- Да!
- Вы скрыли? Ничего не понимаю...
- Не понимаете, потому что по верхам скачете, а я вам говорил - размышлять надо, анализировать. - Мозговой замолчал, сообразив, что сболтнул лишнего. - Но я надеюсь, вы меня не продадите профессору? Ведь инженер, не очень, он тихий, у него там какой-то синдром. - Мозговой показал, где у инженера мог быть синдром. - Ну ладно, у меня еще дела, надо обрадовать кое-кого, так что до встречи на узких перекрестках мирозданья.
Новость о душевном нездоровье инженера оглушила Ермолаева. Непонятно, зачем Мозговой скрывает такие факты? Вообще, и Мозговой, и Калябин, да и сам профессор, серьезные, преданные науке люди, оказались не такими уж простенькими рассеянными человечками, как представлял себе ученых Толя в более молодом и мечтательном возрасте.
История с инженером окончательно запутывалась. Посторонний, непредвзятый наблюдатель еще мог бы разобраться и Ермолаев даже попытался встать на объективную точку зрения, и тут же всплыл вопрос: зачем лжет Мозговой? Но долго в положении независимого наблюдателя Толя находится не мог и вскоре вернулся обратно, влекомый некой, неведомой современной науке, щемящей силой. Ему снова стало стыдно и больно за инженера, за Елену и себя. Нужно было настоять на отмене доклада. Сказался бы больным, а, впрочем, он и так больной. Анатолий опять вспомнил сегодняшнее оцепенение инженера, так похожее на то , уже далекое, обнаруженное при их первой встречи. А вдруг Елена ничего не знает? Толя припомнил, как инженер всячески пытался скрыть от Елены инцендент на вахте. Он имел весьма смутное представление о сумасшедших, но достоверно знал, что с ними бывают припадки, весьма опасные для окружающих. В благородном порыве он решил тут же предупредить Елену. Но телефон молчал, и тогда Толя раскрыл журнал местных командировок и записал: По требованию заказчика отбыл на "Марс". Такая не подходящая к моменту щепетильность доказывала, что, по-крайней мере, Ермолаев, находился в полном уме и здравии.
Существует или ангажировано?
Не желая встречаться с инженером, Толя позвонил в дверь ответственного квартиросъемщика Марка Васильевича Разгледяева. Тут же, будто его поджидали, открылась дверь и появился инженер.
- А где Елена? - недоумевая спросил Толя.
- Она скоро будет, - ничуть не удивившись гостю и его вопросу ответил Николай Степанович.
Лицо Богданова ничего не выражало. Казалось, инженер совсем не видит гостя. Они так немного постояли, а потом хозяин повернулся и перекошенной походкой, чуть наклонив правое плечо, отошел растворяясь в полумраке. Припадок, подумал Толя и захлопнул за собой дверь. Наступила кромешная тьма. Сделав еще несколько шагов, Толя натолкнулся на инженера.
- Надо включить свет, - подсказал Толя.
- Незачем, я и так все вижу, - дребезжащим голосом возразил Богданов.
- Вы ждали кого-то? - Толя решил прощупать почву.
- Почему вы так решили?
- Ну, вы так быстро окрыли дверь.
- Да, я ждал вас.
Инженер замолк.
- Вы стояли в темноте и ждали?
- Здесь не темно, - опять возразил инженер.
Толе стало не по себе.
- Лампочка даже не горит, - растерянно сказал Толя.
- Не горит, - подтвердил инженер.
- И все рано светло?
- Светло, - тихо настаивал инженер.
- А на у лице темно? - Толя задал контрольный вопрос.
- Ночью темно, днем - светло.
- А в институте было темно? - пытаясь разгадать игру, спросил гость.
- В институте? - переспросил Богданов и вдруг часто задышал, - Вы заметили, что институт похож на наш дом?
- В каком смысле?
- Архитектурном. Вам не кажется, что вот этот дом и институт построены одним архитектором?
- Не знаю, - Толя задумался. - Наверное, оба здания возвведены в одну и ту же эпоху?
