Снова загремели крики. Хакона Ярла называли всеми самыми позорными именами: и отступником, и вором, и лжецом. А рабы все ходили вдоль столов и подливали пива в кубки. Опьяневший, побагровевший Сигвальди воздел свой кубок, чтобы видели все. Когда шум в чертоге притих, он вскричал:
— И потому ныне клянусь я именами высших богов, что поведу йомсвикингов против Хакона, где бы он ни прятался! И не отступлюсь, пока он не будет повержен!
Воины взревели и осушили кубки. Чертог теперь был полон народа: кроме тех, кто сидел за столами, многие из которых были йомсвикингами, в зал набились слуги Свейна.
— Сильный обет! — провозгласил Свейн. — Воистину, Хакон оскорбил богов, отрекшись от чести! Ну а вы, остальные? Пойдете ли вы за своим вождем?
Он мельком взглянул на Конна, сидевшего за нижним столом.
— Кто из вас присоединится к йомсвикингам?
В ответ на это даны и йомсвикинги наперебой принялись выкрикивать клятвы и обеты разделаться с Хаконом. А рабы с кувшинами все делали свое дело.
Тут встал Конн.
Встревоженный Ральф затаил дыхание, и все люди в чертоге притихли.
Конн поднял кубок.
— Я клянусь, что поплыву с тобой, Сигвальди, и вызову Хакона на поединок, и не вернусь назад, пока не сделаюсь королем Норвегии.
Он приподнял кубок, приветствуя Свейна, и осушил его.
На миг воцарилась гробовая тишина. Все понимали, что это либо оскорбление, либо вызов. Но вот все снова разразились ревом, затопали ногами и вновь принялись бросаться обетами. Ральф, который после первой чаши больше не пил, обратил внимание, что Свейн на своем почетном месте не сводит сверкающих глаз с Конна и что губы у Свейна гневно стиснуты. Ральф подумал, что, возможно, во время этого принесения клятв в Хельсингёре все они получили больше, чем хотели.
На следующее утро Конн проснулся на своей лавке в чертоге и вышел во двор помочиться. Голова у него гудела, во рту был отвратный вкус. Он плохо помнил, что было накануне. Отвернувшись от изгороди, Конн увидел, что к нему идет Сигвальди, вождь йомсвикингов, и улыбается во весь рот.
— Ну что ж, — прогремел он, — похоже, мы наобещали великих деяний вчера вечером, а? Но я рад, что ты с нами, малый. Поглядим, выйдет ли из тебя йомсвикинг!
Он протянул Конну руку, и тому ничего не оставалось, как ее пожать. А Сигвальди продолжал:
— Встречаемся в Лимсфьорде в полнолуние и идем походом на Норвегию. Это поможет выманить Хакона! Тут-то мы и узнаем, хорош ли ты в битве!
Он зашагал прочь, на другой конец двора, куда выбрались погреться на солнышке другие йомсвикинги. Ральф стоял у дверей в чертог.
Конн подошел к нему.
— А в чем я вчера поклялся-то?
Длинное, добродушное лицо родича осталось непроницаемым.
— Ты сказал, что поплывешь с ними, вызовешь Хакона Ярла на поединок и не вернешься в Данию, пока не сделаешься королем Норвегии.
Конн удивленно ахнул и сказал:
— Ну и дурной же я, когда пьяный! Однако это и впрямь великое дело, не правда ли?
— Я бы сказал, что да, — ответил Ральф.
— Ну что ж, — сказал Конн, — тогда возьмемся за него!
IIИ они поплыли на север и принялись грабить Вик в Норвегии, где было достаточно богатств. Временами весь флот разорял одну деревню, временами они разделялись на отряды и нападали на усадьбы, расположенные вдоль фьорда, выгоняя людей и отбирая их имущество. Все золото, которое им попадалось, складывали в большой сундук, и Буи Большой охранял его, точно дракон. Остальное они съедали, выпивали либо отправляли в Йомсборг.
