Но фотографии, подобно серной кислоте, жгли ее совесть, и даже если учесть, что ее совесть – это духовная собственность, которая принадлежит только ей, все равно – она не сможет бездействовать и молчать, пока хотя бы не удовлетворит своего любопытства. «А там посмотрим».
Первое. Парни с Ватерлоо и женщина с цыганским лицом – она знала этих людей, и ей было досадно, что Шубин, которому она собиралась довериться, их не узнал.
Второе. Зина Родионова – за что ей платили, кроме работы у компьютера?
Третье. Кто убил отца Кирилла и за что?
Четвертое. Издательство Даниэля Сора. Какого рода литературное произведение Крымов собирается издавать в Париже? Откуда такая самонадеянность? Неужели только деньги Кристиана и его связи?
Пятое. Почему Щукина, собираясь выйти замуж за Кристиана, требует с Крымова какие-то деньги? Он ей чем-то обязан? Чем? Знакомством с Кристианом?
Шестое. Шестой пункт прочно обосновался в ее голове и постепенно стал первым. И чтобы проверить правильность своих логических построений, Юля взяла такси и поехала в гости к женщине, знакомство с которой могло открыть ей глаза на многие вещи…
* * *Вдова отца Кирилла, Тамара Николаевна Андреева, открыла ей не сразу. В доме чувствовалось какое-то движение, хлопки дверями, затем все стихло, раздались звуки неторопливых шагов, и Юля услышала:
– Кто там? – голос был недовольный, неприветливый, довольно грубый. Но женский.
– Моя фамилия Земцова. У меня к вам есть дело.
– Я не принимаю.
И снова шаги. Только уже в обратном порядке, затихающие.
Юля позвонила еще раз. Она стояла на крыльце дома отца Кирилла, добротного, двухэтажного, куда от калитки, не охраняемой ни одной злобной тварью (Юля страшно боялась собак, особенно после несчастного случая с Берестовым), вела дорожка, посыпанная речной галькой, и с восхищением взирала на роскошный в своем распускающемся состоянии сад. Она подумала, что навряд ли вдова священника управляется с таким зеленым хозяйством сама, без посторонней помощи. Здесь явно чувствуется рука профессионального садовника.
Снова шаги, и снова все тот же неприятный низкий голос:
– Я же сказала, девушка, что не принимаю.
– Откройте дверь, это важно, причем в ваших же интересах.
Хозяйка открыла дверь, и Юля увидела хорошо сохранившуюся, одетую во все черное женщину средних лет, довольно непривлекательную, коренастую, с черными изломанными бровями, черными глазами и темными поджатыми губами. Взгляд ее светился ненавистью ко всему живому, включая, пожалуй, весь белый свет.
– Вы Тамара Николаевна Андреева, вдова отца Кирилла?
– Я. Если вы журналистка, то интервью я не даю. Я устала, я больной человек и прошу оставить меня в покое.
– Я знаю, кто убил вашего мужа.
И Андреева тут же, словно поклонившись смирно и тихо, не проронив ни слова, впустила ее в дом.
…
– Понимаете, я занимаюсь частным сыском, меня многие в городе знают, вы даже можете навести обо мне справки. Вот мое удостоверение… – Юля подождала, пока Тамара Николаевна не ознакомится с ее потерявшим еще в прошлом году фактическую силу удостоверением, подписанным Крымовым, после чего продолжила: – Я расскажу вам все и приложу к делу необходимые доказательства, если мы с вами договоримся о цене. Дело в том, что расследование убийства вашего мужа, отца Кирилла, которого я очень хорошо знала и уважала, не только заняло у меня время, но и потребовало больших расходов. Мне даже пришлось выезжать за границу. Но работала я, само собой, не ради праздного интереса, а поскольку меня наняли… Мало того, человек, для которого я все это делала, заплатил мне приличные деньги. Но сейчас, когда я знаю о гибели вашего мужа практически все, я решила продать свою информацию подороже. Вы можете остановить меня на полуслове и попросить уйти, и я уйду, но тогда все мои материалы будут проданы тем, кто опечален смертью отца Кирилла не меньше вашего, если не больше… Продолжать?
