– Игорем Ивановичем.
– Точно! Игорем Ивановичем… Меня спас Игорь Иванович Нестеров… Вот, даже фамилию вспомнил…
– А потом что? – спросил Леня.
– А потом я все-таки заболел. Простудился. Меня забрали домой. Ты, конечно, этого не заметил.
– Я, действительно, не заметил, но тогда из-за мерзкой погоды забирали многих. К концу смены осталось всего человек десять. Кстати, мне все-таки кажется, что Решетиловой не было с нами в лагере.
– При чем тут Анжелка?
– Ну… ты же с нее тоже… снял кулон…
– Не надо вешать на меня всех собак! Анжелка, наверняка, сама потеряла свое украшение, а теперь нашла на кого свалить… Вот Величко… это я признаю.
– А как ты сумел сделать фотографии?
– Случайно. Дуракам иногда везет. Мне поручили сфотографировать учителей для стенгазеты к их празднику… ну… ко Дню учителя. Мне не нравятся фото, где люди напряженно глядят в объектив, и я старался подловить училок как-нибудь неожиданно. Надежду Ивановну в столовке заснял, когда она Феклистова чуть ли не с ложечки геркулесовой кашей кормила. Помнишь, все потом смеялись, когда эту фотографию в газету поместили?
– А Оксану-то как сфотографировал, – Пивоваров нетерпеливо вернул Сашку к гораздо более интересному для себя предмету.
– Случайно. Вообще-то, у меня тогда еще и мысли о шантаже не было. Просто шел по коридору и увидел, что дверь в кабинет биологии приоткрыта. Я подошел к щели, навел фотик и сфотографировал. Я даже не сразу понял, что там не Эмма. А когда увидел, что это Ксанка, второй снимок сделал уже целенаправленно: сразу понял, что получу компромат на нее. И вообще… тогда как-то сама собой и зародилась мысль, как вас всех можно… ну, в общем… ты понимаешь…
– Но… ты же не думаешь, что Оксана в самом деле украла деньги?
– Зачем мне что-то думать, если я точно знаю, кто их взял.
– Кто?
Семенов молчал. Леня в волнении даже привстал со ступеньки.
– Сашка! Неужели все-таки Гийка?
– Ну… раз ты сам догадался… – Семенов кивнул. – Да, их взял Сохадзе.
– Но зачем ему? – выкрикнул Леня. – Не понимаю! У него всегда денег – полны карманы!
Сашка молча смотрел на Пивоварова, и тот вынужден был опять спросить:
– Но… с чего ты взял, что это Сохадзе? Ты не мог ошибиться? Может, все-таки не он?
– Ошибиться я не мог, потому что… словом… я его видел…
– Как? – Леня совершенно растерялся. – Где видел?
– В кабинете биологии. Я видел, как он вытаскивал из кошелька Эммы ее зарплату.
– Не может быть… Где же ты сам был? Неужели он на твоих глазах тащил деньги?
– Конечно, не на моих. Говорю же, дуракам везет… Это я про себя… Все произошло в один и тот же день, когда я бегал за учителями с фотоаппаратом. Я все никак не мог сфотографировать Эмму. После нашего урока я незаметно проскользнул в лаборантскую, надеясь ее снять оттуда в какой-нибудь непринужденной позе. Когда все наши ушли, Эмму из кабинета напротив позвала англичанка. Эмма выскочила, оставив дверь открытой. Я уже хотел выйти из лаборантской, чтобы сфотографировать одновременно англичанку и Эмму, когда в кабинет влетел Сохадзе.
– Влетел… И что? – Леня все еще надеялся, что Сашка расскажет как-нибудь так, что Гийка окажется ни в чем не виноват, но надежды эти не оправдались.
– Я уже сказал: он полез к Эмме в сумку, вытащил кошелек, а из него…
– Ты его тоже заснял? – раздраженно перебил его Пивоваров. – У тебя есть неопровержимые доказательства?
– Я его не снимал, и никаких неопровержимых доказательств у меня нет, но… я все видел.