- Наверняка, - инженер помолчал и задумчиво добавил, - Эпоха, странно - похоже на эхо.
Инженер напрягся, будто сдерживал что-то внутри. Толя почувствовал и попытался успокить Богданова.
- Вы не волнуйтесь, может лучше мне уйти?
- Нет, нет, -испугался инженер, - Постойте, я сейчас тапочки ... - он кажется нагнулся и принялся шарить по полу. - А, черт, куда же они подевались...
- Не надо тапочек, - Толя в темноте кое-как нащупал инженера и помог ему распрямиться.
- Вы, наверное, полагаете, что я сумасшедший? - спросил инженер и, не дожидаясь ответа, продолжал: - Не надо мне отвечать, не надо лгать. Я знаю как вы думаете. Нет, я еще не сумасшедший, не смейтесь, - Толя попытался запротестовать, но безуспешно, - не смейтесь там внутри себя. Думаете - сумасшедший никогда не знает, что он сошел с ума? Ошибаетесь. Я раньше тоже так думал. Понимаете, самое страшное, человек знает и чувствует, что сходит с ума. Так природа устроена. Все происходит не сразу, а рывками, поэтому я и вижу, что пока не совсем еще, я только отправился в этот путь. Айяйяй как же без тапочек? Ну, да ничего все-таки вы в некотором смысле здесь хозяин, Марк Васильевич.
- Я не Марк Васильевич, - вырвалось у Толи.
- Вы не Марк Васильевич, а я не инженер Богданов.
- Нет, нет, вы инженер, - спохватился Толя, вспомнив когда-то услышанный совет ни в коем случае не спорить с сумасшедшими.
- Не надо волноваться, Марк Васильевич. Я знаю, вы в обиде на меня за Елену. Все, что произошло - очень обидно, но поверьте, бывает и гораздо хуже. Есть вещи и пострашнее. - Инженер сделал паузу и перешел на шепот: -Страшно не то, что кто-то от нас уходит и мы остаемся в одиночестве. Быть покинутым - счастье, ибо вы знаете, что с вами кто-то раньше был. Какое же это одиночество, если есть воспоминания. Вы верите, что с вами что-то происходило на самом деле, что подле вас был живой человек. Живой, а не как бы живой! Но если никогда - вдумайтесь, никогда! - рядом с вами не было и никогда не будет ни одной живой души, если вы один с начала и до конца?!
- Не понимаю, - Толя тоже почему-то перешел на шепот.
- Я поясню. Только вы мне помогите, о нет, не действием, одной памятью. Припомните, бывало ли у вас так: видишь человека каждый день, живешь, работаешь бок о бок и вдруг выясняется, что он совсем не то? Будто он себя за кого-то выдавал.
У Толи по спине поползли мурашки. Именно с этим он столкнулся в последние дни.
- Было, - признался Толя, с трудом скрывая волнение.
- Воо! -воскликнул инженер. - Так и есть, и с вами то же, Марк Васильевич. Ну да я вам сейчас приоткрою завесу. Я много, много думал и теперь скажу, только вам, как близкому человеку скажу. Только не смейтесь.
- Я вовсе не смеюсь, - заверил Толя.
- Так знайте: все сущее вокруг - дома, деревья, люди, облака, сама земля, звезды и даже звездные конгломераты, суть сплошная мистификация!
- То есть? - опешил Толя.
- Да, да, мистификация, глобальная, ужасная мистификация... бу-та-фо-рия! Вот вы предлагает свет зажечь. А зачем? Нет никакого света, нет никаких свободно летящих волн, все - конфетные обертки, красивые, блестящие конфетные обертки, а внутри - пустота, ничто.
Инженер нащупал Толину руку и крепко сжал.