– Да, разумеется, – взгляд горящих глаз Тамары Николаевны был устремлен в пространство, казалось даже, что она ничего не слышит.
– Я вам сейчас напишу сумму, а вы либо кивнете мне головой, либо покачаете в знак несогласия, договорились?
Вдова кивнула головой, и Юля по выражению ее усталого лица поняла, что далее, после показанной цифры последует еще один утвердительный кивок.
Юля написала взятую из воздуха сумму в долларах и, увидев, как поднялись брови вдовы, поняла, что переборщила. Но отступать было уже поздно.
После небольшой паузы, во время которой Тамара Николаевна, очевидно, прикидывала, сумеет ли она набрать такую сумму, Юля попросила у нее воды.
– Вы что, ко мне пить пришли? – вдруг неожиданно громко спросила вдова и, разорвав на мелкие клочки листок с написанной на нем цифрой, швырнула Земцовой в лицо. – И вообще: что вы все тут ходите? Кирилла уже нет, он не воскреснет, и те, кто его убил, еще ответят за это. Почему я должна вам верить? Кто вы такая? Частный детектив? Да не смешите меня! Ко мне приезжали следователи Генпрокуратуры, беседовали со мной, работали с утра до ночи, пытаясь найти хоть какой-нибудь след, хоть одну улику, но ничего не нашли. А вы приезжаете и предлагаете купить у вас имя убийцы и доказательства. Какого рода доказательства? У вас что, есть результаты официальных экспертиз, видеоматериал, что? Что у вас есть, чем вы располагаете? Господи, как же мне все это надоело!
Слушая ее, Юля уже ничего не понимала: сначала вдова заинтересовалась ее предложением и даже согласилась взглянуть на сумму, а теперь ведет себя так, словно ей нет ровно никакого дела до того, кто убил ее мужа.
– Может быть, вы мне все-таки принесете воды?
Хозяйка резко поднялась со своего места и быстрым шагом вышла из комнаты.
Юля оглянулась. Гостиная хоть и была похожа на холл кинотеатра – настолько велика и просторна, – но обставлена весьма убого: четыре кресла с вытертыми добела подлокотниками, телевизор, небольшая книжная полка с религиозными книгами…
Она проворно достала из одного кармана жакета хлопковые белые перчатки, затем выудила пальцами из другого кармана цепочку с крестом отца Кирилла, ту самую, которую в свое время кто-то подкинул Берестову уже на московскую квартиру и которую он запрятал в своем подъезде за батарею (Шубину понадобилось всего десять минут, чтобы обнаружить ее там, в жестяной коробке из-под леденцов, завернутую в пожелтевший газетный лист), и быстро спрятала ее за книги, стоящие на полке над телевизором. Вернулась на место, стянула перчатки и, сунув их снова в карман, постаралась напустить на себя внешнюю невозмутимость.
– Минеральная устроит? – Стакан с ледяной водой, запотевший, зеленого стекла, громко стукнул о стол, как если бы вдова его чуть ли не бросила, раньше времени отпустив руку.
– Устроит, спасибо. Тамара Николаевна, вы ведете себя так, что я все поняла, – сказала Юля, даже не притрагиваясь к стакану. – Мне не надо ничего объяснять: и так ясно, что вам совершенно безразлично, кто убил вашего мужа. А потому я покидаю вас. Мне жаль, что я потратила на вас так много времени.
– Вы ошибаетесь, госпожа Земцова, мне очень даже интересно, но просто я вам не верю. Кроме того, вы написали нереальную цену. Откуда у меня могут быть такие деньги? У многих сложилось ошибочное мнение о состоянии моего мужа. Да, у него был фонд, он и не скрывал этого, но деньги принадлежали не ему, а тем, кто в него верил, и вам это должно быть известно… Вы же не станете отрицать, что у моего мужа было много сторонников, союзников, друзей… Народ его очень любил, был ему фанатично предан и пошел бы с ним до конца, если бы он того пожелал…
– Так почему же он сам, отец Кирилл, не пошел дальше, а остановился на полпути?
