– Что будем делать? – спросил у поручика Васька Ольха.
– Окатим его водой, – предложил поручик Путята.
– Что ты! – запротестовал Васька. – Нельзя! Кузнец-вещун с духами говорит. Обидится и духа защитного от тебя отворотит. Что тогда будешь делать?
Тут Вакар зашевелился и приоткрыл один глаз. Некоторое время он глядел на непрошенных гостей, как на пустое место, без всякого интереса, потом раскрыл рот и грубо спросил:
– Кто такие?
Путята и Васька Ольха переглянулись.
– Говори ты, – велел Путята.
Васька выехал вперед, приосанился и гордо проговорил:
– Приветствуем тебя, кузнец-вещун Вакар! Слух о твоем умении разнесся по всему княжеству! Дошел он и до нас! И посему приехали мы к тебе, чтобы…
– Хорош галдеть! – Кузнец болезненно поморщился. – Башка от твоей трескотни кругом идет. Куда едете-то?
Васька оглянулся на товарищей, как бы ища подмоги, но лица их были непроницаемы.
– Э-э… Так это… – Васька облизнул губы. – В Гиблое место идем, дяденька.
Кузнец приподнялся на локте, оглядел отряд хмельным взглядом и хмыкнул в бороду.
– В Гиблое место, значит. И зачем это?
Васька покосился на поручика Путяту. Тот усмехнулся, но ничего не сказал. И Васька опять вынужден был отвечать за всех:
– Княжье поручение у нас, дядя Вакар.
– Поручение? – Кузнец поскреб в затылке. – Хм… Что ж… Коли княжье, так оно, конечно, надо… А не боитесь Гиблого-то? Оборотни лютуют. Да и упырь нынче беспокойный пошел, по могилам не отлеживается, все к людям норовит прорваться.
– Боимся, – честно признался Васька Ольха.
– И все равно идете?
Васька вздохнул:
– Идем.
Кузнец обдумал его слова и кивнул:
– Ясно. Ну а ко мне зачем пожаловали?
Васька хотел ответить, но на этот раз слово взял поручик Путята.
– Хотим, чтоб ты выковал нам мечи-всерубы, – громко и веско сказал он. – Говорят, ты их на победу заговариваешь.
Вакар прищурил маленькие лукавые глазки.
– Могу и на победу. А что я с этого буду иметь?
Путята достал из котомки кошель и швырнул его кузнецу. Вакар ловко поймал кошель, ослабил стяжку и глянул внутрь. Затем затянул стяжку, сунул кошель в карман кожаного фартука и сказал:
– Что ж… сладим, коли так. – Он повернулся к кузнице и гаркнул: – Ольстра!
– Чего? – отозвался девичий голос.
– Кукшу покличь! Пускай мехи покачает!
7Полчаса спустя все было готово для ковки. Торжественное слово перед кузнецом взялся держать охотник Громол. Оспаривать это право у него никто не стал.
Громол и Вакар встали друг против друга на пригорке. Охотник гордо выпрямил голову, взглянул на Вакара и громко сказал:
– Создатель всепобедного оружия, славный кузнец-вещун Вакар! Прошу тебя отковать меч-всеруб моему товарищу Глебу Табаку из рода Алкоголя! Откуй мечи-острожалы мне, Громолу-охотнику, Ваське Ольхе, печенежскому воину Алатыку и мудрецу Осьмию! Пусть кованные тобой мечи станут символом честной победы, а не холодным железом! Откуй мечи!
– Откуй мечи! – восторженно проговорил Алатык и от переизбытка чувств стукнул себя огромным кулаком в широкую и крепкую, как дубовый ствол, грудь.
– Откуй мечи! – смущенно проронил Васька Ольха.
– Откуй! – кивнул Осьмий.
Мужчины покосились на Глеба. Тот пожал плечами и сказал:
– Ну, откуй.
Охотник Громол снял с головы кожаную шапку. Остальные последовали его примеру.
Кузнец-вещун пошатнулся, но устоял на ногах и обвел их лица спокойным серьезным взглядом, потом отступил от них на шаг и поклонился в сторону восхода солнца.
