Привезли обед. Жара и боевое напряжение перебили аппетит. Девушки подвозили еду прямо к самолетам, но летчики к ней почти не притрагивались и предпочитали холодный компот. Загорелые лица заметно осунулись, глаза покраснели.
Техники сами выбились из сил, но, как могли, старались облегчить нам жизнь. Путькалюк смастерил легкий тент и всякий раз до вылета устанавливал его над моей кабиной навстречу палящим лучам. Потом вкопал в землю бидон из-под молока - теперь у меня под рукой всегда была свежая прохладная вода.
- К завтрашнему дню выроем маленькую землянку,- пообещал техник, сеном застелем. Будешь отдыхать, как в царских хоромах.
- Спасибо тебе, Ваня. Сам-то немного отдохни, а то нос да уши остались.
Неожиданно к самолету подъехал замначштаба полка майор Тухватуллин и развернул передо мной карту.
- Видишь,- он указал на синий карандашный крестик в районе Могилева-Подольска, - здесь утром сел подбитый "Ю-88". Колхозники пытались захватить экипаж, но он отстреливается из пулеметов и никого не подпускает. Самолет нужно уничтожить. Майор Матвеев приказал сделать это "эрэсами". Вылетишь немедленно.
Пока я устраивался в кабине, Тухватуллин сооощил потрясающую новость: у Хархалупа после воздушного боя на крыле оказались человеческие мозги.
Случай этот, беспримерный в авиации, в первую минуту меня ошеломил. Казалось, такой поступок просто невозможен, да и отважиться на это - значит самому рисковать жизнью. Зачем же рубить плоскостью?
- Может, путаете? - нерешительно спросил я.
- Нет-нет, так и было, - заверил майор, складывая карту.
* * *
"Юнкерс" стоял посреди поля. Вокруг него на почтительном расстоянии виднелись человеческие фигурки. При моем появлении фигурки замахали руками и кольцом двинулись к самолету. Может, я волновался, может, не учел поправку на ветер, но первая пара снарядов легла далеко позади "юнкерса". Экипаж моментально выскочил из самолета и залег в поле. Со второй атаки снаряды разорвались в плоскости; бомбардировщик завалился набок и загорелся. Я проследил, как кольцо окружения быстро сомкнулось вокруг фашистов, на прощание покачал колхозникам крыльями и лег на обратный курс.
Стоянка "чаек" была пуста, да и ряды "мигов" поредели.
- Все вылетели сопровождать бомбардировщики, - сообщил мне Путькалюк. - О Хархалупе слышал?
Я решил, что есть новые сведения, и отрицательно покачал головой.
- И о Грачеве ничего не знаешь?- удивился Иван.- Хархалуп таранил фашиста на парашюте! А Грачев против четверых "худых" дрался и "завалил" одного.
- Вот это герои!- восторженно подхватил Бессекирный, даже не поинтересовавшись результатами своих "любимчиков" - "эрэсов".
Вести об этом бое наших летчиков быстро распространялись, дополнялись "деталями", хотя толком подробностей боя никто не знал.
Я отправился на КП эскадрильи. Надо было доложить, что задание выполнено, и заодно узнать результаты боя.
Было душно. Издалека докатывались глухие удары, от которых вздрагивала земля. Мне представился огненный клубок самолетов, а в реве и грохоте боя окаменевшее лицо Хархалупа, перекошенный ужасом взгляд фашиста и страшный удар крылом. По спине побежали мурашки. Потом я попытался вообразить Петю Грачева: вокруг в смертельной схватке носятся хищные "мессеры", а он, распаленный азартом боя, почти кричит:
Орленок, орленок, блесни опереньем,
Собою затми белый свет...
И вдруг эта мелодия явственно отозвалась в сознании. Она теперь сливалась с запахом знойных полей, ее тревожно выстукивало сердце:
...Не хочется думать о смерти, поверь мне,
В шестнадцать мальчишеских лет...
