Шукшин Василий Там, вдали
Василий Шукшин
Там, вдали...
Петр Ивлев рано узнал, почем фунт лиха. Осиротел в один год сразу, когда не исполнилось и четырех лет. Отец от воспаления легких, мать спустя три месяца -- не разродилась девочкой.
Мальчика взяла сперва бабушка, потом, когда бабушка умерла, приютила вдовая тетка.
Петр с грехом пополам дотянул до пяти классов и пошел работать в колхоз.
Шла война. В колхозе работали глубокие старики, бабы и молодняк-подростки. Трудное было время.
Поедет, бывало, Петька на мельницу зимой... А мешки, каждый -пятьдесят-шестьдесят килограммов. Навалят на спину такую матушку и неси. А нести надо вверх по сходне: ноги трясутся, в глазах -- оранжевые круги. Сходня -- три-четыре сшитых тесины, поперек -- рейки набиты. Обледене-ет эта сходня, замызгают, загладят ее ногами, поскольз-нешься -- мешок так и припечатает тебя к ней. Лицо -- в кровь. И не занюнишь -- товарищи рядом и старик-мельник большой насмешник. Петька сплевывал солоновато-вязкую красную слюну и матерился. Материться он был мастер: дружки хохотали, а мельник одобрял:
-- Так, Петька, легше будет.
Или за горючим в город ездили. Тулупишко драный, пи-мы третью зиму одни -- подшитые-переподшитые, никако-го тепла в них. А мороз -- под сорок -сорок пять, дышать больно.
И ехать не двадцать, не тридцать километров, а шесть-десят с гаком. Окоченеет Петька, спрыгнет с саней и бежит километр-полтора, пока не упреет. Так до самого города: половину едет, половину бежит. И не простывали как-то!
Был он парень не бойкий, но и не робкий. Если дело доходило до драки, -- что частенько случалось среди ребят в те годы, -- спуску не давал, стоял до конца. И был очень упрямый: что задумает -- сделает. Будет ходить, думать... Изведется весь, а своего добьется. Захотел купить черный шерстяной костюм -- увидел в городе, в ларьке. Ночами снился проклятый костюм. А денег нет. Думал-думал -- на-думал: повез зерно молоть и один куль свалил бабке Акулине (бабка самогоном промышляла). Попались. Бабке -- год "принудиловки", Петьку простили по молодости и за то, что безотказный работник. Придумал другую штуку: в сво-бодные вечера (а то и ночи прихватит) стал вырубать корыт-ца. Едет с сеном или порожнем откуда, выберет березку поровней, срубит, завезет домой. Обсочит ее, напилит чур-бачков и вырубает корытца. Наделает -- и на базар. Так раз пять съездил в город, купил костюм. Выпал свободный день, Петька надел костюм, слегка напустил брюки на хро-мовые сапоги (весна была), сдвинул фуражку на бочок -- из-под козырька горсть мягких русых волос -- и так прошел-ся по селу. И все. Больше ничего не требовалось -- разок пройтись таким образом.
С девками не хороводился -- не знал, о чем с ними гово-рить. Попробовал проводить одну с вечерки -- всю дорогу молчал. Измучился. Проклял себя и зарекся провожать. А девки между тем заглядывались на него: был он не по годам рослый, с крепким, сильным, всегда обветренным лицом; взгляд хоть несколько угрюмый, но прямой и твердый. Внимательный.
С парнями тоже не любил много колготиться. Любил бы-вать один. А в основном -- работал, работал, работал. В страд-ную пору день-деньской, от зари до зари, на жнейке. Приезжал на стан весь серый от горячей пыли, в голове еще зве-нит и стрекочет машина... Поужинает со всеми вместе и уйдет спать куда-нибудь к ближайшей скирде. Перед сном сидел иногда, привалившись к теплой соломенной стене, слушал поздних перепелов, шорох мышей в соломе, глухо-ватый поскок спутанных коней. О чем думалось?.. Неясно как-то. Смутно. Хотелось попасть в какой-то большой свет-лый город -- не в тот, куда он ездил за горючим, а в большой, красивый, который далеко... И чтоб сам он -наряд-ный, веселый -- шел рядом с городской девушкой и расска-зывал ей что-нибудь, а она бы смеялась. И была бы она образованная... Чтоб руки у нее были мягкие, и чтоб не ругала она судьбу. Где он такую видел?..
