Волкодав повёл глазами по сторонам, запоминая, что где. Начнётся схватка, небось станет некогда озираться. Он заметил смуглого светловолосого мальчика, которого встретил на площади. Мальчик подсматривал в кухонную дверь, из-за спин побросавших работу стряпух. На его лице, одном-единственном, был ужас. Прочий народ смотрел с алчным любопытством, почти так же, как возле помоста, где Слепой Убийца метал отточенные ножи. Попадёт? Не попадёт? И много ли будет крови, если вдруг что?…
…Хозяйке Судеб было угодно, чтобы в течение нескольких последующих дней пересуды и кривотолки о поединке в «Сегванской Зубатке» распространились по всему городу. За это время простой рассказ успел обрасти множеством невероятных подробностей. И надо сказать, что действительные события тому способствовали. Люди, проходившие мимо трактира, видели, как внезапно шарахнулась лёгкая занавеска из рогожной ряднины, висевшая в двери от мух, и наружу кубарем выкатился Тормар. Именно выкатился, выбежал как-то боком, словно на шее у него висела пятипудовая гиря и эту гирю вдруг повело в сторону – только поспевай подставлять под неё ноги!… Внимательный взгляд заметил бы, что он очень старался устоять, но не смог и наконец растянулся на пыльной мостовой во весь рост. Он сейчас же вскочил и с рычанием устремился назад, внутрь трактира.
– Да сговорились они! – послышался возмущённый крик из-за порога. – А ну, давай мои деньги назад!
Отскочившим было прохожим тут же сделалось интересно, кто с кем сговорился, чьи деньги надо было немедля отдать и, главное, каким таким ветром из двери вынесло Тормара. Народ устремился ко входу в «Зубатку», но слишком проворным пришлось быстренько расступаться, ибо занавеска взметнулась опять. На сей раз Тормар вылетел «рыбкой»: сильные руки смягчили удар, но воздух со свистом вырвался из груди, и кое-кто из мальчишек якобы видел своими глазами, как железная кольчуга на его безрукавке высекла искры из мостовой. Он поднялся не сразу. Сперва подобрал под себя ноги и постоял какое-то время на четвереньках, мотая головой и хрипло дыша. Потом выпрямился, сжал кулаки и вновь двинулся внутрь трактира.
Сгрудившийся люд отбросил и смёл занавеску, напирая и жадно заглядывая через порог. Самые молодые и наглые сунулись в окошко, по летнему времени свободное от тяжёлого ставня. Людские тела совсем перекрыли дорогу солнечным лучам, но на стенных полицах, озаряя углы, ярко горели масляные светильнички.
Счастливцы, которых схватка вышибал застигла внутри заведения, жались вдоль стен, забравшись на скамейки и сдвинутые столы, и вовсю подзадоривали спорщиков. Рослый бородатый венн стоял посередине трактира, спокойно опустив руки, а на него, по-борцовски пригнувшись, грозно шёл Тормар. Больше ни в каком сговоре их не подозревали.
Люди видели, как кулак Тормара устремился к челюсти венна. Молодой вышибала, в общем, свой хлеб у Стоума ел не зря. Заезжие корабельщики, охочие бить посуду и затевать безобразия, время от времени на собственном опыте убеждались: кулаки у Тормара были что надо. Венн, похоже, оказался человеком бывалым и оценил их по достоинству. Что он сделал дальше, мало кто успел уследить. Иные из мужчин, знавшие, как это, когда тебе в подбородок врезается нечто вроде кувалды, не удержались и сморгнули, отдёргивая головы. Венн не стал ни шарахаться, ни отскакивать. Наоборот, он вроде шагнул чуть в сторону и даже вперёд, сделав отстраняющее движение левой рукой… Кулак вспорол пустой воздух, пройдя выше, чем следовало, зато венн, как по волшебству, возник за спиной у кондарца и крепко схватил его за ворот, осаживая назад. Тормар взмахнул руками и выгнулся, силясь устоять… увы, к тому времени его ноги успели пробежать вперёд чуть-чуть дальше, чем следовало. Остановленное тело не исчерпало движения – ноги взлетели, отрываясь от пола. Тормар понял, что падает, и уже помимо собственной воли схватился за руку венна…
И тот, под дружно грянувший хохот, почти ласково опустил его на пол, усыпанный, как было принято у сольвеннов, соломой.
– Ты хороший противник, – сказал он Тормару. – Ты дрался честно и славно. – И повернулся к Стоуму: – Я победил твоего парня не один раз, а трижды. Ты по-прежнему утверждаешь, что мы сговорились? Или что твой прежний вышибала ничем не хуже меня?