– Руки мои да не разучатся плавить железо из болотной руды! – пробасил он пьяным, но твердым голосом. – Руки мои да не устанут ковать из криц нержавеющее всепобедное оружие! Я откую мечи с острыми жалами на погибель злыдням!
– Слава Вакару! – провозгласил Громол.
– Слава! – хором поддержали Алатык, Васька Ольха и Осьмий.
– Слава, – буркнул Глеб, чувствуя себя полным идиотом.
Вакар повернулся и зашагал в кузницу.
Молодой молотобоец качал не спеша кожаные мехи, держа в руке рычаг из березовой жердинки. Кузнец Вакар взял намоленные угли, лежащие в берестяном кузовке, и насыпал их в горн.
Глеб с интересом наблюдал за ковкой мечей. Ему и раньше приходилось видеть что-то подобное. Когда он был на фестивале кузнечных мастеров в Витебске.
Он удивился, когда понял, что методика кузнецов из его времени почти полностью соответствовала этой.
Но было и отличие. Кузнецы на фестивале просто ковали железо. А Вакар – священнодействовал. Во время всей работы он беспрерывно бормотал заговоры. За боем молотов и шипением железа Глебу лишь изредка удавалось что-то расслышать.
– …заговариваю тебя, меч победный, на доброе дело… против гада морского и земного… против силы злой иноземной…
Вскоре два раскаленных меча в закалочных ножнах-оправах с ядовитым шипением опустились в корытце с жидкостью.
Потом последовал новый закал – во втором корытце, затем – в третьем. За закалкой последовал отжиг и отпуск – Глеб помнил, что это делается для снятия излишней ломкости меча. Наконец мечи были готовы. Рукоятки Вакар навинтил сам. Затем кузнец принялся за следующие мечи.
Еще до заката солнца Вакар вручил готовые мечи Громолу, Глебу, Алатыку, Ваське Ольхе и Осьмию.
Ночевать остались у кузнеца в избе. Не соваться же в Гиблое место на ночь глядя. Глебу выделили отдельную комнату – крошечную, но отдельную.
Вакар раздул трут. Потянуло гарью.
– Располагайся, – сказал кузнец и вышел из комнаты.
– Ольстра, – послышался из горницы его негромкий оклик, – принеси Глебу тюфяк!
– Да, батюшка.
Ольстра вскоре пришла с какой-то бесформенной темной грудой в руках. Бросив ее на лавку, она повернулась к Глебу и сказала:
– Можешь лягать.
Глеб взглянул на тюфяк и с любопытством поинтересовался:
– А чем он набит?
– Свежим мхом, – ответила Ольстра.
– Мхо-ом? – удивленно протянул Глеб. – На мхе мне спать еще не доводилось. Что ж, проведу ночь, как настоящий бойскаут.
– Чегось?
– Ничего. Не обращай внимания.
Ольстра, русоволосая скуластая дородная девка, улыбнулась:
– Ложись спать, чужеземец, набирайся сил. Утро вечера мудреней.
– Прям как в сказках, – улыбнулся Глеб. – А ты – Василиса Премудрая.
Девка отрицательно качнула головой:
– Не. Я Ольстра. Батюшка меня так в честь гофской чурочки обозвал. Сказывал, когда я народилась, сама на чурочку похожа была. Ну, покойной ночи!
Девка повернулась и вышла из комнаты. В горнице слышались негромкие голоса спутников Глеба. Он попробовал прислушаться, но, кроме обрывков фраз, ничего не расслышал.
Некоторое время Глеб с сомнением разглядывал и щупал тюфяк. Потом улегся на него и укрылся одеялом. Ничего, мягко. Даже уютно.
Вскоре бубнеж товарищей за стеной утих, и дом погрузился в тишину и мрак.
В каморке Глеба было жарко. Где-то скреблась мышь. На сердце у Глеба было тяжело, его томила бессонница. Откуда-то издалека до него донеслось тихое пение Ольстры.
Чего это она распелась ночью? – подумал Глеб. Гостей, что ли, баюкает? Что ж, наверное, у них так принято.