Кончилась война. Тетка вышла замуж за фронтовика-ин-валида, а Петр уехал в тот город, куда ездил за горючим, поступил в "ремеслуху".
Окончив училище, столярничал. Потом -- армия. Отслу-жил и остался работать, где служил, -- в большом городе. В деревню не поехал.
Жил на квартире у одной пожилой женщины, вечерами ходил в кино, случалось -- на танцы, но не танцевал, а сто-ял в сторонке или пил с ребятами пиво в буфете. Вот тут-то -- на танцах, на улице -- встречались такие, какие мере-щились давно в деревне: нарядные, нежные, беспечные. Рядом с ними были молодые люди, вежливые и веселые. Петр с удовольствием смотрел на них. Купил шикарный костюм, шляпу, зачастил в театр. Однажды в антракте, в буфете, подошел к одной такой. Она стояла в сторонке, ела мороженое.
-- Не простудитесь? -- спросил Петр участливо. И через силу улыбнулся.
Девушка удивленно посмотрела на него и отошла. Петр ушел в курилку и одну за другой подряд высадил три "беломорины".
"Как же подходить-то к ним?" -- думал. Было стыдно за свою улыбку и за дурацкий вопрос. Девушка не нравилась ему, но захотелось попробовать познакомиться. И вот -- не вышло. Не большая беда, что сейчас не вышло, стыдно только. А если бы сильно захотелось? Ведь может так слу-читься.
Случилось иначе.
Кончилось лето. Осенью Ивлева вместе с другими рабо-чими послали в деревню помогать колхозникам убирать кар-тошку.
Деревня, куда приехали, большая. Помощников пона-ехало больше, чем надо, -- рабочие, студенты, служащие... Многие откровенно лоботрясничали, жгли на полях кост-ры, дурачились.
Вечерами в деревне стало шумно. Возле клуба выставля-ли оглушительную радиолу и до глубокой ночи танцевали.
А вечера стояли хорошие -- теплые, темные. С неба сры-вались звезды и, прожив маленькую, яркую жизнь, уми-рали.
Ивлев сидел на крыльце (он жил возле самого клуба, у колхозного бригадира), курил, слушал радиолу, женский смех... Один раз, в субботу засиделся до утра. Накурился до тошноты, пошел на край деревни, к озеру. Сел на берегу и стал смотреть, как в лучах восходящего солнца занимается огнем ветхая заброшенная церквушка. Оттого ли, что цер-ковка отражалась в синей воде особенно чисто -- как в сказ-ке, оттого ли, что горела она в то утро каким-то особен-ным -- горячим рубиновым светом и было удивительно тихо вокруг, -- вдруг защемило сердце. Петр лег на землю, лицом вниз, вцепился пальцами в траву, заскрипел зубами... И -- церковь, что ли, навеяла такую мысль -- подумалось о бо-ге, но странным образом: что женщина лучше бога. Тот где-то далеко, а эти рядом ходят, и есть ведь среди них та-кая, с которой легко станет.
На другой день опять пошел к озеру -- смотреть, как го-рит церквушка на закате. И встретил на улице Ольгу Фонякину. И остолбенел: такой женщины ему не доводилось ви-деть. Пошел за ней... Пошел, ни о чем не думая, не подумал даже, что потом опять будет стыдно. Ольга оглянулась.
-- Здравствуйте, -- сказал Петр.
-- Здравствуйте.
Петр ласково, как мог, улыбнулся -- его пугала красота женщины. И удивляла. Он стоял и смотрел на нее. Она тоже посмотрела на него, спокойная, рослая, гладкая.
-- Вы что, обознались? -- спросила она.
-- Нет, -- Петр не знал, что говорить.
У Ольги насмешливо дрогнули уголки губ; она поверну-лась и пошла прочь.
Ивлев все смотрел на нее. Странно: он не запомнил ее ли-ца. Он даже не был сейчас уверен: красива она или нет. Пом-нил только, как насмешливо дрогнули уголки ее губ.
