"Сапожники, -- ядовито думал Ивлев. -- Я вам устрою". Об Ольге, что она причастна к воровским делам, он поче-му-то не подумал. Напротив, захотелось скорей доказать ей, ткнуть носом: вот они, твои хорошие, умные!
Он собрал весь материал в вещмешок, дождался, когда на улице малость стемнеет, и пошел с мешком в милицию.
-- Мне нужен начальник, -- заявил он дежурному офи-церу.
-- Зачем?
-- Ему скажу. Лично.
-- Говорите мне, какая разница? -- обиделся офицер. -- В чем дело-то?
-- Я сказал: буду говорить только с начальником.
-- Его нет сейчас.
-- Тогда я завтра приду.
-- Подождите... Дело-то важное?
-- В общем... не маленькое.
-- Сейчас вызову, посидите.
-- Хорошо.
Начальник пришел скоро. Вошел с Ивлевым в свой каби-нет, присел на стол, посмотрел на мешок.
"Тоже работка у них, -- невольно подумал Петр, вы-тряхивая на пол содержимое мешка. -- Телевизор, наверно, дома смотрел, а тут -- хошь не хошь -- иди".
-- Что это? -- спросил начальник. Наклонился, взял па-ру заготовок, помял в руках. -- Хорош!
-- Высший сорт. Для заграницы, наверно.
Начальник кивнул головой.
-- Ну, а в чем дело-то?
-- Ворованное, -- пояснил Ивлев. -- Дома у себя нашел.
-- Подробней немного.
Ивлев подробно все рассказал, назвал фамилии, какие знал.
-- А жена, думаешь, не причастна?
-- Нет, уверен. Просто прятали у нее, она не знала.
-- Н-да-а, -- начальник долго смотрел в окно. -- Ну лад-но. Спасибо. Не боишься?
-- Чего?
-- Ну... могут ведь прийти за этим, -- начальник показал глазами на товар. -- Такими кусками не бросаются.
-- Ничего.
-- Вызывать будем...
-- Понимаю.
Недели через две тугой узелок подпольных делишек раз-вязали. Собственно, это был не узелок, а большой, доволь-но крепко запутанный узел.
Ивлева раза три вызывали к следователю. Один раз он встретил там Шкурупия. Тот нисколько не изменился, смот-рел маленькими умными глазками спокойно, даже весело.
"Крепкий, черт", -- подумал Петр.
Шкурупий обрадовался, увидев Ивлева.
-- Вот! Пусть он подтвердит! -- воскликнул он, показы-вая на Петра пальцем. -- Помнишь, я на вашей свадьбе уда-рил одного? Он еще полез на тебя драться... Семен-то!
-- Ну, -- Петр хорошо помнил и Семена и то, как Шку-рупий ударил его.
-- Так он теперь все на меня валит. Ты ж понимаешь!.. Гад какой -мстит!
Ивлев посмотрел на следователя. Тот рылся в бумагах и, слушая Шкурупия, чуть заметно улыбался.
-- Часто вы видели у себя дома этого человека? -- спро-сил он Ивлева.
-- Раза четыре.
-- Он ничего не приносил с собой? Или, может, уно-сил...
-- Что он, дурак, что ли, при мне приносить.
-- Он действительно ударил Семена?
-- Да.
-- За что?
-- Ну, тот развозился... хотел действительно кинуться на меня...
-- А чем вы объясняете такое заступничество?
Ивлева стали раздражать вопросы следователя.
-- Просто он боялся лишнего шума, неужели не ясно?
Шкурупий угрожающе посмотрел на Ивлева. Того этот взгляд обозлил.
-- По-моему ты у них главный был, -- сказал он, глядя на Шкурупия. -Хочешь на Семене отыграться?
Шкурупий только хмыкнул, покачал головой.
-- На самом деле ни за что посадят... От народ!
-- Уведите, -- велел следователь милиционеру.
Шкурупия увели.
Следователь нахмурился, долго копался в бумагах.
-- Мне надо сказать вам...
Ивлев похолодел от недоброго предчувствия.
-- Что?
-- Жена ваша тоже замешана.
-- Да что вы!
-- Да.
-- И она... сидит сейчас?
-- Нет, она пока не сидит. Сидят вот такие, вроде Шку-рупия.
-- Как же это так-то? -- Ивлев расстегнул ворот руба-хи. -- Как же так?