Слушая пение Ольстры и храп товарищей, Глеб думал:
«Это, конечно, полный абсурд. Видимо, я все-таки болен и лежу сейчас в какой-нибудь психиатрической клинике. Например, в Канатчиковой даче. А рядом, на кроватях, спят другие пациенты. Мое больное воображение превратило их в древних воинов. Такое бывает. Я просто брежу. Сейчас нужно уснуть. Утром я проснусь, и все будет как прежде. Господи, сделай так, чтобы этот сон миновал! Клянусь, я буду вести жизнь праведника! Попрошу прощения у Таньки Вершининой. Не буду за глаза называть Яшку Фенделя жидом. Буду вовремя возвращать диски в прокат. И больше никаких пьянок и наркотиков – клянусь! Пожалуйста, Господи, смилуйся надо мной. Если это урок, то я его усвоил».
Глеб подумал, что сейчас самое время произнести какую-нибудь молитву. Настоящую, из Библии. Он напряг память и беззвучно прошептал:
– Отче наш, иже еси на небеси… Хлеб наш насущный дай нам днесь… Избавь нас от лукавого… Прости нам наши долги, как мы их всем прощаем… Да будет царствие твое на земле и на небе. Аминь!
Как ни странно – полегчало. Глеб еще минут десять ворочался, тихо вздыхая, а потом провалился в тяжелый, тягучий сон.
Среди ночи его кто-то тихонько, но настойчиво растолкал. Глеб открыл глаза и тревожно вскинул голову:
– А?
Возле его лавки стояла Ольстра. Увидев, что Глеб проснулся, она прижала палец к губам:
– Тс-с… – Потом улыбнулась и поманила его пальцем: – Идем. Только тихо.
Глеб поднялся на лавке и только сейчас увидел, что Ольстра одета в одну лишь тонкую белую рубаху, под которой легко угадывались округлости ее грудей. На ногах у девки были маленькие сапоги.
Она снова поманила Глеба пальцем и тихонько пошла прочь. Глеб поспешно обулся и двинулся за ней, стараясь шагать бесшумно.
Так они прошли через горницу, потом куда-то свернули, прошли по еще одной темной комнате и снова свернули.
Ольстра остановилась. Полная луна за окном светила ярко, ее света хватало, чтобы разглядеть кровать, сундук и табурет. Ольстра притворила дверь, положила Глебу ладони на плечи, привстала на цыпочки и поцеловала его в губы.
– Ты чего? – удивился Глеб.
– Ничего. – Она улыбнулась. – Нравишься ты мне. До рассвета далече. Будем любиться?
– Чего?
Ольстра откинула с лица прядь русых волос и тихо засмеялась.
– Ты что, как неродной? Али с девкой никогда не шалил?
– Я?
– Ну, не я же. Девка с девкой шалить не может.
Глеб усмехнулся:
– Ты бы удивилась, если бы я тебе рассказал…
Ольстра положила ему пальчик на губы:
– Тихо. Не хочу, чтобы батюшка нас услышал.
Девка прижалась к Глебу теплым подрагивающим телом, и он тут же почувствовал возбуждение.
– Я на Ивана Купалу сразу трем парням отдавалась… – хрипло зашептала она. – Тело истомой текло… И сейчас течет…
От слов Ольстры кровь быстрее побежала по жилам Глеба. Близость ее полуголого тела возбуждала. Не видя смысла в том, чтобы противиться желанию, Глеб обнял девушку рукою за талию и поцеловал ее в губы. Ольстра жарко и порывисто ответила на поцелуй. Потом вдруг слегка отпрянула и, схватив Глеба за руку, повлекла его к кровати.
«Горячая штучка! – с легким удивлением подумал Глеб. – А с виду была такая скромница. Правду говорят, что в тихом омуте черти водятся».
Вдруг Ольстра отпрянула и больно толкнула Глеба руками в грудь.
– Ты чего? – резко спросила она.
– А? – не понял Глеб.
– Ты чего тут стоишь? А ну – пошел прочь!
– Ты же сама меня сюда затащила! – изумленно проговорил Глеб.