– Может, ты специально наговариваешь на него из мести? – хватался за соломинку Леня, потому что Сохадзе всегда был ему симпатичен, хотя задушевными друзьями они с ним никогда не были.
– Возможно, я – мерзкий шантажист, но не… сволочь… – дрогнувшим голосом ответил Сашка.
– Гийка знает, что ты его видел?
– Естественно.
– Ты сразу вышел к нему из лаборантской?
– Еще чего? Разве Сохадзе меня испугался бы? Я поступил с ним почти, как с Оксаной… И теперь он тоже живет в постоянном страхе разоблачения. Это моя месть ему. – Губы Семенова нервно дернулись.
– За посылку?
– И за нее тоже. А еще он меня в лагере по ночам мазал зубной пастой и не скрывал этого, между прочим. Презирал… как бессловесное земноводное… Чувствовал свою полную безнаказанность. Еще бы! Разве можно бояться какого-то… Жабика! – Сашкино лицо опять исказила судорога прошлых переживаний.
Леня помолчал немного, а потом опять спросил:
– А про моих родителей с коньяком откуда узнал?
– Удивляюсь, что ты, Пивоваров, ничего не помнишь и, соответственно, не можешь сопоставить события. Впрочем, ты меня никогда не замечал. Я для тебя пустое место.
– Ладно тебе, – отмахнулся Леня. – Скажи, как узнал?
– Прошлым летом, в отличие от того… – Сашка опять нервно дернулся. – Такая жарища стояла, что весь город был на пляже, у Петропавловки. Я, знаешь, тоже. И даже в ментовку попал вместе со всеми вами, как свидетель драки. Изо всех сил упирался, чтобы не идти, но все было бесполезно: чуть ли не за шкирку приволокли.
– И что? – удивился Леня. – Летом мы только восьмой класс закончили. К нам в школу ты еще не перешел…. Как ты мог меня узнать или тем более моих родителей?
– Да нас с тобой вместе расспрашивали… или… как там у них называется… допрашивали. Мы даже по очереди одной ручкой объяснение писали. Неужели не помнишь?
– Да… пожалуй… – вынужден был согласиться Леня. – Что-то такое вспоминается… У тебя еще была ярко-красная футболка? Фирмы «Nike», кажется?
– Вот-вот! Именно ярко-красная. Аж фирму футболкину помнишь, а меня нет. Удивительное дело!
– Ну хорошо, допустим, все так и было. А родители?
– Нас, если ты помнишь, в ментовку таскали несколько раз. Видел тебя с родителями, а потом их одних, без тебя, но с большим пакетом. Я видел, как они с этим пакетом в дверь к нашему менту зашли, а потом без пакета вышли. Я, конечно, не знал, что в пакете, но предположил и, как видишь, попал в точку, хотя большого ума, чтобы догадаться, не надо… А про то, что вам вне клуба драться запрещают, ты и сам в школе не раз рассказывал.
– Да… В логике тебе не откажешь… Слушай, принц Датский, а Сухоруков – тоже твоя работа? Неужели даже суперправильный Олежек в чем-то провинился? Чем же надо было его прижать, чтобы он учиться перестал?
– Ничего не знаю про Сухорукова. У него свои заморочки. На моей совести еще только Макс Литвинов. Тоже гад еще тот…
– Макс? Гад? Не замечал! – сказал Леня и тут же вспомнил, как он полез к Оксане с поцелуями.
– Он трус! Хуже меня… Он в лагере особо угодливо прислуживал Доренко и с подобострастием выполнял самые гадкие поручения. Сам даже придумывал, как перед этими сволочами лучше выслужиться. А сейчас он меня так испугался, что аж расплакался. Хуже девчонок, честное слово! Я даже не успел с него ничего потребовать. Сам стал совать мне свой пейджер, чтобы я молчал.
– И ты взял?
– Взял. А чтобы ему жизнь после этого медом не казалась, я все-таки кое-что с него запросил за молчание.
