бумага! Ну что ж, мадам, я могу только радоваться той неистовой страсти к эпистолярному жанру, которая вами вдруг овладела. Благодаря ей мы имеем счастье любоваться вашими прелестными ножками. Конечно, ваш любовник предпочел бы, чтоб он один наслаждался этим чарующим зрелищем, но удача отвернулась от него, и отныне вы оба в моей власти.
Он был точно вне себя, говорил то по-французски, то по-русски, и лютой яростью при каждом слове его преисполнялся воздух до духоты, словно Мюрат превратился в некое исчадие ада, изрыгающее зловонную серу.
Охотников сокрушенно покачал головой:
– Тебя обманули, Мюрат. Твой прислужник и прихвостень ремонтер Сермяжный так желал найти мою любовницу, что стал легкой жертвой господина Порошина, родственника госпожи Любавиновой. Тот мечтал избавиться от законной хозяйки имения, которое привык считать своим, ну и наплел ремонтеру с три короба. Сермяжный радостно поверил, принес заведомую ложь тебе… и ты тоже принял все за чистую монету, даже не дав себе труда попробовать усомниться в этом вранье. На госпожу Любавинову я взираю с великим почтением и уважением, потому что она заслужила сие своими страданиями. Но она не любовница мне и никогда не была ею. Мы едва знакомы, так что ты обрек на страдания безвинную жертву. И если в тебе сохранилась хоть капля благородства твоих великих родственников – уж в чем-чем, а в низости ни Наполеона, ни Мюрата обвинить нельзя, они были врагами нашими, но врагами благородными, – если, говорю я, ты истинно их потомок, то должен отпустить эту даму. Отпустить живой и невредимой – вместе с той бедной девушкой, которую похитил вместе с ней.
Марья Романовна так и ахнула, выслушав его слова. Значит, вот в чем дело! Вот в чем загадка ее похищения! Интрига сплетена Нил Нилычем, да чтоб он пропал, гнусное создание! Вот доберется Марья Романовна до Любавинова – и выгонит его вон. Подлец, нет, ну каков подлец!
И тут мимолетный порыв гнева угас пред окликом рассудка, напомнившего, что Марья Романовна пока что очень далеко от Любавинова, и вообще неведомо, доберется ли она туда когда-нибудь или погибнет в этом проклятом подвале. Что-то подсказывало ей, что скрытая ярость Мюрата даст себе выход в каком-то ужасном кровопролитии. Ну что ж, нужно стойко встретить смерть. Бог дал ей утешение видеть рядом русского человека, кавалергарда, которым покойный майор Любавинов некогда от души восхищался и говорил, что, несмотря на молодость, Охотников истинный герой «Илиады», Гектор и Ахилл в одном лице!
– Ты можешь лгать сколько душе угодно, – проговорил между тем Мюрат, – однако не надейся, что я поверю хоть одному твоему слову. Эта женщина – твоя любовница, и если тебе дорога ее жизнь, если ты хочешь избавить ее от страшной смерти, то должен отдать мне то, что так подло украл: изумруд Бонапарта!
– Изумруд Бонапарта? – изумленно переспросил Охотников. – Что это значит?!
– Это значит, что тот зеленый камень почти в 500 карат[24] весом, который ты вытащил из моего тайника, принадлежал моему великому родственнику. По преданию, именно сей изумруд некогда украшал тюрбан Великого Могола Бабура. Я не расставался с изумрудом. Я знал поверье нашего рода: этот камень приносит воинскую удачу. Перед тем как отправиться в Россию, Наполеон отдал его на сохранение Иоахиму Мюрату, неаполитанскому королю, моему двоюродному деду, однако Каролина, его жена и сестра Наполеона, выкрала сокровище из шкатулки мужа. И обнаружилось это только после поражения наших войск под Тарутином. Тогда Бонапарт страшно оскорбил того, кого прежде называл храбрейшим из королей и королем храбрецов.
– Если мне не изменяет память, – негромко сказал Охотников, – этот «король храбрецов» попытался однажды предать своего императора. После Лейпцига, когда стало очевидно, что Наполеон проиграл, Мюрат вступил в переговоры с союзниками, чтобы сохранить неаполитанскую корону, так ведь? Однако союзники требовали, чтобы Мюрат принял участие в разгроме Наполеона. И «король храбрецов» выставил войска против корпуса Евгения Богарнэ, который оставался верен своему отчиму. Но Мюрату не повезло. Несмотря на все его старания, Венский конгресс не собирался оставлять корону этому сыну трактирщика… а ведь именно таким было его «благородное происхождение». И когда Мюрат сие осознал, он вновь примкнул к Наполеону.
