Право на поединок - Мария Семенова 53 стр.


– Дочка… – тихо, чтобы не потревожить женщину и дитя, сказал Эврих. Вид у арранта был такой, словно это он, а не Раг, только что изведал родильные муки. Всё-таки учёный подбросил на ладони кусок жирно блестящего тёмно-серого камня и спросил: – Вы топили этим на каторге?…

– Нет, – сказал Волкодав. – Там было недалеко до сердца горы, и оно грело нас круглый год… А этот камень… Я знаю, что он может гореть, потому что однажды из-за него случился пожар и погибли проходчики…

Он присел на корточки возле огня и тщательно отжал мокрые волосы. Потом стащил куртку и рубашку и повесил сушиться, растянув на шнурке, пропущенном в рукава. Эврих с интересом следил за его действиями: вот уж чувствуется, что человек привык к подземельям, и ни убавить тут, ни прибавить. И не то чтобы Волкодав делал нечто, не укладывавшееся в привычные рамки. Важно было, как он это делал. Понаблюдав за ним некоторое время, молодой аррант огорошил венна вопросом:

– Скажи, друг мой, ты не боишься пещер?

Волкодав некогда слышал краем уха, будто человеку такой, как у него, жизни чего-то полагалось бояться. То ли низких сводов над головой, то ли, наоборот, открытых пространств. Тилорн в своё время до одурения расспрашивал его на сей счёт и даже по своему обыкновению сказал какое-то учёное слово. Волкодав не запомнил ни учёного названия, ни того, чего же именно он теперь был обязан всеми силами избегать. Выглядеть дремучим невеждой не хотелось, и венн буркнул:

– Может, и боюсь. Это что, имеет значение?

– Я не ставлю под сомнение твою сме… – с некоторой обидой начал было Эврих, но Волкодав спасся от него бегством: без особых затей подхватил топор и ушёл в глубь пещеры, туда, где дрожала зелёная радуга и где, по его представлениям, богаче был пласт огневца. Хотя оставалось неясным, на кой ляд запасать топливо, если скоро перестанет дождь и можно будет уходить из пещеры.

– О Мать Премудрости!… – донеслась из-за спины горестная жалоба Эвриха. – Истинно, Ты была милосерднее к добродетельному Салегрину. Сей учёный муж всё записывал со слов внушающих уважение путешественников и не имел дела с варварами, которые… Волкодав!… Ты только не заблудись там смотри!…

В последнем возгласе арранта звучало искреннее беспокойство. Венн удалился, улыбаясь в усы. Он не очень понимал людей, способных где-либо заблудиться. И уж подавно – в пещерах, где не найдётся двух одинаковых поворотов, лазов и даже глыб, вывалившихся из стены, которые можно было бы спутать!…


Он довольно долго стучал обухом топора, обкалывая серые комья и располагая добытое таким образом, чтобы попавший сюда человек, менее сведущий в делах подземного мира, сумел догадаться, что здесь можно устроить костёр. Оставалось позаботиться, чтобы человек этот не поджёг весь пласт, вызвав по недомыслию пожар целой горы. Пока венн обдумывал, как это лучше устроить, его взгляд упал на сплошь ледяную и довольно гладкую стену, возле которой волнующимися клубами плавал зелёный туман. Он поймал себя на том, что совсем почти перестал обращать внимание на светящееся облачко, поначалу такое необъяснимое и жутковатое… И всё-таки привычная настороженность не до конца в нём задремала. Что-то кольнуло его, он опустил топор, начал всматриваться в тёмную глубину льда… и наконец разглядел примерно в аршине от поверхности перевёрнутый человеческий силуэт.

Волкодаву не требовалось объяснять, как такое бывает. Несчастный провалился в трещину ледника и замёрз в ней, переломав руки и ноги. И было это давно, очень давно. Снег и ледяное крошево, заполнившие могилу, успели слежаться и под собственной тяжестью превратиться в глыбу прозрачного монолитного льда. Для этого требовался не один век. А уж для того, чтобы оказаться на самом дне когда-то обширного ледника, под слоями камня и земли, рядом с неизвестно какими водами промытой пещерой…

Венн подошёл поближе к стене и вгляделся, напрягая зрение. Мёртвый человек висел к нему лицом. Его рот был страдальчески приоткрыт, возле губ так и застыло во льду облачко вытекшей крови. Эге! да ему ещё и рёбра раздавило, смекнул Волкодав. Как мучился небось, бедолага!