Трактирщику возразить было нечего, но и согласием отвечать почему-то до смерти не хотелось. Тут кто-то из зрителей злорадно стегнул проигравшего:
– Ты слабак, Тормар! Только вид делать горазд, а так тебя всякий…
Венн сразу оглянулся в ту сторону:
– Кто сказал? Иди сюда, покажи нам, слабакам.
Говоривший, конечно, выйти не пожелал, а люди только пуще захохотали, тыча пальцами в незадачливого насмешника. Наверное, он поставил деньги не на того и теперь не мог смириться с потерей. Тормар не стал дожидаться, пока Стоум вслух заявит о найме нового охранника. Он поднялся на ноги и пошёл в дверь, зло отшвырнув кого-то с дороги.
– Я беру этого человека, – комкая в ладонях передник, громко объявил Стоум. – Он получает своё место согласно обычаю и закону…
Волкодав кивнул ему и вернулся забрать оружие. Мыш уже доедал свой хлеб с молоком. Хозяин был цел и на добро никто не покушался, так о чём беспокоиться?… Волкодав устроил меч за спиной, прошагал через комнату, где уже расставляли в обычном порядке потревоженные столы, и занял подобающее место возле двери.
Когда всё более-менее успокоилось и на нового вышибалу перестали пялить глаза, Стоум подошёл к нему и тихо, но с большим чувством проговорил:
– И что за нелёгкая вынесла тебя из лесу, венн? Один убыток от вашего племени, с какой стороны ни поглядеть!… Да ты знаешь, что со мной теперь будет?… Парень, которого ты прогнал, это ж был Сонморов человек!…
8. Сонмор
Волкодаву не нравилось нарлакское слово «трактир». По его разумению, оно происходило от «тракта»: так в этой стране именовали дороги. А чего хорошего можно ждать от дороги?… Ну то есть, конечно, в веннских лесах уже мало кто верил, что, отправившись из дому в путь, денька этак через три как раз и притопаешь пешком на тот свет. Тем не менее, ни один венн не стал бы строить избы на заброшенной старой дороге. Кому же охота, чтобы ушло из дому согласие, достаток, здоровье?… Да какое там строиться! Никто здравомыслящий даже дерево, выросшее на былой тропе, не срубил бы для хорошего дела. Не будет добра!
Как после этого в трезвом рассудке назвать по имени дороги место, где люди едят? Где они хлеб в руки берут?… Даже сольвенны и те были умней. Они подавали пищу в «храмах корчемных», то есть «домах для еды», или попросту – харчевнях, корчмах…
Такие, впрочем, рассуждения отнюдь не мешали Волкодаву благополучно торчать, подпирая косяк, у двери, исправляя службу охранника. Гораздо больше надоедали ему беспрестанные жалобы Стоума, хотя его стенания он упорно пропускал мимо ушей. Что взять с сольвенна?… Да ещё с перепуганного. Трактирщик ждал скорого и жестокого разорения. Виноват в котором был, конечно, опять-таки Волкодав.
Причина Стоумовой боязни оказалась очень проста. Когда разразилась Последняя война и весь белый свет ополчился друг против друга, у кондарских ворот задымил кострами один из бесчисленных отрядов Гурцата Великого, достигший нарлакской державы. Тогдашний государь конис был человеком несильным и отстоять Кондар не надеялся. По счастью, сыскался лихой вожак из народа, сумел воодушевить и горожан, и окрестных жителей, сбежавшихся под защиту городских стен. Звали его Сонмор. Когда же прекратились сражения и кондарцы разогнали неудачливых завоевателей по лесам – Сонморово воинство оказалось не у дел. И потому спустя время начало беспокоить купцов, возивших что-то по оживавшей стране, повадилось шалить в тех самых деревнях, которые некогда защищало. Сонмора в конце концов поймали да и, не памятуя о былых заслугах, повесили. Его люди, не смирившись, избрали себе нового предводителя и… назвали его Сонмором. Чтобы никто даже думать не смел, будто храбрый разбойник вправду погиб. Так и повелась в Кондаре легенда, гласившая, что верёвка на самом деле оборвалась и лихой предводитель остался жить вечно.
С тех пор прошло двести лет, но и до сих пор «ночной правитель» Кондара, принимая на воровском сходе этот почтенный сан, забывал своё прежнее имя и становился Сонмором. Письменной истории не велось, но, если верить людям с хорошей памятью, нынешний Сонмор был тридцать девятым по счёту. Государь конис даже не пытался поймать его и водворить за решётку. Ибо полагал, что худой мир тут воистину был лучше доброй ссоры. С известным всему городу воровским вожаком порою кое о чём удавалось договориться. Уж всяко лучше, чем иметь дело с сотней мелких воришек, неспособных ни к какому согласию!…
Так вот, Сонмор много чем в Кондаре заправлял наполовину открыто. Все знали: это его вооружённые молодцы хранили порядок в трактирах и на постоялых дворах. И получалось у них до того хорошо, что хозяева сами рады были платить каждодневную дань. Платил и Стоум. До того злосчастного дня, когда явился бессовестный венн и, воззвав к древнему праву, выгнал вон Тормара.
