Она вышла, хлопнув дверью. Оля закрыла глаза и принялась массировать виски.
«Конечно, я тоже стану старой. Вполне возможно, у меня тоже будет артериосклероз. Я курю, мало сплю, пью кофе литрами. Я добровольно прошла через ад, который теперь очень хочу забыть. Проблемы с памятью начинаются именно тогда, когда человек хочет забыть что-то. Грань между здоровьем и безумием совсем зыбкая, она может исчезнуть, как линия горизонта в тумане, при стопроцентной влажности. Любая мелочь способна сломать человека, и до чего иногда бывает заманчиво сломаться».
Оля встала, прошла по маленькому тихому кабинету, вытащила из сумки сигареты, открыла форточку, закурила, хотя в кабинете никогда этого не делала. Дым попал в глаза, потекла тушь. Она достала салфетку, подошла к зеркалу. Но вместо своего лица увидела лицо первой жертвы, девочки, убитой ровно два года назад.
Золотистые мягкие волосы. Светлые высокие брови. Совсем детское лицо. Слишком детское, чтобы быть мёртвым. Из тех троих первая, светловолосая, оказалась самой маленькой. Не больше двенадцати. Следующая, рыжая, с мелкими веснушками, была крупнее и старше года на два. Потом нашли мальчика, ровесника рыжей. Все трое отличались какой-то особенной хрупкостью, изяществом. Гладкие, тонкие, холёные тела, ни волоска, ни прыщика. Лобки выбриты. Маникюр на руках и ногах. У девочек накрашены ногти. «Две нимфетки и фавненок», — сказал о них профессор Гущенко, цитируя Набокова. Именно это и натолкнуло тогда Олю на идею пройтись по порносайтам. И ещё то, что дети остались неопознанными. Они не выглядели как нищие беспризорники. Они где-то жили, ели, одевались. Раскиданная рядом с трупами одежда была новой, добротной, модной. Пломбы на зубах из дорогого, импортного материала. У рыжей девочки губы надуты силиконом. Косметическая операция, мелкая, но не дешёвая.
Кто-то взрослый заботился о них, следил за их здоровьем и внешностью. Но не счёл нужным заявить об их исчезновении, откликнуться, когда по всей стране, через прессу и телевидение, искали кого-то, кто мог бы их опознать.
«Я хочу забыть. Я больше никогда не вернусь в этот ад», — подумала Оля и тут же произнесла вслух, шёпотом:
— Молох. Ты всё-таки не выдержал. Ты опять сделал это. Твой почерк, верно? Между первыми тремя убийствами прошло совсем немного времени. Троих ты убил в течение шести месяцев. Обычно маньяки ускоряют темп, промежутки сокращаются. Но ты затих, спрятался в нору. Нора у тебя вполне комфортабельная. Отличная квартира в Москве, чистая, аккуратная, уютная. Ты живёшь один и не тяготишься одиночеством. Наоборот, ты наслаждаешься им. Ты слишком высоко ценишь себя, чтобы терпеть кого-то рядом. У тебя мощный компьютер. Хорошая машина. Тебе есть, что терять. Полтора года не появлялось ни одного твоего трупа. Ты испугался? Но ведь и раньше ты боялся, поэтому был так осторожен. Уехал? Заболел? Маньяки почему-то не болеют. У них железное здоровье. В какой-то момент я решила, что ты умер. Случайно разбился в машине, но мог и убить себя. Если ненависть твоя к жизни не находила выхода, если ты не убивал других, ты вполне мог покончить с собой. Я искала тебя в сводках происшествий, несчастных случаев, самоубийств. Я ходила смотреть на трупы мужчин твоего возраста, твоего телосложения. Я искала тебя среди мёртвых, но чувствовала — ты жив. Ты рядом. Ты все тот же, просто держишь паузу. Вот теперь эта девочка. Она твоя, верно? Ты выудил её из паутины, как и тех троих. Она, как и те, снималась в детском порно. Ты решил её покарать. Или спасти от греховной жизни. При всей твоей осторожности ты всё-таки не стал нарушать свой обычный ритуал. Масло. Теперь ещё и соска-пустышка. Ты хочешь сказать, что скоро примешься за младенцев?
