Долбаная аварийная служба!
Мудачье!
Ебать вас некому!
Припарковываюсь около магазинов напротив колледжа Напьера. Теперь это так называемый университет, но каждый хрен знает, что никакой это не университет, а колледж Напьера. Настоящий университет сразу виден, стоит только на него посмотреть, и эта богадельня, где учат плести корзиночки, никак на него не похожа. Правила везде одни и те же. Зато здесь есть приличная булочная, так что я связываюсь с дежурным, говорю, что попал в «пробку» и приеду, когда приеду.
Добравшись до работы, первым делом просматриваю бумаги по убийству Вури. От дел отрывает звонок Гаса Бэйна из канцелярии. Не знай я этого мудака лучше, подумал бы, что он ошивается возле новенькой — той грудастой блондинки. Но нет, Гас женат на одной и той же старой вешалке, женат вот уже семьдесят тысяч световых лет.
— Брюс, это Гас. Почту еще не смотрел? Свежий подарочек от нашего пидера сверху.
Я вскрываю один из лежащих на столе запечатанных конвертов, на котором значится имя Ниддри.
РАСПОРЯЖЕНИЕ
Детективам-сержантам Гиллману, Старку, Робертсону, Макиналли, Томасу, Инглису, Клелланду, Ноблу, Филлипсу, Ленноксу и Бэйну.
Дата: 3 декабря 1997 г.
Руководители проводимого в управлении семинара обратили наше внимание на случаи неподобающего поведения некоторых из его участников. Учитывая это, решено провести индивидуальные собеседования с каждым из участников, а также с руководителями курса.
С учетом вышеизложенного предлагаю вам прибыть в мой кабинет в пятницу, 4 декабря, в 14.15 для личного собеседования.
Старший суперинтендант Ниддри.
Переваривая прочитанное, достаю еще один батончик «Кит-Кэт». Появляются стонущие Инглис и Гиллман.
— Вот тебе и утречко, — фыркает Гиллман. — Что это еще за херня?
Начальство, должно быть, прищемило Ниддри задницу. Это дело с рук не сбросишь, а жаль. Ребята продолжают обсуждать новость, и тут появляется Гас, который только добавляет жару.
— Вот что я вам скажу, — объявляет он и, улыбаясь, смотрит на меня, — я никуда не пойду без федерального представителя.
Абсолютно ясно: старый козел хочет столкнуть меня с Ниддри и Тоулом и таким образом выбить из числа претендентов на должность детектива-инспектора. Какой же предсказуемый этот недоумок. Пожалуй, есть смысл подыграть.
— Ты прав, Гас. Какого хуя? Что еще за дерьмо? Я сейчас же позвоню Ниддри. Собери остальных ребят и скажи: ни хрена никуда не пойдем без федерального представителя. Они просто хотят найти крайнего. Им надо наказать кого-то для примера, потому из-за этих чертовых бумаг и сладкоголосых сучек дело об убийстве черномазого так ни хера и не движется.
— Верно, — говорит Гас.
Я сажусь и стараюсь собраться с мыслями. Потом снимаю трубку и звоню этому хрену Маршаллу из гребаного Форума по правам черножопых или как их там. Как же он меня достал!
— Здравствуйте, мистер Маршалл? Это детектив-сержант Робертсон.
— Я никак не могу связаться с вами, чтобы договориться о встрече…
— Да, похоже, мы с вами как корабли в ночи. Два часа пополудни вас устроят?
— Да, вполне. Мне приехать к вам?
— Нет, это вовсе не обязательно. Я заставил вас ждать, так что я к вам и приеду.
Довольный собой, кладу трубку. Потом звоню Ниддри и делаю знак Гасу, чтобы поставил чайник.
— Детектив-сержант Робертсон. По поводу вашего распоряжения. Меня не устраивает назначенное время. Я договорился о встрече и не могу ее отменить.
— Отмените. Порядок есть порядок, — резко говорит Ниддри.
