Однако, к великому изумлению Лизы, Петр до изнеможения проделал разминочный комплекс, и лишь потом арап снял с него пропотевшую насквозь рубашку и панталоны.
Он с вожделением погрузился в лохань – как ванна размерами, лишь борта чуть ниже. Долго размякал в горячей воде, и усталость муторного дня потихоньку ушла из тела, а мысли он отдал своему «тезке».
Мыли его в четыре руки – и от ласковых прикосновений девушки душа Петра ожила, а тело стало тут же строить планы на ночь. И чем нежней были Лизины касания, тем горячей становились планы.
Наконец мытье закончилось, и повеселевшего Петра бережно вытерли пушистым полотенцем, надели на плечи такой же пушистый и легкий халат.
Нарцисс тут же открыл дверь, и четверка лакеев тихо вошла в опочивальню, обступили со всех сторон ванну и с огромным напряжением ее подняли. Кое-как слуги вынесли лохань из опочивальни, а затем две миловидных служанки, а Петр быстро оценил их, пробежав по фигуркам, раздевая глазами, унесли пустые кувшины и простыни.
Поужинали довольно быстро – Петр умял рыбное заливное, затем вкусил жаркое из перепелов и придавил съеденное сладким шоколадным пирожным, хотя ранее сладкое не очень одобрял. Выпив традиционного сока и закурив папироску, он загрустил – его сильно пугал, вернее, изрядно тревожил, завтрашний день и беспокоило отсутствие донесений от Миниха из Кронштадта.
И еще одно обстоятельство несколько нервировало Петра – среди придворных стремительно распространились дикие и страшные слухи из Петербурга, будто бы там пролито много крови, от несогласия в гвардейских и армейских полках все поставлено в городе вверх дном, множество домов и разных заведений в столице разграблено бунтующими обывателями, вовсю идут пьяные погромы.
Однако Петр не только не поверил болтовне среди придворных, но еще приказал жестоко пресечь распространение подобной галиматьи, ведь такая информация могла плохо подействовать на его солдат, привести к беспочвенным мечтаниям, что жестокой драки, может быть, удастся избежать…
Лиза сразу заметила некоторую хмурость, легшую тенью на челе своего возлюбленного, и чисто по-женски попыталась разрядить несколько напряженную обстановку.
– Что тревожит вас, государь батюшка? – негромко спросила Петра нагая Лиза, откинув одеяло.
Петр с трудом чуть придавил нарастающее желание, но противостоять ему долго не смог. Его опять потянуло к этой молодой женщине всей подкоркой мозга, и с ней он почувствовал себя спокойно и уверенно, и именно от нее он мог получить дополнительную силу. Ему захотелось прижать Лизу к груди, насытиться ее молодым телом. И он уже не стал себя сдерживать…
День третий 29 июня 1762 года
Ораниенбаум
Драгуны шли плотными шеренгами, стремя к стремени. Палаши вытянуты над конскими головами – «гот мит унс». И от этой лавины шустро убегали солдаты в зеленых мундирах с красными обшлагами. Но скрыться от всадников не смогли и были за считаные минуты смяты и порублены в мелкое крошево.
Те немногие из зеленых, что стартовали в паническом беге намного раньше, нашли свое спасение в топком болоте. Несколько драгун, в горячке увлекшись погоней, так хорошо в нем завязли, что были с трудом извлечены из топи. Но вот лошадей спасти не удалось, несмотря на все усилия. Так и сгинули они в болоте, жалобно ржа и виня людей в своей гибели.
Петр понял, что продолжать дальнейшее преследование бесцельно, кавалерия дальше идти не может. Неожиданно рядом с ним появился всадник в строгом синем мундире, худой, с хищным лицом. Белесые волосы и такие же бесцветные глаза. Узкие губы искривились в хищном оскале голодного волка. С длинной тяжелой шпаги капала кровь…
Всадник окинул взглядом Петра – внутри у Рыка сразу похолодело. Он внезапно почувствовал, что это не человек по своей сути, а какой-то жестокий языческий бог войны. И благоразумно решил держаться от него подальше. Мысль, конечно, здравая, но вот всадник имел иное мнение.
Он соскочил с коня и подошел к Петру. Посмотрел в глаза, потом обернулся и громко спросил у своего адъютанта в расшитом золотом синем мундире с желтыми отворотами и обшлагами:
– Как называется это место?
– Головчино, ваше королевское величество.
– Еще одно место нашей славы! Трубите отход!