Затрепетали налитые колосья. Со стороны Днестра вновь гулко застонала земля. Там в эти минуты рвутся фашистские снаряды, враги кромсают молдавские сады и виноградники, поджигают крестьянские хаты, уничтожают все, что с детства вошло в нашу плоть и кровь одним словом - Родина.
Я тревожно глянул на небо и ускорил шаги.
Командный пункт эскадрильи оборудован нехитро: копешка сена, неглубокая щель и телефон, дозвониться по которому в штаб полка- задача нелегкая: на одном-единственном проводе аэродрома "висят" все эскадрильи и наблюдательные пункты. Адъютант Медведев сообщил: штаб уже осведомлен об уничтожении "юнкерса". Известно также, что колхозники захватили фашистских летчиков и сдали их в штаб дивизии. Затем загадочно дал понять: к нам в эскадрилью выехал один товарищ и мы должны радоваться его приезду.
"Какое-нибудь начальство из дивизии, - недовольно подумал я, увидев пылящую вдали машину, - кто бы это к нам пожаловал?"
Возле копны машина притормозила, и из кабины - я остолбенел - в новеньком комбинезоне выпрыгнул и важно подошел ко мне...
- За сбитого "мессера", за взорванный "юнкерс", за испытание "эрэсов"...
Я не верил своим глазам: торжественно и серьезно, без искринки смеха, меня поздравлял... Яковлев. Наконец он не выдержал и захохотал:
- Чего глазищами-то моргаешь? Здорово!
- Колька?! Чертушка! Ты же... Жив?
- Ну, вот и встретились, - сказал он просто, будто только вчера мы разошлись после веселого ужина.
Ну и встреча была! Прибежал Гичевский, сразу тоже не поверил, а потом бросился обнимать Кольку. Набежали техники, оружейники и все тискали, качали его - живого, но уже вычеркнутого было из списков довольствия. Удивлению, расспросам, радости не было конца.
Взвилась сигнальная ракета. Мы вылетели на очередную, кажется, шестую в этот день, штурмовку - подсобить пехотинцам.
Кромсали врага здорово. С оглушительным треском взлетали в воздух автомашины, лопались подожженные танки, переворачивались орудия. Воды Прута бурлили, принимая взорванные переправы, трупы гитлеровцев.
Напряженным был этот день - день возвращения Яковлева. Ноги подкашивались, каждый мускул гудел от усталости, но успехи наземников радовали нас, прибавляли сил. И когда нам передали, что войска просят подавить вражеские батареи за Прутом, мы слетали еще разок.
Садились уже в темноте. На стоянке ждал Яковлев.
- Семь боевых вылетов! - взволнованно повторял он. - Даже в кресле пассажирского самолета сидеть семь часов подряд - пытка, а на истребителе, в бою, под огнем!..
- Только бы не отступать, Колька. - Шульга в изнеможении присел на ящик. - Ради этого хочется летать еще и еще.
Я попросил Яковлева рассказать, что произошло с ним после того, как его сбили.
- Плен и побег, - засмеялся он в ответ и начал торопить: - Бежим, ребята, к Хархалупу, он сел только что. Узнаем подробности боя.
"Плен... Самое страшное, что может случиться с солдатом на войне,думал я, устало шагая за Яковлевым.- Может ли быть что-нибудь мучительнее бессилия перед врагом, тревожнее полной неизвестности: что произойдет через час? Завтра? И наступит ли это завтра? Каким ожесточенным ни бывает бой там ты свободен, ты хозяин своей судьбы, все зависит от тебя. Но в плену..."
Неподалеку от командирской "эмки" скучились летчики. Хархалуп и Иванов - оба рослые, плечистые, под стать друг другу - на голову возвышались надо всеми.
Когда мы подошли, командир полка уже подвел итоги дня:
- Наступление фашистов по всему фронту сорвано. Враг снова отброшен за Прут. Наши летчики штурмовыми действиями оказали большую помощь наземным войскам, и они в присланной телеграмме благодарят вас от всего сердца.