Он просто бесится, когда я звоню непосредственно ему. Все должно идти через Тоула. Ниддри твердо верит в незыблемые принципы иерархической структуры организации. Жесткая вертикаль. Никаких обращений через голову. Перед новичками распинается о том, что «моя дверь всегда открыта», но горе тому, кто по глупости попытается переступить его порог.
Но против Ниддри у меня есть верная карта. Я знаю, что хуеплеты из новых лейбористов, получившие большинство в городском управлении, еще никак не опомнятся после своей победы и мнят из себя хрен знает кого. У них зуб на Ниддри и компанию, и один из этих павлинов спит и видит себя на его месте.
— Я встречаюсь с людьми из Форума по расовому равенству и межобщинным отношениям.
На другом конце провода повисает тишина.
— Черт… послушайте… вам надо туда пойти. Перенесем собеседование на четверг. В три тридцать.
Ниддри кладет трубку, Я же продолжаю держать свою у уха и незаметно для Гаса, который возится с кофе, набираю номер Тоула.
— Брюс Робертсон, — шепчу я. — Ниддри назначил мне другое время для собеседования. Я собираюсь на встречу с людьми из Форума. Ставлю вас в известность как своего прямого начальника. — Я повышаю голос, чтобы слышал Гас. — Пойду, но захвачу с собой федерального представителя, Драйсдейла из южного отдела.
Гас поднимает брови и ставит передо мной чашку с эмблемой «Хартс». Чашка не моя, а Инглиса. Хоть что то оторвал от этого мудака.
— Думаю, Роббо, вы неправильно поняли распоряжение, — говорит Тоул.
— То есть?
— Это обычное собеседование. Речь в данный момент не идет о каких-то дисциплинарных мерах в отношении отдельных лиц.
— То есть вы хотите сказать, что дисциплинарные меры могут последовать?
— Нет… не обязательно. Речь идет об открытой дискуссии без каких-либо выводов.
— Значит, это консультативное мероприятие?
— Э… да… но это консультативное мероприятие может иметь отношение и к дисциплинарной системе Эдинбурга.
— Мое присутствие обязательно?
— Присутствовать должен каждый.
— Это приказ или пожелание?
— Роббо, все, чего я жду от вас, это добровольного сотрудничества. Если не получится, тогда мне придется ввести в действие дисциплинарный элемент.
— Понятно…
Намеренно затягиваю паузу.
Наконец Тоул не выдерживает.
— У меня нет времени на такую ерунду. Увидимся в кабинете Ниддри в назначенное время. Все прочее отмените.
Разговор окончен. Итак, Тоул повесил все на меня! Кем он, мать его, себя возомнил? Мальчиком на посылках для Ниддри, вот кем.
— У меня нет времени на всю эту чушь, Ниддри! — кричу я в трубку. — У нас на шее убийство!
Я швыряю трубку на рычаг.
Гас поднимает брови.
— Ну, Роббо, ты и задал Ниддри жару!
— С этими разъебаями только так и надо, — говорю я. — По-другому они не понимают. — Поворачиваюсь и вижу, что в комнату входит Соня, одна из тех штатских, что работают в канцелярии. — Извини, Соня. Производственный жаргон.
— Ничего, все в порядке, — бормочет Соня. — Но я Хейзел.
— Конечно… конечно… Хейзел.
Уверен, она принимает во все дырки. Немного молода для меня. Хотя, если у нее уже течет…
— Думаю, Хейзел слышала и кое-что похлеще, — смеется Гас.
Смех у него неприятный, с хрипотцой, и девчонка нервно улыбается.
— Вот что, Хейзел, ты можешь кое-что для меня сделать. Позвони в Форум. Я договорился о встрече завтра в два. Скажи, что я не могу, но заеду к ним в другое время.
— Хорошо… я… Вам кто-то звонил, когда вас не было, — говорит она. — Какая-то женщина.
— Ого! — со смехом восклицает Гас. — Да ты становишься популярным!