-- Пугаться не надо, -- успокоил следователь. -- Пре-ступление не такое уж... -- он показал рукой, -- не очень большое. Хранение, перепродажа...
Ивлев налил из графина воды, напился. Глубоко вздох-нул.
-- Черт возьми!.. Никак не верится. Она тоже продавала?
-- Хранила ворованное.
-- Так она же не знала! Я сразу говорил...
-- Знала.
-- Вот это номер...
-- Зайдите к начальнику, он просил.
Ивлев прошел в кабинет начальника милиции.
-- Узнал? -- спросил тот, увидев взволнованного Ивле-ва. -- Садись.
-- Может, она врет? Чтобы тех выгородить. А? Она та-кая -- на себя...
-- Нет, не врет.
-- Сроду не думал.
-- Если б думал, не сообщил бы?
Ивлев помолчал и сказал честно:
-- Нет.
Начальник кивнул головой.
-- Ты сам откуда?
-- Из-под Барнаула... За хранение ворованного что бы-вает?
-- Тюрьма.
-- Значит, посадят?
-- А как же?
-- И сколько дадут?
-- Немного, наверно... Для первого раза.
"Все. В тюрьме она окончательно свихнется, -- думал Петр. -- Сам в яму толкнул".
-- А ничего нельзя сделать?
Начальник прикурил от зажигалки.
-- А что можно сделать?
-- Черт возьми совсем! -- Ивлев тоже достал папиро-сы. -- Испортится она там.
-- Ну... это напрасно. Ты где работаешь?
-- В СМУ-5.
Помолчали. Начальник задумчиво смотрел в окно, тро-гал пальцами гладко выбритый подбородок.
-- Знакомые есть в городе?
-- Нет. А что?
-- Так... -- начальник поднялся. -- До свиданья. Если по-чувствуешь, что... следят... следит кто-нибудь -- сразу скажи. Могут попытаться отомстить. С женой... тут сам решай. Лучше всего бы уехать сейчас отсюда. А если захочешь найти по-том -- найдешь, поможем. Как считаешь?
-- Никак не считаю: все из головы вылетело. Я думал, она не виновата. Нет, пока не уеду, -- Ивлев встал. -- До сви-данья.
-- Будь здоров.
Ивлев вышел из милиции... Остановился, долго сообра-жал: что делать? Из головы все вылетело. Пусто.
"Что делать? Что делать?" -- терзал он себя. Шел, как но-чью: ждал, что сейчас оборвется и будет долго падать в чер-ную какую-то, гулкую яму. "Нет Ольги. И не будет. В тюрьме". От этой мерзкой мысли хотелось завыть.
Дома в двери нашел записку:
"Не радуйся сильно, свое получишь. Скрываться бесполез-но -- смерть будет тяжелее".
"В смерть балуются, -- равнодушно подумал Петр. -- Вся-кая гнида хочет быть вошью".
В комнатах холодно, пусто... Петр включил свет, не раз-деваясь лег на кровать лицом вниз. Подумал, что надо бы за-переться, но лень было вставать. Страха не было.
"Пусть приходят. Пусть казнят".
Захотел представить человека -- автора записки. Всплы-ло лицо, похожее на лицо Шкурупия.
"Посадить тебя, паскуда, задом в навоз и забивать осино-вым колом слова твои обратно тебе в глотку. Чоб ты наелся ими досыта и никогда больше не выговорил".
Опять потянулась бесконечная ночь. Часа в два Петр встал, нашел письма к Ольге с родины, списал адрес и составил телеграмму ее отцу. Он знал только, что отец ра-ботает председателем колхоза.
"Срочно вылетайте помочь Ольге". Подпись: "Ивлев".
И стал ждать утра. Ходил по комнате, вспоминал свою жизнь. Вспомнил почему-то, как пацаном возил копны и его однажды растрепала лошадь. То ли укусил ее кто, то ли испугалась чего -- черт ее знает: вырвала из его слабых ру-чонок повод и понесла. За ним на другой лошади летел ста-рик стогоправ, не мог догнать взбесившуюся кобылу, кри-чал сзади: "Держись за гриву, Петька! Крепче держись -- не отпускался!" А его тогда -- он помнил -подмывала от стра-ха мысль: "Может, лучше самому упасть, чем ждать?" Но старик кричал: "Держись, Петька! Она счас пристанет!" Действительно, кобыла скоро выдохлась и стала. Эх, старик, старик...