Ивлев вернулся домой, надел выходной костюм и пошел к клубу.
Ольга стояла в кругу девушек. Рядом толпились парни. Ра-диола еще не гремела, еще только налаживали ее.
Ивлев подошел к Ольге.
-- Отойдемте в сторонку, -- вежливо сказал он.
Ольга не удивилась, улыбнулась ему, как знакомому, только улыбка у нее вышла опять насмешливая, как будто хотела сказать: "Знала, что подойдешь, вот и подошел".
-- Зачем?
-- Мне надо сказать пару слов... -- у Петра от волнения перехватило горло. Он замолчал и уставился на Ольгу.
Ольга негромко засмеялась. Засмеялись и те, кто стоял близко. У Ивлева от стыда, от любви и злости свело затылок. Он тоже улыбнулся и, сам не понимая, что делает, вернее, понимая, что делает глупо, взял женщину за руку и хотел отвести в сторону. Ольга оттолкнула его... И тут -- как из-под земли вырос -- появился чернявый парень, броско краси-вый тонкой южной красотой.
-- Одну минуту, -- сказал он с акцентом. -- В чем дело?
Ольга с любопытством смотрела на Ивлева.
Чернявый ловко оттер Петра в сторону, взял за локоть и, немножко рисуясь, проговорил:
-- Здесь вам делать нечего, молодой человек.
В глазах Ивлева стояла Ольга -- смотрела на него. Теперь он запомнил ее лицо -- красивое, сытое, очень спокойное. С каким любопытством она смотрела!.. Впрочем, она показалась усталой.
-- Вы меня поняли?
-- Нет.
Чернявый смело улыбнулся.
-- Объяснить?
-- Объясни.
Чернявый оглянулся для пущей важности, взял Ивлева за грудки, встряхнул.
-- Я говорю: уйти надо.
Петр хотел оторвать от себя руку чернявого, но она точ-но приросла -парень был цепкий.
-- Отпусти, -- сказал Ивлев, -- не надо... А то ударю.
-- О? -- парень сильно рванул его на себя, отпустил и дал пинка под зад. -- Чтоб я тебя больше здесь не видел!
Драться не хотелось -- злости не было. В глазах стояла на-смешливая, умная, красивая Ольга, и было все равно: драться -- драться, обнять чернявого -- обнял бы... Душа ликовала. Почему-то именно в этот момент, совсем неподхо-дящий, он поверил: пришла любовь.
Он взял чернявого за руку:
-- Отойдем подальше, я тебе все объясню.
Отошли.
Чернявый, ни слова не говоря, больно ткнул Петра в грудь. Тот, не разворачиваясь, дал ему снизу в челюсть. Дра-лись без азарта... Чернявый пытался боксировать, но не умел, прыгал, делал обманные движения и схватывал по лбу гораздо чаще. Их разняли. Чернявый успел разорвать Петру новую рубаху до пупа и разбил в кровь губы. Зато у са-мого надолго зажмурился левый глаз.
Ивлев, как только их растащили, ушел домой, умылся, надел другую рубаху... И опять пошел к клубу. Опять подо-шел к Ольге.
-- Меня Петром зовут, -- сказал он. -- А вас как?
У Ольги азартно заблестели глаза. Ей нравилось безрас-судное упрямство парня. Петр сам не ждал от себя такой на-храпистости. Все в нем ликовало; вся нерастраченная горя-чая сила двадцати четырех прожитых весен выплеснулась из груди, ударила в голову. Он ошалел.
-- Отойдемте на минутку...
-- Мне здесь хорошо.
-- На минуту... Чего вы? -- Ивлев улыбнулся разбитыми губами. Он не знал, что он сказал бы, если бы она отошла. Все было не важно. Хотелось смотреть и смотреть на Ольгу. -- Боишься, что ли?
-- Ты сам-то не боишься?
-- Нет.
-- А тебе не кажется, что ты нахал?
-- Нет, что ты!
-- А мне кажется.
-- Перестань... Никогда я нахальным не был.
Тут опять подскочил чернявый.
Ольга отошла от них.
-- Я провожу ее сегодня домой, -- заявил Петр. -- По-нял? Не смотри на меня так, а то другой глаз закрою.