– У моего мужа помимо преданных ему людей были и враги, разве вы не понимаете? Они и убили его… Если бы не его смерть, его идея о возрождении России путем объединения всех русских нашла бы свое продолжение, и, кто знает, быть может, он выставил бы свою кандидатуру на президентский пост…
– Это утопия, и кому, как не вам, это знать. Священник, борющийся в одиночку с сильными мира сего, – разве это не смешно, не утопично? Разве в это вообще можно поверить? В прессе о нем писали как о великом проповеднике, чуть ли не о мессии, о посланнике бога, но что конкретно стояло за этими словами? Несколько раздутых в той же прессе выступлений, текст которых был почти слово в слово взят из партийной брошюры с речами лидера какой угодно организации патриотического толка? Ну отправил он йод и бинты в военный госпиталь на средства, собранные с нищеты же, причем здесь, в С. А дальше-то что? Вашему мужу кто-то сделал хорошую рекламу на телевидении, и пусть он не так часто появлялся на экране, зато имя его почти не сходило с уст дикторов ведущих информационных программ. Кому это было нужно, вы не знаете?
– Народу, – с вызовом ответила вдова и сама, забывшись, сделала несколько больших глотков принесенной ею минералки. – Я только не понимаю, к чему вы все это ведете? Мой муж был великим человеком, настоящим патриотом, близко к сердцу принимавшим все несчастья, которые обрушились на голову простого народа. Он хотел возродить Россию…
– Но как? Одними пространными речами, направленными на свержение существующего правительства? Ничего подобного! Такого в его речах я что-то не нашла… Или, возможно, у него имелась программа политических преобразований, авторами которой были члены мирового правительства, те самые кукловоды, управляющие нами сверху, но только не с самого неба, а с какого-нибудь двухсотого этажа нью-йоркского небоскреба, и тратящие на разрушение нашего политического строя, и в первую голову экономики, миллиарды долларов?.. И разве не для этого ваш покойный муж был прислан сюда в девяносто четвертом году…
– Что вы такое говорите? Вы что, сошли с ума?
– Нет. Не сошла! Ваш муж являлся членом одной довольно крупной международной организации, а если быть точнее, одного ордена, деятельность которого была и до сих пор направлена именно на разрушение российского государства и установление в нашей стране своей власти, мировой власти, если хотите. По всему миру рассредоточены центры по подготовке агентов такого рода, и многие из них, внедрившись в структуру государственной власти, уже долгие годы работают против своей страны. Отец Кирилл (а если точнее, то Кирилл Алексеевич Андреев), к примеру, был заслан сюда, в С., для того, чтобы, приняв сан священника, сплотить вокруг себя большую толпу православных, внушить им определенные идеи, идущие вразрез с идеями настоящего патриотического направления, где нет такой четкой границы между русскими и представителями других наций. А народ, он же, как доверчивое стадо, готов пойти за любым, в ком почувствует силу, пусть даже пока одного только духа. Отец Кирилл выполнил свою миссию, отвлек с-ское население от того же Берестова, привлек на свою сторону куракинских избирателей, расчистив путь своему другу, Андрею Борисовичу Лазареву, такому же агенту, как он сам, долгое время проработавшему в нашем правительстве и вот уже несколько месяцев являющемуся претендентом на президентский пост. Еще полгода тому назад о нем никто не ведал, а сегодня достаточно включить любой источник информации – радио ли, телевизор, – как мы слышим только это имя. Тамара Николаевна, вы не можете понять, зачем я вам все это рассказываю, тем более что вы и сами все это знаете не хуже меня, если не лучше… Ведь вы втроем прибыли в Россию ОТТУДА, сначала несколько месяцев жили в Москве, на штаб-квартире, затем втроем же приехали в С. и почти целый год обитали в гостинице: Лазарев Андрей Борисович, Андреев Кирилл Алексеевич и Тамара Николаевна Троицкая… Знали вы и о романе Кирилла с Мариной Бродягиной и много раз выступали против их отношений, боясь, что это повредит вашему плану. Но страсть пересилила рассудок, и ваш «муж», отец Кирилл, тот персонаж, который вы лепили втроем, доставая необходимые документы, свидетельствующие о присвоении ему сана священника и много чего другого, получился слишком уж ненатуральным. Отец Кирилл любил Марину Бродягину, а потому, несмотря на ваши уговоры и доводы, продолжал с ней встречаться. И тогда что вы сделали?