А в остальном лицо выглядело совершенно живым, даже глаза остались открытыми. Красивое, совсем молодое лицо… И руки, явно принадлежавшие не воину и не мастеровому. Такими только пером по пергаменту водить. Или ещё что-нибудь в том же духе делать. Волкодав отступил от стены и неодобрительно покачал головой. Это скверно, когда мёртвым отказывают в честном погребении и бросают там, где застигла их жестокая смерть. Юноша был в лёгкой одежде, чем-то напоминавшей излюбленное одеяние Эвриха, и в сандалиях на босу ногу. По заснеженным горам в таком виде не лазят. Значит, не сам сдуру или по неопытности провалился в ледяную ловушку. Его туда сбросили. Может, ещё и постояли в своё удовольствие наверху, слушая, как постепенно затихает далеко под ногами беспомощный стон обречённого…

Волкодав отвернулся от замученного и пошёл туда, где оставил топор. Работа предстояла долгая и нелёгкая. Примерился – и шарахнул топором по стене, сразу отколов изрядный кусок…

Эврих, как и следовало ожидать, скоро явился на грохот падающих обломков. Он сразу понял, в чём дело, и намерение Волкодава поначалу заставило его скривиться:

– У нас не считают добродетелью тревожить кости умерших…

Венн даже не повернул головы, продолжая размеренно крушить лёд. Молодой аррант постоял рядом с ним, наблюдая, как прозрачная чернота стены сменяется щербатым грязно-белым беспорядком, потом вздохнул:

– А ещё у нас полагают, что мёртвые должны вкушать отдых, лёжа в могилах, а не висеть вот так, словно канатоходцы, сорвавшиеся с верёвки… и я слышал, что всякому, кто похоронит даже чужого мертвеца, Боги Небесной Горы на том свете поднесут серебряный кубок!…

Сходил туда, где остались их мешки, принёс свой топорик и взялся помогать Волкодаву.

Возня мужчин нисколько не беспокоила Раг. Шанка крепко спала, положив голову на колени матери, вновь пришедшей её навестить. Она не слышала треска льда и глухих ударов, раздававшихся в двух десятках шагов. Мать пела ей колыбельную и гладила по щеке, по обсыпанным ранней сединой волосам. Мать ушла очень, очень давно, ещё когда Раг была маленькой девочкой. Раг лишь смутно помнила её черты и поэтому не особенно всматривалась в лицо Той, что сидела над нею. Зато если бы Эврих и Волкодав могли видеть то же, что она, они бы обязательно признали чудесную гостью. Но заглянуть в чужой сон им было не дано.

Мыш всё пристраивался на выступе камня прямо над головой женщины. Камень был очень холодным, от него мёрзли лапки, и зверьку это не нравилось. После долгих попыток найти удобный насест Мыш обиженно спорхнул со стены, перелетел туда, где трудились венн и аррант, заполз в рукав снятой Эвриховой куртки и залёг там, выставив наружу лишь чёрную мордочку. Надо же, в самом деле, видеть, что происходит.

Когда наконец двое мужчин выломали из стены тяжеленную глыбу льда и осторожными ударами топоров обкололи тело замёрзшего, снаружи совсем рассвело, и тучи уже местами рвались: дождь ещё умывал горы по сторонам Харан Киира, но там и сям по склонам гуляли солнечные лучи. Мёртвый человек лежал на бурых камнях осыпи, и теперь никто не сказал бы про него: как живой. Пока он оставался во льду, прозрачная толща позволяла видеть каждую складку одежд, каждый волосок. Да и висел он, вмёрзший, хотя и вниз головой, но всё-таки в позе, сообразной тяге земной, удержавшей его словно бы в вечном полёте сквозь темноту. А теперь, когда его извлекли из этой темноты и хотели положить на спину, это было всё равно, что укладывать растопыренную корягу, простирающую в разные стороны скрюченные, нелепые сучья. Больше не было последнего достоинства мученической смерти, осталось лишь безобразие трупа. И лицо, проросшее кристаллами льда, больше не казалось, как и всё тело, принадлежащим когда-то жившему человеку. Пустая скорлупа, бренная оболочка, покинутый, обречённый разрушению дом. Нечто такое, чему полагалось бы воссоединиться со стихиями много вёсен назад.

– Как ты собираешься его хоронить? – спросил Эврих.

Венн подозрительно посмотрел на него:

– А как хоронят… Сожгу…

Мало ли что взбредёт на ум арранту, ещё начнёт вспоминать стародавние обряды, о которых вычитал в книжке!… И точно.