Как приятно слышать такое!
Летчики взволнованно зашумели.
- Передайте и нашу благодарность наземникам. Мы всегда готовы помочь! - крикнул Грачев.
Когда возбуждение улеглось и летчики отправились ужинать, Иванов отвел Хархалупа в сторонку:
- Вот что... Ты на меня, Семен Иванович, не обижайся. - Глаза Иванова подобрели. - Короче, хочу предупредить тебя: не увлекайся в бою.
- Но ведь летчиков в бой веду я, - возразил Хархалуп, - пример командира... Тем более сейчас. Фашисты так и прут.
- Это хорошо, что ты личным примером... Летчики верят тебе, смело дерутся, - майор прищурился, представив, должно быть, картину боя.- Понимаю тебя: у всех одно желание - уничтожить врага. Но и о людях нельзя забывать.
- Понял, товарищ командир, учту, - угрюмо согласился Хархалуп.- А драться надо бесстрашно, дерзко.
- В бою одного бесстрашия мало. Нужны командирское хладнокровие, умение обеспечить успех всей группы...
Яковлев потянул меня за рукав:
- Взглянем, чем он фрица трахнул.
В левом предкрылке самолета Хархалупа была вмятина. Петя Грачев, брезгливо потирая руки, рассказывал, как он сам отдирал клок волос и какое-то месиво с крыла.
- Как это случилось?
- Бой был тяжелый. Сначала "худые", потом две группы "юнкерсов". Викторов звеном и мы с Ротановым закрутились с "мессерами", а Хархалуп набросился на бомберов...
Петя рисовал бой красочно, выразительно жестикулировал. Он вновь переживал схватку с четырьмя вражескими истребителями.
- Одного я рубанул с ходу, а Тима так всыпал другому, - Грачев раскатисто захохотал,- эх, фриц как заштопорит - умора, прямо на своих!
- Одного я рубанул с ходу, а Тима так всыпал другому, - Грачев раскатисто захохотал,- эх, фриц как заштопорит - умора, прямо на своих!
- Смейся, смейся, - перебил его Николай Столяров, - не окажись там Атрашкевич со своими хлопцами, была бы нам такая умора...
- Ну, а Хархалуп? - допытывался Яковлев.
- Прелюбопытнейший случай! - вновь оживился Грачев. - Семен Иванович нагнал на фрицев страху: одного "юнкерса" зажег сразу, на второго нацелился. И надо же - в это время пулеметы у него отказали. Он их перезаряжать, а скорость - будь здоров! Фрицы видят - прямо на них "миг" мчится - с перепугу из "юнкерса" засигали вниз - один, другой, третий. Яша своими глазами видел.
Мемедов, ведомый Хархалупа, до сих пор скромно стоял в сторонке и отмалчивался, слушая, что говорят другие.
- Я что, - засмеялся он, - сам за командира струхнул, подумал: таранить решил "юнкерса", а когда в крыло ему фашист врезался, я даже глаза закрыл.
Уже совсем стемнело. Все разместились в "полуторке". Дорогой Яковлев наклонился к Грачеву и горячо зашептал:
- Петька, будь другом - попроси Хархалупа... Понимаешь, мне бы самолет и с вами. Силы - хоть отбавляй, а злости - на десятерых!
* * *
После вчерашнего побоища у Скулян и Фалешт гитлеровцы присмирели. Правда, с утра они сделали попытку снова зацепиться на восточном берегу Прута, но огонь нашей артиллерии и штурмовые удары с воздуха отбросили их за пограничный рубеж.
Во второй половине дня на земле установилось некоторое затишье. Затишье перед бурей.
Вражеская авиация переключилась на усиленную разведку. За день нам удалось сбить четырех "каракатиц" - так мы прозвали неуклюжие внешне ПЗЛ-24{8}. Одну кокнул я, последнюю сбил вечером Селиверстов.