– Ты смеешь называть его предателем? – взревел Мюрат. – Ты – вор, который…
– Я не крал твоего сокровища, – возразил Охотников. – Ты сам отдал его мне во власть, когда бросил меня в ту яму, где прятал свой клад. Понимаете, сударыня, – повернул он рыжую голову к Маше, – когда я попал в плен к абрекам на Кавказе, предводительствовал ими вот этот господин, выдававший себя за местного князька. Ненависть к русским, которые пинками под зад выгнали из России его родственничков, побуждала его к самым отвратительным поступкам. Мюрат был известен своей беспримерной жестокостью по отношению к тем нашим офицерам, которые попадали в его плен. Их предавали мучительной смерти, если не приходил выкуп. Мюрат, которому его турецкие воспитатели привили свои привычки, не упускал случая и кошелек за счет русского пленника пополнить, и ненависть свою утолить. Я угодил к нему как раз тогда, когда он поменял место, в котором укрывался. При нем, как я теперь, услышав эту историю, понимаю, всегда было сокровище Наполеона. Каким образом оно попало от легкомысленной Каролины к нему, теперь неважно. Хранилось в семье, надо полагать, и Мюрат верил, что именно изумруд приносит ему удачу. Однако наши войска крепко обложили Мюрата, за ним была устроена настоящая охота, и он больше всего опасался, что его схватят – и драгоценный камень пропадет. И он вырыл для него тайник…
– Существует поверье, – угрюмо сказал Мюрат, – что изумруд набирает новую силу, когда прикасается к земле. Он сохраняет верность и продолжает помогать человеку, который зароет его в землю. Главное, чтобы его не коснулись чужие руки! На той каменистой вершине, где разместилась моя ставка, не так просто было вырыть надежный тайник в земле. Однако в стенке той ямы, которую вырубили в скале для того, чтобы держать там пленников, земляные пласты перемежались с каменными. И я спрятал изумруд и некоторые другие свои драгоценности там. О, какое удовольствие находил я, видя, как вы, русские, обреченные на смерть, охраняете мое сокровище! Никому из вас и в голову не могло прийти, что рядом с вами баснословное богатство! Никому, кроме тебя! Как ты догадался?!
– Я не догадался, – усмехнулся Охотников. – Наткнулся на камень случайно. Темными ночами я лежал неподвижно, связанный, пока не научился справляться с вашими хитрыми путами. И тогда я начал искать путь к побегу. Я знал, что выкуп за меня не пришлют – моя семья была бедна, – поэтому мог рассчитывать только на себя. И по ночам, когда даже моих бдительных стражников начинал морить сон, я рыл для себя в стенке ямы лестницу, рыл ступени. Один небольшой плоский камень я превратил в орудие и пытался с его помощью вытащить из земли другие камни, чтобы мне было куда поставить ногу или за что ухватиться рукой, когда я полезу вверх. И вот я наткнулся на мягкий земляной пласт. Начал копать – и… даже во тьме своей ямы я различил мягкое мерцание драгоценностей.
– И лишь только ты коснулся заветного камня, удача отвернулась от меня! – прошептал подавленно Мюрат. – На другое утро русские ударили по моим позициям так внезапно, что я не успел ни убить тебя, ни спуститься за сокровищем. Но я знал, что вернусь за ним… и я вернулся, но ничего не нашел. Я увидел ступеньки, которые ты вырыл, выгрыз в каменной стенке своей темницы, и понял, что изумруд Бонапарта спас тебя!
– Не изумруд! – горячо воскликнула Марья Романовна. – Он сам себя спас!
Мужчины обернулись к ней, и Маша улыбнулась Охотникову с таким восхищением, что у него на лице отобразилось мальчишеское замешательство. А лицо Мюрата еще больше потемнело.
– Все дело в изумруде! – яростно вскричал он. – Сейчас у тебя его нет – и ты попался в мои руки. Все дело в нем. Мне не нужны другие камни, которые ты заполучил, это твоя воинская добыча. Но изумруд Бонапарта! Ты должен решить… вот эта женщина, твоя женщина, ее красота, ее жизнь… Или ты отдашь мне камень, или…
Он дал знак Надиру, и тот выхватил кинжал.