Чернявый задохнулся от возмущения. Некоторое время молчал.
-- Ты что? -- спросил он.
-- Ничего. Иди за мной, -- Ивлев пошел за клуб -- от све-та. Чернявый -- за ним.
"Посмотрим", -- зло, упорно думал Петр. Его взбесило упрямство Ольги.
Он слышал, что сзади, с чернявым вместе, идут еще двое.
Шли долго -- подальше от людей. Петр шагал не разби-рая дороги. Он понимал, что трое могут всыпать ему, но остановить его это не могло -- Ольга стояла в глазах.
Перелезли через прясло в чей-то огород. Зашуршала под ногами картофельная ботва.
"Хватит", -- решил Петр.
-- Иди, иди, -- с дрожью в голосе сказал чернявый и толкнул его в спину.
-- Ударишь сзади -- изувечу насмерть, -- предупредил Петр. Его слегка начало трясти.
Неожиданно тишину ночи просверлил противный мили-цейский свисток: их догоняли.
Все четверо остановились.
-- Милиция, -- сказал один из парней. -- Все. Свадьбы не будет, -сказал как будто даже с облегчением -- слишком уж нехорошо и решительно был настроен Петр.
Подошел милиционер.
-- Ну-ка, кончайте канитель! Давайте, давайте... Давай-те разойдемся.
Чернявый и два его товарища ушли.
Петр закурил с милиционером (милиционер был моло-дой парень).
-- Влюбился, что ли? Мне сказали...
-- Влюбился, -- честно сказал Петр.
-- Н-да... Интересно, между прочим: когда влюбляются, малость дураками делаются. Другой бы подумал; куда к чер-ту -- одному на троих? А тебя понесло, -- вышли из огоро-да, направились к клубу. -- Я по себе погонюсь: я, значит, когда влюбился, -- а она за рекой жила, жена-то моя те-перь, -дак я ночью к ней через реку плавал. А ночь! Вода холодная -- сведет судорога, и все, конец. Нет -- плыл, ду-рачина!
-- Она где живет, не знаешь? -- спросил Петр.
-- Кто?
-- Эта... Ну, эта!..
-- Она -- там, -- неопределенно сказал милиционер. По-молчал и добавил: -- Мой тебе совет: отстань от нее.
-- Почему?
-- По-моему... черт ее знает, конечно, но, по-моему, она... это... того. Я уж со вторым ее здесь замечаю. До черненького еще один был. Тот уехал чего-то. Красивая, конеч-но... А они все красивые -- балованные. Измучаешься с та-кой: пойдешь куда-нибудь -- вся душа изболит. На ее же ог-лядываются! Тут нервы да нервы надо. Каждый раз драться не полезешь...
-- Она откуда?
-- Секретарша, однако... С учреждения какого-то. А отку-да -- не знаю. У нас тут чуть не со всего света. Понаедут, все молодые, -- конечно, порядка не будет.
-- А живет где? -- снова спросил Петр.
-- Там... у одной старухи. Возле сельмага. Ты не затевай ничего, а то мне и так третьего дня выговор сунули: "Сле-ди!.." Уследишь за вами.
-- Нет, я просто так спросил.
У клуба уже никого не было. Разошлись.
Петр попрощался с милиционером, пошел домой. Ото-шел метров двадцать, подождал, когда милиционер повер-нул в темный переулок, и скорым шагом направился к сель-магу. Шел и думал: "Что я делаю?" Хотелось еще раз увидеть Ольгу: Это было выше сил.
И вдруг он их встретил.
Чернявый шел в обнимку с Ольгой, что-то негромко рассказывая. Ольга молчала.
Ивлев первый узнал их -- по голосу чернявого. Загородил дорогу. Ольга испуганно вскрикнула, а ее кавалер ошалело уставился на своего недруга.
-- Мне надо поговорить с тобой, -- сказал Петр, в упор глядя на Ольгу.
Она молча обошла его и стала быстро удаляться. Черня-вый не знал, что делать: догонять ее или оставаться с Ивлевым выяснять отношения.
-- Как ее зовут, слушай? -- спросил Петр.
Тот молчал.
Петр пошел за Ольгой.