Уже несколько тяжело груженных кораблей ушло в Йомсборг, а о Хаконе Ярле не было ни слуху ни духу.
Они направились на север, по проливам между островами и побережьем, грабя по дороге все подряд. С каждым днем солнце все дольше оставалось на небе, и по ночам еле смеркалось, не давая уснуть более чем на час. Со всех сторон, над жидкой зеленью прибрежных лугов, земля вздымалась складками скал, одетых снегом. Они отошли подальше в море, чтобы миновать одетый тучами и терзаемый ветрами мыс Стад, и поплыли дальше, по-прежнему на север, но теперь забирая к востоку, нападая на всех, кого встречали во фьордах. Теперь они были в нескольких днях плавания от длинного пролива, ведущего в Трёнделаг, а Хакон все не оказывал сопротивления.
IIIМышцы у Конна ныли: он целый день греб навстречу яростному северному ветру и теперь стоял на берегу, разминая усталые руки и плечи. Солнце большим оранжевым пузырем висело над западным горизонтом. Небо горело яростным огнем, редкие полоски облачков над морем сияли золотой каймой. Темные валы набегали на гальку, разбивались и с рокотом отползали прочь. За кораблями — их было шестьдесят, — выползшими на берег, точно отдыхающие чудовища, мелькнула в волнах акула.
В медном сиянии долгого заката костры, разожженные вдоль берега, были почти невидимы. Над каждой ямой вращался большой окорок, полоски мяса и рыбы свисали с треног и вертелов, истекая жиром, который вспыхивал на угольях, и потому возле каждого костра стоял человек с чашей, заливая ожоги пивом. Конн увидел на берегу Сигвальди Харальдссона и подошел к нему.
Вождь йомсвикингов сидел на большом бревне, вытянув ноги, и смотрел, как его подчиненные вращают вертел. Рядом с ним сидел Буи Большой, у его ног стоял сундук с сокровищами йомсвикингов. Когда Конн подошел к ним, они подняли головы и посмотрели на него. Они пили из одной чаши, передавая ее друг другу, и Сигвальди шумно приветствовал Конна и протянул чашу ему.
Конн отпил. Пиво отдавало тиной.
— Скоро за нами явится Хакон.
Сигвальди хрипло хохотнул, хлопнув себя ладонями по коленям.
— Я же тебе говорил, малый, по доброй воле он с нами в драку не полезет! Нам придется добраться до самого Тренделага, чтобы выкурить его из норы!
Буи расхохотался.
— Ну, к тому времени он так или иначе обнищает по нашей милости!
И он пнул сундук, что стоял у него под ногами.
— Да уж! — сказал Сигвальди и дружески похлопал Конна по руке. — Добычу мы взяли большую и сегодня снова устроим пир, как и каждый вечер. Вот она, жизнь йомсвикинга, малый!
— Я явился сюда, чтобы свергнуть Хакона Ярла, — выпалил Конн, — а не затем, чтобы прирезать нескольких мужиков ради их золотых цепочек!
Буи вскинул голову и пристально посмотрел на него.
— В каждом звене этих цепочек — частица Хакона!
Сигвальди снова рассмеялся.
— Послушай меня, Конн! Умерь свою зеленую прыть холодным разумом. Прежде чем дело дойдет до настоящей драки, нужно загнать Хакона, как зайца, — трусливый заяц он и есть! А до тех пор ничто нам не мешает поживиться в этих деревнях.
Буи же по-прежнему недружелюбно смотрел на Конна.
— Знаешь, с твоего корабля я получаю не так уж много золота! — он толкнул сундук. — Быть может, тебе стоит поразмыслить об этом?
— Я не йомсвикинг! — ответил Конн, отвернулся и пошел прочь. Он не стал говорить: «Я больше не дружинник Свейна Вилобородого».