За окнами стало светать.
Через три дня прилетел отец Ольги.
Петр шел с работы, увидел на крыльце своего дома не-знакомого пожилого человека. Он догадался, кто это.
-- Здравствуйте.
-- Здравствуйте. Я -- отец Ольги, Павел Николаевич.
-- Я понял. Сейчас все расскажу, -- Петр отомкнул за-мок, пропустил вперед Фонякина.
-- Ну? -- глаза Фонякина покраснели от бессонницы. -- Что?
-- Ольга спуталась здесь с плохими людьми... В общем, ей грозит тюрьма.
Фонякин болезненно сморщился.
-- Что они делали... люди-то?
-- Воровали. Ворованное хранилось у Ольги.
Левый уголок рта Фонякина нервно дергался, он прику-сил папироску зубами.
-- Ты -- муж ее, насколько понимаю?
-- Да.
Разговаривали стоя.
-- Как же ты допустил?
-- Я не знал ничего. Она до меня была знакома с ними.
-- Сейчас где она? Сидит?
-- Нет. Но я не знаю, где. Она... ушла из дома. Можно в ми-лиции узнать.
-- Пойдем в милицию.
Почти всю дорогу молчали. У самого входа Петр тронул Фонякина за руку, остановил. Сказал, глядя ему в глаза:
-- Как-нибудь отведите ее от тюрьмы. Она пропадет там.
Фонякин смотрел на зятя устало и внимательно.
-- Как вы жили-то с ней? Долго?
-- Плохо жили.
Фонякин отвернулся. Десять лет назад он отправил дочь учиться в город, в институт. Через полтора года она сообщи-ла, что вышла замуж. Потом написала -- разошлись. Потом бросила институт, приехала домой. Пожила с год, ничего не делая, уехала снова в город. Опять вышла замуж. За какого-то талантливого ученого. И снова -- не то, развод. Писала, что работает, денег не просила. Все это, вся ее скособоченная жизнь убивали его; что мог, он скрывал от людей. И вот -- тюрьма. И какой-то новый ее муж перед ним...
-- Телеграмму-то раньше надо было дать.
-- Я не думал, что так обернется.
-- Пошли. Наколбасили вы тут... черт вас возьми.
К начальнику Фонякин вошел один, Ивлев сел на диван и стал ждать.
Ждать пришлось долго.
Наконец Фонякин вышел... Увидел Ивлева, подошел, сел рядом.
-- Ну?
-- Плохо, -- тихо сказал Фонякин.
-- Я тоже зайду к нему. Подождите.
Фонякин молча кивнул. Уходя, Петр увидел, как он опять поморщился и потрогал под пиджаком левую сторо-ну груди.
-- Подожди-ка!.. Я сейчас пойду к ней, а ночевать приду к тебе, -сказал он, вставая.
-- Найдете? Мой дом-то...
-- Найду.
Ивлев вошел к начальнику.
-- Отца ты вызвал? -- спросил он сухо.
-- Я.
-- Для чего? Пожилого человека... Я же объяснил: сделать ничего нельзя.
-- А что тут такого? Он отец.
-- Он больной, из больницы раньше времени выписался.
-- Я не знал этого.
-- Сделать ничего нельзя. Объясни ему, а то он хлопотать кинется -совсем доконает себя. Написать сперва надо было...
Зазвонил телефон. Начальник взял трубку.
-- До свиданья, -- зло сказал Петр.
Начальник кивнул.
Ивлев пошел домой.
Фонякин пришел поздно. Печальный.
-- Вот так, -- сказал он. -- Дай умыться. Упал у вас во дворе...
Ивлев налил воды в рукомойник, подал полотенце. Очень хотелось спросить об Ольге -- как она? Фонякин будто под-слушал его мысли.
-- Что о жене-то не спросишь?
-- Как она?
-- Вы разошлись, оказывается?
"Уеду к чертовой матери из этого города", -- решил вдруг Ивлев.
-- Я думал, она еще вернется, -- сказал он.
Фонякин вздохнул, промолчал.
-- Ужинать будете?
-- Я бы выпил сейчас от всех этих хороших дел. Можно достать?
-- У меня есть.
...Сидели за столом, молчали. Выпили по рюмке -- и молчали. Все было ясно.