Чернявый догнал его, схватил сзади за ворот... Петр обернулся, и чернявый отскочил -- уверенность покинула его. Страшное упорство незнакомого парня действительно могло испугать. Наверно, потому же уходила и Ольга -на-пугалась.
Петр догонял ее.
Чернявый некоторое время шел за ними. Петр на ходу вывернул кол из плетня; чернявый отстал.
Сердце Петра колотилось где-то в горле; впереди, неда-леко, белела кофта Ольги. Петр догнал ее.
-- Подожди!.. Не бойся ты меня.
-- Что тебе нужно? -- Ольга сбавила шаг.
-- Слушай... -- Ивлев взял ее за руку, остановил. -- По-чему ты не хочешь даже поговорить со мной? Я же не бандит какой-нибудь... Я сам не знаю, что со мной творится.
Ольга некоторое время молчала. Руки не отняла.
-- Тебя ведь изобьют сейчас, -- сказала она.
-- Пусть. Не изобьют...
-- Они придут сейчас...
-- Как зовут тебя?
-- Странный человек! -- опять любопытство появилось в ее глазах, только теперь внимательное, серьезное. -- Непо-нятный.
-- Влюбился, -- сказал Петр. -- Никогда так не было...
Ольга засмеялась.
-- Кто же так делает, дурной?
-- Как?
-- Так... Я ведь тоже человек.
-- А как надо?
Ольга пожала плечами.
-- Ты даже не знаешь, как зовут меня. И уж в любви объ-ясняешься...
В улице раздался топот нескольких пар ног.
-- Беги! -- негромко сказала Ольга. Вырвала руку и быст-ро пошла. Обернулась, еще раз сказала: -- Уходи!
Первым бежал чернявый...
Сошлись сразу. Молча С чернявым были те двое. У всех колья. Петр не успел бросить свой -- забыл.
...Удары звучали мягко, тупо. Сопели, кхэкали, негром-ко ругались... Петр крутился меж трех колов. Доставал сво-им то одного, то другого, то третьего. Чаще попадало чер-нявому. Не заметил Петр, кто из троих изловчился и тяпнул его по голове. В глазах лопнул и рассыпался искрами огнен-ный шар. Петр враз оглох, выронил кол и, схватившись за голову, боком стал садиться на дорогу. Его оттащили к плет-ню и ушли, сморкаясь и отхаркиваясь.
Очнулся Петр глубокой ночью. Долго припоминал, где он и что произошло. Голову раскалывала страшная боль. Даже тошнило от боли. Он с трудом приподнялся, сел, привалил-ся спиной к плетню. И вдруг все вспомнил... Вспомнил, как держал Ольгу за руку, как она засмеялась и ска-зала: "Кто же так делает, дурной?" Вспомнил и троих с кольями.
"Крепко угостили".
Вдруг он увидел -- невдалеке замаячила знакомая белая кофточка. Ольга осторожно шла вдоль плетня.
Петр притаился зачем-то. И в эти несколько минут, пока она, не видя его, шла к нему, он, как в миг гибельной опасности, вспомнил разом всю свою не такую уж долгую жизнь, все мечты свои. И с великим облегчением подумал: "Теперь будет все хорошо".
-- Я здесь, -- сказал он.
Ольга вздрогнула, схватилась за сердце.
-- Ох... ты?
-- Иди, сядь со мной.
-- Избили, -- в голосе Ольги была неподдельная жалость. Она села рядом. На Петра пахнуло странно знакомым и род-ным теплом -- легко сделалось, даже боль в голове уня-лась. -- Говорила ведь -- не послушал.
-- Завтра мы уедем отсюда.
Ольга всмотрелась в него.
-- Что? -- спросил он.
-- Посмотрим, -- она бережно обняла его, погладила ла-дошкой избитую голову. -- Сильно побили-то?
-- Ничего, -- сказал он. -- Пройдет.
...На третий день они уехали из деревни.
И началась эта новая жизнь.
Ивлев переехал в город, где работала Ольга. Он устроил-ся на стройку, в бригаду отделочников.
Сняли на краю города квартиру в частном доме -- полдо-ма... И пошли кривляться неопрятные, бессмысленные дни и ночи. Точно злой ветер подхватил Ивлева и поволок по земле.