Стало быть, вот почему кондарцы так редко видели у себя дома сравнение вышибал, развлекавшее народ в других городах…
– Ты знаешь хоть, что со мной теперь будет?… – чуть не заплакал Стоум, едва только Волкодав успел обосноваться возле двери. – Теперь сюда знаешь какие громилы придут?… Тебя в двери выкидывать!…
– Может, и придут, – сказал Волкодав безразлично.
– Ещё им в ножки поклонишься, если смилосердствуются не зарезать…
Вот это уж вряд ли, подумал венн. Но промолчал.
– А мой трактир?… – продолжал Стоум. – Голые стены оставят и хорошо если крышу!… Чтоб впредь таких, как ты, голодранцев перехожих на порог не пускал…
– Ещё в чём я виноват? – хмуро спросил Волкодав. – Может, это я тебя насильно трактирщиком сделал? И жить здесь заставил, не в Галираде?…
Стоум полагал также, что ни один горожанин, даже самый голодный, нипочём больше не сунется в его заведение. Кому охота связываться с обречённым? Ходящим под топором?…
Вот тут сольвенн ошибался. До самого вечера народу на улице было вдесятеро против обычного. Вся Серёдка успела прослышать про чужака, не струсившего выгнать Сонморова человека. Всем хотелось на него посмотреть. А того пуще хотелось дождаться, когда придут выгонять его самого. Но ведь трудно чего-то ждать возле трактира, не заходя внутрь и не покупая хоть рыбной булочки перекусить. Так и вышло, что стряпухи со служанками сбились с ног, а когда дверь наконец заперли и Стоум пересчитал выручку, глаза у него полезли на лоб. Настолько удачного дня «Зубатка» уже давно, давно не видала!
Деньги Стоум считал, как и полагалось, в присутствии вышибалы. Тормар при этом обычно выпроваживал из комнаты всех остальных. Венн никого гнать не стал, так что кухарки, поварята и даже Йарра могли видеть, как трактирщик откладывает десятину для государя, потом оговорённую долю каждого из работников. Мальчику на побегушках никакой доли не полагалось. Может быть, позже, если заслужит… Пока Стоум обещался подкармливать его, но не более.
– А мальчишке? – неожиданно спросил Волкодав. – Он за целый день не присел.
Благоразумный хозяин с ним в спор пускаться не стал, рассудив, что денег сегодня полно, подумаешь, серебряный четвертак, а завтра венна всё равно здесь не будет. Йарра до боли сжал в кулаке нежданно доставшееся сокровище и стал думать, где бы его схоронить. Этак, чего доброго, ещё и наберётся на дорогу домой!
Стоум стянул завязки кожаного мешочка и вдруг вновь опечалился едва не до слёз:
– Ой, кабы до утра-то красного петуха во двор не пустили…
– Не пустят, – возразила Зурия, самая старшая и самая толстая стряпуха, державшаяся с хозяином почти на равных. Никто, кроме неё, не умел варить мелкую рыбку с маслом и уксусом, отчего тушки становились ломкими и обретали удивительный вкус. – Зачем им? – сказала она. – Сожгут, ведь и платы больше не будет!
Стоум покачал головой:
– А чтобы другие боялись… Помнишь, как халисунца Тиртама в прошлом году? Он тоже говорил, что ему охраны не надо…
– Сонмор, – сказала стряпуха, – по ночам не наказывает. И потом… ну, сожжёт он тебя, а что люди подумают? Как есть решат – нет у Сонмора молодцов одному венну шею скрутить! Ему это надо?
Она хитро подмигнула Волкодаву. Тот улыбнулся в ответ. Он уже выяснил, что толстуха умела на славу готовить веннский кисель.
Про себя он полагал, что поджигать «Зубатку» действительно не станут, но на всякий случай вызвался ночевать во дворе. За лишнюю денежку.
– Завтра сюда придёт один мой друг… – сказал он трактирщику, когда Зурия накрыла вечерять.