У Оли пересохло во рту, она нашла в холодильнике бутылку воды, глотнула из горлышка. В последней её фразе содержалась ошибка. Молох ничего не хотел сказать. Он не оставлял символических посланий. Он презирал тех, кто его ловит, и не вступал с ними в диалог.
— И всё-таки мы с тобой поговорим, ублюдок. — Оля зажмурилась, тряхнула головой. — Ты где-то совсем близко. Конечно, ты не Карусельщик. Это было бы слишком просто. Но между вами существует связь.
Дверь открылась, Оля вздрогнула и покраснела. В проёме появилась медсестра.
— Ольга Юрьевна, вас в женское отделение вызывают, срочно. Там девочку из Склифосовского привезли, попытка суицида. Восемнадцать лет. Нужна ваша консультация.
* * *— Не могу, не могу!
Марк уже не понимал, сам он это бормочет или Никонов опять завёл свою волынку. Старик вернулся из коридора, сел на койку, опустил голову, закрыл лицо руками. Он так мог сидеть сколько угодно, то бормоча себе под нос, то затихая и покачиваясь, как маятник.
Марк пробовал одолжить у него пасту, чтобы хоть пальцем почистить зубы, но Никонов не дал, сказал, тюбик принесла Наташа, и если она узнает, что он давал чужому, то очень рассердится.
— А ты не говори, и она не узнает. Я же тебе сразу верну.
Но старик упёрся. Псих, он и есть псих. Как все в этом вонючем заведении, включая врачей, медсестёр, нянек и даже посетителей.
— Не могу, не могу, не могу.
— Что не можешь? — спросил Марк, не поворачивая головы, не открывая глаз.
— Не могу спать в толпе, — ответил Никонов.
— Почему?
— Чужие сны ходят на цыпочках, дышат на меня микробами. У меня ослаблена иммунная система. Я скоро умру. Надо смотреть правде в глаза.
«Да, это верно, — усмехнулся про себя Марк, — смотреть в глаза правде, в её наглые холодные зенки, хотя это так противно. Меня вели дней восемь, а может и больше. Я не знаю, кто они, что им надо. Я устроил себе тайм-аут, спрятался в психушке. Но я не могу сидеть здесь вечно. Не могу, не могу, не могу… тьфу ты, черт, опять привязалось! Так и свихнуться недолго».
Он стал в десятый или сотый раз прокручивать в голове события последних дней. С чего, собственно, всё началось?
Чуть больше недели назад, кажется в прошлое воскресенье, расставшись с новым покупателем, Марк зашёл в ресторан поужинать. Предчувствие удачи всегда вызывало у него зверский аппетит. Он не сомневался: высокий седобородый мужчина, напяливший в пасмурный день тёмные очки, станет его постоянным клиентом. Он удивительно легко и быстро откликнулся на предложение перейти от пассивного созерцания к активным действиям. По всему было видно, как истомился он, бедняга, как жжёт его изнутри страсть, которую в современном цивилизованном обществе принято считать позорной, преступной.
«Кого вы предпочитаете, мальчиков или девочек?»
Марк всегда заранее задавал этот вопрос, но не всегда сразу получал ответ. Его клиенты были людьми робкими и скрытными. Встречаясь с ним, надевали тёмные очки, иногда даже приклеивали усы и бороду. Этот, кажется, тоже приклеил. Впрочем, наивный камуфляж летел к чертям, когда у них возникало желание познакомиться с теми детками, которых они наблюдали на дисках и видеокассетах. На деток они подсаживались, как на наркотик. Таких гениальных девочек и мальчиков, как у Марка, не было ни у кого из конкурентов.