И, повинуясь отданному им приказу, где-то рядом затрубила одна труба, ее зов поддержали другие горнисты, а потом частой дробью, раскатистой и бодрой, загремели барабаны…
Прозрачные глаза смотрели на Петра с прищуром, соломенные локоны, выглядывавшие из-под шляпы с роскошным плюмажем, спускались на грудь. Он наклонился и пристально взглянул на Петра.
– У тебя тоже будут победы, мой маленький принц. – От его взгляда в груди Петра был уже не холод, а лед. – И скоро, внук мой…
После паузы король, а именно так воспринял его Рык, продолжил:
– И ран много будет, но малых. А победы кровью заслуживаются, не иначе. Возьми подарок!
Он протянул Петру шпагу. Стальной клинок неожиданно удлинился, и он не успел отпрыгнуть от острия, которое впилось ему в бедро…
– А-а-а! – От боли Петр проснулся и схватился за бедро. Спросонок ничего не понял и заорал во все горло.
– Что с вами, государь?! – В комнату влетел казак с саблей, за ним два адъютанта с обнаженными шпагами.
Рядом на кровати подскочила обнаженная Лиза и завизжала. Однако Петр быстро заткнул ей рот ладонью и накинул на голову одеяло.
– Сиди молча, дура! Вякнешь слово, придушу! – От грозных слов Петра бедная любовница сразу заткнулась, а охрана спрятала оружие в ножны и принялась перевязывать холстинкой чуть проколотую кожу на правом бедре – по сути, царапинку. Да и крови пролилось немного.
Твою мать! Достали уже эти добрые дедушки своей заботой. Вначале тростью избили, а теперь Карл Шведский с порядковым 12-м номером взялся живого человека острой сталью тыкать. И на полу свою шпагу в подарок оставил, на том же самом месте, где недавно трость Петра Первого лежала…
Ямбург
– Павел Владимирович, проснитесь, адъютант его величества прибыл. А казаки Данилова караулами крепость занимают. – Крепкая рука адъютанта все же растолкала коменданта крепости Власова.
От такой новости подполковник соскочил с кровати и принялся лихорадочно одеваться. Поручик старательно помогал ему, и уже через пару минут Власов был в полной готовности.
И вовремя – дверь отворилась, и в комнату ворвался запыленный офицер в форме голштинской гвардии. Вяло козырнул двумя пальцами, чуть прикоснувшись к шляпе. За ним тут же ввалились трое драгун и два казака. Лица у всех решительные, ладони на эфесах, на ременных лямках пристегнуты пистолеты.
За окном горнисты стали трубить тревогу – послышался топот башмаков солдат караульного взвода. Зычный голос за стеклом властно проорал: «Слушайте манифест его императорского величества!»
Коменданту очень не понравилась такая суета на территории вверенной ему крепости, и Власов с ожиданием посмотрел на молодого царского адъютанта, как бы требуя объяснения происходящего.
– Вам приказ от его императорского величества. – Голштинец протянул свиток. Власов сломал печать на документе и быстро пробежал глазами по строчкам чеканного приказа. И все разом похолодело внутри, он почувствовал, что своенравная и капризная фортуна наконец предоставляет ему самый реальный шанс крепко ухватить ее за хвост.
– Я выступаю со всеми частями гарнизона немедленно, только один час необходим на сборы. Артиллерию в поход брать? – Подполковник ожидающе посмотрел на голштинца.
– Не надо, время упустим! – отрезал тот. – Какие у вас части?
– Эскадрон тверских драгун, полный батальон Ингерманландского полка и донской казачий полк Данилова в пять сотен. Кроме того, крепостной гарнизон из двух рот ланд-милиции и инвалидной команды. Еще рота третьего кирасирского полка на биваке у города стоит, с утра в Нарву должна была идти. И еще рота конных гренадер на мызе, – подполковник быстро перечислил свои немногочисленные части.
Да оно и понятно – Ямбургская крепость сейчас числится захолустной и подлежит полному упразднению. Добрая половина крепостных башен и стен уже давно на плитняк разобрана, зато из захудалой мызы большой поселок отстроили местные селяне, охочие до дармового камня. Держать здесь, в Ямбурге, гарнизон изрядный нет никакого смысла. Наоборот, полевые войска выводить надо из крепости все целиком, оставив только негодных к полю пожилых инвалидов и еще более бесполезную ланд-милицию.
– Пехоту посадите всю на повозки, время терять нельзя. Ланд-милицию и инвалидов здесь оставьте. Двигайтесь на Гостилицы, всячески поспешая. В селениях по пути подводы для смены приготовили. Я же возьму с собой драгун и кирасир, а казаки уже полностью готовы к маршу…
Ораниенбаум
– Ваше величество, – энергичный шепот Лизы привлек внимание лежащего на кровати Петра, – галеры с Кронштадта пришли.
