Тем временем совята почти покончили с завтраком — клацанье клювов сменилось столь же дружным хрустом перемалываемых сверчков. Сосед Сорена мечтательно прошептал:
— Вот бы сейчас кусочек медянки!
Сорен вздохнул, вспомнив миссис Плитивер. Семейство Сорена не ело змей из уважения к своей верной служанке. Впрочем, миссис Плитивер, яростно протестуя, называла это чепухой.
— Покажите мне хоть одно живое существо, которому не нравились бы медянки или даже полозы! — убеждала она. — Не стоит щадить моих чувств. У меня их нет — по крайней мере, к этим пресмыкающимся!
Но родители Сорена продолжали стоять на своем. Ноктус называл это «родовой чувствительностью». Слова были непонятные, но Сорен понимал, что родители не хотят обижать миссис Плитивер, хоть та и клянется, будто у нее нет никаких чувств. На самом деле это было не так. Миссис Плитивер была самым добрым и сентиментальным существом на свете, и у Сорена начинало чаще биться сердце, когда он вспоминал, как она звала его из дупла. Слезы наворачивались ему на глаза — словно наяву он слышал ее взволнованный голосок. Что-то сталось с доброй слепой змеей? Неужели Клудд и с ней что-нибудь сделал? Или ей удалось уползти за помощью? Вспоминает ли она о нем? Плачет, наверное… А родители? И они, скорее всего, тоже тоскуют.
И снова острая боль потери пронзила желудок. Сорен просто сходил с ума при мысли о том, что больше никогда не увидит своих маму и папу. А потом он вспомнил о Клудде и задрожал с головы до когтей.
— Ты в порядке? — спросила Гильфи. Она была так мала, что едва доставала головой до кончиков его крыльев.
— Нет, я не в порядке, — выдавил из себя Сорен. — Совсем не в порядке! Разве ты не скучаешь по родителям? Разве не думаешь, что они сейчас делают? Как оплакивают тебя?
— Да, конечно. Но я даже думать об этом не могу, — тихо ответила Гильфи. — Знаешь что, возьми себя в крылья. Ты не забыл о нашем Грандиозном Плане?
— Легко тебе говорить — «возьми себя в крылья»! Если бы ты только знала, что я понял о своем брате!
— Слушай, у нас совсем нет времени, — перебила его Гильфи. — Постарайся, чтобы тебя распределили в Погадник.
— Куда? — вытаращил глаза Сорен. — Что еще за Погадник?
ГЛАВА VIII Погадник
Тут неизвестно откуда выпорхнула Тетушка Финни.
— Я поняла, кем ты должен стать! Ловец сверчков — работа как раз по тебе. Ты великолепно справишься, малыш. Здесь, в нашей прелестной каменистой стране, сезон охоты на сверчков длится гораздо дольше, чем в других местах. Они прячутся в ямках и трещинах, а когда пригреет солнышко, вылезают погреться на камушки.
— Но… — начал Сорен. — Вообще-то я страшно хочу есть. Может быть, мне лучше поработать в Погаднике? Пожалуйста, Тетушка!
— В Погаднике? — тетушка Финни явно не ожидала такого предложения. За всю ее долгую практику совята еще никогда не оспаривали ее решений и не высказывали никаких предпочтений. Она внимательно посмотрела на Сорена. Что ж, этот маленький представитель сипух и в самом деле выглядел неважно. Какой из него охотник! А если он не справится с ловлей сверчков, это может плохо отразиться на карьере Тетушки. С другой стороны, если она выполнит его просьбу, совенок будет ей обязан. Всегда полезно, когда кто-то у тебя в долгу!
— Ну что же… Пожалуй, я пойду тебе навстречу, — она выразительно посмотрела на Сорена. — Но запомни, миленький, что я оказала тебе большую услугу. И не забудь, как я разрешила тебе, — она понизила голос, — немножко вздремнуть! — Ее желтые глаза едва заметно потемнели, приобретя оттенок холодного золота. — А теперь, сладенький, беги вот по этой трещине, и она приведет тебя в Погадник.
— Я номер 47-2. Я буду вашим проводником по Погаднику. Следуйте за мной, — заученно проговорила маленькая сова. Голос у нее был вялый и монотонный, ничуть не похожий на чудовищную скороговорку, которую выдавали Джатт с Джуттом, но тоже далекий от настоящего совиного говора.
Сорен с Гильфи двинулись следом за бодро марширующей совой. Вскоре они услышали звонкий стук множества когтей, словно целая армия сов маршировала по камню.