– Так это ты его к Оксане подослал? – догадался вдруг Леня.
– Да.
– Зачем?
– А чтобы вам всем троим одновременно отомстить, – опустил голову в колени Семенов.
– И после этого ты будешь продолжать утверждать, что сволочью не являешься? – рассвирепел Леня, с трудом удерживаясь, чтобы не наброситься на Семенова с кулаками.
– Буду продолжать! Я скорее склонен согласиться, что действительно действую, как принц Датский. Ты сам только что изволил меня так назвать. Ведь твой Максик мог бы не исполнять моего приказания, не так ли? Но он побежал! Полетел!
– Ты что, специально потребовал, чтобы он лез к Оксане на моих глазах?
– Я сказал, что это желательно, но не обязательно, потому что Величко наверняка сама тебе пожалуется.
– Она не жаловалась…
– Вот Максику и пришлось – на твоих глазах, чтобы ты поскорее ему в челюсть заехал к полному моему удовольствию. Таким образом все и сложилось, как я задумал: Литвинову – больно и унизительно, вам с Ксанкой – неловко и противно, и у всех троих вместе – полный душевный разлад и дискомфорт!
– Ну ты, Семенов, и интриган! Куда там бедолаге Гамлету! Да он рядом с тобой просто отдыхает! А скажи, пожалуйста, на чем ты Литвинова подловил? Он ведь, вроде, абсолютно безобидный парняга. Неужели ты тоже в нужный момент рядом оказался, везунчик?
– Представь, его подловить оказалось гораздо проще, чем других. Мы с ним часто вечерами в интернетклубе «Файл» пропадаем. Я материалы по истории и юриспруденции собираю, а он порнушные сайты разыскивает. Мне сам признался, что деньги ему родители дают на репетитора по английскому языку, а он их на Интернет тратит. Ну… я ему и пригрозил, что матери расскажу.
– Неужели он тебе за это пейджер?
– Я же говорю, что он трус. Хотя… его мамашу любой испугался бы. Помнишь, как она приходила в класс, чтобы выяснить, кто у ее Максика какой-то там навороченный калькулятор спер? Чуть школу по камешкам не разнесла!
– Ты что, специально потребовал, чтобы он лез к Оксане на моих глазах?
– Я сказал, что это желательно, но не обязательно, потому что Величко наверняка сама тебе пожалуется.
– Она не жаловалась…
– Вот Максику и пришлось – на твоих глазах, чтобы ты поскорее ему в челюсть заехал к полному моему удовольствию. Таким образом все и сложилось, как я задумал: Литвинову – больно и унизительно, вам с Ксанкой – неловко и противно, и у всех троих вместе – полный душевный разлад и дискомфорт!
– Ну ты, Семенов, и интриган! Куда там бедолаге Гамлету! Да он рядом с тобой просто отдыхает! А скажи, пожалуйста, на чем ты Литвинова подловил? Он ведь, вроде, абсолютно безобидный парняга. Неужели ты тоже в нужный момент рядом оказался, везунчик?
– Представь, его подловить оказалось гораздо проще, чем других. Мы с ним часто вечерами в интернетклубе «Файл» пропадаем. Я материалы по истории и юриспруденции собираю, а он порнушные сайты разыскивает. Мне сам признался, что деньги ему родители дают на репетитора по английскому языку, а он их на Интернет тратит. Ну… я ему и пригрозил, что матери расскажу.
– Неужели он тебе за это пейджер?
– Я же говорю, что он трус. Хотя… его мамашу любой испугался бы. Помнишь, как она приходила в класс, чтобы выяснить, кто у ее Максика какой-то там навороченный калькулятор спер? Чуть школу по камешкам не разнесла!
– Это тоже ты?
– Что?
– Калькулятор?
– Он его продал. Сам признался, хотя я и не расспрашивал. Мне и порносайтов для шантажа вполне хватало. Мне кажется, если бы я поднажал, то мог бы такое о Литвинове узнать, хоть роман пиши.
– Чего ж не поднажал?