Лицо Ольстры дрогнуло от негодования. Прикрыв руками грудь, она гневно проговорила:
– Прочь, сказала! Или хочешь, чтоб я батюшку разбудила?
– Да ведь ты сама… Погоди, – догадался вдруг Глеб. – Ты что, лунатик?
Ольстра, поняв, что слова на Глеба не действуют, схватила с постели подушку и грозно на него замахнулась:
– Вон пошел!
Глеб, видя в глазах девки искреннее возмущение и решив не испытывать судьбу, повернулся и быстро вышел из комнаты.
Возвращаться в каморку не хотелось. Бесшумно пробираясь через горницу, Глеб сунул руку в карман рубашки и наткнулся на початую пачку сигарет. Что ж, покурить сейчас самое время.
Он сменил направление и, стараясь не наступить на кого-нибудь из храпящих во сне товарищей, направился к двери. Он ожидал, что кто-нибудь из ратников заградотряда окликнет его, но те, по всей вероятности, спали без задних ног.
В сенях Глеб столкнулся с кузнецом и чуть не выронил от неожиданности сигареты.
– Вакар?
Кузнец встал у Глеба на пути, вгляделся в его лицо и тихо сказал:
– Ты, Глеб, на дочку мою не серчай. Она по ночам сама себя не сознает. Особенно в полнолуние.
– Я это заметил, – проворчал Глеб.
– Значит, не серчаешь?
– Нет.
– Вот и хорошо, – кивнул Вакар. – А во двор-то чего? По нужде, что ли?
– Да нет. Курить охота.
Кузнец на мгновение задумался, после чего почтительно переспросил:
– Камлать, что ли, будешь? Ночью?
– Просто подымлю, – сказал Глеб.
Не желая вдаваться в объяснения, он сунул в рот сигарету и, обойдя кузнеца, вышел из дома.
В пачке оставалось четыре сигареты. Не густо.
Во дворе Глеб, чиркнув зажигалкой, закурил и, прислонившись плечом к бревенчатой стене дома, стал пускать колечки дыма. Небо был усыпано звездами. Пахло деревьями, травой и навозом. «Прямо будто у бабушки в деревне», – подумал Глеб и грустно улыбнулся. Хорошо, что хоть что-то в мире остается неизменным.
И все же что-то здесь было не так. Чего-то не хватало. Чего-то такого, без чего деревня – не деревня.
Глеб задумался. И вдруг его осенило – собаки! Они молчали! Во всем селе ни одного собачьего тявканья. И петухи не кричат. Полная тишина. В книжках такую обычно называют зловещей…
Глеб глубоко затянулся сигаретой, бросил взгляд на калитку и вдруг вздрогнул. У калитки стоял человек. Глеб оглянулся на дом, прикидывая расстояние до двери, затем снова перевел взгляд на незнакомца, на секунду задумался и решил заговорить первым.
– Вечер добрый! – сказал незнакомцу Глеб. – Вы тоже здесь остановились?
Человек молча стоял у забора. Его бледное лицо выделялось на фоне ночной синевы белым пятном, и на пятне этом чернели две черные дыры – глаза.
Глеб затянулся сигаретой и выпустил изо рта несколько колечек белого дыма, ожидая, что ночной гость повалится на колени при виде пускающего дым колдуна. Но на молчаливого незнакомца этот трюк не произвел никакого впечатления. Он продолжал стоять и разглядывать Глеба.
Глеб нахмурился.
– Слушайте, уважаемый, вас не учили, что таращиться на незнакомых людей неприлично? – поинтересовался он.
Видимо, слова Глеба усовестили незнакомца. Он тронулся с места и стал медленно приближаться к Глебу. Ратник, понял Глеб. Латы, широкий пояс с ножнами, высокие сапоги. Точно, ратник. Только странно, что без шелома. И меча нет… Да и походка странная… Пьяный, что ли?
Глеб взглянул на него внимательней и ужаснулся. Зубы мужчины, длинные, острые, отбивали дробь, и голова его слегка подергивалась в такт этой жутковатой дроби. И еще глаза – они были темны и пусты, как стволы ружей.