Большинство производителей детского порно использовали бродяжек, вялых, нездоровых, неинтересных. Бродяжки, дети беженцев, работали за еду, наркотики и временную крышу над головой. Это выглядело жалко, не вкусно. К тому же СПИД, сифилис, чесотка, вши, туберкулёз. А ведь известно, что педофилы — люди в основном состоятельные, интеллигентные, с высокими эстетическими запросами и всегда очень осторожны.
Марк производил и поставлял элитную продукцию. Он по праву считал себя лучшим на рынке детского порно. Он использовал маленьких профессионалов, они работали с удовольствием или, во всяком случае, умели изображать удовольствие. Он сам их всему научил. Своим клиентам он гарантировал не только высокое качество фильмов, но и полнейшую гигиеническую безопасность, когда у них возникала потребность в живых контактах.
Сидя в уютном полутёмном ресторане, поедая изумительно зажаренные рёбрышки молочного поросёнка, он думал о новом клиенте. Да, этого робкого господина можно будет раскрутить на серьёзные деньги, поскольку он предпочитает девочек.
Ика и Женя надёжней мальчишек. Они умеют заворожить клиента, привязать к себе надолго и мягко, незаметно тянуть деньги. А мальчишки теряются, напрягаются. Особенно Стас. Красивый подросток, но нервный, постоянно зацикливается на своих домашних проблемах. Когда его отец уходит в очередной запой и лупит мать, Стас вообще не может работать. Один раз даже удрал от клиента. Сказал — на минутку, по-маленькому, а сам быстро оделся и вон из квартиры, домой, к избитой маме. Аванс был уже получен, голый клиент ждал в полной боевой готовности. Но не дождался. Пришлось извиняться и присылать ему другого мальчика, Егорку. Он не так красив, как Стас, простоват, грубоват, зато исполнителен, не халтурит, работает добросовестно.
Новый клиент выбрал Женю. В конце разговора он достал из кармана её фотографию, отпечатанную с сайта, на хорошем принтере, и, застенчиво откашлявшись, сказал, что хотел бы познакомиться с этой девочкой. Марк одобрил его выбор. Клиент слегка удивил его, когда тут же достал деньги — даже не аванс, а всю сумму, не за одно, а сразу за два свидания.
Новый клиент выбрал Женю. В конце разговора он достал из кармана её фотографию, отпечатанную с сайта, на хорошем принтере, и, застенчиво откашлявшись, сказал, что хотел бы познакомиться с этой девочкой. Марк одобрил его выбор. Клиент слегка удивил его, когда тут же достал деньги — даже не аванс, а всю сумму, не за одно, а сразу за два свидания.
Салат из рукколы с рокфором, маслинами и горячими чесночными гренками был великолепен. Марк спокойно и с удовольствием проедал деньги, полученные за Женю. Сейчас можно было позволить себе значительно больше, чем раньше. Бизнес набирал обороты, поднимался на новый уровень. То, что когда-то начиналось как эстетское хобби, теперь приносило хорошую прибыль. Скоро, наверное, придётся пойти на расширение штата. Неразумно и утомительно все брать на себя. Встречаться с клиентами, продавать кассеты и диски должен кто-то другой. Это самая нервозная часть работы. Постоянно мерещится слежка.
Возможно, он просто переутомился и бдительность его потихоньку переросла в манию преследования. Как не хотелось об этом думать!
На десерт Марк заказал крем-карамель. Снял с нежной дрожащей пирамидки листик мяты, посыпанный сахарной пудрой. Отправил в рот и стрельнул глазами в сторону молодой пары за соседним столиком. Ничего особенного. Обоим под тридцать. Она — коренастая крашенная блондинка с длинным лицом, в голубых узких джинсах, обшитых блёстками и бисером, в белой сатиновой блузке. Он — лысый, упитанный, круглолицый, в свободных бежевых брюках из мягкой фланели, в чёрном широком пуловере. Они вошли в ресторан сразу вслед за Марком. И он напрягся, поскольку девушку узнал. Видел её два дня назад, у площади Белорусского вокзала. Она стояла у ларька, как будто ждала кого-то, и рассеянно листала глянцевый журнал, не глядя на страницы. Глаза её скользили по лицам прохожих, остановились на Марке и тут же отпрыгнули, словно обжегшись. Потом он опять почувствовал взгляд.