Странный монотонный голос номера 47-2, только многократно усиленный, зазвучал над марширующей толпой совят. Они пели!
Входя в Погадник, Сорен с Гильфи даже представить себе не могли, какой ужас их ждет.
Следом за провожатым они вошли еще в один каньон с высокими отвесными стенами, где сотни совят, стоя на каменных выступах монотонно поднимали и опускали головы, стуча клювами по тысячам и тысячам погадок. Если бы Сорен с Гильфи знали смысл слова «ад», они наверняка решили бы, что очутились в этой самой глубокой и самой страшной части преисподней. Но за свою короткую жизнь совята не успели узнать ни ада, ни слов, которыми можно его описать. До того момента, как их похитили, их жизнь больше всего напоминала рай. Да и как еще можно назвать жизнь в уютном еловом или кактусовом дупле, выстланном нежнейшим Родительским пухом, сочных насекомых, которых приносят по нескольку раз в день, и первые вкусные кусочки мыши? А кроме еды и уюта в их жизни были еще истории — истории о полетах, о том, как научиться расправлять крылья, и о таинственном внутреннем чувстве, которое призывает подняться в воздух.
Тем временем номер 47-2 подошла к совятам и заговорила своим странным, безжизненным голосом:
— Я — сортировщица третьего разряда. Я выбираю из погадок только крупные остатки — кости, камешки и зубы. Сортировщики второго разряда собирают перья и пух. Первому разряду доверяют сбор крупинок. Вот это крупинка, — номер 47-2 указала когтем на крошечную соринку, сверкавшую в расколотой погадке. — Крупинки — это металл, — совиха помолчала и быстро добавила: — Или что-то вроде этого. Вам незачем знать, что это такое. Запомните одно, крупинки — драгоценны, гораздо ценнее золота. Добытчик крупинок — это самая высшая квалификация погадника. Сегодня меня повысят на следующий уровень. Я стану сортировщицей второго разряда. Но сейчас, как самая опытная сортировщица третьего разряда, я должна исполнить свой долг и познакомить вас с вашими обязанностями, — сова моргнула. А потом загудела какой-то жуткой скороговоркой:
Начинающему сортировщику рекомендуется пользоваться клювом. Когтями удерживаем погадку. Все предметы, обнаруженные в погадках, должны быть аккуратнейшим образом разложены в ряд на каменном выступе, который носит наименование рабочего места. Неумение аккуратно разложить найденные предметы является серьезнейшим нарушением. Виновные подвергаются жестокому наказанию и становятся объектами сеанса смехотерапии.
Сорен с Гильфи с недоумением переглянулись. Что за бред? И что такое смехотерапия?
— Если вы будете работать прилежно и старательно, возможно, что в будущем вас тоже ждет повышение. — Совиха вспрыгнула на усыпанный погадками каменный карниз и наклонилась над первым попавшимся катышком. — Показываю. Запомните — строго запрещается использовать собственные погадки в качестве объекта. — Совиха сердито покосилась на Сорена, а потом наклонила голову и принялась клевать.
Сорен едва сдержался, чтобы не отрыгнуть.
Сорен с Гильфи потеряли счет времени. Казалось, они работают здесь уже целую вечность. Тишины в этом страшном месте явно недоставало. Через определенные промежутки времени одна из щуплых сов-надзирательниц, сидевших на высоких каменных выступах, издавала негромкий свист — и совята затягивали песню сортировщиков. Их пение было так же монотонно, как речь совихи номер 47-2.
Вскоре Сорен понял, что песня нужна лишь для того, чтобы поддержать рабочий ритм. Но тишины не было и в промежутке между песнями. Ее заменяли постоянные команды и окрики.
— Новую порцию погадок на участок 10 — В.
— Участок 20-С! Ускорить темп!
Совята тоже переговаривались между собой, но нечасто. Чем больше прислушивались Сорен с Гильфи, тем более странными казались им эти разговоры. А потом сова, работавшая на одном выступе с Сореном, повернулась к нему и проскрипела:
Совята тоже переговаривались между собой, но нечасто. Чем больше прислушивались Сорен с Гильфи, тем более странными казались им эти разговоры. А потом сова, работавшая на одном выступе с Сореном, повернулась к нему и проскрипела:
— Какое прекрасное утро, номер 12-1! Только что я закончила первую порцию погадок. Не сомневаюсь, что ты тоже будешь счастлив, когда закончишь свою первую порцию. Окончанию работы сопутствует редкое чувство удовлетворения. Каждое утро в это время я вновь и вновь испытываю это чувство.
