Темпл не сомневалась в том, что Келли говорит правду, но все это выглядело как-то слишком просто. Простая жизнь стриптизерш.
— А Дороти Хорват?
— Кто? — спросили мать и дочь хором.
— Девушка, которую убили в понедельник.
— А, вы имеете в виду Глинду, — Келли грустно кивнула. — Почти все из нас используют выдуманные имена, и она тоже… Надо же — Дороти. Совершенно ей не подходит. Может, поэтому она и взяла другое.
— Возможно, она хотела забыть свое прошлое, взяв другое имя?
Миддред доверительно наклонилась вперед и облокотилась на стол:
— У большинства из этих девочек были в прошлом плохие истории, это правда. Некоторые из них очень печальные. Отцы, которые избивали, или даже что похуже… Я не хотела, чтобы с Келли случилось что-нибудь подобное. Я могла выйти замуж снова, мне пару раз предлагали, но к тому времени стало ясно, что она вырастет красоткой. Я не хотела, чтобы отчим испортил ее только потому, что мне требовался мужчина. Да, мне страшно нужна была поддержка, но Келли… Нет уж, спасибо.
— Вы поступили замечательно, — сказала Темпл, нисколько не кривя душой. Ей не нужна была Рут с ее статистикой, она и так знала, что отчим или бойфренд часто издевается над детьми от другого мужчины, а мать не замечает — не может, не хочет замечать, — потому что в ее прошлом тоже были мужские издевательства, или потому что боится остаться одна, или из-за финансовой зависимости…
— Короче, — заключила Темпл, — вы для своей дочери — как старшая сестра. Вы заботитесь о ней, ездите вместе с ней из клуба в клуб…
— Эй! — Келли оторвалась от своего пива. — Это я о ней забочусь! Я же вам говорю, что хорошо зарабатываю.
— Я имела в виду эмоциональную поддержку, а не финансовую, — пояснила Темпл.
— Мы поддерживаем друг друга, — улыбнулась Милдред, нежно поправляя дочкин локон, заколотый в стиле «маленькая девочка». — Правда, лапуля?
— Точно, — ответила Келли. — Мы — одна команда.
Эти двое не притворялись. Их неподдельной привязанности могли бы позавидовать многие так называемые нормальные семьи, где матери и дочери часто безнадежно отдаляются друг от друга. Темпл чувствовала, что они искренне любят друг друга и нуждаются друг в друге, несмотря на якобы неприличную, по общему мнению, работу дочери, а, может быть, именно благодаря ей.
Темпл поймала себя на слове «якобы». Якобы?.. Она что, уже перешла на темную сторону?
Темпл внезапно вспомнила неприкрытый ужас своей собственной матери, когда та обнаружила безумную страсть дочери-старшеклассницы к любительским театральным постановкам. Театры были, безусловно и безоговорочно, темной стороной жизни, и остальные члены труппы, особенно мужчины, подозревались в самых плохих вещах, начиная с первой читки и заканчивая выходом пьесы на сцену.
Кстати, это может стать интересным углом зрения для статьи: матери стриптизерш.
Так-так.
Темпл окинула «Каравансерай лонж» взглядом, ища потенциальные источники новых историй.
Айк Ветцель держал совет за круглым столом в центре зала, окруженный целым гаремом из стриптизерш.
Официантка то и дело подбегала к ним, поднося все новые напитки. Лоскутки прозрачной ткани, прикрепленные к ее бикини цвета «металлик», так и развевались.
Темпл не могла подойти к этому столу, даже по служебной необходимости, без того, чтобы не присоединиться в глазах окружающих к гарему, чего она никак не желала. Так что туда она не пошла.
Четверо мачо в футболках, обтянувших мускулы, сгрудились вокруг рассчитанного на двоих столика, попивая пиво из бутылок.
Темпл решила, что ее обязанность — изучить и мужскую часть стриптиз-бизнеса, но приблизилась к ним с большой осторожностью, стесняясь сверкания ляжек. Парни, похоже, гораздо больше девушек выпендривались, если можно так выразиться, своей заметностью и полуголыми телами.
Она подошла к столику, осторожно ступая по ковру, и остановилась рядышком с компанией.
— Простите, пожалуйста, вы были бы не против ответить на несколько вопросов?
— К вашим услугам, прекрасная леди, — ответил один. Второй встал и склонился над соседним столиком, вежливо осведомляясь, можно ли взять свободный стул. Даже если бы было нельзя, кто в здравом уме посмел бы отказать такой горе мышц?
Он ловко подвинул стул под попку Темпл, когда она садилась, и сел на свое место.