- А знаете, Марк Васильевич, зачем я вас спросил, не бывает ли с вами тоже? Ведь если все вокруг меня сплошная мистификация, то что же такое вы? А я вас спросил - будто вы тоже, как и я, обманутый, причислил вас к человекам, а не явлениям, пригласил вас - давайте, мол, поразмышляем над странностями окружающего мира, словно мы оба дотошные исследователи. Да, какой же вы, Марк Васильевич, исследователь, вы даже и в малой степение и не нюхали этой самой материи, вы же ее только по книжкам знаете. А из книжки что - из книжки только и может родиться, что новая книжка. А я, извините, естествоиспытатель, чувствуюте - испытатель естества. Я эту самую материю на собственном горбу ощущал, обонял, фотографировал. Преинтереснейшая штучка, скажу! - инженер захихикал. - Ну, да ладно, бог с ней. Хорохорюсь, а самому жутко - вдруг и правда мои детские страхи возьмут ни с того ни с сего да и подтвердятся? Иногда до того припрет боюсь из дому выходить, вдруг все разом перестанут притворяться, будто они просто по делам идут или так гуляют, возьмут и начнуть в меня пальцем тыкать и в глаза смеяться, мол, эка мы тебя голубчик, провели. Но теперь уже не боюсь, надоело. Хватит, нужно все выяснить раз и навсегда, чтоб никаких вопросв. Я почему к вам, Марк Васильевич, именно к вам обращаюсь - ведь я мог и у Елены спросить, или у Гоголя-Моголя. В конце концов, мог бы и у Доктора выяснить. Но они добрые - соврать могут. Скажите же прямо сейчас.
- Что же я скажу? - как можно мягче спросил Ермолаев.
- Признайтесь, весь мир - сплошная инсценировка.
Инженер, затаив дыхание, ждал разгледяевского ответа.
- Почему инсценировка, да и чья?
- Вот это я не знаю, но чувсвую - определенно спектакль. Потому что естественная жизнь в таком виде невозможна.
- Не понимаю, что именно вас не устраивает?
- Не хотите прямо сказть. Я знал - прямо не скажут, потому и не спрашивал никогда. Я даже метод придумал специальный. Думаю, выберу человечка прямо из толпы, любого наугад, прижму где-нибудь - он и признается. А один раз, даже стыдно сказать, идея у меня появилась. Остоумная, ужасно. Мысль мелькнула: если они прикидываются живыми существами, то, значит, они на самом деле и не живые, следовательно, и смерти для них нет. Как бы, думаю, проверить такое предположение?
От последних слов инженера Толя окончательно расстроился.
- Не бойтесь, Марк Васильевич, я так - чисто теоретически, я ведь знаю, что и мертвым угатована своя роль. Так что с них взятки-глалки. Но вы-то будете утверждать, что небо - потому что синее, что вода - потому что влажная, и что весна на дворе - потому что март. И отсюда, мол, все, чему положено, то и происходит естесвенным ходом вещей, следовательно, и существует. Так как же: существует или ангажировано?
- Существует, - твердо ответил гость.
- Ага, не прижал я вас, значит. Поймите, насколько важно знать правду - иначе ведь трагедия случится может. Я вам одну историю расскажу, вы ее к делу присовокупьте. История не история, в общем, быль про мальчика и дяденьку. В одной хорошой семье родился мальчик. Очень обрадовались родители ребенку, а особенно тому, что мальчик. Дело в том, что шла война и мужчин стало в стране не хватать. Рос мальчик, ни быстро ни медленно, а так - в соответсвии с питанием. Родители очень любили сына, но еще больше любили одного дяденьку, а почему дяденьку любили - неизвестно, но хвалили и почитали. Например, принесут домой хлеба, сядут кушать и обязательно спасибо скажут тому дяденьке, что хлеб вкусный. Или купят мальчику обнову и специально дяденьку добрым словом помянут. Рос и рос мальчик, пошел в детский сад. Там - нянечки добрые ласковые, очень детишек любят, но еще больше любят того самого дяденьку, да так сильно, что прямо с утра вместе с детишками песни благодарности про дяденьку поют. А уж по праздникам - вообще радость. Родители мальчика на руки берут и напоказ дяденьке несут. Увидел мальчик дяденьку и тут же убедился, какой он сильный и добрый, словно волшебник. А после - гости дома соберуться, еды принесут и все вместе этого дяденьку за столом любят и чтут. Вырос мальчик, пошел в школу, совсем стал самостоятельный, лучше всех стих про дяденьку выучил и громко прочел. Учительница от радости плакала и хвалила дяденьку. Полюбил мальчик дяденьку, как своих папу и маму, и даже сильнее. И еще лучше стал расти-подрастать. Но тут случилась беда - неожиданно умер дяденька. Черным-черно от горя стало. Заплакали мама с папой, заплакали соседи, заплакала учительница. Но один мальчик не заплакал, а пошел в чулан, отыскал там старый дедовский ремень, завязал его воруг шеи и повесился. Вот такая грустная история, Марк Васильевич.