– Вам нужен Вакар? – спросил Глеб дрогнувшим голосом. – Хотите, я его позову?
Незнакомец разомкнул губы, и из горла его вырвалось тихое сипловатое мурлыканье. Глеба обдало запахом гнили.
Правая рука ратника метнулась к Глебу. Холодные и твердые, как железные болты, пальцы сдавили Глебу горло. Изо рта ратника вырывался тошнотворный смрад, а с оскаленных зубов капала клейкая слюна.
Глеб собрал все силы и заорал что было мочи:
– На помощь! Помогите! Зомби!
Затем вскинул руку и воткнул в глаз упырю окурок сигареты. Упырь взвизгнул и на мгновение ослабил хватку, но тут же сжал снова.
За спиной у Глеба хлопнула дверь. Краем глаза он увидел выскочившую во двор Ольстру. Девка, как и прежде, была в одной рубашке и в сапожках на босу ногу. Волосы Ольстры были распущены, а в руках она сжимала вилы.
Мигом оценив ситуацию, Ольстра бросилась к упырю и с разбегу всадила ему в спину вилы. Упырь выпустил Глеба и завертелся юлой, пытаясь ухватить крючковатыми пальцами торчащее из спины древко. Споткнувшись о камень, он рухнул навзничь. Железные острия вил пробили тело упыря насквозь и звонко стукнулись о медный нагрудник.
А из дома уже высыпали мужчины. Первым к упырю подскочил Громол. Быстрым и точным ударом он вонзил кинжал упырю в глотку. Тот захрипел, забил руками и ногами. Громол вынул кинжал и нанес еще два быстрых и сильных удара.
Упырь дернулся еще раз и замер. Громол отер кинжал о стеганый подклад упыря, выпрямился и повернулся к Глебу.
– Ты как? – спросил он. – Цел?
Глеб потер пальцами ушибленное горло и хрипло проговорил:
– Он хотел меня… задушить.
Громол подошел к Глебу вплотную и бесцеремонно осмотрел его горло.
– Вроде чисто. Главное, берегись их зубов. Цапнет – сам в ходячего мертвяка обратишься.
Ратники, держа в руках мечи и кинжалы, обступили затихшего упыря.
– Это княжий дружинник Заброда, – сказал Путята, вглядевшись в его лицо. – Он на прошлой неделе пропал. Думали, в Повалихинские земли за лучшей жизнью убежал, а оно вишь как.
– Что делается, – вздохнул кузнец. – По деревням, как по Гиблому месту, шастают. В былые времена такого не бывало.
Васька Ольха смотрел на поверженного упыря остекленевшим взглядом и обмахивал себя охранными знаками.
Глеб тоже уставился на мертвого упыря, и вдруг его пробрал озноб.
– Этого не может быть… – пробормотал он, стуча зубами. – Не может быть…
– Отведи его в избу, – приказал дочери кузнец. – И дай настойки.
Ольстра кивнула, взяла Глеба под руку и повела к избе.
– Этого не может быть… – продолжал бормотать Глеб. – Такого не бывает… Этого не может быть…
В каморке Ольстра уложила Глеба на тюфяк, накрыла одеялом, потом сбегала в горницу и принесла чашку с какой-то вонючей гадостью.
– Выпей-ка! – велела она.
Глеб сморщился и отстранил чашку рукой.
– Ольстра… – слабо проговорил он, – какой сейчас год?
Девка пожала плечами:
– Не разумею я грамоту. И цифер не ведаю. Да и какая разница?
Глеб вздохнул и прикрыл веки. Итак, он попал в какой-то странный, дремучий мир, населенный чудовищами. Смириться с этой дикой мыслью было невозможно. Но приходилось смириться.
– Слышь-ка, – снова окликнула его Ольстра. – Глотни настойки-то. Поможет.
В губы Глебу ткнулась чашка. Глеб нехотя глотнул. Волнение в душе тут же утихло. Накатило безразличие. Ну, прошлое, ну, девятый век. Ну и что? Вокруг такие же люди… Даже не иностранцы. И язык понятный.