Тогда она была иначе одета и причёсана. Однако у неё слишком характерное лицо. Нос сердечком, острый выступающий подбородок.
Марк глотнул кофе, закурил, попросил счёт. И тут же зафиксировал напряжённое внимание со стороны соседнего столика. Конечно, парочка была занята им куда больше, чем друг другом. Они тоже попросили счёт.
— Ребята, что вам надо? — спросил Марк, когда отошла официантка.
Они переглянулись. Молодой человек нахмурился.
— Вы, девушка, ходите за мной третий день. Я вам так сильно нравлюсь?
Девушка смерила его равнодушным взглядом и ничего не ответила.
Молодой человек даже не посмотрел на Марка, взял свой мобильник, который тихо урчал и вибрировал на столе.
— Да. Понял, — пробормотал он в трубку, — конечно, обязательно.
Его спутница спокойно закурила, как будто вовсе позабыв о Марке.
Принесли счёт. Марк вложил купюры в папку и, не дожидаясь сдачи, вышел. Сильно похолодало. Он бегом покинул переулок, выскочил на трассу, поднял руку. Остановился зелёный «Фольксваген». Слишком скоро остановился, как будто специально ждал. И как раз в этот момент из-за угла появилась парочка.
— Куда ехать? — спросил шофёр.
Рожа его показалась Марку подозрительной. Безглазый квадратный амбал, нос пуговка, шеи нет. Такой скрутит в минуту, пикнуть не успеешь, даст по башке или ножичком пырнёт.
Парочка между тем медленно приближалась. Ни о чём больше не думая, Марк побежал. Амбал в «Фольксвагене» просигналил. Конечно, он был один из них.
Марк знал этот район и наметил себе безопасный маршрут. Ближайший переулок, потом сразу проходной двор. Ещё переулок. Проспект. Метро. Чтобы догнать его, «Фольксваген» должен был развернуться и ехать против движения. Девица вряд ли сумеет быстро бежать на своих высоких шпильках. Оставался молодой человек. Он честно бросился вслед за Марком, но, добежав до угла, остановился, растерянно вглядываясь в темноту.
В тот вечер Марку удалось оторваться от слежки. Выйдя из метро, он для верности ещё пару часов петлял по окрестным переулкам и проходным дворам и, только убедившись, что никого подозрительного поблизости нет, вошёл в подъезд, поднялся в квартиру.
Это была одна из трёх съёмных квартир. Здесь он жил. Имелась ещё студия, где он снимал своё альтернативное кино, и «гостиница», где встречались с мальчиками и девочками клиенты, не имеющие собственных помещений для интимных забав.
На следующий день все повторилось. Уже не в ресторане, на улице, у метро. Ему опять удалось уйти, но встреча с клиентом сорвалась. Тем же вечером он заметил крашеную блондинку с носом-сердечком в супермаркете, неподалёку от дома. Удирал сложно, на такси, потом на метро, проехал все Садовое кольцо и, только оторвавшись, решился вернуться домой.
Никаких сомнений не осталось.
За ним правда следили, причём, нагло, открыто. Значит, главная их цель — напугать. Не убить — они давно бы могли это сделать, — а именно напугать, показать зубы. Хорошо. Он испугался. Что дальше? Дальше, вероятно, с ним, присмиревшим и робким, будут говорить. Ставить свои условия. Кто? Конечно, конкуренты. В общем, Марк ждал этого. Нельзя оставаться независимым успешным одиночкой. Не дадут. Не позволят.
* * *Сосед Никонов продолжал своё унылое «не могу, не могу!». Но вдруг тряхнул головой, облизнулся и деловито спросил:
— У тебя случайно сладенького нет?
— Нет.
— Так, товарищи, внимание! На сегодня у нас назначено заседание комиссии по экстренной идеологии, явка обязательна, — прозвучал, перекрывая стоны, сопение, бормотание, высокий резкий голос.