Толя сглотнул сухим горлом.
- Теперь отвечайте : могло ли такое быть в естественном мире?
- Нет, - выдавил Толя.
- Именно, не могло! Ведь это же бред, фарс, игра. Какой уж тут свет?! Ну, зажжем свет, Марк Васильевич, и что? Все прояснится? Что же, давайте попробуем, только я боюсь, вы мне какой-нибудь фортель выкинете.
- Какой фортель?
- Делает вид, будто не понимает.
- Не понимаю.
- Хитро! А вдруг при свете выяснится, что вы вовсе не Марк Васильевич?! Я даже точно думаю - так и будет, да, да, - инженер принялся шарить по стене в поисках выключателя. - Сейчас проверим, существует или ангажировано.
Но прежде чем инженер произвел решающий опыт, дверь окрылась и на пороге появились Елена и Доктор. Елена, не замечая Ермолаева, бросилась к инженеру.
- Что же ты, Коленька?
Инженер в поисках выключателя залез на вешалку и там совершенно запутался среди одежды. Кое-как, Елена извлекла его наружу и они с Доктором отвели больного в гостинную.
А Ермолаев так и стоял в прихожей, пока снова не появился Доктор на ходу зажигая сигарету:
- Пойдемте на лестницу.
На лестнице они уселись прямо на ступеньках.
- Вы откуда здесь? - спросил Доктор.
- Я, я, я хотел предупредить Елену...
- О чем?
- Ну, что инженер... что он не здоров.
- И как же он нездоров?
- У него... Он сумасшедший, - вырвалось у Толи.
- Откуда же такой диагноз? - спокойно спросил Доктор.
- Он состоит на учете, в психическом диспансере, у него какой-то синдром? - Толя говорил уже по мимо собственной воли.
- Синдром - это правильно, но почему такой диагноз, что-же, по-вашему, раз на учете то и сумасшедший?
- Извините, я, может быть, слишком резко выразился.
- Вообще говоря, слишком. Там много и нормальных людей, просто некторые обращаются в профилактических целях.
- В профилактических, вы бы послушали, что он мне тут говоил?
- Так, так,так, - заинтересовался Доктор.
Толя вдруг замолчал, не зная, стоит ли пересказывать их с инженером разговор.
- Хорошо, что вы не решаетесь сходу говорить о таких личных вещых, но вы не стесняйтесь, мне можно - я добра Коле желаю.
- Он считает, все вокруг, то есть абсолютно все - сплошная... - Толя замялся не смея докончить.
- Мистификация, - помог Доктор.
- Да. У него страшная мысль, будто его все обманывают. Понимаете, ему кажется, что все окружающие знают что-то такое, чего ему не рассказывают. Я даже представил себе и мне тоже стало страшно. От этого точно свихнуться можно. И еще... еще он рассказал мне одну горькую историю, я, даже, не знаю могло ли такое быть.
- Про дядю и мальчика? - не очень-то сомневаясь в ответе, спросил Доктор.
- Вы тоже знаете, - вспыхнул Толя.
- Знаю, я же работаю в психиатрической больнице. Там я и познакомился с Николаем Степановичем.
- Значит, вы все знали и не предотвратили!? - возмутился Анатолий.
- Что?
- Да все! Доклад его например, ведь это же крах, провал!
