– Я уже здесь. – Тимоти, стоявший все это время у полуоткрытой двери, вошел в кабинет, под мышкой у него был длинный, громко шуршащий сверток.
– Садись, пожалуйста, – предложил Д. У. Олкотт.
– Я постою, сэр, если вы не возражаете. А вот ей было бы удобнее на двух стульях.
– На двух стульях?
– Если вы не возражаете.
– Смит, принесите еще один стул.
– Хорошо, сэр.
Получив в дополнение к первому стулу второй, Тимоти аккуратно уложил на них свою невесомую ношу.
– А теперь, молодой человек…
– Тимоти, – подсказал Тимоти.
– Так вот, Тимоти, у меня очень мало времени. Изложи, пожалуйста, свое дело.
– Хорошо, сэр.
– Ну и?
– Четыре тысячи четыреста лет, сэр, четыре тысячи четыреста лет и девятьсот миллионов смертей…
– Да, вот это красноречие. Смит, – повернулся Олкотт, – еще один стул.
– А теперь, сынок, – продолжил он, когда ассистент принес стул, – садись и повтори, пожалуйста, то, что ты только что сказал.
– Пожалуй, я лучше не буду, сэр. Это слишком похоже на ложь.
– Но почему же тогда, – задумчиво сказал куратор музея, – я тебе верю?
– Наверное, потому, сэр, что мое лицо вызывает доверие.
Д. У. Олкотт всмотрелся в бледное, напряженное лицо мальчика.
– А ведь, пожалуй, и да, – пробормотал он. – Ну так что же это, – кивок в сторону лежащего на стульях свертка, – у тебя такое? Ты знаешь слово «папирус»?
– Это слово знает каждый, сэр.
– Да, пожалуй. Каждый мальчик. Разграбленные пирамиды, Тут и все такое прочее. Мальчики знают, что такое папирус.
– Да, сэр. Взгляните, пожалуйста, на это – если у вас есть желание.
Судя по тому, как быстро встал куратор, желание у него было.
Он начал перебирать слои наружного папируса, как каталожные карточки, лист за листом сушеного табака с изображениями то львиной головы, то ястреба. Потом чуткие, опытные пальцы задрожали, заходили все быстрее и быстрее, потом замерли, и Д. У. Олкотт судорожно вздохнул, как от удара в грудь.
– Мальчик, – сказал он и еще раз шумно вздохнул. – Где ты их нашел?
– Не их, сэр, а ее. И я ее не находил, скорее уж она меня нашла. Что-то вроде игры в прятки, говоря ее словами. Просто она перестала прятаться.
– Господи, – пробормотал Олкотт, продолжая рыться в хрупких листках. – Она что, действительно принадлежит тебе?
– Это взаимно, сэр. Она принадлежит мне, я принадлежу ей. Мы семья.
– Ну что ж, постараюсь поверить тебе еще раз, – сказал куратор, бросив на мальчика внимательный взгляд.
– Слава богу.
– И чему же ты так радуешься?
– Тому, что вы хотите мне поверить. В противном случае мне пришлось бы уйти.
Тимоти слегка подался в сторону.
– Нет, нет, – воскликнул куратор. – В этом нет нужды. Но почему ты говоришь, что принадлежишь этой штуке, ей, и что вы состоите в родстве?
– Потому, – сказал Тимоти, – что это Неф, сэр.
– Неф?
Тимоти протянул руку и откинул часть пеленальника.
Из вороха папируса выглянули сомкнутые глаза, глаза неимоверно старой женщины, с тончайшим просветом между зашитых век. Над ее губами взметнулась почти невесомая пыль.
– Это Неф, сэр. Мать Нефертити.
Куратор вернулся к своему столу, сел и взялся за хрустальный графин.
– Ты пьешь вино?
– Сегодня будет первый раз, сэр.
Доктор Олкотт наполнил вином две рюмки, передал одну из них Тимоти и только потом, после того как они выпили, заговорил снова.
– А почему ты принес это – ее – именно сюда?
– Это самое безопасное место в мире.
– Верно, – кивнул куратор. – И ты предлагаешь ее – Неф – нам? Хочешь, чтобы мы ее купили?
– Нет, сэр.
– Так чего же ты тогда хочешь?
– Просто чтобы вы, сэр, если она здесь останется, каждый день с ней разговаривали, хоть немножко, – пробормотал Тимоти, смущенно изучая носки своих ботинок.