— Мне? Что?
— Она не назвалась и номера телефона тоже не оставила. Сказала, что вы знаете.
— Точно…
Твою же мать! Наверняка это Кэрол. Поняла, что надо вернуться. Вечером оставлю сообщение на автоответчике.
Тоул и Ниддри, козлы, испортили мне праздник. Из-за них я пропускаю все важные звонки. Чертовка Кэрол. Уж лучше бы я остался в Австралии. Что бы сейчас делали эти недоумки? Или можно было бы не уезжать из Лондона. Был бы уже старшим констеблем. Снова начинает чесаться задница. Трусы сбились и натирают расчесанное место. Так потеть нельзя. Стресс, как сказал доктор Росси, вся причина в стрессе. А стресс из-за недоделков, которые ни хрена не соображают в полицейской работе. Все, что они умеют, это сосать собственные хуи да облизывать задницы.
Решаю сходить в столовую на ленч. Хотя нет, до обеда еще далеко. Слишком поздно для завтрака и слишком рано для ленча. Я называю это время временем Брюса Робертсона. Айна дает мне бутерброды с беконом, и тут я слышу за спиной вкрадчивые голоса. Оборачиваюсь — какие-то мудаки в костюмах, и один из них тот наглец Конрад Доналдсон, адвокат, тратящий денежки налогоплательщиков на то, чтобы защищать ту самую шваль, которую мы с риском для жизни пытаемся убрать за решетку: насильников, убийц, педофилов и всяких прочих.
— Практикуете каннибализм, Брюс?
Он кивает на тарелку и улыбается.
Я твердо смотрю ему в глаза. С каким удовольствием я бы поимел этого ублюдка. Все, что мне нужно, это двадцать минут наедине с ним в комнате для допросов.
— Практикуете каннибализм, Брюс?
Он кивает на тарелку и улыбается.
Я твердо смотрю ему в глаза. С каким удовольствием я бы поимел этого ублюдка. Все, что мне нужно, это двадцать минут наедине с ним в комнате для допросов.
— Привет, Конрад.
Я вымученно улыбаюсь.
Мне хочется смять его физиономию, бросить его на пол и втоптать эту наглую, жирную, самодовольную харю в землю. Я бы бил по ней каблуком, бил до тех пор, пока череп не треснул и содержимое не расплылось по линолеуму. А потом я бы съел обед и даже не поперхнулся. Серьезно.
Он улыбается и поворачивается к своим приятелям.
— Позвольте представить: детектив-сержант Брюс Робертсон. Один из главных реакционеров в полицейских силах. Насколько я знаю, из шахтерской семьи.
— Плохо знаете, — мягко говорю я, твердо глядя ему в глаза. — Должно быть, спутали меня с кем-то.
— Хм, — бормочет Доналдсон, поднимая брови.
Я отхожу, сжимая поднос побелевшими от напряжения пальцами. Сквозь звон в ушах до меня доносится миролюбивый голос Доналдсона. Меня тошнит, у меня кружится голова. Я сажусь в углу и остервенело поедаю бутерброды, разрывая жилистое мясо острыми зубами, представляя, что это костлявая шея мерзкого адвоката. Восходящая звезда новых лейбористов, Конрад Доналдсон.
Наверх я возвращаюсь уже почти успокоившись, но стоит только подумать о Доналдсоне и ему подобным, как грудь распирает от дикой ярости. В какой-то момент меня даже начинает колотить. Зубы стучат. Надо выпить, и я ухожу пораньше. Отправляюсь в расположенный внизу клуб. Уже одно ощущение толстого ковра под ногами действует успокаивающе. Приятная перемена после служебных помещений с их дешевым тонким ковролином. Сам бар ничем особым не поражает. Не то что раньше. Когда он только открылся, здесь было до хрена всякой всячины вроде недешевых безделушек и античных ваз, но вещи постоянно пропадали, так что пришлось менять декор на более функциональный. Пара сопляков играют в бильярд, но я замечаю Боба Херли.