Семенов резко выпрямился и с вызовом посмотрел в лицо Лене.
– За кого ты меня принимаешь? – спросил он.
– На кого тянешь, за того и принимаю. Ты, Сашка, страшный человек, – заключил Пивоваров, помолчал немного, будто раздумывая, стоит ли дальше разговаривать, а потом все же спросил: – А Доренко ты моими руками хотел проучить за лагерь?
Лицо Семенова передернула ненависть:
– Само собой, но… не только. Он оказался единственным, кто меня узнал.
– Узнал? – удивился Леня.
– Вот именно. Однажды на «физре» у меня линза выпала. Помнишь, все еще искали? Вторую я сам снял. Доренко подошел ко мне и сказал, что мой беспомощный взгляд ему что-то очень сильно напоминает, а потом… он узнал… Жабика…
– И что?
– Что от этого гада можно ждать? Он меня начал шантажировать…
– Ну, прямо «вор у вора дубинку украл» – шантаж шантажирующего! Умрешь со смеху! И чем же Доренко тебя взял?
– Представь, тем же самым, чем я пытался взять вас. Он обещал всем рассказать, кто я есть, и научить тех, кто не знает, как играть со мной в «гляделки».
– Класс! Ты даже на пару со своим приятелем Гамлетом Борьке и в подметки не годишься! И что ты ему обещал делать, чтобы он молчал?
– Я ему пишу сочинения.
– Не понял…
– Ну… обыкновенные сочинения по литературе. Недавно по «Мещанину во дворянстве» ему писал. Доренко нужно «пять» в аттестате, а тянуть на эту отметку он перестал. Не может. Не получается. Ума не хватает. Кстати, и то сочинение по русскому, про мемориальный комплекс, тоже я ему написал. Помнишь, его еще вслух читали? И ведь у него при этом, что называется, ни один мускул не дрогнул. Артист! Даже рассказывать пытался, как такой замечательный памятник отыскал…
– Та-а-ак! – Лене казалось, что он вот-вот нащупает в этой истории еще одну нить. – Погоди-погоди… Димас Феклистов у нас свихнутый на математике. Если наш отличник Доренко не тянет литературу, может быть, и с «матешей» у него напряг? Кстати! Борька вчера на физике никак не мог решить у доски задачу, ерундовую такую… Пал Игнатьич от удивления даже не стал ему «пару» ставить. Может быть, наш банкир и Димаса за какую-нибудь провинность запряг «контрошки» с «домашками» по математике писать?
– Все может быть. Феклиста не обязательно и ловить на чем-то. Разик лицо разбили – и достаточно. Чтобы не быть больше битым, он может и постоянно на него батрачить… как, впрочем, и я…
– Ладно, – встал со ступеньки Леня. – Это мы узнаем. А сейчас давай домой. Поздно уже, да и мокрые мы, по-моему, насквозь, не хуже, чем в то лето… И родители наверняка волнуются…
– Погоди, Леня, – Семенов смотрел на Пивоварова с растерянностью. – А как же со мной?
– Что с тобой? – не понял Леня.
– Ну… как мне теперь быть… после этого… разоблачения?
– За Юльку с Оксаной я тебе ничего не скажу. Не знаю. А с остальным… потом… Сначала надо разобраться с Доренко. Может быть, тебе придется помочь. Ты не против?
– Н-е знаю… смогу ли… но я постараюсь…
Глава XVII «Я не хотел. Ты мне веришь?»
После похода на стройку нового универсама Юльке было так плохо, что ее чуть не забрали в больницу, в нервное отделение. Нина Алексеевна, ее мама, еле отбила дочку от людей в белых халатах. Сказала, что сама поставит ее на ноги. Под сильнейшим родительским прессингом Юльке пришлось кое-что им рассказать. Про Сашку она не могла, поэтому они узнали только про словари. Отец до того расстроился, что дочь так долго таила от них свою беду, что его самого впору было увозить в больницу. На следующий же день, несколько отойдя от полученного потрясения, он побежал на знаменитую на весь город книжную ярмарку в Доме культуры имени Крупской и купил не только словарь Ожегова и иностранных слов, но еще и Даля, и на всякий случай «Словарь синонимов русского языка».