В боях над Прутом старший лейтенант Ивачев и младший лейтенант Довбня сбили по одному "юнкерсу". То была четвертая победа Ивачева и вторая Селиверстова. Отмечая ее в компании за ужином, Селиверстов и Барышников, должно быть, немного переборщили; возвращаясь в общежитие, они перепутали дороги: вместо школы наткнулись на какой-то склад. Завязалась перебранка с часовым. Подошли начпрод БАО и техник по приборам Рейтер.
То ли обратная дорога была слишком длинной, то ли взгляды на жизнь не привели к истине, но финал спора утром всем стал известен: Рейтер удирал от Барышникова, а Кузьма с пистолетом в руке гонялся за начпродом и наткнулся на... комиссара полка.
Селиверстову в подобных ситуациях вечно не везло. Даже на войне. Чупаков оказался на высоте - уложил его спать на гауптвахте. А утром... Кто сказал, что рассвет приносит протрезвление? Кузьмы на гауптвахте не оказалось. И все же запись в историческом формуляре полка гласит: "Этот день, 28 июня, был особенно памятным и торжественным... Полный отваги и героизма, он вечно будет храниться в сердцах личного состава полка".
С самого утра жизнь на аэродроме бурлила: техники латали поврежденные самолеты, летчики проверяли их в воздухе, а между вылетами решались дела насущные.
Мой и яковлевский самолеты стояли поблизости. Мы добирались с КП на стоянку вместе. Какая-то непонятная вялость овладела мной. Зато Коля был на седьмом небе: он получил самолет. Правда, "миг" был избит и неисправен, но Яковлев вместе с техником Ашотом Арутюновым уже подремонтировал его и после обеда готовился к облету. Он без умолку рассказывал, как они доставали запчасти, как втиснулись без очереди в ремонтные мастерские и как, наконец, тащили истребитель обратно на аэродром.
Оживленно было и у грачевского "мига".
- О чем спорите? - весело крикнул Яковлев.
- С чего ты взял? - удивился Петя. - Просто обсуждаем детали предстоящего вылета. Подсаживайтесь, послушайте.
- Мы уже убедились, - продолжая начатый разговор, спокойно говорил Викторов, - при равных условиях немцы вступают в бой неохотно.
- А лобовых атак, как черт ладана, боятся, - вставил Петя Грачев. Вчера пара "худых" как сиганет от меня переворотами...
- Но хитрят паразиты здорово, - заметил Николай Лукашевич.
- Мы должны быть хитрее фрицев, - задумчиво произнес Викторов.
- Правильно! - подтвердил незаметно подошедший Хархалуп. - Вот и расскажи, как это сделать.
Семен Иванович ценил серьезного вдумчивого командира звена. И не только он. Всем были по душе прямой нрав, скромность и отвага лейтенанта. Викторов уже успел сбить два немецких истребителя.
Летчик улыбнулся, потер ладонью лоб, пригладил волосы.
- Немецкие истребители умело используют облака и солнце. Иногда им удается обмануть наших самолетами-приманками. Подлетит такой одиночка, а то и пара "мессеров". Прямо просятся, чтобы сбили. И даже хвост подставят. Некоторые поддаются. А немец покрутился-покрутился и удирать, подводит под удар своих или просто уводит в сторону.
- Он прав. Меня на этом под Бельцами срубили, - перебил Ротанов и горько вздохнул: - Жаль "сороковку", хороший был самолет.
- Все эти уловки следует знать, - продолжал Викторов, - не нужно быть "Иванушками". Хорошая осмотрительность...
- ...залог здоровья, товарищи, - дополнил весело Хархалуп. - Верно, Яша? - обратился он к Мемедову.
Мемедов слегка покраснел, взглянул на товарищей:
- Верно, товарищ командир.
- А почему так получается: завяжешь бой с одной парой - смотришь, откуда ни возьмись, еще "худые"?- спросил Дмитриев. - И почему они с верхотуры на нас валятся?