– Она тут ни при чем! – воскликнул Охотников. – Это случайная жертва, не бери греха на душу, отпусти ее!
– Не лги о случайности… – с прежним ледяным, жестоким выражением проговорил Мюрат. – Все связано, и она расплатится за то, что связана с тобой. Ты думаешь, ее убьют одним милосердным ударом? Нет, сначала тебе придется наглядеться на ее мучения. Она изойдет криком на твоих глазах. Она поседеет заживо, проклянет тот час, когда родилась, и будет умолять о смерти! Однако меня не тронут ее мольбы. Неужели ты не веришь, что я способен на такое? Я не хочу быть жестоким, но вы сами вынуждаете меня к этому!
– Не трудись лишний раз показывать свою жестокость, – спокойно сказал Охотников. – Я нагляделся на нее на Кавказе, ни убавить, ни прибавить ничего ты уже не сможешь. Не тревожьтесь, сударыня, – взглянул он на Марью Романовну. – Вы попали в эту ужасную переделку из-за меня, и я почитаю своим долгом спасти вас. Я бы с радостью отдал за вас жизнь, однако отдам всего лишь жалкий камень. Я согласен, Мюрат. Ты получишь свое сокровище, но не прежде, чем эта женщина и ее кузина, также похищенная тобой, выйдут из твоего дома. За его пределами их ожидает мой друг. Отправив женщин в безопасное место, он передаст тебе камень.
– Итак, ты угадал! – коварно усмехнулся Мюрат. – Ты все понял!
– Да, – кивнул Охотников. – Я разоблачил твоего подсыла, этого лживого Сермяжного, которого ты отправил шпионить за мной. И я сразу понял, что тебе нужно. Ты захватил эту женщину, надеясь обменять ее на камень, и я согласен. Но сначала она и ее кузина получат свободу. Это все. Иначе сделка не состоится.
– А что будет с вами? – испуганно воскликнула Марья Романовна.
– Ну… – усмехнулся Охотников. – Думаю, я останусь здесь.
– Здесь, но зачем, ведь… – начала она, но тут же спохватилась, какую глупость городит. Не по своей воле останется здесь Охотников – он будет оставлен насильно. Мюрат не выпустит на волю человека, которого так ненавидит! Охотникова убьют…
Марья Романовна прижала руки к сердцу и неотрывно смотрела на его окровавленное лицо. Все еще не укладывалось в голове, что он пришел сюда и попал в руки беспощадного врага лишь ради спасения незнакомой женщины. Ради нее. Повинуясь только благородству натуры, благородству и отваге!
Неужели такие мужчины бывают не только в романах?!
– А ведь вы расстроитесь, когда узнаете, что Надир нарезал из спины вашего любовника ремней и посыпал раны солью! – послышался рядом голос Мюрата, и Марья Романовна вздрогнула, словно от прикосновения холодного змеиного тела.
Ужас, сострадание, боль охватили ее с такой силой, что кощунственным показалось твердить мещанское: «Ах, нет, он мне не любовник!» Если раньше она ощущала себя оскорбленной тем, что ей приписали любовную связь с этим почти незнакомым ей человеком, то теперь почувствовала странную гордость из-за того, что ее назвали любовницей именно Охотникова. И если он сделал все ради спасения ее жизни, то и она пошла бы ради него на все!
– Молю вас, отпустите его! – воскликнула Марья Романовна жарко, повернувшись к Мюрату. – Все, ради чего вы враждовали, осталось там, на Кавказе. Вы получите свою драгоценность. Оцените же храбрость и благородство человека, который с такой легкостью расстается с баснословным сокровищем. Будьте достойны своего врага. Отпустите его!
У Мюрата слабо дрогнул угол рта. Это была даже не усмешка, а холодная, презрительная ухмылка. Слова Марьи Романовны, ее порыв насмешили его до чрезвычайности. Он даже не собирался этого скрывать.
Она вмиг поняла бессмысленность своей просьбы. Мюрат холодно-жесток, он наслаждается унижением людей. Вон как бесился оттого, что Маша не желала молить его о ласках!
Ну, если унижением она может выкупить жизнь Охотникова…
Без раздумий Марья Романовна упала на колени и заломила руки:
– Отпустите его! Умоляю! Век за вас Господа Бога буду молить, все обиды, все горести и муки, кои вы причинили мне и Наташе, отпущу, сама благословлять имя ваше стану и детям, внукам своим завещаю, только отпустите!