Редкое чувство? Сорен знал, что значит слово «редкое». Отец говорил ему, что они принадлежат к редкому виду сипух — Тито Альба, и это означает, что их осталось очень мало. Но как можно назвать редким чувство, которое испытываешь каждый день?
— Я тоже чувствую себя прекрасно, — подхватила другая сова, оборачиваясь к Гильфи. И слово в слово повторила ту же самую речь.
Теперь в краткие промежутки между пением обе совы оборачивались к Сорену и Гильфи и коротко докладывали о состоянии своего чувства удовлетворения. Время от времени они прерывали свои речи комментариями.
— Номер 25-2, для твоего поразительно крошечного роста у тебя на редкость правильная посадка клюва.
— Благодарю вас, — старательно кланялась Гильфи.
— Не стоит благодарности, номер 25-2. После этого вторая сова повернулась к Сорену.
— Номер 12-1, ты прекрасно работаешь клювом. Твой труд отличается прилежанием и аккуратностью.
— Спасибо, — ответил Сорен. А потом зачем-то добавил: — Огромное спасибо.
— На здоровье. Но не стоит злоупотреблять вежливостью. Это лишняя трата сил. Вежливость самоценна сама по себе — так же, как крупинки.
— А что такое крупинки?
Сорен и сам не понял, как этот вопрос слетел у него с клюва. Просто во всех песнях пелось про какие-то крупинки, и ему было ужасно любопытно узнать, что это такое. Он знал, что такое кости, перья, зубы и пух — но при чем тут крупинки?
В тот же миг обе совы-соседки издали пронзительный визг, столь не похожий на их давешние бесстрастные речи.
— Караул — вопрос!!! Караул — вопрос!!!
Два жутких сыча с темным оперением и злобными желтыми глазищами, сверкавшими из-под красных бровей, слетев вниз, схватили Сорена.
— Как же ты мог, Сорен?! — едва не вскрикнула Гильфи, но вовремя сжала клюв.
Когда сычи подняли его в воздух, Сорену показалось будто желудок у него провалился в лапы. Надзиратели нарочно причиняли ему боль, держа с обеих сторон за крылья когтями, словно хотели разорвать пополам! Когда они, кружа, взлетали над Погадником, Сорен совсем не чувствовал под своими крыльями плотной массы покоренного воздуха, о которой часто рассказывал отец. Вместо этого какая-то оглушительная вибрация подбрасывала его и трясла изо всей силы.
— Все смеются над тобой, номер 12-1! Все смеются так громко, что воздух дрожит от хохота! — прогудела одна из сов.
— Номер 12-1! — прокричала вторая. — Сегодня ты первый объект смехотерапии!
Сорен не проронил ни слова. Отныне сколько бы вопросов не крутилось у него в голове и на кончике клюва, он будет молчать. Два сыча-надзирателя вместе со своей ношей опустились на высокий каменный выступ, который был отлично виден из всех уголков Погадника.
Хохот совят, надзирателей и стражей эхом бил от каменных стен. От их дикого грохота в голове у Сорена начало пульсировать. Он испугался, что сейчас сойдет с ума, и пронзительно закричал.
— А теперь приступаем к самому интересному моменту смехотерапии! — раздался пронзительный визг.
Воздух всколыхнулся, и командор Виззг, приземлилась возле Сорена. Следом за ней появилась Ищейке, ее янтарные глаза сверкали злобным весельем.
«Великий Глаукс! — в ужасе подумал Сорен. — Что сейчас будет?»
ГЛАВА IX Добрая тетушка Финни
— Несчастненький номер 12-1! Ох, какая беда! Да ты только посмотри на себя!
Сорен застонал и открыл глаза.
— Что случилось? — спросил он.
— Нет-нет, мой сладенький! Видишь, до чего тебя довели твои вопросы? Придется нам теперь быть чуточку построже. Ты должен понять, что вел себя очень плохо, но теперь ты снова здесь, в нашей коморочке, и… — из клюва Тетушки полился воркующий поток утешений.
Голова у Сорена гудела от вопросов. Приходилось крепко сжимать клюв, чтобы снова не попасть в беду. Судя по всему, он потерял сознание во время сеанса смехотерапии.
Сорен попытался вспомнить, что произошло. Сигнал тревоги, потом ужасные клювы, смех — жуткий, кошмарный смех! — но почему у него так болят крылья? Последний вопрос замер у него в клюве, но не из страха перед наказанием, а потому что Сорен повернул голову и сам разглядел ответ. Крылья были голые!