— Вижу, как раз вовремя, — улыбаюсь я.
— Ладно, Роббо. — Он поворачивается к бармену. — Еще пинту легкого и немного бренди.
— Давай уж побольше и того и другого, раз этот хуй английский угощает.
Я подмигиваю бармену. Херли немного бледнеет. Расовая принадлежность — всего лишь одна из карт в колоде, и если играешь всерьез, то пользуйся всей колодой как и когда сочтешь нужным. Я всего лишь напомнил Херли о том, кто он здесь: гость, которого лишь терпят, и не только в этой стране, но и в этой жизни.
Мы с Херли плотно садимся в уголке. Спустя какое-то время заявляется — надо же! — Тоул, но я делаю вид, что не замечаю мудака. Он устраивается в соседней кабинке и разворачивает «Ивнинг ньюс». Жалкий засранец, ни друзей, ни повеселиться. Только пытается заигрывать с ребятами, когда ему что-то от них надо. Меня больше интересует Херли.
Он разосрался с женой и все еще пребывает в меланхолии.
— Мы с Крисси разошлись из-за ее семьи. Ты же знаешь, каково это: быть полицейским.
Голос у придурка жалобный, как у Тони Ньюли, и слово «полиция» звучит у него смешно.
Это он-то полицейский? Тупица.
— Ты рассказываешь им все, ее друзьям, родственникам, соседям. Рассказываешь, чем зарабатываешь на жизнь, а они начинают относиться к тебе, как к прокаженному. Сидят у тебя в доме и молчат, как будто попали на допрос. Разговора не получается, постоянно возникают какие-то паузы, а родственнички цепляются за любой повод, чтобы поскорее уйти. Приглашаешь — не приходят. С тобой обращаются… — Он вздыхает, резко, как от боли, и повторяет: — С тобой обращаются, как с прокаженным.
— Точно.
Херли прочищает пальцем ухо и вытирает его о нижний край сиденья.
— Одно время я даже рассказывал всем, что работаю сантехником или продаю страховки. Вот тогда они готовы были выложить о себе все. Ты вроде как признаешься, что делаешь что-то незаконное. Они все в это замешаны. Все. — Он гневно повышает голос. — Каждый из них — долбаная Джеки Трент. Они все, все — Джеки Трент.
Краем глаза замечаю, что Тоул встает и уходит. Мудак.
— Вот именно, — говорю я. — А ведь ты служитель закона.
— Точно. И именно она не в состоянии понять. Когда действуешь так, как должен действовать служитель закона, когда достаешь свисток и останавливаешь этих ублюдков, она поворачивается и говорит: «Это моя семья. Я ухожу».
— Таковы женщины, — замечаю я, опрокидывая виски.
Если пьешь виски — никакие глисты не заведутся.
Ничего в ней особенного, в этой Крисси. Перед видеокамерой не смущалась, но когда я достал вибратор, немного завелась. Пришлось плести всякую любовную чушь, чтобы удержать тупую корову от истерики.
— Мне иногда трудно переключиться. Все дело в том, что, будучи полицейским, привыкаешь видеть вещи под определенным углом: выискиваешь то, что не так, обращаешь внимание на то, как люди себя ведут, становишься подозрительным. Ничего не могу с собой поделать, меня так и тянет устроить им проверку. Вот это ее и задевало: то, что я задавал вопросы ее родственникам. А получалось как-то само по себе, я и сам не замечал, что проверяю их. Не в силах выйти из роли, не в силах переключиться. Ты просто не можешь по-другому, вот в чем загвоздка, Роббо.
— Тут уж либо да, либо нет, приятель, — с улыбкой говорю я.
И не сомневайся, придурок, с твоей женой у меня всегда будет «да».
— Верно. — Он снова вздыхает на манер Тони Ньюли[6]. — Вот она и ушла. Все кончено. На этот раз навсегда.
