Другая нестареющая песня того же стиля «Шочи дас Менинас» (Xote das Meninas), то есть «танец девушек». В ней поется о сложной семейной ситуации — некая девушка весной перестала есть, спать, учиться… Отец привел ее к врачу, а доктор без всякого осмотра заявил: «Все дело в трудном возрасте этой девушки, от него нет лекарства во всей медицине». Припев:
Такие песни звучали в нашем доме. Я тоже подпевала. Добродушие, юмор, наблюдательность и вкус к жизни, выражающийся во внимании к каким-то подробностям, деталям, посредством которых передается настроение, очень свойственны сертанским песням. Это своего рода маленькие спектакли.
В репертуаре группы есть песня о злоключениях деревенской тетки, которая впервые в жизни собралась ехать на поезде, вошла в одну дверь, а в другую вышла, да так и осталась на станции (Trem da Central). Причем мелодия песенки очень приятная, напевная, и в тексте ситуация обыграна так, что невольно видишь мир глазами этой тетеньки, проникаешься к ней сочувствием, но не можешь не улыбнуться.
Кума Себастиана (Sebastiana), которую пригласили плясать на праздник в штате Параиба, а она не умела танцевать; аккордеонист Зе Кашанга, который отказался от гонорара при условии, что хозяин дома найдет другого музыканта, потому что сам он хотел поплясать (песня называется Pisa na Fulô, в дословном переводе — «Наступи на цветок», но исходя из контекста лучше перевести «Шагай по цветам»), и другие — обо всех этих людях сказано в нескольких словах текста песни, но выглядят они очень жизненно.
На мой взгляд, лучшая песня в репертуаре группы — «Бейся, сердце» (Bate corção). Это философское рассуждение о превратностях любви, о том, как трудно любить безответно, будучи неоцененным и непонятым. Несмотря на это, в рефрене поется:
В сочетании с неспешной, красивой мелодией, грустной и оптимистичной одновременно, песня производит сильное впечатление. Пожалуй, она выражает не только грусть от неразделенной любви, но и бразильский стиль жизни: желание поделиться эмоциями, будь то любовь, радость, наслаждение, восхищение… Даже получать удовольствие от вкусной еды приятнее вместе. Не зря же Малакияс пригласил в гости 40 человек — щедрая душа!
По рекомендации Изис я попала в ансамбль народного танца «Аза Бранка», о чем расскажу в разделе Фестас Жунинас.
Кстати, почему наша, можно сказать, четырехкомнатная квартира сдавалась так дешево — за каких-то 800 реалов, я выяснила в конце мая. В самые влажные месяцы года — май, июнь, июль — с моря где-то в четыре-пять часов утра поднимался сильный туман. Соленая влага пронизывала все, что было в доме. Намного острее чувствовалась предутренняя прохлада. А отсыревшие подушки и матрас за весь день не успевали просохнуть как следует.
Прошло время, я переехала вновь, и на следующий год в этот сезон жила в той же части города, но уже на расстоянии где-то трех улиц от моря. Совсем недалеко от прежнего жилья, но на новом месте перепадов влажности по утрам не ощущалось и вещи не отсыревали.
«Моя твоя не понимает», или Как сплясать африканский танец?
Громко и весело болтая между собой, усталые и довольные уроком, последние ученики покинули танцевальный зал — просторное полуподвальное помещение в бывшем иезуитском монастыре, в котором в наши дни работает школа танцев.
По иронии судьбы, именно в этой школе, лучшей в Салвадоре, наиболее развито направление афро-бразильского этнического танца. А это современный вариант ритуальных плясок языческой религии кандомбле. В здании, которое возводилось с целью быть оплотом христианства в Новом Свете, теперь обучают танцам, посвященным языческим богам — Омолу (Omolu), Иеманжа (Yemanjá), Янса (Iansã), Ошум (Oxum) и другим.
Урок проходит под живую барабанную музыку, магнитофонов учителя африканских танцев не признают. Основу батерии (bateria) — так называется музыкальная группа — составляют трое перкуссионистов, играющих на больших и маленьких барабанах. К ним добавляются музыканты, извлекающие звук из колокольчиков агого (agogô), различных трещоток и «шумелок» (иногда это просто связка высушенных семян какого-нибудь растения), играющие на маленькой гитаре «кавакиньо» (cavaquinho) или на бубне.