«Великий Глаукс!» — в ужасе подумал совенок, и чуть снова не потерял сознание.
— Ничего, маленький, — защелкала клювом Финни. — Тетушка обо всем позаботится! Сейчас ты почувствуешь себя лучше. Ничего страшного! И не нужны нам эти дурацкие перышки, верно, мой сладкий?
— Мне не нужны перышки!? — это был скорее крик отчаяния, чем вопрос. Неужели все они здесь сошли с ума? — Мне не нужны перышки, — уже равнодушно повторил Сорен. Сначала он хотел спросить, как же он будет летать без перьев, но вовремя стиснул клюв.
Тем временем Тетушка что-то энергично пережевывала своим клювом, потом сильно икнула, и целый комок влажного мха вылетел из ее клюва и шлепнулся на голое крылышко Сорена. Совенок судорожно вздохнул от удовольствия.
— Приятненько, правда? Нет лучшего средства для твоих крылышек, чем порция влажного мха. Теперь ты можешь звать меня Нянюшкой.
— Нянюшкой? — переспросил Сорен, но тут же поправился: — Нянюшка!
— Вот молодец! Как быстро ты учишься, дорогой! Иногда приходится проявлять строгость. Но я уже вижу, что ты усвоил преподанный урок и больше никогда не будешь наказан ощипыванием.
— Ощипывание… — прошептал Сорен. Значит, они выщипали ему перья!? Нарочно выщипали?
— Знаю-знаю! Знаю, о чем ты думаешь. Ах, сладенький, сама я нисколько не одобряю подобных мер. Но разве кто-нибудь прислушивается к словам старой глупой Тетушки? Все что я могу — это окружить заботой и лаской каждого совеночка в моей пещерке.
Я стараюсь! Стараюсь изо всех сил! — казалось, она вот-вот расплачется.
Но на этот раз Тетушка-Нянюшка не угадала. Сорен думал совсем о другом. Но она смотрела так ласково… и ни о чем не спрашивала: Сорен решился.
— Тетушка… То есть Нянюшка, — поправился он. Совенок уже понял, что особое значение настоятельница придает именам.
Он начал осторожно подбирать слова, чтобы высказать свои сомнения, не задав при этом ни единого вопроса. Тетушка была права — он отлично усвоил преподанный урок!
— Я ничего не понимаю. Вот вы такая добрая, Нянюшка, а остальные такие ужасные… Стражники, охранники в Глауцидиуме и в Погаднике. Они ведут себя жестоко без всякой причины…
— Ну что ты, крошка! У них есть причина.
— Есть причина… — бесстрастно повторил Сорен. — Это было невероятно!
— Понимаешь, сладенький, — продолжала Финни. — Испытания закаляют характер.
— Закаляют характер… — так же безучастно повторил Сорен.
— Самоотречение вкупе с тщательно дозированным наказанием воспитывают стойкость и выносливость, — заученно произнесла Нянюшка, и Сорен понял, что ей много раз приходилось повторять эти слова.
— Я все понял. Чтобы закалить характер, нужно сломать крылья, — как можно равнодушнее произнес Сорен.
— Да, душечка, ты все схватываешь на лету! Я так рада, так рада…
— Раньше я думал, что характер совы закаляется в полете. Каким я был глупым!
Похоже, он отлично научился обходиться без вопросов.
— Ах, ты такой умненький совеночек! — радостно загукала Нянюшка. — Ты схватил самую суть! Совенок может заслужить право на полет, если, конечно, он предназначен для полета.
— Ну да, конечно, — пробормотал Сорен, из последних сил стараясь сохранить рассудительный тон. Но сердце его колотилось, как бешеное, а кишки сводило судорогой. Безумный страх начал подступать к горлу.
— А вот и наша номер 12-8! Прекрасный пример совенка НПП. Сорен непонимающе вытаращил глаза.
— НПП, миленький, означает Не Предназначен для Полета. Номер 12-8 — одна из таких сов. Ее задача ухаживать за другими совятами.
«Что еще за номер 12-8?» — подумал Сорен, лихорадочно перебирая в памяти все знакомые номера. В мозгу что-то мелькнуло, но тут он заметил прыгавшую неподалеку крапчатую неясыть по имени Гортензия, которая так ненавидела собственное имя, что была счастлива сменить его на номер.
— Подойди сюда, номер 12-8! Я преподам тебе первый урок ухода за больным! — заверещала Тетушка Финни.
Глаза бывшей Гортензии, а ныне номера 12-8, показались Сорену еще более пустыми, чем обычно.