От такой долгожданной новости его буквально подбросило с мягкой и теплой постели. Он еще протирал глаза, когда любовница и арап в четыре руки на него уже принялись надевать преображенский мундир. Затем Нарцисс протер ему лицо влажным полотенцем, дал выпить бокал сока и тут же протянул прикуренную папиросу.
Петр затянулся и только сейчас окончательно отошел со сна. На часах ровно половина второго – покемарил каких-то полчаса, но выспался. Очередной кошмар прошел… Третий раз во сне либо душат, либо избивают, либо шпагой тычут. Сплошная боль от этих вещих снов!
Петр даже не стал приказывать свидетелям держать язык за зубами. Зачем?! Такая реклама – только в пользу, трость со шпагой такие раритеты, которым цены нет…
Петр торопился узнать новости, но вначале проделал зарядку и отработал удары, сломав под конец тонкий столбик балдахина. Затем он плотно перекусил ветчиной с сыром, запил завтрак соком – шут его знает, когда удастся поесть еще раз. И только потом покинул дворец.
Ночь давно наступила, все окутало прохладой, но было довольно светло. Такова здесь жизнь – «белые ночи». Его ждал конвой казаков с лошадью. Запрыгнув в седло, Петр тронул савраску с места и неспешным шагом направился к крепостным воротам.
В цитадели полным ходом шли работы, несмотря на ночной час – для нормальной подготовки к бою хорошему командиру всегда не хватает времени. А тут три сотни рекрутов сразу подготовить надо. Вот и гоняли усатые капралы немецких мужиков, привезенных в Россию из далекой Голштинии. Хорошо так гоняли, методично и без всяких русских глупостей типа постоянных перекуров.
Миновав мост через неглубокий и уже порядком заболоченный крепостной ров, Петр направился со своим сопровождением в город.
Собственно, города как такового пока не было – рядом с крепостицей стоял большой двухэтажный дворец, полтора десятка окон по фасаду, к нему ножками от буквы «П» примыкали небольшие, но тоже в два этажа, строения. И их функциональная нагрузка была для него понятной – хозяйственное обеспечение придворной дворцовой братии.
Однако он ошибался – в левом крыле был Японский зал, а в правом церковный, с устроенной домовой церковью. В разбитом вокруг парке виднелись крыши павильонов и домиков.
Никто не спал – в окнах зданий играли отблески света, там жгли свечи. А на улице кипела жизнь, будто не ночь давно наступила, а полдень. Из дворца спешно выносили имущество, будто внутри здания уже бушевал нешуточный пожар. Но груда ящиков и коробок у здания не росла, а вроде даже понемногу уменьшалась.
Постоянно подходили повозки, на них лакеи шустро грузили имущество, и нахлестываемые кнутами ломовые лошади тут же уходили в сторону морского канала, таща с надрывом тяжелые повозки. А у самого канала жизнь даже не кипела, а бурлила во всю свою мощь.
На дворцовую пристань с трех больших шлюпок выгружали ящики и бочонки, с помощью канатов уже выволокли на сушу три больших корабельных пушки на кургузых колодообразных лафетах.
Петр искренне посочувствовал морякам – каждая такая пушка должна была весить полтонны, не меньше. Разгруженные от пушек и воинских припасов шлюпки тут же забивались под завязку различным дворцовым барахлом, одна из них уже отчалила и пошла по каналу к морю.
А там – радующая сердце картина. На рейде стояло полдюжины галер и с десяток намного меньших в размерах шлюпок. В подзорную трубу было хорошо видно, как с галер дружно и весело сгружалась пехота, и щетина штыков колыхалась над головами инфантерии. Ее было многовато, подозрительно много – по первому взгляду не менее тысячи морпехов. У Петра мелькнула мысль, уж не всю ли пехоту отправил сюда Бурхард Миних, но вскоре выяснилось – далеко не всю, а так себе, отряд малый.
Заметив группу верховых, от канала тут же направилась группа морских офицеров. Петр опознал их благодаря памяти на иллюстрации – все в белом, но мундир зеленый. Подошли быстрым шагом, придерживая на ходу шпаги. Откозыряли двумя пальцами, прикоснувшись к шляпам.
– Ваше императорское величество, капитан-командор Спиридов! – Взгляд уверенного в себе человека, лицо суровое, просмоленное. «А ведь я его знаю, – будущий герой Чесмы». – Пакет от фельдмаршала Миниха!
Петр взял засургученный печатями пакет, но вскрывать не стал, а сразу спросил у моряка о наболевшем:
– Как дела у фельдмаршала? Что в Кронштадте?