Во время некоторых уроков к батерии присоединялся перуанец, музицирующий на гигантской, почти в рост человека, дудке. Густые вибрирующие звуки этого инструмента заставляли, и буквальном смысле, дрожать пол.
Музыка для африканских танцев быстрая, ритмичная, «заводная». Есть, конечно, и медленные плавные композиции, но быстрых гораздо больше. Танцоры входят в раж, и занятия, порой, напоминают массовое камлание. Фактически, в древних стенах монастыря происходит поклонение языческим богам, но никого это не волнует, поскольку в современном Салвадоре язычество и христианство живут мирно. В Бразилии — свобода вероисповедания, и никто не вправе посягать на нее.
Наконец, музыкант Алекс, собиравшийся дольше всех, упаковал барабан в нарядный красно-желто-зеленый чехол и ушел. Настало время для творческой работы. Мы остались в зале: я и учитель танцев Пакито Лазаро, которого я «назначила» своим личным хореографом. К моему удивлению, вместо того, чтобы показать мне приготовленную заранее последовательность движений, мой наставник включил какую-то медленную тягучую этническую музыку (для подготовки не грех воспользоваться и магнитофоном) и начал импровизировать. Я то повторяла за ним, то останавливалась, пока вовсе не растерялась, не зная, что делать.
— Почему такая музыка? — спросила я, когда мелодия закончилась.
— А почему бы ей не быть такой? — ответил Пакито вопросом на вопрос.
— Я хочу совсем другой танец, быстрый, с прыжками… — заговорила я, немножко сердясь, что приходится повторять одно и то же.
— Ты мне об этом уже сказала, — небрежно произнес Пакито.
— И почему мы его не делаем? — удивилась я.
— Потому что у тебя не получается, — категорично и просто сказал учитель.
— Все у меня получается! Вы же сами видели на уроках, разве нет? — возмутилась я. Зеркала еще никому не врали. Я знала, что Делаю движения правильно, быстро и четко. Более натренированно, чем две трети нашей группы. В этом я была уверена, потому что заниматься привыкла серьезно и оттачивать все до мелочей.
— Не получается, — спокойно повторил Пакито.
Я уставилась на него и замолчала. Что такое? На прошлой неделе я получила 10 баллов в салвадорском университете за сочинение на португальском языке («пятерка» по-нашему). А сейчас у нас диалог двух глухих! Сомнений нет никаких: все слова учителя я перевела правильно и сама говорю верно. Но знание языка, даже самое профессиональное — еще не гарантия того, что вас поймут. Нужно знать не только, как сказать, а еще и о чем, уметь привести именно те аргументы, которые собеседник сочтет важными. Я понимала, что мне этому учиться и учиться и поэтому решила пока не спорить. Я пришла тренироваться, а не болтать.
— Что мы будем делать? — спросила я.
— Пройдись шагами Омолу под эту музыку. При каждом шаге прогибай спину, — проинструктировал Пакито.
Я послушно зашагала, стараясь растягивать движения в такт медленному ритму.
— Не то, — остановил меня Пакито.
— Ты сама себе мешаешь, — сказал он, — расслабься. И неправильно дышишь. Дыши животом…
Я так и застыла. Я что, ослышалась или совсем перестала понимать португальский? — такая мысль промчалась у меня в голове. Он действительно так сказал? — засомневалась я. Дышать животом во время танца так же неудобно и нерационально, как во время бега, если, конечно, это не специальные движения из танца живота. А ведь у нас сейчас совсем другое!
Видимо, мои сомнения отразились на моем лице.
— Дыши в такт музыке, — стал объяснять учитель, — медленно, глубоко, пропуская воздух через весь корпус, от груди к низу живота, прогибайся на выдохе.
Через несколько секунд такого дыхания у меня закружилась голова от переизбытка кислорода. Оказывается, я дышу совсем по-другому — быстро и поверхностно, и тот тип дыхания, которому меня сейчас учат, совсем не свойственен моему телу. Я скоро устала.
Видимо, мои сомнения отразились на моем лице.
— Дыши в такт музыке, — стал объяснять учитель, — медленно, глубоко, пропуская воздух через весь корпус, от груди к низу живота, прогибайся на выдохе.
Через несколько секунд такого дыхания у меня закружилась голова от переизбытка кислорода. Оказывается, я дышу совсем по-другому — быстро и поверхностно, и тот тип дыхания, которому меня сейчас учат, совсем не свойственен моему телу. Я скоро устала.