Она старалась не смотреть на загорелые колени, окружавшие ее, но крохотный размер стола и количество — не говоря уже о массивности — коленей делали это абсолютно невозможным. Темпл привыкла к своей миниатюрности по сравнению с остальным человечеством, но рядом с этими парнями она чувствовала себя просто мухой, залетевшей в клетку со слонами.
— Вы из «Энтертаймент тудэй»? — спросил юный Шварценеггер.
— Нет. Я занимаюсь пиаром конкурса. Но, если «Энтертаймент тудэй» захочет сделать колонку о конкурсе, или если мне удастся их уговорить ее сделать, тогда, может быть, вам повезет встретиться с самой Лизой Хартман. Но, скорее всего, нет. Она не занимается лично каждой колонкой.
— Наплевать, — сказал второй. — А вас как зовут?
— Темпл Барр.
— Темпл — классное имя.
— На сцене бы классно звучало, — вступил еще один.
— А вы не родственница кэнди-бар? — поддразнил третий.
— Только по линии нашей общей любви к шоколаду. Итак, давайте, если не возражаете, поговорим о вашей работе, чтобы я могла составить пресс-релиз.
— Ага, давайте сделаем прессе… релиз!
— Отлично! — Остальные радостно захлопали ладонью о ладонь друг друга, и Темпл даже испугалась такого всплеска коллективного энтузиазма. Наверное, она подсознательно опасалась крупных мужчин с тех пор, как… нет! Она не намерена впадать в паранойю. Несмотря на все эти горы мышц, ни одному из этих ребят не было больше двадцати четырех, и их просто переполняла беспечная юношеская энергия, скрытая в здоровых молодых телах. Жаль, что их не было в гараже, когда те двое громил использовали ее в качестве боксерской груши…
В общем, она стала задавать вопросы, и они отвечали, и она скоро стала отличать их по именам — ну, сценическим псевдонимам. Они больше не казались ей какими-то клонами.
Кирк носил умеренно длинные волосы, которые касались загорелых, хорошо оформленных плеч и придавали ему сходство с избалованной рок-звездой. Он мог бы разъезжать на мотоцикле (возможно, на «вэмпайре») без шлема, но женщины любого возраста непременно угадали бы в нем внутреннего угрюмого Марлона Брандо. Такого… чувствительного по натуре парня. Так-так…
А вот выгоревшие на солнце волосы Стетсона были длинными только сзади и коротко пострижеными с боков. Его покрытое загаром тело отражало типаж простого американского мачо, проводящего много времени на открытом воздухе и плевавшего на рак кожи — рабочего со стройки, либо нефтяника. Короче, последний в Америке Настоящий Мужик. Деньги, заработанные стриптизом, позволяли ему поступить в медицинский.
Парень с коротким ежиком, конечно же, звался Бутч. Бутч был весь такой мужественный, такой накачанный, и собирался когда-нибудь добиться победы в конкурсе «Мистер Вселенная». Или сниматься в кино, как Арнольд Шварценеггер. Святой Арнольд!..
И последний, Кайен — тонкий, гибкий Кайен. Темноглазый, темноволосый, непонятной расы и неясной сексуальной ориентации — опасная деталь в нашу эпоху СПИДа. Но все равно невероятно притягательный — может быть, как раз по этой причине. Кайен был по-настоящему молчалив и закрыт, и только после длительных расспросов, наконец, сознался, что он актер. Ну, как бы актер. Снимался несколько раз в мыльных операх. Темпл могла себе представить эти сериалы: крупные планы, «горячие» кадры, запечатлевшие его полуобнаженным, и приносящие тонны писем от фанаток, которые никогда не заглядывают дальше того, что на поверхности.
И вот, наконец, Темпл добралась до своего главного вопроса:
— Почему?
— Бабки классные, — сказал Бутч.
— И это весело, — добавил Кирк.
— Телки натурально балдеют. Вы бы видели, — сказал Стетсон. — На конкурсе это не то. Тут все свои. Вы в клуб приходите, гляньте на наше выступление.
— Ага, — сказала Темпл. — Девушки обычно работают соло, а вот вы, парни, выходите на сцену группой. Почему? Струсили?
Было приятно переложить на них обвинение, которое ей предъявила Электра. Вдобавок, вопрос ослаблял то напряжение, которое еще осталось.
— Неа, — ответил Кирк. — Но парни действительно в новинку в стрип-клубах. Раньше считалось, что обтягиваться и крутить задом могут только геи.
— Поэтому вы наращиваете мускулы и изображаете из себя мачо? — спросила она.
Бутч потряс своей по-солдатски остриженной головой:
— Мы бодибилдеры, это во-первых и в основных, вот что вам надо понять. Мы все выступали на конкурсах бодибилдинга, принимали позы… Стриптиз не сильно отличается от этого.