Андреева, она же Троицкая, сидела с невозмутимым видом напротив Земцовой и только ухмылялась, то и дело поправляя падавшие ей на лоб черные волосы.
– Вы донесли на него, после чего вам ОТТУДА пришла инструкция – организовать убийство отца Кирилла, убрать этого разваливающегося на глазах идола и дать возможность другим людям, работавшим на Лазарева, сделать рекламу будущему президенту на этом «всенародном» горе. Достаточно полистать газеты, и вы поймете, что для того чтобы я додумалась до всего этого, мне не потребовалось никаких документальных подтверждений. Каждая политическая статья, как правило, заказана, и в ней проставлены определенные акценты. Изучив все эти акценты и понимая, что сегодня не то время, когда столько денег вбухивается в раскрутку никому не известного отца Кирилла, я поняла, что ваш «супруг», дорогая госпожа Троицкая, – всего лишь мыльный пузырь… В жилище Марины Бродягиной, которая ничего не знала и даже ни о чем не догадывалась, я нашла журнал «Пари-матч» с интервью, помеченным красным жирным маркером. Вы не знаете, кто давал это интервью? Лазарев! Ваш Лазарев, который, будучи еще переводчиком, уже медленными, но верными шажками пробирался поближе к Кремлю… Я сначала думала, что этот красный крест оставила Марина, потому что она тоже была переводчицей и ей было, быть может, небезынтересно прочесть про своего коллегу, работающего в Москве, почти на самом верху, а потом догадалась, что этот журнал принадлежал Кириллу, и интервью пометил он сам для себя, а Марина забрала журнал просто потому, что это «Пари-матч» – прекрасно иллюстрированное, роскошное издание!
– Вы – ненормальная, вам надо лечиться, – лениво проговорила Тамара Николаевна, вставая и потягиваясь, как если бы перед ней сидела не Земцова, обрушившаяся на нее с разоблачительной и полной пафоса речью, а случайная и явно находящаяся не в себе посетительница, на которую и внимания-то обращать не стоит.
– Я знаю, кто убил отца Кирилла, но знаю еще и то, что вы, женщина, которая любила и страдала от ревности, в порыве чувств решили предать своего сообщника. Вы уже давно каким-то образом отыскали его дневник… Или нет, даже не дневник, а подробнейшую историю того, каким образом из завербованного еще в Афганистане молодого русского парня сделали сначала агента, потом священника и чуть ли не мессию. В этих записках, дорогая Тамара Николаевна, помимо подробного описания деятельности ордена (что не только представляет интерес для всей мировой прессы, но и грозит за предательство смертью) постоянно встречается имя господина Лазарева, потому-то они так ценны и стоят так дорого. Скажите, сколько миллионов долларов обещал заплатить за эти записки Даниэль Сора? Ведь у вас есть наверняка и договор, подписанный вами НАКАНУНЕ ГИБЕЛИ ВАШЕГО МУЖА? Вы же знали, что отец Кирилл будет убит…
Тамара Николаевна смотрела на Юлю как на привидение. Она тяжело дышала и постоянно держалась за сердце. А затем неожиданно сказала:
– Так рукописи у вас? Что же вы мне сразу не сказали? Вы от Крымова? Вы привезли ее мне? Какого черта, вместо того чтобы говорить со мной о деле, вы несете мне всю эту ахинею?