– Ох ты милая моя… – чуть слышно выдохнул за ее спиной Охотников. – Что же за сердце золотое, неужто бывают такие женщины не только в сказках?!
– Да, очень трогательно, – с ледяным выражением произнес Мюрат. – Ну просто спектакль «Комеди Франсез» с участием Андриенны де Лекуврер. Сам-то я, конечно, ее на сцене не видел, поскольку властвовала она над сердцами лет сто назад, однако наслышан, что рыдали все напропалую на спектаклях ее, и женщины, и мужчины, так великолепно умела она слезы выжимать. Но вы, мадам, можете не стараться. Из меня вы ни слезинки не выжмете, ни капли сочувствия у меня не появится, хоть, не скрою, приятно видеть мне такую гордячку в пыли у ног своих. А впрочем… – Он прищурился, и лицо его сделалось таким коварным и опасным, что сердце Машино тревожно сжалось от дурного предчувствия. – Впрочем, я готов поторговаться! Есть ли у вас что-то, чего вы не отдали бы ради этого человека?
– Но у меня… у меня ничего нет, – растерянно сказала Марья Романовна. – Имение, что от мужа досталось, вот и все мое богатство. Но я отдам его вам без раздумий, только не убивайте…
Она запнулась, вдруг сообразив, что не знает, как имя Охотникова, а называть его просто по фамилии показалось ей вдруг обидным для него. Как чужого! А разве он ей чужой?
– Ваше имение? – с издевкой хохотнул Мюрат. – Забавно, право. Нет уж, у вас есть возможность счастливо жить в этом имении вместе с вашим любовником, если вы сумеете выкупить его жизнь. Но мне нужны не деньги ваши и не имущество.
– Что же вам нужно? – чужим голосом спросила Маша.
Мюрат молчал, но его взгляды, которые так и прожигали насквозь ее тонкую рубашку, были красноречивее слов.
Марья Романовна зажмурилась.
Вот оно, то, чего более всего боялась она. Настало время платить долги.
Против ожидания она не чувствовала особого страха и стыда – только омерзение к Мюрату. Чудилось, ей предстоит окунуться в вонючее болото.
Вода смоет грязь. Молитва очистит от позора и исцелит душу, ведь это не распутство, а жертва ради спасения одного из лучших людей, встреченных ею в жизни.
Марья Романовна спокойно потянула с плеч тонкую рубашку.
– Нет… – простонал за ее спиной Охотников с такой болью, что у Маши дрогнуло сердце.
– Нет, – покачал головой Мюрат, глядя на нее с прежней ухмылкою. – Не это мне нужно. Я хочу, чтобы вы доказали мне любовь вашу к сему человеку.
Любовь?
Маша растерянно моргнула.
– Да, да… – вкрадчиво сказал Мюрат. – Любовь… страсть…
Она пожала плечами, не понимая, чего он хочет.
– Не притворяйтесь, что вы не догадываетесь! – закричал Мюрат так громко и внезапно, что Маша испуганно ойкнула. – Я хочу, чтобы вы совокупились с ним на глазах у меня!
Мертвое молчание, царившее несколько мгновений, прервал голос Охотникова:
– Да будь ты проклят… Милая, не слушайте его. Идите отсюда с Богом, а я до последнего мгновения буду вспоминать, как вы ради меня на колени перед этим чудовищем опустились. Пусть вас Бог хранит. Весь мой недолгий век буду я ваше имя благословлять!
Марья Романовна беспомощно поднялась с колен. Да что же это… да мыслимо ли такое?! Бежать, бежать отсюда, бежать без оглядки!
– Вы отпустите его? – услышала она чей-то голос и не сразу поняла, что говорит сама. – Вы клянетесь в этом?
– Клянусь, – ответил Мюрат, и в его голосе прозвучало несказанное удивление. – Даю слово, что…
– Нет, этого мало, – проговорила Маша. – Я хочу, чтобы вы поклялись памятью своего предка, Мюрата. Пусть навеки будет она вами оскверненной, ежели вы от клятвы своей отступитесь!
– Что вы смыслите в священных клятвах? – закричал Мюрат. – Вы меня принимаете за жалкого буржуа, за купца? Нет, я не клятвопреступник. И если я говорю, что даю слово отпустить вас, значит, отпущу!