— Поэтому вы наращиваете мускулы и изображаете из себя мачо? — спросила она.
Бутч потряс своей по-солдатски остриженной головой:
— Мы бодибилдеры, это во-первых и в основных, вот что вам надо понять. Мы все выступали на конкурсах бодибилдинга, принимали позы… Стриптиз не сильно отличается от этого.
— Только за него платят, — вставил Стетсон.
— Та-акие чаевые!.. — Кайен чувственно улыбнулся, прикрыв глаза.
— А вам не кажется это… недостойным?
— Черт возьми, — взорвался Кирк. — Да, кажется! Но в банке у вас не спрашивают, достойные или нет ваши деньги. Между прочим, приятно посмотреть, как бабы ведут себя точно голодные волки.
— Они знают, что это все понарошку, — возразила
Темпл.
— Ага, — согласился Кирк. — Это понарошку, и слава богу. Слишком многое в этой жизни по правде.
— Например, убийства девушек-стриптизерш, — заметила она.
Лица молодых людей впервые омрачились.
— Да, непруха, — пробормотал Кирк. Стетсон покачал своей светловолосой головой:
— Прямо виноватым себя чувствуешь. Мы, парни, веселимся и все такое, пользуемся успехом, а девчонки-стриптизерши получают каких-то долбанутых на свою голову.
— Вы думаете, это сделал психопат? — спросила
Темпл.
— А кто еще? — сердито спросил Кайен. — Слушайте, мы работаем стриптизерами, и никто не считает нас отбросами общества по этой причине. Но с женщинами совсем другая картина. Их осуждают, если они работают в клубе, и даже если нет — все равно осуждают. Возможно, такое не принято говорить, но, по-моему, выставлять свою секусальность напоказ — это нормально. Вот только, стоит женщине начать это делать, как ее тут же изнасилуют.
Ее удивила их юная революционная страстность и тронуло чувство вины, которые они испытывали в качестве представителей своего пола.
— Я хотела спросить, является ли стриптиз родом эксплуатации…
Они дружно закивали.
— Мы, конечно, эксплуатируем свою аудиторию, — сказал Кирк. — И они эксплуатируют нас. Но и нам, и им это известно.
— Мы зарабатываем деньги, — сказал Стетсон. — Показываем свою работу — тело. Мы над ним трудимся. И собираемся стать кем-то, не просто телом. То же самое девчонки, только… многие девчонки используют стриптиз для того, чтобы перебороть глубокие внутренние проблемы. Ну, там, самоидентификация, чувство собственного достоинства… Когда мужик пыхтит и платит, для них это не безобидная шутка, как для нас. Для них это анамнез. Некоторые мужики изгаляются над женщинами, как могут.
Темпл кивнула. Ей нравились эти парни. Их отношение к своей работе — или все-таки искусству? — было гораздо более осмысленным и ясным, чем для большинства девушек. Они твердо стояли на земле, были привлекательны, понимали расклад. О них можно было помечтать без всякого страха… и не принимать всерьез.
— Спасибо, — сказала она. — Вы мне очень помогли.
Они никогда не узнают, что больше помогли ей разобраться с собой, чем понять их желание раздеваться или зарабатывать деньги.
— Моя карточка, — Кайен подал ей простой белый квадратик плотного картона два с половиной на три дюйма, на котором были только имя и телефон.
«Одни антрепренеры кругом», — подумала она устало, покидая «Каравансерайлонж».
Глава 22 Золотые детки
Зал для приемов был для Темпл под запретом, так что она направилась, точно лемминг, навстречу неотвратимой судьбе, в ту часть театра, которую любила, знала и понимала лучше всего. За кулисы. В гримерки. Впрочем, зачем себя обманывать — не в гримерки, а в гримерку, в то единственное место убийства, куда у нее была возможность проникнуть.
Что-то ее грызло, и это не было детскими сказками.
Коридоры внизу, узкие и лишенные коврового покрытия, несли в себе то же странное ощущение покинутости. Эхо ее каблуков разносилось по коридору, в точности повторяя звук шагов по подземному гаражу совсем недавно. Тогда ей тоже казалось, что вокруг никого нет.
Неожиданно к эху присоединились неразборчивые голоса.
Она замерла и смогла различить сердитый тон: голоса ссорились, до нее донеслись даже несколько громких слов:
— Ты этого не сделаешь!
— Сделаю!
— Нет, не сделаешь!
И эти голоса раздавались как раз из той гримерки, куда она намеревалась попасть. Блин!