Он шел вдоль берега, мимо кораблей, к своему костру. Его люди разбили лагерь на краю пляжа, там, где песчаный склон защищал их от ветра. Закат одел море розовой дымкой, волны расчерчивали морскую гладь черными и сияющими полосами. Ветер пел между кораблей, как будто драккары переговаривались на своем тайном языке. Вдали, на востоке, на фоне ало-лилового неба, голые скалы побережья вздымались отвесными стенами, увенчанные розовым блеском ледников.
Конн подошел к своим людям, сгрудившимся у огня. Они жарили говядину и пили пиво. Они хором приветствовали его. Его родич Ральф сидел в стороне, у подножия песчаного склона, рядом с раненым, который лежал на земле навзничь.
Конн присел на корточки у костра и взял рог с пивом у соседа по имени Финн, младшего из его людей.
— Ступай, пригласи Аслака выпить вместе со мной.
Финн вскочил на ноги и убежал прочь. Это был низкорослый, тощий парнишка, всего две весны назад он еще ходил за плугом. Конн допил то, что оставалось в роге. Пиво было лучше, чем у Сигвальди. С тех пор как Конн выяснил, что после каждого набега захваченное золото и серебро отправляется в сундук Буи, он предпочитал добывать не золото, а самую лучшую еду и питье.
Лупоглазый Горм, сидевший напротив, ухмыльнулся поверх обгорелого куска мяса.
— Что нового слышно?
— Ничего, — ответил Конн. Он снова взглянул на Ральфа, который сидел в темноте с умирающим, но тут пришел Аслак.
Конн поднялся на ноги. Аслак, как и он, командовал кораблем. Он был йомсвикингом, но, несмотря на это, они с Конном неплохо сошлись. Кроме того, он сам был родом из Тренделага. Они пожали друг другу руки и сели. Конн дождался, пока Аслак как следует приложится к рогу с пивом.
Аслак облизнул губы.
— Это лучший священный напиток, что я пробовал со времен клятвы в Хельсингёре!
— Это лучший священный напиток, что я пробовал со времен клятвы в Хельсингёре!
Конн заворчал. Он не любил, когда ему напоминали о той клятве.
— Ты ведь здешний, да? Какое там дальше побережье?
— Такое же, как и то, вдоль которого мы шли прежде, — ответил Аслак. — Сплошь бухточки, заливчики, островочки. Ветра сильные. Скал много. И народ бедный, беднее истощенного поля. Буи будет недоволен!
Конн расхохотался.
— Буи и мною недоволен, если уж на то пошло.
Аслак приветствовал его, приподняв рог.
— Не то золото ты грабишь, Конн!
Конн приподнял рог в ответ и выпил.
— Сигвальди думает, будто Хакон трусит напасть на нас, сколько бы мы ни донимали его людей.
Аслак хмыкнул. Сидевшие вокруг костра не сводили глаз с них обоих.
— Это неправда. И Сигвальди сильно ошибается, коли действительно в это верит. Хакон бьется как демон!
Аслак утер пену рукой с бороды.
— Хакон ведь ведет свой род от инеистых великанов, богов, что древнее Одина. Оттого он и не явился на юг, когда мы разоряли Тонсберг, и не вышел нам навстречу, пока мы не обогнули мыс Стад. Его сила — на севере. А теперь мы идем на север, так что я не думаю, что нам придется долго ждать.
— Ну что ж, будь что будет, — сказал Конн и сплюнул меж пальцев. Он кивнул в сторону костра. — Выпей еще пива, Аслак! Горм, оставь мне мяса!
Он встал и пошел в сторону склона, под которым сидел Ральф рядом с умирающим.
То был Кетиль, один из гребцов, человек не старше самого Конна. Их команда состояла из юношей, что бросили отцовские усадьбы и присоединились к Конну и Ральфу два года назад, когда те впервые снарядили свой корабль «Морская птица». Но теперь, после двух лет, проведенных под началом Конна, они уже не были зелеными юнцами, что бы там ни думал Сигвальди.