Анжела Решетилова, которая была не в курсе происшедшего на стройке, продолжала находиться в мрачном и взвинченном состоянии. Оксане надоели ее резкие телодвижения, ничем не оправданная грубость, и она решила ей рассказать, что преступник наконец разоблачен и больше никому не опасен.
– Ты представляешь, Анжелка, этим шантажистом оказался Юлькин Сашка, – сказала она подруге.
– Да ладно, – засмеялась Анжела. – С ума сошла?
– Ничего не сошла. Я с него лично шапку содрала.
– Какую еще шапку?
– Да ты что, Анжелка?! Ту самую, черную, вязаную, с прорезями для глаз!
– Не может быть… – Анжела выглядела совершенно сбитой с толку. – Какая ерунда…
– Да… Вот такая мрачная история… Но ты наверняка сможешь получить назад свой кулон.
– Да? – промямлила Анжела.
– Представь, он сказал, что все отдаст.
– Кто отдаст?
– Да Сашка же!
– Каким образом у Сашки оказался мой кулон?
– Я же говорю, что золото, оказывается, с нас снимал не кто иной, как Юлькин Семенов, больше известный в нашем обществе под прозвищем Книжный Червь.
– Это не он… – Лицо Решетиловой по цвету напоминало Юлькино в тот момент, когда мама решила начать откармливать ее американскими витаминами.
– Ну тебя, Анжелка! – отмахнулась Оксана. – Я понимаю, в это трудно поверить, но никуда не денешься. Все доказано. Он признался. Обещал отдать мне мое золото.
– Нет, это не он, клянусь тебе! Сашку заставили все взять на себя! – со странной горячностью почти прокричала Решетилова.
– С чего ты взяла? – Оксане было совершенно непонятна эта Анжелкина взволнованность.
– Мне так кажется…
– Нет, Анжела, ты просто не знаешь… Это давняя история. Я здорово виновата перед Сашкой.
– Ты?? – вся фигура Решетиловой изображала вопрос.
Оксана вкратце, щадя Семенова, рассказала подруге про поход на стройку и про Жабика.
– Жабик какой-то… – в задумчивости протянула Анжела – При чем тут Жабик? Я ничего не понимаю, – и она закрыла лицо руками, будто собиралась зарыдать.
– Не расстраивайся ты так! – погладила подругу по плечу Оксана. – Мне надо расстраиваться. Так стыдно…
– Ты-то здесь при чем? – удивилась Анжела и отняла руки от лица. Оксана увидела, что она совершенно не собирается плакать. Наоборот – глаза ее сузились, как бывало всегда, когда Решетилова отваживалась на какое-нибудь решительное действие. И Оксана решила это предупредить:
– Анжелка! Я тебя прошу, никуда не ввязывайся, а то наломаешь дров, как всегда. Все уже и так решилось…
– Решилось? – усмехнулась Анжела. – Ошибаешься, подруга! Все еще только начинается!
– Ну, вообще-то… ты, конечно, права: нам всем придется иначе строить свои отношения с Сашкой. Особенно мне… Прямо не знаю, как и вымолить у него прощения… какими словами…
– Прощения? Совсем с ума сошла?
– Ничего не сошла… Понимаешь, мы с Жабиком, то есть с Сашкой, в детстве дружили, потому что дружили наши родители. Мы часто ходили друг к другу в гости. Я одно время даже думала, что он мне брат какой-нибудь троюродный…
– Почему ты раньше не говорила об этом?
– Какая же ты непонятливая, Анжелка! Прошло больше четырех лет! Сашка страшно вырос с тех пор и так изменился… Ты даже не представляешь, насколько… Я, когда узнала про Семенова, специально достала наши фотографии… ну… выпускные из начальной школы. Помнишь, нам потом их еще в альбомчик переплели, синенький такой, с золотыми буквами?