Юля не поверила своим ушам: сработало! И даже если в ее обвинительно-разоблачительной речи было много неточностей, то главного она добилась – она узнала, что у Троицкой нет рукописи, вокруг которой и закрутилась вся эта издательская кутерьма. Что и требовалось доказать! Она была у Крымова, и он продал ее Даниэлю Сора! Вот откуда у него так много денег. И Кристиан, видимо, здесь вообще ни при чем! Но Крымов сказал Берестову, что через неделю весь мир узнает, кто убил отца Кирилла. Неужели Троицкая написала ему об этом?
А Харыбин? Вероятно, он знал многое из того, о чем Юле пришлось только догадываться: а именно что отец Кирилл – далеко не тот человек, за кого себя выдавал, равно как и его жена. Возможно даже, что он знает и о Лазареве… А что, если сам Харыбин – оборотень? Агент? Иначе откуда ему стало известно о рукописи?
– Да, я привезла рукопись, она в городе, и я отдам вам ее, если вы расскажете мне, каким образом она оказалась у Крымова.
Глава 17
– Лазарев – первый предатель, – начала свой рассказ Тамара Николаевна и, сняв с себя маску безутешной вдовы, закурила. – Да, он начинал работать с нами, и мы действительно прибыли сюда втроем в девяносто четвертом, но он был другом Харыбина, и этим все сказано. И в Штаты он попал, выполняя операцию по внедрению, а не наоборот, как вы сказали. Именно Лазарев сдерживал весь тот поток информации, ту рекламную шумиху, посвященную отцу Кириллу, этому колоссу на глиняных ногах, которая тщательно готовилась нашей организацией в средствах массовой информации. Я – не патриотка, я принадлежу всему человечеству, а потому никогда не могла, находясь в своей стране, открыто высказывать подобные идеи. И по молодости вербовка оказалась как нельзя кстати: я сама готова была податься куда угодно, чтобы обрести свободу. Я задыхалась. Многие не понимали меня, считали, что все это рисовка, но я так была устроена… Была… Дело в том, что все происходившее со мной до встречи с Кириллом теперь уже для меня, человека вполне зрелого, не имеет никакого значения. И отец Кирилл очень скоро превратился просто в красивого и сильного парня, с которым мы чуть ли не в первый день нашего пребывания в этой чертовой гостинице стали любовниками. Я не знала, что способна на такое, поскольку считала себя человеком, искушенным в подобных вещах, у меня и до Кирилла было много мужчин. Но я полюбила его и готова была делать все, чтобы находиться с ним рядом. Единственное, к чему я не была готова, – это к появлению в его жизни другой женщины. Зная о том, что, следуя инструкции, я скоро стану его официальной женой, я была уверена, что он и дальше будет принадлежать только мне. Я продолжала помогать ему во всем, что касалось нашей общей работы, но была сильно уязвлена… Да нет, что там! Я была просто убита, когда застала их вместе в номере гостиницы. Марина Бродягина была очень красива, и Кирилл в ней души не чаял. ТАМ нас хотели сделать зомби, но в зомби мы превратились от любви. Быть может, это была просто молодость, но с тех пор, как в его жизни появилась Марина, я потеряла покой и стала глубоко несчастна. Да, вы правы, она ничего не знала о том, кто мы и зачем прибыли сюда. Она просто любила его, а он ее. И когда он вынужден был жениться на мне, как того требовало дело, она звонила сюда, угрожала мне, рыдала в трубку, и я ее отлично понимала. У нее в голове не укладывалось, как это так: такой красивый и молодой мужчина, во‑первых, стал священником, во‑вторых, женился на такой старой бабе, как я. Но он все равно находил время и возможность встречаться с ней. Он содержал ее до тех пор, пока не понял, что она, не в силах вынести его измену, пошла по рукам, стала чуть ли не уличной девкой. Но мне кажется, что и в этом качестве она его устраивала… Их нет, они мертвы, но я все время мысленно общаюсь с ними и словно вижу их перед собой – живых, красивых и обнимающихся…