— Научись так дышать, при этом расслабляться и слушать музыку, — сказал Пакито и засобирался, давая понять, что репетиция окончена.
— Как, уже все?! — воскликнула я. — Но я же ничему не научилась!
— Ты попыталась сделать самое главное — дышать в соответствии с музыкой. На дыхание будем накладывать танец, — произнес Пакито, продолжая упаковывать свои диски в футляр. О таком подходе к танцу я еще не слышала. Это какая-то совсем другая логика.
Впрочем, как и во всем в Бразилии. Все переставлено с ног на голову, важное — неважно, неважное — важно, и когда пытаешься разобраться в том, что происходит, оказываешься в замкнутом круге, где любая точка — начальная, она же и конечная. Дело могут начать с конца, с середины… откуда захотелось. Вот и сегодня: разве это похоже на то, что мы с вами называем репетицией?
Я была разочарована и заинтригована. Добиваться того, чтобы учитель делал то, что я хочу — бесполезно. «Баранья стратегия» в Бразилии не в почете. Вздумай я настаивать, доказывать свою правоту — Пакито бы выслушал меня, улыбнулся — «да-да, я понял». И больше у него не нашлось бы времени для занятий. Когда бразильцам не нравится то, что им предлагают, или они не могут сделать того, о чем их просят, слово «нет» они не говорят, чтобы не обидеть собеседника отказом. Скажут: «хорошо, подождите недельку», а потом еще одну недельку и еще одну… До тех пор, пока вы не поймете, что человек не хочет или не может вами заниматься. Попадать на такие «недельки» мне не хотелось, поэтому нужно было принимать методы учителя, хоть они и казались мне не подходящими.
Дома я попробовала подышать под музыку. Это было неудобно, потому что мелодия медленная, дышать приходилось глубоко, чтобы выдох попадал на сильный счет. Сначала у меня кружилась голова, потом появилось состояние странного успокоения. Все дела, заботы и ожидания словно отошли на второй план, я сосредоточилась на себе «здесь и сейчас». Время будто замерло. Что это? — какая-то эзотерическая практика… Существует направление йоги, где с помощью дыхательных упражнений входят в измененное состояние сознания. Никогда не слышала, чтобы это использовалось в афро-бразильской религии кандомбле (candomblé). В ней инструмент воздействия на сознание — особая барабанная музыка: такую не услышишь больше нигде. Я бывала на ритуале, посвященном богине Иеманже. То, что помнится мне наиболее четко — это навязчивая, «лезущая в уши», барабанная дробь, от которой невозможно отвлечься. Ритм ускоряется и начинает звучать будто в голове. Мир остается где-то в стороне. Странная, ни на что не похожая музыка полностью завладевает вниманием. У человека, настроенного мистически, от таких звуков могут случиться галлюцинации. Я во время ритуала была скептична — современному человеку трудно поверить в существование морской богини, поэтому красоты потустороннего мира мне не открылись.
Немного свыкнувшись со странным типом дыхания, я пришла на следующую репетицию.
Я опаздывала и влетела в зал почти бегом. Пакито ждал меня.
— Привет! — быстро сказала я, — давайте заниматься.
— Спокойствие, — ответил он, — «ансиедаде» не приведет тебя никуда.
«Ансиедаде» (ansiedade) — это слово не поддается точному переводу. В повседневности оно используется в значении «горячее желание», «нетерпение», «нервозность» и «беспокойство». Произносится оно, чаще, в негативном контексте. Хорошо, когда человек безмятежно спокоен, все делает не торопясь и с удовольствием. Если же он куда-то спешит, беспокоясь, что не успеет, наполнен какими-то желаниями, к чему-то отчаянно стремится — это, по мнению многих местных жителей, нехорошо.
С этим трудно согласиться. Именно горячие желания заставляют нас напрягаться, думать, делать, находить средства и способы, побеждать обстоятельства. Благодаря им мы не сидим на месте и не сдаемся при первых же трудностях.
Пакито, как и его соотечественники, считает, что нужно жить в согласии со своим внутренним миром, а чересчур страстное желание ослепляет и ведет к бесполезной погоне за тем, что на самом деле вам не нужно. А все из-за того, что в состоянии «ансиедаде» человек не может оценивать ситуацию объективно. Вот такая, почти буддистская философия.