– Флот верен вашему величеству! Фельдмаршал Миних готовит эскадру и десант к походу на Петербург. Мой отряд отправлен в распоряжение вашего величества, а еще пять галер сегодня вечером ушли в Выборг.
– Посланцы из столицы были?
– Так точно, государь, были. Адмирал Талызин с офицерами гвардии прибыл под вечер. Как изменник повешен на нок-рее флагманского корабля «Астрахань», гвардейские офицеры подверглись расстрелянию, – голос Спиридова ровен, в нем ни осуждения, ни одобрения не слышно.
– С чем прибыли, командор? – задал новый вопрос Петр. Он уже сообразил – перед ним сейчас немалый флотский чин, промежуточный между каперангом и контр-адмиралом.
«Надо бы его резко по службе двинуть, в контр-адмиралы произвести, мужик-то толковый, судя по всему».
– Ваше величество, привезли двенадцать пушек шести– и восьмифунтовых, ядра, картечь, пороха много, фузей тульских две сотни, пистоли, тесаки да сабли абордажные. Бомб пудовых полсотни, с крепостных валов на штурмующих скатывать. Десанта пятьсот матросов – канониры к пушкам да команды абордажные. Сводный батальон Кроншлотского гарнизона в шесть рот и голштинский отряд с роту, что в крепости постоянно находился – еще тысяча штыков. В крепости к отправке готов второй сводный батальон в шесть рот – к утру будет перевезен…
Петр задумался, подкрепление было серьезным, на такое он и не рассчитывал. А, если честно, то вообще не надеялся, что Миних приведет флот в повиновение. Но старый фельдмаршал смог это сделать. И, судя по тому, что матросы с огоньком работают, манифест своей цели достиг.
Петр вскрыл печати на пакете и прочитал письмо. Силу фельдмаршал собирал серьезную – три линейных корабля, два фрегата, почти три десятка более мелких судов, дюжина галер. На них десанта более трех тысяч – солдаты кронштадтского гарнизона и матросы, взбодренные манифестом, двумя рублями каждому и водкой.
И завтра, по обоснованному решению Миниха, не желающего потерять напрасно время («Да, уже завтра, ведь новые сутки пошли»), вся эта армада по столице ударит, и разъяренная матросня там камня на камне не оставит.
И поклон в письме есть матушке Елизавете Романовне, и слова поддержки, и просьба к его величеству на галерах немедленно плыть в Нарву, не вступая в бой с авангардом мятежников, и тем самым избежать ненужного и опасного для батюшки царя риска.
– Кто тебя на галерах заменить может, командор?
– Капитан-лейтенант Бутаков, ваше величество!
Услышав свою фамилию, из-за спины Спиридова выдвинулся молодой моряк, выпрямился перпендикуляром и четко откозырял.
– Примешь на себя командование, постоянное, – Петр пристально глянул на офицера, – мой двор и все имущество погрузить на галеры и доставить в целости в Кронштадт. Головой отвечаешь за погрузку и сохранность. Даю три часа на погрузку – более времени не будет! Все ясно?
– Так точно, ваше величество! Разрешите исполнять? – Моряк козырнул и рысью бросился к каналу, на бегу отдавая приказы. А Петр повернулся к Спиридову, помолчал немного и заговорил:
– Назначаю тебя комендантом Ораниенбаума. Пушки поставь на крепостные валы. Ядра, бомбы, порох и прочие припасы распихай по разным погребам и подвалам. Все деревянные строения растащите, или хоть водой облейте от пожара. Там три роты солдат, в большей части из рекрутов, разбавь их своими матросами для надежности. Укрепи окопами все что можно, полевые пушки в промежутках ставь, морские вместо них на валах бастионных устанавливай быстро. Обороняй Большой дворец и казармы, если из-за больших потерь удержать не сможешь, жги к чертовой матери. У тебя время до полудня еще есть, я с кавалерией через час к Петергофу двинусь, позиции там займем. Надеюсь, что до полудня гвардию боем задержу. Но дольше не смогу, их очень много на Ораниенбаум идет… – Петр тут остановился, надолго призадумался.
«Страшно, очень страшно. Три сотни сабель против гвардейского авангарда никак не тянут. Но выиграть время необходимо. Шильда в крепости оставлять нельзя – немец не вызывает доверия, мутен. Да и на штурм гвардейцы пойдут неохотно, зная, что нет здесь ненавистных голштинцев, а только моряки. А если возьмут цитадель и матросиков в капусту покрошат, но даже тогда польза будет – флотские в Питере реванш возьмут, и злее водоплавающие будут, намного злее. И с «дядей» надо решить кардинально, отправить бы его куда подальше, чтоб глаза всем не мозолил…»