- Здесь дело вот в чем, - пояснил Хархалуп. - Немецкие летчики самостоятельны в выборе действий. Вылетает, скажем, эскадрилья "мессеров" шесть или восемь пар - в заданный район с интервалом в три, пять минут. Все связаны между собой по радио. Летают на разных высотах и держат под контролем большое пространство. Встретила какая-нибудь пара советские самолеты, вот нас, допустим, - тут же оповещает своих. Те - на помощь.
- Я недавно в точности такую картину наблюдал. На вынужденной сидел... - подтвердил Лукашевич. - И что интересно: наши летят кучно, их далеко видать, а откуда вдруг выскочила первая пара, я не заметил. Потом как посыпались со всех сторон - и все сверху.
- Значит, и нам нужно так действовать, - предложил Грачев.
- А радиосвязь у тебя есть? - возразил Тима Ротанов. - То-то и оно.
- Но ведь не можем мы терпеть такое безобразие! - вскипел Грачев. Сам-то ты что предлагаешь? Или ты, Викторов? Товарищ старший лейтенант, что скажете?
- Давайте тоже летать на разных высотах, - загадочно улыбнувшись, предложил Хархалуп.
Все вопросительно посмотрели на него.
- Я, например, полечу со своим звеном на одной высоте. Звено Викторова пойдет на пятьсот-семьсот метров выше. А Ротанов и Грачев с таким же превышением - над Викторовым. Понятно?
- Мы же сразу потеряем друг друга, а поодиночке нас всех "мессеры" съедят, - решительно возразил Ротанов.
- Съедят? Может, мы их первыми прихлопнем, а? - и, толкнув Мемедова в бок, Хархалуп задорно спросил: - Как, Яша?
- Моя голова такое не понимает, - смутился тот.
- Нам не разрешат этого! - усомнился Ротанов. - Прикажут, как всегда, летать на строго заданной высоте - и баста.
- Для порядка, - ухмыльнулся Дмитриев. - Надо же быть на виду у начальства.
Летчики молчали. Хархалуп вытащил из планшета листок бумаги, быстро набросал боевой порядок группы и показал его всем.
- Вот, друзья, смотрите: запретить этого нам не могут, да я и сам нарушать приказ не буду. Скажут держать высоту две с половиной тысячи метров,- пожалуйста, ни метра больше. Но это только для меня, Мемедова и Дмитриева. А мы летим с вами единой группой, под моим командованием. Следовательно, приказ не нарушаем, хотя Викторов с Лукашевичем и Хмельницким полетят на трех тысячах метров, а Ротанов - ближе к четырем. Вы же знаете - "мессеры" выше летать не любят. Это первое.
Второе - и самое главное. Эшелонируя звенья по высоте, мы будем хорошо видеть друг друга. От этого зависит успех.
Третье. Эшелонирование звеньев лишит немцев возможности нападать на нас сверху. К примеру, атакуют немцы мое звено - и тут же попадают под прицел летчиков Викторова. Захотят напасть на Викторова - сверху ударит пара Ротанова.
Летчики внимательно разглядывали исчерченный лист бумаги.
- Братва, а здорово придумано! Смотрите - при таком боевом порядке мы ведь совершенно не стеснены маневром. Нижнее звено легко сойдет за "приманку". Верно, а? Ну, теперь держись, "худые"!
- Прав Грачев! - вскочил Хмельницкий, высокий статный белорус. Свобода маневра на высоте позволит группе легко и быстро собраться в кулак и ударить по бомберам. - Он тряхнул головой, отбрасывая назад красивые волнистые волосы. - А в рассредоточенном порядке она почти незаметна.
- Давайте, товарищ командир, попробуем, - предложил Тима Ротанов.
- Хорошо. Но вначале мы с вами в деталях должны обсудить все на земле. И сделаем это сегодня, а потом, так сказать, прорепетируем.
- А все же страшно как-то с непривычки, - - признался Дмитриев, - в общей-то кучке куда веселее.
- Новое дело, как вода, вначале всегда пугает, - задумчиво сказал Мемедов, - а окунешься - и сильнее станешь.