- Провал? - переспросил Доктор, затянулся и выпустил через нос две голубых струи. - Да, Елена, рассказала. Нехорошо получилось. Но для него был шанс, ему так необходимо было победить - это же лучше всяких лекарств. Да кто знал, что у вас там такое зверье. Я и вас, Анатолий, специально изучал. Смотрю - мужик вроде нормальный, не заторможеннный, да и Коля все повторял, мол, там профессионалы - разберуться. Разобрались, с издевкой закончил Доктор.
- Это вы зря. Мне и самому не понравилась атмосфера, но изобретение Богдановское - бред, да и что может изобрести больной человек.
- Нет уж - позвольте, - перебил Доктор. - Да так нас всех можно больными выставить. Ведь, у Николая Степановича десятки изобретений внедрены, а то что предрасположен - так это не он виноват. Предрасположен - не значит болен. Да некотрые навязчивые идеи посещают его, но сам же подвергал их убийственной критике. Правда, он то подверагл, а жизнь, нда... Другой бы на его месте, глаза прикрыл рукой, будто вдаль глядит, а он - нет, все выискивает pro и contra.
Доктор докурил сигарету и зажег новую. Сделал несколько затяжек, и тут же выбросил.
- Ладно, я пойду к ним. Уходите. Елена очень не в себе и черт те чего может наговорить. А это будет несправедливо - вы, Анатолий, человек хороший, только молодой.
Едва скрылся Доктор, как появилась Елена. На лестничной площадке воцарилась тягостная тишина.
- Чертовски хочется курить, - наконец сказала Елена.
Ермолаев только развел руками и преодолев робость все-таки поинтересовался:
- Как он там?
- Ничего, уже лучше.
- Что же теперь будет?
- Не знаю, на душе гадко, будто тебя с грязью смешали, а ответить нечем, - казалось, сейчас Елкена разрыдается, - Особенно этот ваш профессор, добренький... Боже, мне его хотелось разорвать в клочья! Честное слово... Ты тоже хорош. Мог бы и вытупить. Чего испугался?
- Я не испугался, но и профессор и Николай Степанович...
- Не смей сравнивать их! - Елена почти уже рыдала. - Этот упырь, ведь от таких все и происходит. Я думала, хоть у вас в естественных науках полегче, там же долго врать нельзя, там же есть чем проверить. Ты должен был всать и сказать: профессор, давайте серьезно разбираться...
- Я ничего не понял...
- Видишь - не понял, а говоришь чушь. Новое всегда непонятно вначале, иначе это новое давно бы открыли.
Толя не нашел чем возразить, да и не хотел больше спорить, полагая, что это будет слишком жестоко. К тому же ее реакция... Она так переживала. В сущности, Толя даже где-то завидовал инженеру. Ему казалось, что если кто-либо за тебя так переживает и так болеет, то это уже счастье.
Они еще немного помолчали.
- Все же не надо было ему вытупать, - не выдержал Ермолаев.
- Да вы его сами тянули.
- Мы?
- Ладно, теперь уж все равно, сейчас принесу.
Елена ушла и вскоре вернулась с конвертом в руке.
- Прочти, - она протянула таинственный конверт.
Толя внимтельно рассмотрел его со всех сторон. Адрес Богданова был напечатан на машинке. Слева на конверте помещалась красочная вставка с парящим в голубом небе воздушным шаром, внизу подпись - "Летательная техника". Адрес отправителя отсутствовал. Толя достал содержимое и прочел:
"Многоуважаемый товарищ инженер Н.С.Богданов! Сообщаю, что Ваш труд "К единой теории..." попал на рецензию к профессору Суровягину. Хотя я не имею никакого отношения к этому делу и являюсь лицом незаинтересованным, считаю своим долгом сообщить нижеследующее.
Выводы Вашей несомненно интресной и многообещающей теории находятся в вопиющем противоречии с концепцией, развиваемой профессором Суровягиным, а также его сотрудником В.В. Калябиным. Концепцию эту считаю надуманной и глубоко ошибочной, а ее авторов - людьми недалекими и нечистплотными. В таких услвоиях не может быть и речи об объективной оценке Вашего труда назначенными рецензентами.