У двери, возле умывальника, пожилой толстяк по фамилии Шпон смотрел в зеркало и аккуратно раскладывал на лысине длинные жидкие пряди. Когда-то он работал в московском горкоме партии, заведовал каким-то отделом. Собственно, он и сейчас продолжал заведовать, но в другой реальности, в уютном войлочном гнёздышке своего старческого маразма.
Шпону было хорошо. А Никонову плохо. Ночью он достал Марка рассказами о своей красавице Наташке, о том, как на неё смотрят все подряд мужики, молодые и старые, и даже показал фотографию. Бабёнка была сдобная, грудастая, со сладкой улыбкой и холодными наглыми глазами.
— У тебя случайно нет мобильного телефона? — спросил Никонов шёпотом. Он склонился к самому лицу, и Марк почувствовал, как кисло пахнет у него изо рта.
— Посмотри в тумбочке, — сказал он старику.
Шорох, стук, сопение. Никонов искал телефон. Тумбочка у них была одна на двоих.
— Где? Ну где же? Ничего не понимаю! — бормотал Никонов, выкидывая на пол жалкое барахлишко.
— Что, не можешь найти? — сочувственно спросил Марк.
— Нету!
— Значит, спёрли.
— Да, наверное. И что теперь делать?
— Искать. Кто у вас тут главный вор?
— Я не знаю. Не понимаю. Не могу.
— Не можешь — отдыхай. Ты правда совсем больной. Забыл, что мобильники здесь держать запрещено?
— Зачем же ты сказал, что у тебя есть?
— Пошутил. А ты поверил. Получилось смешно. Кстати, зачем тебе телефон?
— Я должен срочно позвонить жене. Мы давно не виделись. Она волнуется.
— Так уж и волнуется? Может, наоборот, рада?
— Что? Что ты сказал? — старик взвизгнул и вскочил. На его губах запеклась корочка, глаза выкатились из орбит, подёрнулись влагой.
— Она завела себе другого мужика, здорового, крепкого. А ты, старый пердун, на фиг ей не нужен. Она тебя, печальную макаку, нарочно сюда сбагрила, ты здесь быстрей помрёшь, ей квартира достанется, — сказал Марк достаточно громко, чтобы его услышал старик, и достаточно тихо, чтобы никто другой в палате не услышал.
Через пять минут рыдающего, трясущегося Никонова уволокли санитары. Палата ничего не заметила, её население, шаркая, ворча, перетекало в коридор, бродить, ждать посетителей, смотреть телевизор.
Глава седьмая
Плоская деревянная шкатулка размером не больше школьной тетради, изнутри оклеенная чёрной бархатной бумагой, хранилась в тайнике на антресолях. Там, в конвертах из папиросной бумаги, лежали пряди волос. Золотистая, похожая на лепестки жёлтой хризантемы. Рядом с ней пара серебряных серёжек с аметистами. Рыжая, как язычок пламени. Золотое колечко с тёмным крошечным рубином. Пепельно-русая, короткая и жёсткая. Серебряная цепочка с крестиком.
Странник сел на пол, стал бережно перебирать и рассматривать свои сокровища. На лице его застыла отрешённая, почти идиотическая улыбка, глаза затянулись матовой плёнкой.
Просидев так минут двадцать, он дёрнулся, как будто его ударило током. Осторожно сложил в шкатулку свои трофеи, в том числе новые, мягкую каштановую косичку и медальон. Встал, подошёл к шкафу, достал небольшой элегантный портфель, погладил мягкую чёрную кожу, щёлкнул замочком и убрал в портфель шкатулку. Потом закрыл антресоли, сложил стремянку.
— Хороший мальчик. Умница, — шелестел в тишине ласковый шёпот, — теперь успокойся и поешь. Ты ничего не ел целые сутки. Ты голоден. Ты получил свежую порцию космической энергии. Но пищу телесную это не заменяет. Ты заслужил вкусный обед. Ты заслужил. Ты хороший мальчик.