– Мы вообще-то не знаем, какого обычая придерживался его народ… – сказал Эврих, входя с ним обратно в пещеру – перетаскивать куски огневца. Волкодав подумал о том, что они действительно не имели понятия, во что веровал народ убитого парня, но промолчал. Обычай огненного погребения был правильным и хорошим, это он знал точно. Душа мёртвого сразу возносится в небо, чтобы предстать перед справедливым судом, а прах растворяется в воздухе и земле и более не задерживает полёта души.

– Когда-то давно, во времена первых людей, жил-был старик с тремя сыновьями… – начал вдруг рассказывать Эврих. – И вот он умер, и стали они гадать, как всего честнее поступить с его телом. «Земля есть Матерь людей и Богов, – сказал самый старший. – Положим батюшку в Материнское лоно, пускай вновь возродится!» Но в ту же ночь приснился ему покойный отец и стал жаловаться: защекочут, мол, его там могильные черви, никакого покоя не будет. «Боги Небесной Горы вылепили всех нас из глины, – сказал тогда средний. – Упокоим батюшку в большом кувшине, зальём воском плотную крышку…» Но настала ночь, и…

– Неправильно рассказываешь, – укладывая тёмно-серые глыбы, проворчал Волкодав. – Не в кувшин, а в дупло. Потому что Боги вырезали нас из дерева.

– Нет, в кувшин! – воинственно перебил Эврих. – Это стариннейшее аррантское предание! Мой Учитель бывал в столице и сам разбирал письмена на каменных плитах, сработанных чуть не до Сошествия Ночи!…

Так у них было принято называть Великую Тьму.

– Я твоей плиты не видал, – огрызнулся Волкодав. – Я только знаю, как об этом рассказывают у нас. Это предание моего племени.

– Вот так всегда! – обречённо всплеснул руками Эврих. – Знание, изначально дарованное народу, более других склонному к мудрости, начинает распространяться в мире и претерпевает неизбежные искажения, а потом тебе заявляют: и то не твоё, и это тоже, а тут всё было иначе…

Волкодав ничего не ответил. Окажись рядом Тилорн, он уж объяснил бы им: ссориться не из-за чего, ибо каждый по-своему прав. Что касается Волкодава – заблуждение Эвриха было для него очевидно, но втолковать это арранту он не надеялся. Он давно уяснил, что спорить с учёным было почти так же бессмысленно, как и со жрецом. Да и неприлично развлекаться словесными перепалками в двух шагах от мёртвого тела…

– Лучше послушайте, как всё было на самом деле, – услышали они голос Раг. – Средний сын предложил сделать плот и отправить останки батюшки по реке, поскольку все знают, что самого первого человека Отец Небо сплёл из стеблей травы шех, растущей вдоль речных берегов…

Она стояла у входа в расселину, держа на руках голенькую дочурку, и кормила девочку грудью.

– Что ты делаешь, женщина!… – ужаснулся Эврих. – Застудишь дитя!…

Раг только усмехнулась.

– Вы, жители равнин, привыкли к теплу и разного рода излишествам, – сказала она. – Вам не понять, почему мы, горцы, такие крепкие и выносливые. Моя дочь не застудится, а вырастет умницей и красавицей, ничем не похожей на изнеженных и хилых девушек из низин. А ты, лекарь, лучше посмотри, как мы обтираем снегом наших младенцев, и поступи так же со своими детьми, когда они у тебя будут!

Действительно, малышка преспокойно глотала самую лучшую в мире пищу и знай сучила ножками, не обижаясь на сырость и порывы далеко не тёплого ветра. Потом снова проглянуло солнце.

– А кто этот юноша, для которого вы готовите священный костёр? – спросила Раг. – Неужели кворры осквернили убийством заповедную гору? За это их следовало бы…

– Мы не знаем, кто он такой и кем были его убийцы, но народ Четырёх Орлов тут ни при чём, – поспешно заверил женщину Эврих. – Случившееся здесь произошло много столетий назад. Задолго до Последней войны…

Раг с сомнением покачала головой. Однако убеждать его в виновности кворров всё же не стала.