На улице сеялся поздний осенний дождик. Уныло шур-шало за окнами. Далеко-далеко свистели паровозные гудки, навевая грустные мысли.
"Уеду", -- думал Петр.
-- Ты здешний? -- спросил Фонякин.
-- Нет.
-- Откуда?
-- Тоже из Сибири.
-- А как сюда попал?
-- Служил здесь... Недалеко.
-- А родители в Сибири?
-- У меня нет их. Померли. Тетка там.
Фонякин еще налил по полрюмке коньяку.
-- Неужели нельзя было раньше разогнать эту свору? -- тихо спросил он. -- Уехали бы куда-нибудь, что ли. Увез бы ее... -- Фонякину было горько. И Ивлеву тоже сделалось горько, и досада взяла
-- Послушалась бы она меня!
-- Ты муж был! Как же ты мог допустить до этого?
-- А как вы, отец, допустили? Что вы с себя-то вину сва-ливаете?
-- Но ты же рядом был...
-- Я рядом был! Полторы недели... А вы всю жизнь.
Нехорошо посмотрели друг на друга.
-- Мужик называется... Муж! -- сердито сказал Фоня-кин. -- Полторы недели с тобой рядом воровали, пили, а ты глазами хлопал. Молокососы, черти.
Какая-то доля правды была в словах Фонякина; от этого стало Петру особенно обидно и горько.
-- Не я ее учил пить.
-- Кто же, я, что ли?
-- Ну и не я!
-- Но надо было хоть маленько усилий приложить!.. За любовь-то свою. Надо или нет? -- Фонякин повысил голос.
-- Надо! -- Петр тоже повысил голос. -- А вам не надо было?!
Фонякин посмотрел на взъерошенного зятя, потрогал прокуренными пальцами виски.
-- Ладно... чего мы тут. Поздно хватились.
Помолчали.
-- Сколько ей сулят?
-- Года полтора вляпают. Стыд головушке... Чего не хва-тало?! Мм... -Фонякин поморщился. Полез за папироса-ми. -- Напиши мне, как тут все будет...
-- Я уезжаю тоже...
-- Куда?
-- Где жил. Не могу больше в этом городе... Видеть его не могу, -- Петр тоже закурил.
-- Эх, вы, -- вздохнул Фонякин. -- Молодежь... Все -- са-ми, сами! Что же у самих-то не получается?
-- У вас все получалось?
-- Но уж такого... безобразия не было. Захотели -- со-шлись, пожили неделю, захотели -- разошлись. Да вы что?
-- Это вы у нее спросите.
-- А твоя хата с краю?
-- Не хочу говорить про это, -- заявил Ивлев. -- Все рав-но ни до чего не договоримся. Я вам одно, вы -- другое. Я понимаю: вам тяжело. Мне тоже не легче. А оправдываться перед вами... нет никакого смысла. Давайте спать.
-- Спи. Я посижу маленько.
-- Ложитесь на кровать, я -- на диване.
Фонякин кивнул головой и, уставившись взглядом в стол, остался сидеть.
Рано утром простились.
-- Закурим на дорогу, -- сказал Фонякин. Сел на свой че-модан. Закурили.
-- Может, подождал бы пока уезжать, -- посоветовал Фонякин. -- Узнать бы, как будет?.. Я бы остался, но... Что-то худо мне. Как бы не залечь тут -- совсем нехорошо.
Петру сделалось нестерпимо жалко усталого, больного человека. Выглядел он действительно очень плохо.
-- Останусь. До суда. Сообщу.
-- Только не домой, а... вот тут я тебе запишу... -- Фоня-кин вырвал из блокнота чистый листок, написал каранда-шом адрес. -- А то мать там с ума сойдет. Я ей не буду гово-рить ничего. Скажу, что болела, а теперь, мол, ничего. Да и от людей стыдно...
-- Ладно. Я аккуратно сделаю.
Еще посидели немного. Встали.
-- Ну... бывай, -- Фонякин пожал руку Петру. -- Может, увидимся, -говорить ему было тяжело. Он повернулся и вы-шел, не оглядываясь. И потом, когда шел по улице, ни разу не оглянулся на дом, где жила дочь.
Петр прилег на диван, закинув руки за голову, до рабо-ты оставалось два часа с лишним. Можно было вздремнуть пока. Эту ночь он почти не сомкнул глаз.
Прошло восемь месяцев.