— Почему такие простые шаги? Давайте возьмем что-нибудь посложней!
— Ансиедаде!
Спорить невозможно. Остается только «вывести за дверь» мою «ансиедаде» на ближайшие полчаса. И я иду под медленную музыку, в которой слышится дальний звон колокольчиков, раскачиваясь и глубоко дыша. Само собой наступает расслабление и не хочется больше никуда спешить и забивать голову ненужными вопросами. Медитация…
Однажды шла на репетицию с мыслью: дышать научилась, шагать научилась, надеюсь, теперь будет что-то поинтереснее. Пакито дал мне новое задание: поимпровизировать под музыку, красиво сесть на пол, красиво встать, а сидя на полу, показать, как русалка прихорашивается. Это несложно. Я вспомнила несколько эффектных поз из современной хореографии, которые показались мне подходящими. Затем села на пол, выпрямилась, вытянула одну руку с воображаемым зеркалом перед собой, вторую полукругом подняла над головой. Классическая позиция.
— Что ты делаешь? — тревожно спросил Пакито.
— То, что Вы сказали, — просто ответила я.
— Я этого не говорил, — категорично заявил Пакито.
Я начала лихорадочно вспоминать, что мне было сказано. Вроде бы, правильно его поняла, во всяком случае, глаголы все уловила точно. Или что-то было произнесено еще? Или фраза построена так, что трактовать ее следует иначе?
— Я не говорил тебе показывать позы, — раздраженно сказал Пакито, — это не нужно и не интересно.
Как? — удивилась я про себя. Это же азбука, на этом все танцы строятся — от классического балета до хип-хопа: несколько «проходных» шагов и точка (какой-то яркий момент в музыке), когда замираешь на доли секунды в эффектной позе. В России меня везде учили так. Вокруг этих поз и «закручен» весь танец, они как опорные моменты, как план работы… И вот мне говорят, что это не нужно. А что тогда делать? Это же будет какая-то невразумительная «каша» из движений.
— Я хочу, чтобы ты развивала конструкцию, — сказал Пакито, — смотри, вот я нахожусь в этой точке, — он сел на пол, опустил голову, раскинул руки. Затем он стал медленно-медленно поднимать голову и выпрямляться. За какую-то долю секунды до того, как его спина должна была бы оказаться под углом 90 градусов по отношению к полу, он так же медленно начал вставать, вытягивая руки вперед. Выпрямился, разогнул колени и сказал:
— Можно это сделать по-другому.
Он снова сел на пол и встал, но уже подругой траектории.
— Я хочу, чтобы ты сделала так, — сказал он, — а не это. Он прошелся размашистыми шагами взад-вперед, время от времени замирая и поднимая руки в балетные позиции.
Действительно, его медленные движения, перетекающие одно в другое и меняющиеся тогда, когда ожидаешь некой логической паузы, выглядели как-то более многомерно, смотрелись загадочно, чем-то походили на шаманское действо, притягивали куда больше внимания и удерживали его сильнее.
Я снова начала двигаться под музыку, думая, что без своих «знаковых поз» буду, как на лыжах без палок. Наоборот, стало легче. Я почувствовала себя гораздо более свободной. Ушла постоянная обеспокоенность: достаточно ли хороша эта поза? Успею ли вытянуть ноги, руки, выпрямиться, как струна, за отведенные музыкой мгновения? Теперь можно спокойно «плыть» в музыке, лишь намечая направления движений, если что-то не успевается — и не надо. Даже дышать стало легче.
— Хорошо, — выдохнула я, когда мелодия закончилась. Я никогда не думала, что музыку можно переживать так.
Спустя месяц, у меня появилась некая, очень размытая хореографическая композиция. В ней был лишь намечен рисунок, не было четко определенного количества шагов. Было несколько базовых моментов, а что делать между ними, и даже когда их показать: раньше или позже, я должна была решать сама. Я имела право собрать эту гроздь в зависимости от настроения, как угодно, можно было даже что-то убрать. А вот добавлять было нельзя. Я чувствовала себя неуверенно. В России мы совсем по-другому работаем: задается строгая последовательность движений, продуманная до мельчайшего жеста, заучивается как можно тщательнее. Хорошо выходить на сцену, когда все отработано до автоматизма, даже если голова что-то забудет, тело вспомнит.