Волкодав тем временем счёл, что они натаскали потребное количество топлива и жара хватит вполне. Он вновь поднял замёрзшего и уложил его на серую груду. Потом сходил в пещеру, сгрёб часть костра на плоский, как лопата, осколок и вынес наружу. Камень, в особенности такой заледенелый, разгорается неохотно: лучше избежать лишней возни. Волкодав, правда, ждал, что всё равно придётся помучиться, как вчера, но ошибся. То ли оттого, что огневец вынесли на солнце, то ли по какой другой причине, – погребальный костёр занялся на удивление легко. Так, как будто сложили его из сухих дубовых поленьев.

Двое мужчин и женщина молча следили, как вздымалось священное пламя, как подбиралось оно к злополучным останкам, принимавшим честное погребение спустя века после исхода души. Камень огневец немилосердно дымил, распространяя удушливый чад. Лёд таял, вода стекала и встречалась с огнём, между глыбами вырывались шипящие струи белого пара. Когда огонь коснулся давным-давно замороженной человеческой плоти, вековой холод начал отпускать её, и безобразно изломанное тело постепенно расправилось: вместо бесформенной коряги на глазах возникал зримый облик прекрасного молодого тела. Необъяснимо разгладилось даже лицо, исковерканное гримасой мучительной смерти. Какие-то мгновения на каменном ложе покоился совсем живой юноша: он спал и вроде бы даже улыбался во сне, словно перед пробуждением. Потом его заволокло дымом и паром, а набравший силу огонь вдруг взвился с победным рёвом, и Волкодаву почудилось, будто иные языки пламени отливали явственной зеленью. Он сказал себе, что после целой ночи в пещере, наполненной зелёным свечением, могло примерещиться ещё что покруче. Гораздо удивительнее было другое. Венн всё ждал, что в ноздри вот-вот ударит страшный запах горящей плоти, но этого так и не произошло. От костра пахло костром. И не более. Эврих тоже почувствовал необычное, переступил с ноги на ногу и предположил:

– Он, наверное, слишком долго пробыл во льду, и частицы тела утратили естество. Я слышал, на Островах иногда находят туши древних животных, не разложившиеся из-за холода, так они тоже… Сегван, с которым я говорил, хотел поджарить кусочек, но всё расползлось и растаяло, словно каша…

Учёный есть учёный: ему всегда уютнее, если удаётся придумать хоть какое-то объяснение. Но кто знает, почему научные доводы кажутся порой неуместными, а хочется упасть на колени и со слезами на глазах приветствовать Чудо?…

Дым, перемешанный с завитками белого пара, уходил вверх, стелясь по склону горы. Он тёк по мокрой голубизне ледников, ярко искрившихся после небывалой грозы, и возносился всё выше тугим столбом, не спешившим рассеиваться. Когда он поднялся над вершиной, в нём вспыхнула радуга. Волкодав попытался сообразить, бывает ли так, чтобы радуга появлялась в дыму, или, может, она лишь казалась совсем близкой, а на самом деле сияла в гряде дальних туч, ещё изливавшихся на Озёрный Край обильным дождём?… Радуга была зелёная, как если бы свет дробился в гранях чистого изумруда. Одним концом она упиралась в ледяную вершину Харан Киира, другой конец растворялся в запредельной солнечной вышине. Зрелище было из тех, что запоминаются на всю жизнь. Залитый солнцем сверкающий пик, ослепительно яркий на фоне тёмных громоздящихся туч. Чёрно-белый столб дыма. И зелёная радуга над вершиной… Волкодав попытался думать о том, что за весть могла быть ниспослана подобным знамением. Истолкования напрашивались всё такие, что сразу стало не по себе. Ладно, решил он. Мы сделали то, что сделал бы всякий, а об остальном пусть гадают жрецы… Он посмотрел на костёр. Груда огневца, знаменитого долгим медленным жаром, прогорела сверхъестественно быстро. Она больше не дымила, камень с шуршанием рассыпался пористыми глыбками, дотла выеденными огнём. Волкодав невольно поискал взглядом недогоревшие кости. Погребение следовало довершить – то, что не поглощалось огнём, у веннов было принято заворачивать в полотно или берёсту и предавать земле.

Костей не было. То есть вообще никакого следа сожжённого человека. Пламя истребило мёртвого без остатка – ни толики праха, ни даже пряжки с одежды. Так не бывает. Двое мужчин и женщина молча смотрели друг на друга, и всем было жутко. Это, впрочем, был не тот страх, когда опасаешься чего-то погибельного. Просто всегда пугается человек, ощутив присутствие Высших. Эврих первым осмелился выразить общую мысль:

– По-моему, – прошептал он, – мы похоронили Бога…

15. Долина Звенящих ручьев

Назад Дальше