Сегодня они захватили деревню в небольшом заливчике. Жители деревни попытались сопротивляться первые несколько секунд, и один из них ударил Кетиля палкой по голове. Кетиль был еще жив, и они принесли его сюда, чтобы он мог умереть спокойно. Ральф сидел с ним рядом, привалившись спиной к склону и подобрав длинные ноги. Конн присел рядом.
— Как он, уже?
Ральф покачал головой. Его светлые волосы рассыпались по плечам жидкими прядями.
— Уходит.
Конн немного посидел, раздумывая о битве в деревне.
— Это же люди Хакона, — сказал он. — Отчего же он их не защищает?
Он протянул руку к Кетилю, но не коснулся его.
Ральф пожал плечами.
— Потому что нам только того и надо.
— А что же он собирается делать?
— То, чего мы не хотим, — ответил Ральф. — Вон, Буи идет.
Пузатый, как бочонок, йомсвикинг шагал вдоль пляжа к костру «Морской птицы», но, увидев, что они с Ральфом сидят в стороне, повернул к ним.
— Привет тебе, король Норвегии! — сказал он и хихикнул.
Конн встал.
— Да услышат тебя норны! В чем дело?
— Тебя зовет Сигвальди. Одного тебя. Прямо сейчас. На совет.
Конн обернулся, посмотрел на Ральфа.
— Ты пойдешь?
— Сигвальди звал одного тебя! — напомнил Буи, фыркнув носом.
— Я останусь с Кетилем, — сказал Ральф, и Конн пошел без него.
IVОтправляясь в поход с йомсвикингами, Конн ожидал, что их совет окажется шумным сборищем, где все спорят и говорят одновременно, но теперь он знал, что это не так. На этих советах поили и кормили вдоволь, но под конец Сигвальди вставал, говорил, что следует делать, а все остальные только кивали. Вроде как они были свободные люди, однако же делали все, что им говорят. Конн обнаружил, что йомсвикинги, по рассказам, нравились ему куда больше, чем на самом деле.
Сигвальди сказал:
— Нам стало известно, что Хакон вон в той бухте. За тем большим островом.
Собравшиеся вожди взревели. Буи встал.
— И сколько у него кораблей?
— Не так чтобы много, — ответил Сигвальди. — Шесть - восемь. Он ждет, пока соберется его флот, это ясно. Но мы захватим его прежде, чем они успеют подойти!
Он окинул взглядом всех присутствующих.
— Выходим до рассвета! Я встану слева, вместе с Буи. Ты, Аслак, вставай справа, с Сигурдом Плащом и Хавардом.
Его зубы блеснули в бороде. Конн внезапно задрожал от возбуждения. Сигвальди обернулся и устремил взгляд прямо на него.
— Ну а ты, Конн сын Корбана, раз уж тебе так не терпится до него добраться, — ты пойдешь первым и встанешь посередине!
За короткую светлую ночь они похоронили Кетиля. Остальные воины с «Морской птицы» положили его у подножия песчаного склона, уложив с ним рядом его меч и немного мяса и пива для последнего путешествия. Каждый из них принес с берега по камню.
Финн сказал:
— Лучше умереть так, чем за плугом, подобно волу!
И положил свой камень к ногам Кетиля.
— А еще лучше будет умереть в завтрашней битве, — сказал Горм, стоявший в головах у Кетиля. Он взглянул на Конна своими большими глазами — он всегда выглядел так, словно глаза у него слегка выпучены. — Сколько там, говоришь, кораблей у Хакона?
— Сигвальди говорит, что немного, — ответил Конн. — Но я больше не доверяю Сигвальди.
— Завтра, — сказал Грим, — когда мы схватим Хакона...
Кто-то расхохотался.