Позади на лестнице она услышала чьи-то шаги, впрочем, гораздо более тихие, чем стук ее каблуков. Она нырнула в ближайшую дверь и прикрыла ее за собой почти полностью — не совсем, чтобы не выдать себя предательским щелчком замка. Она раньше никогда не замечала за собой таких въедающихся способностей к маскировке на местности.
Ее сердце стучало почти так же громко, как перед этим каблуки, пока она ждала за дверью, нервно оглядываясь, чтобы убедиться, что ее убежище действительно безопасно. Худшие предположения оправдались, когда она заметила два зеленых глаза, глядящих на нее из темного угла. Она была не одна!.. К счастью, ей прежде уже приходилось видеть этот феномен. Глаза Темпл, возможно, не были такими яркими и блестящими, как эти, но они тоже постепенно привыкли к полумраку. Так что ей удалось выделить сфинксоподобное пятно темноты, которое не стало светлее, даже когда она уже могла различить отсвет зеркала и поблескивание костюмов на вешалке.
— Луи! — прошептала она и на цыпочках приблизилась к нему.
Вот он, голубчик. Разлегся, как султан, на плетеном диванчике, где прежде любил отдыхать Макс, разложил свой хвост, изящно изогнув его на конце. Откуда-то взялась вторая пара зеленых огоньков. Темпл подошла вплотную к дивану, нагнулась и со стоном узнала партнершу Луи.
— Луи-и! Но это же Иветта! Кошка Саванны Эшли! Кот моргнул с каменным спокойствием.
— Что? Моргни один раз — это будет «да». Два раза — «нет».
Ее следующий вопрос заставил бы гордиться родителей трудного подростка:
— Что ты здесь делаешь?
Разумеется, он не ответил, а вместо этого принялся вылизывать пушистую палевую грудку подруги. Эта маленькая сверхпородистая потаскушка разлеглась на боку, полуприкрыв утомленные аквамариновые глаза, и мурлыкала как заведенная.
— Луи-и-и!.. Ты же не кастрирован!
Он зевнул и начал вылизывать переднюю лапу.
— Меня засудят и заставят платить алименты. Ты не знаешь Саванну Эшли. Убирайся отсюда немедленно!
Она взяла его на руки. По-прежнему весит тонну. О-о!.. У дверей Темпл остановилась и прислушалась, выглянула в щелку и нашла, что все тихо. Она толкнула дверь плечом и опустила кота на его толстые пушистые четыре лапы. Он недовольно дернул шкурой на спине и удалился прочь, ни разу не обернувшись и гордо задрав хвост к потолку. «Ладно, — подумала Темпл, — посмотрим, так ли ты успешно выберешься наружу, как ты изловчился проникнуть на чужую территорию…»
— Ну, что, Джульетта? — вздохнула она, вернувшись в гримерную, и смахнула равнодушную к своей судьбе Иветту с дивана. Это было все равно что подержать в руках боа из страусовых перьев, настолько невесомой была серебристо-подпалая персиянка с великолепной родословной по сравнению с Чернышом Луи.
— Ты, маленькая распутница. Как ты выбралась из своей переноски? И где была твоя нежная мамашка, когда тебе был необходим присмотр?
Переноска стояла на полу у дивана и была расстегнута. Темпл решила засунуть Иветту в нее и надеяться на лучшее. Может быть, она стерилизована. Это было бы очень мудро в ее случае.
Крохотное хрупкое тельце Иветты вибрировало, точно виолончельная струна. Темпл не могла удержаться и прижалась лицом к пушистому меху, похожему на серебристую лису. Иветта немедленно лизнула ее в нос, ее язычок был горячим и влажным, шершавым, как застежка-«липучка».
— Ну, хорошо, хорошо, ты неотразима, я это признаю. Я могу понять Луи. Но сейчас отправляйся обратно в свой домик. Вот так.
Темпл чувствовала себя тюремщицей, когда застегивала «молнию» на переноске. Как, скажите на милость, Луи смог сюда проникнуть? Более того, как Иветта смогла выбраться из своей переноски? Это была одна из загадок, которую она не собиралась разгадывать. Обвиняемые не могли быть допрошены по причине дефектов речи.
Темпл подкралась к двери и выглянула наружу. В коридоре было так тихо, что она могла расслышать бесконечное приглушенное мурлыканье, несущееся из переноски.
Она покинула свое убежище со всеми возможными предосторожностями и двинулась к месту первого преступления. По мере приближения к этой комнате, голоса снова стали слышны, они то возвышались, то затихали, хотя, в основном, сделались гораздо приглушеннее. Два голоса. Женских. Ну, правильно, это женская гримерка. Наверное, можно войти без церемоний.
Она оповестила о своем прибытии, просто распахнув полуоткрытую дверь. И вскрикнула от неожиданности.