Петр Ивлев работал в том городе, где жил до встречи с Ольгой. Квартировал у другой, тоже доброй, тихой хозяй-ки, в небольшой уютной комнате окнами на живописный пустырь.
Вечерами, если не ходил в кино, читал книги из фабрич-ной библиотеки. Любил читать про путешествия.
И в тот немного душный июньский вечер сидел, примос-тившись у открытого окна, читал. Темнело уже, а встать и зажечь свет -- лень. Петр положил книгу, засмотрелся вдаль. За пустырем, внизу, протекала сонная речушка, за речушкой зеленой стеной вставал лес. И уходил лес дале-ко-далеко, куда хватал глаз, -- терялся в призрачной вечер-ней дымке. Тихо было в этой части города, покойно. Как в деревне.
Вошла хозяйка.
-- Петь, к тебе барышня какая-то.
-- Какая барышня?
-- Не знаю. "Дома?" -- спрашивает. А я завертелась со стиркой-то и забыла: дома ты или нет? Пойду, говорю, по-гляжу:
"Кто?" -- недоумевал Петр, включая свет.
Он не сразу узнал Ольгу: то ли от неожиданности, то ли изменилась она. Она, пожалуй, изменилась: пополнела немного, глаза все такие же смелые и умные, только была в них теперь какая-то жесткая наглинка, что-то вызываю-ще-высокомерное, но внимательное.
-- Вот так номер, -- только и сказал он.
Ольга улыбнулась. И в улыбке нечто неуловимо новое: чуть-чуть виноватость, что ли, некая неловкость, которую хотят побороть, скрыть.
-- Как в кино, -- сказала Ольга.
-- Точно... -- Петр поглупел от такой нежданной встре-чи. Засуетился: подставил стул -- показалось, близко к по-рогу, переставил ближе к столу. -Садись, чего стоишь-то?
-- Тут ты и живешь? -- Ольга села, огляделась.
-- Ну да.
Петр все смотрел на нее, не верилось, что перед ним -- Ольга.
-- Я все время хотела бы вот так жить, а не получается, -- сказала Ольга.
-- Как? -- не понял Петр.
-- Вот в такой уютной комнатке, одна, на краю города. Зимой, наверно, ветер за окном, воет, а у тебя -- тепло, -- она опять улыбнулась. -- Правда, хорошо. Тут стихи сочи-нять можно. Не пробовал?
-- Нет.
-- Зря.
Петру пришло в голову, что за все время, пока не видел ее, он ни разу не подумал о ней плохо, помнил только красивой, желанной и чужой.
-- Это хозяйка? -- спросила Ольга, кивнув на дверь.
-- Хозяйка. Ты как раньше-то? Освободилась-то...
-- Потом. Сходи купи вина... И поговорим.
-- Сейчас.
-- Денег дать?
-- Брось ты!.. -- Ивлев надел пиджак и вышел.
Он рад был, что побудет один, -- надо собраться с мыс-лями. Но никак не получалось -- расползались мысли. Рад он был или не рад -- непонятно. Рад, конечно. Но с чем при-шла Ольга?.. Из магазина чуть не бежал. Не терпелось опять видеть ее, понять: с чем она пришла?
...Сели к столу, когда за окном стало совсем темно.
Вино попалось хорошее, хотя Петр не выбирал -- ткнул пальцем в первое попавшееся.
-- Вкусное. Правда?
-- Ничего, -- Петру не терпелось узнать, почему Ольга оказалась на свободе раньше срока (ей давали два года), по-чему она здесь, в этом городе, как нашла его и зачем нашла.
Ольга не торопилась.
-- Хорошо у тебя, правда.
-- Тебя почему раньше-то отпустили? -- не выдержал Петр.
-- За красивые глаза.
-- Нет, серьезно.
-- Серьезно.
-- Давно?
-- Полмесяца уже...
-- А меня как нашла?
-- Ну!.. В наше время найти человека -- раз плюнуть. От-туда почему уехал? Испугался?
-- Нет. Противно стало.
Ольга надолго задумалась. И не притворялась -- опять ей чего-то остро не хватало в жизни, опять не скрывала она, что все, что вокруг нее, с ней, не нужно ей. И снова злая досада и любовь сжали сердце Ивлева. Что ей нужно, что?
-- Чем ты занимаешься?
Ольга очнулась от своих дум, выпила вина, крепко поста-вила рюмку на стол.