– И если я обещаю, ты поверишь мне на слово?
– Конечно, сэр, – обрадовался Тимоти. – Если вы обещаете. – Он взглянул куратору прямо в глаза и добавил: – Только надо, чтобы вы не только говорили, но и слушали ее.
– Так она, значит, разговаривает?
– И много, сэр.
– А вот сейчас, сейчас она говорит?
– Да, но вам, чтобы услышать, нужно нагнуться к ней поближе. Я-то уже привык, да и вы со временем привыкнете.
Куратор закрыл глаза и прислушался. Через некоторое время его уши различили нечто вроде шороха сухой бумаги. И все.
– Так что же она все-таки говорит? – спросил он, выпрямляясь. – Ну, хотя бы по большей части.
– Все, что только можно сказать о смерти, сэр.
– Все?
– Четыре тысячи четыреста лет, как я уже говорил, сэр. И девятьсот миллионов людей, которым пришлось умереть, чтобы мы могли жить.
– Жутковатое количество смертей.
– Да, сэр. Но меня это радует.
– Странные вещи ты говоришь.
– Нет, сэр. Ведь если бы они так и жили, мы не могли бы здесь пошевелиться. И даже вздохнуть.
– Я понимаю, о чем ты. Так значит, она знает все?
– Да, сэр. Ее дочерью была Прекрасная Бывшая Здесь. А значит, она – Та, Которая Помнит.
– Призрак, рассказывающий полную, живую историю Книги мертвых?
– Пожалуй, что и так, сэр. И еще одна вещь.
– Что именно?
– Чтобы, если вы, сэр, не возражаете, я мог в любой момент получить пропуск.
– Чтобы приходить сюда, когда только пожелаешь?
– И даже в неурочные часы.
– Думаю, сынок, это можно будет устроить. Ну конечно, тебе придется подписывать какие-то бумажки, удостоверять свою личность и так далее.
Мальчик кивнул.
Взрослый мужчина встал.
– Дурацкий, конечно же, вопрос, ну да ладно. Она все еще говорит?
– Да, сэр. Подойдите поближе. Нет, совсем поближе.
Мальчик мягко подтолкнул мужчину под локоть.
Далеко-далеко, у Карнакского храма, вздохнул пустынный ветер. Прах между лапами огромного льва взвихрился и осел.
– Прислушайтесь, – сказал Тимоти.
Послесловие Как семья собралась в одно место
Откуда я беру свои идеи и сколько нужно времени, чтобы превратить идею в рукопись?
Когда – девять дней, когда – пятьдесят пять лет.
В случае «Из праха восставших» начало было положено в 1945 году, а завершилась работа над книгой только в 2000-м.
В случае «451° по Фаренгейту» идея появилась у меня в понедельник, а уже через девять дней был готов первый краткий вариант.
Так что все зависит от обстановки и настроения. Если роман «451° по Фаренгейту» возник необычно быстро, так и писался он в необычное время – это был период охоты на ведьм, ушедший в прошлое вместе с пятидесятыми годами и Джозефом Маккарти.
Семейство Эллиотов, герои «Из праха восставших», возникло еще тогда, когда мне было семь лет. Каждый год с приближением Хеллоуина моя тетя Нейва загружала нас с братом в свой дряхлый «фордик» и везла в Октябрьскую Страну собирать кукурузные стебли и оставшиеся в поле тыквы. Мы относили свою добычу в бабушкин дом, заваливали тыквами каждый свободный угол, складывали стебли на веранде и расстилали кукурузные листья от гостиной до внутренней лестницы и вверх, чтобы можно было не шагать по ступенькам, а соскальзывать.
Тетя превращала меня в колдуна с большим восковым носом и прятала на чердаке, сажала брата в засаду под ведущей на чердак лестницей и предлагала своим хеллоуиновым гостям прокрадываться в дом в кромешной темноте. Вся атмосфера таких праздников была пронизана буйным весельем. С этой воистину волшебной тетей (она была старше меня на каких-то десять лет) связаны у меня едва ли не самые дорогие воспоминания.
Лишившись общества своей бабушки, дядюшек и тетушек, я вскоре почувствовал, что следовало бы отразить их на бумаге в назидание потомкам. Мало-помалу у меня вызрела идея этой Семьи, людей в высшей степени причудливых, необычных, даже гротескных, которые вполне могли бы быть – а могли бы и не быть – вампирами.