— Если мы его схватим, — уточнил Руг.
— Это будет деяние, которое прогремит на весь свет!
Конн наклонился и положил свой камень у плеча Кетиля, подвинув остальные, чтобы они легли один к одному.
— Что бы мы ни сделали завтра, мы сделаем это вместе!
— Мы возьмем Кетиля с собой. — Ральф наклонился и положил камень у ноги Кетиля.
— Если мы одолеем Хакона... — Одд положил свой камень возле Кетилева колена. Теперь вокруг убитого замкнулся узор из камней, корабль, который понесет его в путь, — об этом станут рассказывать до конца мира!
— До конца мира...
Они немного постояли молча, глядя на Кетиля, а потом обрушили песчаный берег и зарыли его. Потом все повернулись и посмотрели друг на друга. Они сцепили руки и рассмеялись резким, тревожным, безумным смехом. Глаза у них сверкали.
— Вместе! — сказали они. — Все вместе!
И ушли готовиться к битве: наточить оружие или поспать, если сумеют заснуть, — до рассвета надо было выйти в море. Конн с Ральфом набрали побольше воды и припасов и погрузили все это на корабль, стоявший на берегу.
Остальные улеглись у костра. Конн сел на песок рядом со своим родичем, под выпуклой грудью их корабля. Ему казалось, что ему теперь ни за что не уснуть. Он пытался припомнить все битвы и сражения, в которых когда-либо бывал, но все вдруг сделалось как в тумане.
Все равно все будет иначе. Так всегда бывает.
Через некоторое время он спросил у Ральфа:
— Ты готов?
— Думаю, да, — ответил Ральф. Голос у него был напряженный, как натянутая струна. — Нет. Не нравится мне все это. Он ставит нас вперед, впереди всех?
— Да, — ответил Конн. — У нас будет шанс захватить Хакона самим, в одиночку!
— Или попасть в плен. Он пытается извести нас, — сказал Ральф.
Конн ткнул его локтем.
— Ты слишком много думаешь! Когда дойдет до дела, думать будет некогда!
Он зевнул и привалился к борту корабля, внезапно почувствовав себя ужасно усталым.
— Ты просто следуй за мной, — сказал он, закрыл наконец глаза и уснул.
Конну привиделся сон.
Он сражался в великой битве, вокруг секиры звенели о щиты, трубили рога, корабль под ним колыхался, повсюду мелькали руки, волосы, искаженные лица. Он не мог отличить друзей от врагов. Вокруг была теснота, вопли, свалка — ему казалось, как будто что-то хочет его поглотить, и он в запале рубил мечом направо и налево, чтобы расчистить себе место, где можно встать. Он был весь забрызган кровью и чувствовал на губах ее вкус.
Потом звон железа о щиты превратился в раскаты грома, и молния сверкнула так ярко, что он ослеп. А когда он снова обрел способность видеть, то обнаружил, что сражается в одиночку, крохотный человечек против надвигающейся бури. У него не было даже корабля. Тучи вздымались над ним на сотни футов черно-свинцовыми клубами, и молнии метали в него свои стрелы, дождь же походил на град камней, и кулаки грома молотили его.
Ветер развевал длинные пряди облаков; среди темных клубов он увидел глаза и рот с зубами, как валуны, чудовищное женское лицо из тумана и мрака. Женщина простерла над ним свою руку, и из кончиков пальцев ударили молнии. Он не мог шелохнуться, прикованный к месту, и молнии обрушились на него и растерзали в клочья, так что ничего от него не осталось.
Он очнулся на земле рядом с кораблем. Сон не сразу оставил его — он удивился, обнаружив, что цел и невредим. Он поднялся на ноги и пошел по берегу навстречу восходу.
По дальнему краю лилового неба разливалось огненно-красное сияние, и воздух начинал светиться. Он стоял на галечном пляже, и сон разворачивался у него в голове, могущественней наступающего дня.