Стоум, багровея, подавился куском:
– Ещё такой же, как ты?…
– Нет, – усмехнулся Волкодав. – Не такой. Он аррант. Он очень учёный. Он знает все языки и на каждом написал книгу. А ещё он лекарь и звездослов. И он, я так думаю, тоже захочет добыть серебра тебе и себе. Ты не прогонишь его, если он сядет где-нибудь в уголке?…
Сольвенн со стоном закатил глаза, но потом вдруг отчаянно махнул рукой – дескать, а пропадай оно всё пропадом! – и разрешил.
Йарра сперва никак не мог собраться с духом и подойти к грозному венну. Мало ли что он за него заступился на площади, вдруг теперь погонит!… Много позже, разбираясь в себе и вспоминая тот вечер, Йарра поймёт, что боялся на самом деле не окрика и не затрещины. Он их довольно к тому времени вытерпел. Но вот если бы человек, говоривший на языке его отца, на поверку оказался жестоким и несправедливым, как все… Такое пережить было бы и в самом деле непросто. Однако новый вышибала за целый вечер ни на кого не накричал, никого не ударил. А для Йарры даже отговорил денежку. И постепенно сирота наскрёб в себе достаточно мужества, чтобы подойти к венну и прошептать:
– Ты сегодня дрался с Тормаром… У тебя на рубашке кровь проступила… Совсем чуточку, незаметно… Больно тебе?
– Терплю, – сказал Волкодав.
Йарра исчез на кухне, чтобы скоро появиться с большой ложкой постного масла. Мамино средство, много раз помогавшее ему самому.
– Дай помажу…
– Рубашка запачкается, – отказался венн. Кровь с полотна кое-как ещё отстирывалась, масло же…
– А я вотру, чтоб не пачкалось, – пообещал Йарра. – Я тихонько… Тебе больно не будет…
Волкодав полагал, что и так не умрёт из-за нескольких разошедшихся швов, но обижать мальца не хотелось.
– А где твой друг? – осторожно смазывая располосованную спину, спросил Йарра. – Он знает, что ты здесь устроился?…
Волкодав обернулся и внимательно посмотрел на мальчишку.
– Нет, – проговорил он медленно. – Пока не знает.
Он рад был бы известить Эвриха и остальных, но бросать трактир не годилось. Про себя он рассчитывал, что слухи о происшествии в «Сегванской Зубатке» достигнут ушей его спутников как раз к завтрашнему утру, и Эврих немедленно прибежит узнавать, во что ещё ввязался неотёсанный варвар.
– Я всё ему передам… – по-прежнему шёпотом предложил мальчик. – Ты мне скажи только, где его разыскать…
– А не обидят на улице? – спросил Волкодав. Солнце уже село, а до казённых светильников, вроде тех, что ночь напролёт горели в саккаремской столице Мельсине, здесь ещё не додумались. Или додумались, но денег отвалить никто пока не желал.
– Не обидят, – ответил Йарра. – Раньше нападали, но нынешний Сонмор… Он не велел нападать по ночам и грабить прохожих… Я сам слышал, Тормар рассказывал.
Волкодав объяснил ему, как добраться до «Нардарского лаура» и кого там спросить. Йарра помялся немного, потом раскрыл ладошку и протянул ему свой драгоценный четвертак:
– Пожалуйста… подержи у себя…
И подумал, уже убегая по улице, что более надёжного хранилища ему точно не выдумать.
Проводив Йарру, Волкодав принёс из камина горящее полено и утвердил посередине двора. Назавтра предстояли новые испытания. Венн отступил на положенные девять шагов и медленно обратил к головне развёрнутую ладонь, направив внутреннюю силу вперёд. Пламя метнулось, фыркнуло и погасло, точно задутое ветром. Волкодав глубоко вздохнул несколько раз, сосредоточился и резко толкнул перед собой воздух, мысленно вообразив, как взлетает с земли и кувыркается прочь обугленная деревяшка…
Головня осталась торчать. Ещё горячие угли рдели в потёмках, по ним пробегали волны, и казалось, что венну подмигивало большое красное око.
Волкодав закрыл глаза, представил на месте головни надсмотрщика Волка, возненавидел его всей силой души и метнул вперёд свою ненависть, повторяя попытку.
Ничего не получилось.
«Бою дай! Бою!…» – ревели снизу, из-под высокого обрыва, мужские низкие голоса. Женские, чистые и высокие, вторили им отчаянным, весёлым и воинственным визгом. Девки и мужатые бабы тоже вышли на лёд Светыни. В праздничных кожушках, в расшитых боевых рукавицах стояли они чуть-чуть в стороне от мужского тяжеловесного строя. Кому не охота потешиться в великий день Корочуна, погреть кулачным искусством душу и плоть, да хоть мало помочь светлому Богу Солнца в его ежезимнем борении с Темнотой?…