К тому моменту, когда я закончил свой первый про них рассказ, мне было уже двадцать с небольшим и я писал для журнала «Weird Tales»[27] по роскошной ставке полцента за слово. Я напечатал там значительную часть своих ранних рассказов, ничуть не помышляя, что эти рассказы далеко переживут опубликовавший их журнал.
Когда же мою ставку повысили до целого цента за слово, я почувствовал себя настоящим богатеем. Я писал рассказы и продавал их по пятнадцать, двадцать, иногда – двадцать пять долларов за штуку.
Цикл историй о Семье начался с «Семейной Встречи»; в «Weird Tales» ее не взяли. Они и раньше жаловались, что рассказы у меня какие-то не такие, и советовали писать что-нибудь традиционное – о кладбищах, предрассветном мраке, таинственных незнакомцах и кошмарных убийцах.
Однако, при всей моей любви к Марли, я не мог бесконечно эксплуатировать его и прочих призраков, водивших хороводы вокруг Скруджа. В «Weird Tales» хотели что-нибудь вроде эдгарпоэвского «Амонтильядо» или ирвинговского призрака, швырявшего свою тыквенную голову.[28]
А у меня такие не получались. Сколько я ни пробовал, мои рассказы неизменно сворачивали на что-нибудь этакое о человеке, который вдруг осознал, что внутри его находится скелет, – и до смерти испугался этого скелета[29]. Или о банке, в которой плавают жуткие, загадочные твари[30]. До поры до времени мне удавалось пропихивать эти рассказы в «Weird Tales», пусть и со страшным скрипом, однако, получив по почте «Семейную Встречу», они возопили: «Хорошенького понемножку!» и отослали рассказ обратно. Я не знал, что с ним делать дальше, потому что в Соединенных Штатах было тогда очень мало покупателей на такой товар. По случайному импульсу я отправил «Семейную Встречу» в журнал «Mademoiselle»[31], где год назад напечатали мой коротенький рассказ, посланный мною точно так же, по случайному импульсу. Прошло много месяцев, я совсем уже решил, что бандероль где-нибудь затерялась, и вот вдруг приходит телеграмма из редакции, где говорится, что они там долго спорили, как бы так половчее изменить мой рассказ, чтобы он гармонировал с их журналом, и в конце концов решили изменить журнал, чтобы он подходил под рассказ!
Они выстроили весь октябрьский номер вокруг моей «Семейной Встречи» и заказали Кей Бойл сотоварищи несколько эссе подходящего к случаю содержания. Более того, для оформления этого номера они наняли Чарльза Аддамса, который снабжал тогда своими весьма нетрадиционными карикатурами журнал «Нью-Йоркер» и как раз начинал серию рисунков о своей собственной, прелестной и экстравагантной семейке Аддамсов. Он создал великолепный разворот с изображением моего «Октябрьского Дома» и членов Семьи, слетающихся к нему по воздуху и сбегающихся по земле.
После выхода журнала в свет мы много раз встречались с Аддамсом в Нью-Йорке, и это было очень здорово – мы решили стать в некотором роде соавторами: я напишу целый ряд таких рассказов, а Аддамс все их проиллюстрирует; в конце концов мы соберем все накопившиеся материалы – и текст, и рисунки – в книгу. Минули годы, кое-что из задуманных рассказов было написано, мы с Чарли поддерживали контакт, но шли каждый своим путем. В мои планы относительно этой книги вмешалась нежданная-негаданная удача: я получил заказ на сценарий для фильма Джека Хастона «Моби Дик». Однако я продолжал пусть изредка, но все же навещать своих любимых Эллиотов. Рассказ «Семейная Встреча» писался без всяких мыслей о возможном продолжении, а в итоге он стал краеугольным камнем, к которому постепенно пристроилась вся история Эллиотов – их появления и ухода, их удач и неудач, их любви и скорби. К тому времени, как был написан последний из этих рассказов, Чарльз Аддамс успел уже отойти в мир иной, населенный его и моими созданиями.
Такова, если вкратце, история «Из праха восставших». Стоило бы добавить, что все персонажи этой книги срисованы с родственников, навещавших бабушкин дом в далекие дни и вечера моего детства. Дядюшка Эйнар вполне реален, да и имена всех остальных героев тоже принадлежали самым настоящим кузенам и кузинам, дядюшкам и тетушкам. Давно почившие, они зажили снова в дымоходах и колодцах, в подвалах и на чердаках моей фантазии, сохраненные там любовью этого парня, который был когда-то фантастически молод и воспринимал чудо Хеллоуина как едва ли не главное из всех чудес мира.