— Ты женился на службе, приятель. Да пребудет с тобой сила, ибо эта сучка уже не вернется.
— Ты у нас счастливчик, Роббо, — говорит он таким тоном, словно обвиняет меня в чем-то.
— Это точно, у нас с Кэрол все в порядке. Она особенная. Таких мало. Представь, сегодня в меню стейк!
— Она еще и готовит! — Херли качает головой. — Есть ли на свете что-то, чего не умеет эта женщина?
Ишь, на сладкое потянуло. Хочет, чтобы я рассказал, как у нас с Кэрол в постели. Неудивительно, что его жена подставляет каждому встречному. Хуй разговорами не заменишь.
— Это вопрос ценностей, — говорю я, допивая виски.
Заваливает Гас Бэйн, и мы делаем новый заход. Я стараюсь держать себя в рамках, но старый хрыч любит приложиться к стакану после работы. Херли отваливает, возвращается к своим ста несчастьям. В полиции его недолюбливают, я уж не знаю почему. В этом недоделке есть что-то такое, что вызывает отвращение, что-то, что заставляет смаковать его неудачи, которым несть конца. В нашей игре быстро распознаешь неудачника. Самые худшие из них те, которые считают себя фаворитами, и им приходится напоминать об обратном. К таковым, например, относится юный джентльмен по имени Рэй Леннокс.
— Молодой Леннокс не очень-то открывал рот на семинаре, — говорю я Гасу.
— Да, в тихом омуте…
Гас добродушно улыбается.
— Послушай, Гас. — Я понижаю голос. — Не пойми меня неправильно, но я бы посоветовал тебе поменьше трепаться, когда рядом Рэй. Заметь, сам я против парня ничего не имею. Он мне даже нравится. Только не болтай лишнего.
— Что ты имеешь в виду, Роббо? — встревоженно спрашивает Гас.
— А ты разве не знаешь, какие они сейчас, эти молодые? Готовы сдать тебя не задумываясь, если только им есть от этого какая-то польза. Все они такие; без году неделя в полиции, а уже хотят быть старшими констеблями. И Рэй такой же. Думает, что все знает. Эти молодые, они совершенно безжалостны и готовы воткнуть нож тебе в спину, чтобы получить свое.
— Нет, Рэй на такое не способен… хороший парень… — неуверенно бормочет Гас.
В его возражении я чувствую сомнение. Значит, пора нажать покрепче.
— Послушай, Гас, где сейчас Рэй Леннокс? Его же нет здесь, с нами, верно? Нет. Ставлю три к одному, нет, четыре к одному, что он пьет с этими сучками в каком-нибудь баре в городе. Как тогда, после семинара.
— Но это же его дело… они молодые, какая им радость торчать тут со стариками.
— Все верно, Гас. Я и сам ничего не имею против. Ветер ему в парус. Надеюсь, он выебет обеих, сделает из них бутербродец. Беленькая снизу, желтая сверху, а наш молодчик посередке.
— Ты страшный человек, Брюс, — ухмыляется Гас.
— Дело-то в другом. Как думаешь, о чем идет речь в их миленькой компании? О нас с тобой. А потом эти разговорчики против нас же и обернутся.
— Хм-м-м, — задумчиво тянет Гас. — Я понимаю, к чему ты клонишь. По-твоему, юный мистер Леннокс играет на две стороны? И нашим, и вашим?
— По большей части не нашим, и так будет до тех пор, пока он не перестанет трепать лишнее.
— Буду за ним присматривать, — кивает Гас, дотрагиваясь пальцем до глаза.
Хорошо хоть в Ложе сегодня большая ночь. Мы допиваем что осталось и отправляемся к Стокбриджу. К вечеру подморозило, на дорогах скользко. Едва ползущее такси безуспешно пытается свернуть в переулок, соскальзывает к тротуару и натыкается боком на фонарный столб. Машина останавливается, из нее вылезает недовольный водитель и начинает прикидывать, на сколько он влетел.