Совсем недавно любезные сотрудники фонда Чарльза и Ти Аддамсов прислали мне копию моего письма Чарли, сплошь заполненного восторгами по поводу великолепной иллюстрации к «Семейной Встрече» и планами совместной работы над иллюстрированной книгой. Приведу небольшие выдержки из этого письма, датированного 11 февраля 1948 года и напечатанного на моей давно скончавшейся пишущей машинке:
«…позволь мне сказать, что я не представляю себе эту книгу без твоего участия… Чем-то она будет похожа на “Рождественскую песню”: Хеллоуин за Хеллоуином люди будут покупать ее, как они покупают Диккенса перед Рождеством, чтобы читать у камина, притушив свет. Хеллоуин – время в году, особо отведенное для рассказывания историй. <…> Я верю, что так оно и будет, много истовее, чем во что-либо другое в своей писательской карьере. Я хочу, чтобы и ты занялся этим совместно со мной».
Когда я получил эту копию, мой агент как раз вел с издательством «Уильям Морроу» переговоры о публикации «Из праха восставших», а потому весьма поэтично, что на обложку издатели поставили великолепный рисунок Чарли. Как хотелось бы мне, чтобы Чарли был сейчас с нами и мог взглянуть на успешное завершение нашего давнего проекта!
Рэй Брэдбери
Лето 2000
Примечания
1
Город на Тихоокеанском побережье США, чуть южнее Сан-Франциско. (Здесь и далее прим. перев.)
2
Арахниды – то есть паукообразные (от греч. «арахн» – паук).
3
Апостол Тимофей – один из семидесяти призванных позднее, чем первые двенадцать (см. Лк 10:1).
4
Здесь: Нет! (лат.)
5
В США этих Сейлемов-Салемов штук десять. Судя по всему, тут имеется в виду либо ближайший (тоже в Иллинойсе) Сейлем, либо Сейлем массачусетский, место знаменитой «охоты на ведьм».
6
Балаганное представление, в котором актеры, чаще – белые, с измазанными сажей лицами, изображали карикатурных негров. Репертуар минстрел-шоу был весьма широк – от песенок и скетчей до пародийного исполнения шекспировских трагедий.
7
Скорее всего, Октябрь – это Октаун, маленький городок в Иллинойсе.
8
Sojourn (англ.) – временное пребывание.
9
Гористая, изобилующая озерами часть Центральной Шотландии, приют поэтов «Озерной школы» (Кольридж, Вордсворт и т. д.).
10
Повесть Чарльза Диккенса (1843).
11
Роман Эмили Бронте (1847).
12
Повесть Генри Джеймса (1898).
13
Роман Дафны Дюморье (1938).
14
Рассказ У. У. Джейкобса (1902).
15
Марли – один из главных персонажей вышеупомянутой «Рождественской песни». Здесь Брэдбери переиначивает заглавную строчку известного спиричуэла, ту самую, которую в переводе на немецкий язык Генрих Белль сделал названием своего романа «И не сказал ни единого слова».
16
Перевод Бориса Пастернака.
17
Из рассказа Редьярда Киплинга «Призрачная рикша» (1885), где рикша не человек, а повозка, в соответствии с первоначальным значением этого слова.
18
Из рассказа Эдгара По «Сердце-обличитель» (1843).
19
Покойся в мире (лат.).
20
Каждое купе этого поезда имеет отдельный выход на перрон. У нас такая конструкция не принята.
21
Строго говоря, это «Мистический порт» – порт города, носящего экзотическое название Мистик. Однако английское «Mystic Seaport» можно понять и так и так.
22
Структура этих вопросов полностью совпадает со структурой стихотворения Эдварда Лира «The Akond of Swat».
23
Т. е. Каабы – главного святилища мусульман.
24
Город в Иллинойсе.
25
Джонстаун – город в Пенсильвании, печально знаменитый катастрофическим наводнением 1889 г.
26
Египетская деревня, вплотную примыкающая к руинам древних Фив.
27
«Таинственные истории» (англ.).
28
Имеется в виду эпизод из рассказа Вашингтона Ирвинга «Легенда Сонной Лощины» (1820).
29
Рассказ «Скелет».
30
Рассказ «Банка».
31
«Мадмуазель» (фр.).